Kitabı oku: «Тетрадь с гоблинами», sayfa 2

Глава 3. Сонный паралич

Учебник по психологии, 9-й класс:

Сциофобия – боязнь теней. Считается культуральным синдромом в Орвандии, поскольку практически все орвандцы испытывают подсознательное неприятие теней.

Утром я сражался с Мелким за туалет. Не потому, что фанат утренних процедур, и это не дело чести, просто – ну а как еще? За что-то ведь надо бороться, иначе и смысла нет. Победил в итоге я, потому что, ладно, победил он. Это же Мелкий, и этим все сказано: чуть что – сразу жаловаться родителям, а мне и без того хватает скандалов.

Брат у меня, хоть и раздражает, но он крутой. Его проблемы в детском саду обусловлены, на мой взгляд, тем, что Ваня слишком рассудительный для своего возраста, а шмакодявки из его группы не ценят ум и смекалку, им больше по душе игрушки.

– Ты выиграл битву, но не войну, – сказал я в дверь, на что Мелкий отреагировал коротко:

– Уходи.

Отец вовсю трудился на улице, я бы не удивился, если б он и не возвращался домой. Из спальни вышла мама. Я сказал: “Доброе утро, мам”, но она ничего не ответила и, хоть и заспанная, но, как и всегда – аристократически изящная, прошла на кухню. Злилась.

Мне не терпелось проштудировать Тетрадь. Закончив утренние дела, я вернулся в комнату, сел за стол, сделал профессорское лицо и приступил к изучению. Бумага зашуршали в руках.

Монстров в тетради было десять. Один другого краше и убедительнее. Привожу сюда их имена и “роли”:

Дорхан. Расскажет правду.

Грохид. Поделится ученостью.

Р’сах’ал. Поможет обнаружить путь.

Лехорг. Поможет призвать Тень.

Вирадан. Поможет защититься от Тени.

Билиштагр. Удержит от ошибок.

Шахрэ. Удержит чудовищ.

Зухра. Распознает врага.

Далибен. Защитит от Темноты.

Рахинд. Возьмет тебя в руки.

Каждый монстр – на левой стороне разворота. Страницы справа пустые (вчерашняя загадочная запись у Дорхана также исчезла). Эта закономерность, однако, имела исключения.

Во-первых, возле Лехорга по-прежнему был описан ритуал призыва Тени. Возле Вирадана описания ритуала не наблюдалось, и это меня смутило: где есть вызов, там должен быть способ защиты, разве не это первая заповедь оккультиста?

Интересным оказался разворот с Шахрэ. Монументальный чудик в мощных доспехах и с шипастой дубиной был изображен не один. Пустые клеточки занимали мелкие гоблины. Как мы себе их и представляем: мускулистые, злобные, вонючие. Я подумал, что основная десятка монстров – патриархи или генералы, гоблинская аристократия, а эти коротышки, одичалые и тупые, как второклассники, – их прислуга.

Настоящей же сенсацией для меня стали листы с гоблином по имени Далибен. Справа от него был незаконченный список с заголовком:

Найти 5 законов Тьмы

1. Тьма обитаема.

2. …

3. …

4. …

5. …

Узнали слова под пунктом «1»? Там, в подвале, они рассеяли тьму. Я нашел этому рациональное объяснение: видимо, когда я бездумно листал тетрадь, надпись отпечаталась в подсознании, а затем всплыла. Всплыла – а осадочек остался.

Вопрос в том, кем Тьма населена. Некими существами? Или речь о том, что темнота порождает фантазии? На секунду меня отвлек от дел Рома. Он написал в телегу “Доброе утро, нам надо срочно поговорить”. Я ответил ему “Доброе”, и вышел из сети.

Моим следующим шагом стал гугл. Я вписал по очереди все имена монстров, но «Поиск не дал результатов. Может, вы имели в виду какую-то фигню?» Только Зухра оказался «обозначением планеты Венера в Средневековой исламской литературе».

Я решил побольше узнать про Тень. На странице Лехорга значилось краткое указание, что с Тенями следует обращаться осторожно. И это, в общем, все. В интернете о Тени с точки зрения орвандской мифологии было ровно 0 (демонстрирую пальцами) информации. Мои научные изыскания прервала мама. Она заглянула в комнату и спросила:

– Ты есть будешь?

– Буду, – сказал я.

– Тогда иди.

* * *

– Чай сделать?

