Kitabı oku: «Золотая хозяйка Липовой горы», sayfa 11
– О каком главном чуде ты говоришь? – не удержался от вопроса Петро.
– Не знаю, и уже не узнаю… Да и так ли это важно, латинянин? Пусть это заботит тех, кто решится возродить Вальгу. Меня теперь больше волнует Небо… Вряд ли и Нга захочет принять к себе того, кто хотел низвергнуть его с небес.
– Лишив себя жизни, человек теряет возможность отмолить грехи, покаяться, в конце концов изменить что-то… Став «богом», он остается без Бога. В этом вся проблема.
– Ты опишешь это в своих свитках?
– Да.
– Всё, как было?
– Да.
– И о сифиле?
– Да.
– Ты краток… Это непривычно.
– Времени у нас не так много.
– Что верно, то верно… Меня всегда интересовало, почему ты так одержим своими записями. Я предвижу, что их когда-нибудь прочтут. Ты этого не можешь. Как тебе удаётся не охладеть к пустой работе?
– Она не пустая. Я, конечно, не горн и заглядывать ни на день, ни на годы, а уж тем более на столетия, как ты говоришь, не могу. Но и мне кое-что подвластно, не зря же ты иногда обращался к моим знаниям, а не только полагался на волю и помощь богов.
– Правда твоя… Что ты затеял?
– Решил создать письменность для сельвинов. Сначала хотел для угров, но раз уж мы оказались в этих краях, то подумал, что это важнее местному народу. Даже создал азбуку на основе латинского алфавита. Далось непросто. У сельвинов, как, кстати, и у угров, не одна «о», как у нас, латинян, или греков, а три: открытая, закрытая и ещё отрывистая, как выдох от удара под дых. Впрочем, это неважно. В данный момент. Скажу лишь, что уже написал на этом языке о чудесах Вальги. Думаю набрать ребят посмышлёней да начать обучать их этой грамоте. Сначала думал – Евангелие возьмусь переводить, тот труд тяжёлый, нужны помощники… Но сейчас передумал.
– Не хочешь нести сельвинам своего Бога?
– Не гожусь я для этого. Слишком много внутри меня сидит сомнений, а чтобы нести, да не просто нести, а насаждать веру, нужны люди, их не ведающие. Такие, как ты. Буду довольствоваться тем, что Господу нашлось место в моей душе христианской.
– Поступай как знаешь… Только то, что записано обо мне и Вальге, доверь сохранить ей самой. Найди способ. В остальном я тебе не советчик. И ещё: не записывай того, что случится после моего ухода. Хомча похоронит меня неподалеку от святилища. Над могилой, как и положено, сломает меч и прикопает его там же вместе с двумя жертвенными кинжалами. На них я кровью Нукена наложил печать молчания о месте, где укрыты руки Вальги. Тому, кто когда-нибудь сорвёт эту печать, откроется место тайника, только цена за это будет самой высокой. Не хочу, чтобы об этом знали те, кто прочтёт твои свитки. Всё должно случиться по наитию, как наша встреча с Вальгой, да и с тобой тоже, в том палаццо.
Чекур прикрыл глаза и замолк. Петро воспринял это как окончание разговора и встал, но горн снова заговорил, приоткрыв веки.
– Знаешь, я мыслил отнять у тебя записи и уничтожить, да и тебя самого заодно. Не желал, чтобы о моём позоре узнали, пусть и много-много зим спустя. А сейчас вот раздумал. В том, что ты оказался среди нас, есть промысел Неба, Кто бы Там ни обитал. Может, одной проблемой будет меньше при встрече, по крайней мере, с твоим Богом? Всё… уходи! Сейчас начинается моя мухоморная песня, она не для твоих ушей, христианин. Если хочешь, можешь после за меня помолиться, как ты говоришь.
– Прощай, Чекур!
В ответ горн лишь отмахнулся и отвалился к стене. Из его груди стали прорываться заунывные звуки. Видимо, уловив их, в дверях возник Хомча, заслонив своим исполинским телом весь проём. По его взгляду и решительным движениям было видно, что он готов немедля исполнить договорённость с вождём насчёт латинянина. Но перед тем как полностью оказаться во власти мухоморных духов, Чекур жестом отдал последний приказ своему самому преданному воину: «Отпусти!» Для Петро это означало пропуск в жизнь.
23 августа 2017
Ночь я провёл на квартире – из тех, что сдаются на сайтах о недвижимости под рубрикой «На час, посуточно». На втором этаже: на тот случай, если вдруг меня и здесь каким-то образом вычислят.
– И паспорт, – попросила заселявшая меня администратор – женщина неопределенного возраста.
– С паспортом проблемы.
– А без него нельзя-я-я, – разочарованно протянула сотрудница наверняка полулегальной гостиничной конторы, с сожалением взирая на купюры. – Сейчас строго стало.
– Ушёл вот от жены, – нашёлся-таки я. – Налегке, как видите. Не отпускала, все документы спрятала. Обещала вообще их сжечь. Сейчас, возможно, уже дотлевают…
– Разве мужика силой удержишь? – изумилась администраторша – и смягчилась. Видимо, я уже виделся ей не командировочным из Ярославля, а героем романа.
Едва за администратором закрылась дверь, я уселся на кровать и, чтобы хоть чем-то себя занять, стал разбирать сумку со шмотьём, купленным накануне в «Шаром-даром». Комната сразу наполнилась резкими запахами, словно открыли невидимую дверь в лабораторию школьного кабинета химии. Пришлось вынести свой новый гардероб на балкон, чтобы за ночь аромат ширпотреба хоть немного повыветрился.