По голосу мамы сложно угадать, набор каких именно негативных эмоций ее гнетет. Мама всегда говорила четко и строго, и за это все ее уважали.

– Можно.

Она включила чайник, достала с полки мою кружку с машиной. Чай я любил пить из нее (а теплое молоко – из пузатой чашки с бегемотами).

– Где был вчера? – спросила мама, глядя не на меня, а в сторону.

– Гулял с ребятами. Были в центре, смотрели на Шар. Как твои дела? Папа рассказал, что…

– Ясно.

Помолчали. Когда чайник вскипел, мама заварила орвандский белый чай “Chai-Chik”, поставила передо мной тарелку с двумя сосисками, поджаренным хлебом и бобами в томатном соусе. Села напротив. Я чувствовал, что предстоит разговор (РАЗГОВОР), и занял выжидательную позицию.

– Поработал – можно и погулять, да?

Я подул в чашку. Горячо-о-о.

– А?

– Ну как. Ты вчера весь день усиленно готовился к тесту. Штудировал учебники, конспектировал, учил. Вот я и подумала: хорошо, что ты развеялся. Молодец.

Мама смотрела так, будто сейчас вспыхнет, как политый бензином “форд” в американском фильме. Вчера я весь день ел и играл в приставку, ни к чему не готовился. Вечером ушел, ничего не сказав, а вернулся в грязных кроссовках и пыльной футболке.

– Мам, ну я…

– А напомни мне, какой тест ты будешь сдавать? Нам через две недели ехать подавать документы… Вдруг там есть дополнительные вступительные экзамены? Напомни, пожалуйста.

– Я пока выбираю.

– А, точно… А что выбираешь, прости? Между чем и чем?

– Между… Журналистикой. Режиссурой. И, наверное, археологией. Я бы мечтал поехать в Египет, спуститься в гробницу фараона с лопаткой и найти сокровища. Как Индиана Джонс.

– В какой конкретно вуз?

– Ну… Режиссура вроде есть в национальном.

Вот тут-то мама и вспыхнула. Вряд ли из-за моей фразы, просто дошла до точки кипения.

– Дима! Ты не выяснил ничего! Ты провалялся весь день за своими игрушками, как и позавчерашний день, как и последние полгода! И проваляешься этот! Я права? Такой у тебя план? Ты гулял с Ромой, а он на курсах довузовской подготовки – круглый отличник!

Мама попыталась взять себя в руки. Отвернулась к окну, уперев руки в боки. Я молчал и просто держал чашку.

– Режиссура есть только в двух вузах Бьенфорда, – сказала она спокойно. – И в оба, помимо теста, нужно выполнить практическое задание. В Высшем институте кинематографии требуют принести короткометражный фильм.

– Ух ты, – сказал я.

– Я знаю обо всех университетах. Обо всех! Потому что я, в отличие от тебя, занималась этим вопросом. А твоя лень – это катастрофа. Дима, я мечтаю гордиться тобой. Но…

– Что – но?

– А тебя что вообще интересует? Если бы не надо было учиться и работать, чем бы ты занимался? Так и играл бы да книжки читал?

– Ну… Не только. Делал бы всего и много.

– Чего – всего?

– Ну, всего. Книги читал бы. Смотрел бы фильмы, сериалы. Играл бы в игры. Слушал музыку. Придумывал бы разное… Не знаю, разные развлечения. – Я вспомнил, как мы вызывали Тень, и меня передернуло. – Ходил бы в театр.

– То есть продолжал бы бездельничать.

– Нет, почему. Это ведь тоже все важно. Каждая прочитанная книга откладывается внутри. Я это называю эмоциональной эрудицией.

– Может, эмоциональным интеллектом?

– Нет, это другое.

– И как ты заработаешь на этой своей эрудиции?

– Никак.

– Может, литературным критиком станешь? В Университете культуры и искусства есть такая специальность.

– Я не знаю. Может…

Мама опустила голову. Я встал, подошел к ней и попытался обнять. Но мама сказала:

– Иди в школу. Получай свои двойки. Твоя жизнь – делай с ней что хочешь.

И вышла из кухни. А через секунду услышал чавканье под ухом: Мелкий разобрался, что делать с сосисками на моей тарелке.

* * *

Я сидел в школьной столовой с тремя капустными пирожками, мини-пиццей, булочкой с шоколадной глазурью и остывшем чаем в граненом стакане. Вертел в руках брошюру Университета гуманитарных наук имени Сольва Топрэ⁵.

Я всеми силами пытался захотеть поступить.

Не выходило.

Вроде бы все чудесно: живописный зеленый кампус, большая территория; запах старины в корпусах. И обучение увлекательное: копайся себе в закрытых архивах, получай доступ к складам музеев, пиши рецензии на театральные постановки.

… Сиди на бесконечных лекциях. Штудируй домашку. Страдай.

Почему мама так злится? Бывают же гении, у которых нет высшего образования. Билл Гейтс, например. “Он умел программировать, – сказал в голове мамин голос. – А что умеешь ты?” А я умею рисовать круги мелком и вызывать древних духов. Хотя и то не факт.

В столовой пахло тушеной капустой и гречкой. Мы договорились с Ромой, что встретимся здесь, но он, как обычно, опаздывал. Наконец его кудрявая шевелюра замелькала между столиками, и через мгновение на стул напротив плюхнулся рюкзак. Сам Рома, одетый в, наверное, самый толстый свитер из своей коллекции и широченные вельветовые брюки, почему-то сел наискосок от меня.

– Если ты мне сейчас не скажешь, что видел вчера в подвале, я не буду снимать с тобой “Послание”. И дружить не буду.

Я рассмеялся.

– Слушай, ну у нас с “Посланием” и так беда.

Речь шла о ежегодном итоговом видео от выпускников. Каждый из нас должен (не прям обязан, но так принято) сказать на камеру пару слов напутствия будущим выпускникам. Потом мы публикуем это в сообществах школы в соцсетях. С какого-то момента пошла мода на то, чтобы снимать в необычных местах и ситуациях. Мы с Ромой сразу договорились сделать это вдвоем.

– Дим, я по-дружески прошу. У меня проблема.

– Что такое?

– А точнее, их сразу много. Чудовища.

– Чудовища?

– Они пришли ночью. И окружили меня со всех сторон.

– Мне тоже часто снится школа.

– Нет, тут другое. – Рома откусил от моей булки, и шоколадная глазурь посыпалась на стол. Потом Рома, наверное, вспомнил, что у него нет аппетита, и, скривившись, положил булку обратно на тарелку. – Во-первых, это был сонный паралич⁶. Помнишь, ты рассказывал? У тебя же тоже было, да?

Конечно, я помнил, попробуй такое забыть. Сонный паралич случился со мной два года назад, и от этого воспоминания меня трясет до сих пор. Я проснулся незадолго до рассвета, в час волка⁷, с ясным осознанием, что возле моей кровати кто-то стоит. И в углу комнаты тоже. И эти “кто-то” – они немыслимо иные, они больше, чем страшные призраки, они в глубине самых ужасных чертогов мира (так я написал в своем дневнике, это была единственная запись в моем дневнике). Хочу встать, но не могу, хочу включить фонарик, но руки мне больше не принадлежат. Других (чудовищ, как назвал их Рома) в комнате становится все больше. Они гудят, как атомная электростанция. И медленно приближаются. Наваждение закончилось само. Я обрел руки-ноги и побежал в ванную умываться. С тех пор ночами боюсь засыпать в абсолютной темноте.

– Ром, понимаю тебя, – сказал я. – Но в целом нет ничего страшного. Тебе просто надо нормализовать график сна, купить другой матрас, не пить кофе на ночь.

– Нет, все не так просто. Во-первых, ты меня знаешь. Я все, что касается комфорта и безопасности, делаю идеально. А во-вторых, непростой это был сонный паралич. Я и не уверен, бывает ли он простым.

– И что с ним не так?

– Что, если там, в морге, и правда кто-то был? Когда я проснулся ночью, мое сознание изменилось. Я ощутил, что рядом со мной находится кто-то, кого я уже видел. В больнице. Вдруг мы по-настоящему вызвали Тень?

– Никого мы не вызвали, Ром.

– Так не пойдет. Скажи способ защититься. Ты должен! Это была твоя идея вызвать Тень, не моя.

– Ладно, – вздохнул я. – Смотри. Рецепт такой: берешь соль.

– Так.

– Перец.

– Так.

– Лук.

– Так.

– Смешиваешь.

– Та-а-а-а-к.

– И ешь.

– Блин, Дима! Не смешно! Почто издеваешься? Видишь, мне страшно по-настоящему? В этой твоей тетради – там должно быть написано, что делать, если все пойдет наперекосяк. Покажи мне.

– Там ничего нет.

– Открой.

Я достал тетрадь с гоблинами, положил на стол, и пролистал до страницы Вирадана.

– Вот, – сказал Рома. – А говоришь, ничего нет. Прочитаешь вслух? Почерк неразборчивый.

Я попытался не выдать своих эмоций, но меня начало трясти. На соседней с Вираданом странице появилась запись. Мелким, сложным, красивым шрифтом, и как будто она была там давным-давно. Еще один ритуал. Зуб даю на отсечение, утром его…

Я сделал два глубоких вздоха (спокойно, Дима, чернила, возможно, невидимые, и на них повлиял дневной яркий свет в столовой или, например, запах пирожков) и прочитал первую строчку.

Тебе следовало внять предупреждениям!

Тень не сумеет явиться в мир, но она явится к тебе. Станет частью тебя. Ты станешь Тенью. Она будет помыкать тобой через сны.

Служебная заметка (написано сбоку, красной пастой): написать про сонный паралич на странице Грохида.

Я отложил тетрадь.

– Что такое? – спросил Рома.

– Чепуха.

– Прочитай вслух.

Я открыл тетрадь на странице с монстром в мантии университетского преподавателя и с «моноклем» в глазу, но с таким же, как у остальных, боевым оскалом. Поделится ученостью. Соседняя страница была пустой.

– Что ты там листаешь? Ты можешь вернуться на страницу с защитным заклинанием?

– Рома, блин, дай мне время! И ручку.

– Что?

– Ручку.

– У тебя своей нет?

– Нет, я дома оставил.

– Боже, ты же в школу пришел!

Он вытащил из рюкзака ручку с обгрызенным колпачком – Рома, когда нервничает (а нервничает он каждые полтора часа), заказывает сам у себя это любимое блюдо – и остервенело жует.

– Что ты там писать собрался?

– Сейчас.

Сонный паралич, – вывел я на пустой странице и – вот дурак! – принялся ждать. Разумеется, желтоватый потертый лист никак не отреагировал на мою “Р”, похожую на виселицу.

– Ладно, держи ручку.

Я вернулся к Вирадану и пробежался глазами по тексту:

Один есть способ отвернуть Тень от тебя. Вирадан. Благородного происхождения корф из рода Рахинд ре Абран – изобрел этот путь. Он – властелин мостов и путей. Не люди любимцы Теней, но – корфы. Даруй ей одного из нас. Даруй того, кто будет создан твоими руками.

Далее шло последовательное описание действий, абсурдных и стремноватых. Я почесал затылок.

– Смотри, Роман-Романиссимо, – сказал я, пытаясь разобраться с ритуалом. – Мы должны нарисовать корфа.

– Кого?

– Судя по всему, эти чуваки в тетради – не гоблины… Загуглишь, кто такие корфы?

– Продиктуй по буквам.

– К-о-р-ф.

– Такого нет.

– Короче, суть такова. Во-первых, нам нужно два зеркала. Во-вторых, мы должны нарисовать такое существо, как в тетрадке, – я небрежно пролистал страницы, – на любой поверхности. Затем направить зеркала одно на другое, чтобы образовался зеркальный коридор, и отражаться в нем должен тот, кого мы защищаем, а также нарисованный корф.

– Что-то сложно.

– Это еще не все. В зеркальном коридоре мы должны отсчитать шестую дверцу и мысленно попросить этого гоблина-корфа, чтобы он увел Тень, ибо, как сказано в тетради, именно шестая дверь всегда полуоткрыта.

– Я ничего не понял, но ты мне объяснишь по ходу дела.

Рома достал из рюкзака учебник по астрономии и беспощадно выдрал из него листы.

– Рисуй, – сказал он нервно, – быстро. Немедленно!

– Подожди, – мне пришла в голову великолепная идея. – Давай сделаем это изящно. Оставим после себя след. И, может, таки снимем наше “Послание”.

Глава 4. Шар светится

Белая стена в мужском туалете бесила меня всегда. Даже больше скажу: в топ-миллиард вещей, которые меня бесят (мой любимый топ), она занимает уверенную середину. Приходишь на унитаз расслабиться или, например, прогулять урок, а попадаешь как будто в больничную палату.

На этой стене и будет красоваться мой шедевр. Особенно хорошо то, что прямо напротив нее висит огромное зеркало.

– Великое полотно защитной магии войдет в века, – сказал я вслух и распростер руки. – Ты снял?

– Нет, – сказал Рома. У него и телефона-то в руках не было. – В таком формате мы “Послание” записывать не будем. Нас заставят платить штраф за порчу казенного имущества.

– Тогда ты останешься без “Послания”.

– Главное – изгнать злого демона.

Я сказал тихо:

– Кто бы злого ссыкунишку из тебя изгнал…

– Что?

– Ничего. Приступаем.

Красками, карандашами и маркерами, которые мы прихватили в комнате отдыха, мастер мог бы создать настоящую красоту. Но они, к счастью, попали ко мне. И я взялся за работу.

Корф (ну и слово, чем им “гоблин” не угодил?) не получался: с каждым штрихом он все меньше походил на антропоморфное⁸ существо. Благо в описании ритуала разрешалось нарисовать тяп-ляп. Еще и Рома мешал:

– А что обычно делают Тени с людьми? Это может привести к… БОЛЕЗНИ? Если что, вот нашатырь, я на раковину поставил. А к смерти может привести? Кто вообще такие Тени? О них мало информации. Это что-то из древности? Они заразные?

– В Тетради сказано, что их нельзя поминать всуе. Иначе плохо. Не прогоним.

Мое вранье на Рому подействовало. Он замолчал и стал сновать за моей спиной, подходя то с одной стороны, то с другой – следил за работой. Но в какой-то момент не выдержал:

– Сейчас завуч придет. Поймает и отведет в кабинет.

– Рома, это мужской туалет.

– Ну она мужчина.

Я не ответил, потому в точности не знал. С завучем у меня напряженно. Как-то она схватила меня за локоть в холле и наорала при всех: “В вашем возрасте человек должен знать свою жизнь на десять лет вперед! – кричала она, – и стремиться к великим целям!” На это я ответил, что у меня есть цели, и я стремлюсь к ним каждый день. Она спросила, какие это цели, и я сказал, что покушать.

Я сосредоточился на зеленых пальцах монстра: пока они походили на сардельки с сыром и немного на огурец, но не на конечности. Ей-богу, пальцы – самое сложное в рисовании, при условии, что ты лох (не ты, дорогой читатель, а, предположим, Рома). Сложнее только нос и внутренний мир художника.

В какой-то момент я (с ужасом) обнаружил, что у меня нет красного карандаша, а так хотелось нарисовать корфу красный пупок! Пришлось довольствоваться желтым.

– Так, – сказал я. – Теперь ты тоже должен что-нибудь нарисовать. Ритуал-то на тебя в первую очередь направлен.

Рома подрисовал какие-то узоры на костюме корфа и вернул мне мелок.

– Так достаточно?

– Наверное. – Откуда мне было знать? Я ориентировался на полупонятные записи в тетради, без видео-обзоров и отзывов пользователей. – А теперь становись. Вот сюда, да, прямо к корфу. Держи зеркальце (эту дамскую штучку мы нашли в комнате отдыха).

Хитрость ритуала (и это мы обнаружили, только когда приступили к активной части), заключалась в том, что “поймать” коридорчик внутри зеркал – очень сложно. А тем более – отсчитать шестую дверцу, да еще и сделать так, чтобы в отражение попали и Рома, и корф.

– Не могу.

– Сосредоточься, Рома, это вопрос жизни и смерти!

Я включил камеру, чтобы зафиксировать происходящее, и, чем черт не шутит, – все-таки смонтировать смешное “Послание”. Рома шевелил губами, подсчитывая стенки зеркала. Он стоял рядом с корфом, держа в руках зеркальце, и выглядел серьезно. “Этот герой сражается со сверхъестественным”, – тихо сказал я.

– Ты что, снимаешь?!

– Не отвлекайся! Ты поймал?

– Вроде да.

– Теперь говори медленно: “Тень, уйди. Тень, уйди. Тень, уйди”.

Рома, щурясь, стал произносить заклинание. Я подошел к окну, отыскал удобный ракурс и подумал, что контент получается неплохим.

– Блин, – сказал Рома. – Мы ж забыли… Иннокеша.

– Не отвлекайся. Прогоняй Тень.

– А сколько еще надо?

– Не отвлекайся.

Иннокеша – наш учитель труда. Каждый день ровно в 14:00 он ходит в туалет. Ну, и писает. С чем связана такая пунктуальность – уму непостижимо. Еще пра-пра-выпускники обратили внимание на эту закономерность, и теперь все поколения школы хранят это уникальное знание, как рецепт вареников.

Я продолжал снимать. Все это напоминало театр абсурда, однако моя ироничность быстро стухла, когда я…

Я ощутил чье-то присутствие. Словно – раз! – и мы здесь больше не одни. Я подошел к Роме. “Тень, уйди, – шептал он, – Тень, уйди”, – словно в трансе. Я посмотрел в зеркало и обнаружил необычную вещь: руки Ромы не дрожали. Они застыли, точно у ледяной скульптуры, но зеркальный коридорчик ходил ходуном. “Тень, уйди, тень, уйди”, – шептал Рома, считая дверцы зеркала. Первая, вторая, третья, четвертая, вот пятая и…

Я упал на плитку туалета. Грохнулся на пол вместе с телефоном (благо удержал его в руках) – без причины, ни с того ни с сего.

– Ты чего? – Рома помог мне подняться. Зеркальце выпало из его рук и разбилось.

– Не знаю. Голова закружилась.

– Думаешь, все сработало?

– Должно, по идее…

– Не ударился?

– Все норм. Снимем финальный кадр?

– А что должно быть в финале?

– Ничего. Встань возле корфа.

Я отошел назад, включил запись, и тут сработал закон Мёрфи⁹: чуть повернув камеру, я увидел разъяренный взгляд. Иннокеша, наш учитель трудов, смотрел прямо в объектив.

– Мелкие тварюги! – заорал он, глядя на стену (которую в белый красил именно он), и взял Рому за ухо.

– Ай!

Я подбежал к ним, толкнул Иннокешу в бок. Тот выпустил Рому и повалился на стену.

– Бежим!

– Стоять на месте! – Иннокеша бросил руку вперед и ухватил меня за край рубашки. Я дернулся, побежал к окну, на счастье оказавшемуся открытым.

Рома стоял на подоконнике. Я схватил урну и бросил ее под ноги трудовику. Благодаря этому выиграл пару секунд, которых нам хватило, чтобы выскочить во внутренний двор школы.

* * *

– Бежим в актовый зал, типа мы фоткаемся и не при делах.

Шел конец учебного года. Вместо некоторых уроков проводились выпускные мероприятия. Сейчас наши одноклассники фотографировались на выпускной альбом. Сессия началась час назад, но, если не успеем – ничего страшного: альбом с легкостью обойдется без лица Ромы.

– Как думаешь, мы прогнали Тень? – спросил он.

– Я не знаю. Скорее всего.

– Дебильный Иннокеша. Вонючий. Он же не мог повлиять ни на что?

– Вряд ли. А ты чего застыл там? Что-то почувствовал?

– Ты о чем? Это ты застыл. Когда я говорил: “Тень, уйди”, ты смотрел на меня, как истукан, и не шевелился. Я даже отвлекся, говорю: “Ты ок?”. А ты просто смотрел в одну точку.

– Не прикалывайся.

– Я не прикалываюсь, это ты не прикалывайся.

– Я не прикалываюсь. Так ты почувствовал что-то или нет?

– Вроде да. Облегчение. Внутренний голос говорит мне, что все получилось.

– А если это голос Тени?

– Не смешно.

Мы пришли в актовый зал, где одноклассники разбились по кучкам: гоп-кучка Темы Крупного, кучка ботанов во главе с Угрюмовым, спортсмены и Степан (снимали какие-то сальто, видимо для “Послания”), кучка «змеиный клубок» и Алиса. Перед фотографом позировала Вера Тото. По лицу фотографа я догадался, что Вера просит ее перефоткать в восьмидесятый раз.

Одна пара репетировала выпускной танец на сцене под руководством классного руководителя Раисы Мельберновны. В этой паре была Аннет, моя тайная любовь. Она танцевала с мажором Пуаном, который смотрелся рядом с ней, как табуретка рядом с солнышком: нелепо, неправильно, абсурдно. Я успокаивал себя мыслью, что они не встречаются: этому у меня была масса доказательств. Но утверждать, что у Аннет нет кого-то еще, я не мог.

Я вздохнул. Такому оболтусу, как я никогда не танцевать с красоткой Аннет. Ее очаровательность так гармонировала со средневековыми портретами, развешанными на стенах, что я таял, как эскимо. А она, танцуя, даже не замечала меня. Смирись, Дима: отношения – не твое.

Я подошел к фотографу в тот момент, когда Тотоева медленно и томно проговорила: “Ну ла-а-адно, пусть будет э-эта”.

– Давайте меня, – я сел на стул.

– Вообще-то я следующий! – сказал Угрюмов.

Угрюмов, в принципе, не угрюмый, но всё равно всех бесит. Потому что ботан. Люди, вкалывающие ради оценки, напоминают мне принтер: тот тоже делает, что скажут, а результат – черточки на бумажке.

– Отстань, Угрюмов. У тебя рубашка мокрая, – ответил я. Правда, Угрюмов был в футболке, но это если придираться.

Со мной справились в один дубль. На фото я даже улыбнулся (уголками губ вниз) и слегка моргнул глазом. Но мне не захотелось отнимать время у самого себя: нужно было еще попялиться на Аннет.

– Как оформим вашу карточку? – спросил фотограф, худощавый мужичок в бейсболке.

– Что?

– Карточку вашу как оформим?

– Оформите ее моей фотографией.

– Смотрите: возле каждого ученика идет индивидуальное оформление в стиле специальности, которую он выбрал.

– А.

– Какую вы выбрали?

– Маг.

– Прошу прощения?

– Волшебник.

– Может, лучше юморист?

– Может.

– Слушай, – он вдруг перешел на «ты», – мне по барабану: я запишу хоть волшебник, хоть динозавр, хоть покемон – только ты потом не сможешь исправить альбом, он тебе на всю жизнь.

– А если я скажу “почтальон” и это будет на всю жизнь, то нормально?

– Нет, ну…

– А если “Фотограф на выпускных”? Вы как себя подписывали в альбоме?

Мужичок на секунду замолчал, вылупившись на меня почти идеально круглыми глазками (глупенькими, навыкате). Потом подозвал Угрюмова и сделал вид, что меня нет. А я услышал реплику, произнесенную самым неприятным голосом в мире: «Позорище, Каноничкин», – голосом завуча.

Я повернулся. Дородная женщина, которую боялась вся школа, смотрела на меня в упор; над ее глазами вздымались колючие дуги бровей. Рядом с завучем стоял Иннокеша.

– Здравствуйте, Маргарита Константиновна! – сказал я добродушно, но на части, где “…вна” почему-то проглотил слюну, а вместе с ней – окончание отчества. – А мы тут фотографируемся.

– Молчать!

Я вздрогнул. Все умолкли и покосились на нас.

– Вы бессовестный и негодный ученик.

– Почему вы так говорите, Маргарита Константиновна?

– А что это вы делаете вид, что ничего не понимаете? Дурака корчить из себя у вас лучше всего получается, а, Каноничкин? Дебила корчить из себя, да? В этом вы мастак. А чтобы написать заявление на тест – тут уж надо мозгами подумать – не ваша история.

Этого следовало ожидать. По какой бы еще причине она на меня наехала. Но неужели нельзя все высказать наедине, без лишних ушей?

– В шестом классе вы были олимпиадником. В седьмом о вас написала районная газета. А теперь в школу приходит выговор от министерства образования – за то, что способный ученик скатился!

Тут тренд, который задала завуч, поддержали мои одноклассники.

– Кто способный-то? – вопросил Тема Крупный.

– Каноничкин вроде… – ответила Алиса.

Они засмеялись. Я сделал шаг назад, нотация завуча набирала децибелы. Она всегда так, когда заводилась, по нарастающей, – пока не начнет закладывать уши и гореть от стыда и гнева лицо.

– Ваш одноклассник Угрюмов ездил и в Москву, и в Бухарест, и в Киев на международные олимпиады. Даже по химии!

Угрюмов гордо поднял подбородок.

– А вы – что? С таким отношением вам не светит выехать даже за пределы Орвандии, да и работу не найдете интереснее, чем водитель трактора. Да! Вот так! Водитель трактора, Каноничкин!

После “шутки” про трактор засмеялись все. Абсолютно все. Я не знаю – быть может, Ромка не засмеялся. Я увидел, что на меня смотрит Аннет.

– Но ваша выходка в мужском туалете – это верх безобразия. Все ведь знают, что он натворил? – И завуч сказала то, чего я не смогу ей простить никогда: – Я знаю, что вашу маму уволили с работы. Понятно, в кого вы пошли такой.

Завуч перегнула палку – это поняли даже одноклассники. Смех прекратился. Взгляды устремились в пол (а чьи-то – на попы). Но кровь во мне закипала. Я должен был отомстить – прямо сейчас.

Комната пришла в движение. Голос завуча стал тише. Я обратил внимание на свою тень – она вибрировала, как старая “нокиа”. Я посмотрел вокруг, и меня прошиб холодный пот. Тени. Они метались, будто в страхе. Обретали другие формы. Не человеческие… Неужели я схожу с ума?

Завуч причитала. Про то, что я ее не слушаю. Про то, что я бандит. И мне хотелось подтвердить ее слова. Будь что будет – выгонят меня или нет, я выскажу ей все. Я использую все свои познания в обсценной лексике.

– Знаете, Маргарита Константиновна…

Но тут мы услышали громкий топот: в актовый зал вбежал запыхавшийся Никита Евроньюз.

И закричал:

– Шар! ШАР! ШАР ЗАГОРЕЛСЯ!

* * *

Как правило, Никите не верят. Он придумывает “сенсационные новости”, чтобы обратить на себя внимание: то у него министр образования вводит запрет на зачеты, то Алиса оказывается трансгендером. Но сегодня особый случай: Никите поверили сразу – его выдали щеки. Обычно они красные, но из-за вранья мигом бледнеют. Сейчас же щеками Никиты можно было стрелять, как лазерной указкой.

Тот же час мои “глюки” испарились, тени нормализовались, а слова, типа: “в задницу” (и иже с ними) так и не были произнесены. Я вернулся в реальность.

– Его подожгли? – осторожно спросил Крупный.

– Шляпчик, говори по-человечески, что случилось! – велела завуч. Шляпчик – это фамилия Никиты, и в некотором роде его суть.

– Нет, он… он светится. Как луна!

Мы включили телефоны. Мой новостной канал в телеге писал следующее:

!!! Сегодня днем, около 13:30, начал светиться Бьенфордский Шар. Природа свечения пока неизвестна. На месте работает группа исследователей.

Примечание: Шар – древнеорвандское сооружение из неизвестного науке материала. Диаметр Шара – 250 метров. Ряд экспертов считает, что Шар являлся главным религиозным монументом древних орвандцев. Согласно летописям, он мог светиться и 2000 лет назад до н. э.

Новость обновляется.

И фото, при взгляде на которое во мне булькнули пузырями эмоции. Я лет пятьсот ждал чего-то подобного. Я словно узнал, что выиграл в лотерею, или что-то еще покруче – меня назначили главным режиссером Голливуда. Шар, мой Шар, подавал признаки жизни.

– Спорим, он взорвется, – сказал Крупный.

– Не говори глупостей, Крупнов, – отмахнулась завуч. – Ты исчерпал свой лимит десять лет назад, – и вышла из актового зала. Иннокеша последовал за ней, бросая на меня суровые взгляды. Ретировалась и классная руководительница. Из взрослых остался только фотограф.

– А подпишите меня, – сказал я ему, – гангстер.

– А? Что? – не понял он.

– Просто мысль.

Мы переминались с ноги на ногу. Что дальше? Продолжать фотографироваться не комильфо, хотя Рома воспользовался ситуацией и сделал несколько кадров.

Расшевелил всех Иськин:

– Кто первый сфоткает и запостит Шар – тому с остальных по сотке, – объявил он.

– Начинается…

А я только ждал повода. И мысленно благодарил Иськина за инициативу. Это в его стиле, Иськин – человек-челлендж. Сколько кроссовок истерто, синяков поставлено и, главное, учительских голосовых связок сорвано из-за историй, начинающихся со слов: “Кто первый, тот…”

– Я на это не куплюсь, – сказала Рита Тотоева, самая азартная девчонка в классе.

– И я, – подтвердила Алиса, хотя она ни разу ни в чем не участвовала, кроме случая, когда мы играли в “жопу¹⁰” во время шоу вокальных талантов.

Крупный сказал:

– Пошел ты.

Его друзья загоготали и, вытащив сигареты, ушли. Другие тоже вышли: и мерзавец Пуан, и Аннет. Остались самые стойкие: Евроньюз, Угрюмов (неожиданно), Алиса, Рита, Барышня (о ней я расскажу отдельно), Рома, Степан и Сидорович (о нем тоже попозже).