Кресла или стула не наблюдалось, пришлось усесться на кровать. Добротная двухспалка стояла как раз посередине комнаты. Да и зачем здесь лишняя мебель? Люди снимали этот квадрат на пару часов не для того, чтобы рассиживаться.
Я, не расстилая постели и не раздеваясь, завалился в кровать. Стоило закрыть глаза, как появлялась Розовый Фламинго в окровавленной блузке. Эх, Александра Петровна, Александра Петровна…
Перед тем как влезть в новый гардероб, я принял душ и побрился. Зарастать щетиной ни в ком случае не стоило, чтобы лишний раз не привлекать внимания полицейских. Это у стильно одетого мужчины двухнедельная небритость может сойти за следование моде, у мужлана – за запой или радикальный настрой. Потом влез в «шаром-даром-обновы» и покинул квартиру, оставив в ней свою сумку-саквояж и всю одежду из прошлой жизни Чемодана. Ключи, как и договорились с администратором, опустил в почтовый ящик и, подкинув на плече спортивную сумку, зашагал уверенной походкой человека, у которого дел невпроворот.
Начал же я последний день в Екатеринбурге со звонка старому приятелю Александру Борисовичу Егорову по кличке Егор – я о нём упоминал в начале повествования. Тогда его как раз назначили на генеральскую должность руководителя управления охраны общественного порядка областного ГУВД в ранге заместителя начальника главка. Этому-то событию, вернее, тому, чтобы его «как следует обмыть» мы тогда и посвятили четыре оставшихся до моего отлёта на Урал дня. Пользуясь своим положением и связями, Егор смог загрузить мой измученный нарзаном организм в самолёт и отправить прямым рейсом в Екатеринбург.
Я нашёл в справочной служебный телефон, позвонил. Ожидаемо нарвался на секретаря, представился чужой фамилией. Попросили подождать, а секунд через десять в трубке раздался голос Егора:
– Слушаю.
– Александр Борисович, добрый день. Сергей Столяров, журналист «Уральской газеты», хотел бы просить вас о встрече.
– А что такое? Сейчас, вообще-то, вся информация для СМИ идёт через пресс-службу ГУВД.
– Да тут дело немного другого плана. Хотел бы получить кое-какие консультации. Дело в том, что я пишу книгу об ОПГ «Уралмаш». Вы, насколько мне известно, в конце девяностых были опером в том районе и пересекались с уралмашевскими. Помнится, как-то вскользь говорили об этом на Пионерском курорте прошлым летом.
– Да, я отдыхал там в санатории, но вас что-то… – возникла пауза, в течение которой полковник всё-таки сообразил, с кем разговаривает, и чуть не выдал этого. – Ну, ты… Вы правы, было дело. Где и когда предлагаете встретиться?
– Может, в обеденный перерыв в «Чайхане», что в Пассаже, недалеко от ГУВД? Столик я забронирую.
– Договорились.
Прежде чем предстать перед Егором, я решил подстраховаться и понаблюдать за ним. «Чайхана» располагалась на четвёртом этаже торгового центра, лифты вечно были заняты, так что в основном люди перемещались между этажами на эскалаторах. Сверху открывалась отличная обзорная площадка: если бы господин полковник явился с операми за спиной, я бы заметил. Егорова встретила предупреждённая мною администратор и проводила за столик, где уже стоял на подставке с горящей свечкой чайник с марокканским чаем. Я ещё минут пять понаблюдал за эскалатором и передвижениями по этажу – и только тогда сам вошёл туда.
– Чемодан, ты охренел, что ли?! – сразу же, даже чуть привстав с лавки, зашипел-зашептал Егоров. – Звонишь мне на службу, когда сам объявлен в федеральный розыск!
– Привет, Егор. Я тоже рад тебя видеть.
– Ещё проверяет, блядь… Суку во мне увидел? – опытный мент, конечно же, раскусил мои манёвры.
– Ты не кипи, Егор, – я так обрадовался его реакции, что мне даже не пришлось разыгрывать радушие. – Всякое могло быть. Надо было удостовериться.
– Надо ему… – начал менять гнев пышущий на неподдельный гнев полковник. – Тебе надо было хорошенько думать, прежде чем в такую блуду встревать.
– Ну, если бы я совсем не думал, сейчас бы у нас с тобой в СИЗО свиданка была. Значит, уже в розыске?
– А как иначе?! Недалеко от тела нашли нож с твоими отпечатками. Да там и пальчиков не надо. Видел я его – точно твой! Ручка из лосиного рога и монета старинная.
– Они там улики рассыпали, что ли?!
– Ты о чём?
– Тоже там кое-чего нашёл, – я достал из кармана бубенец Чернигина и подбросил его на ладони.
– Помню, помню… Кого подозреваешь?
– Да кого угодно… Хоть ваших. Уж больно оперативно сработано.
– Всё может быть. Впрочем, я слышал, ты прилично наследил на квартире убиенной гражданки Александры, хоть вроде и пытался подтереть за собой. А идентифицировать пальчики труда не составило, они же есть в базе, раз под следствием был. Потом фото предъявили соседям и свидетелям. Они опознали. Какого хрена ты её завалил?
– Ты прекращай меня тут колоть! Я тебе говорю, что не убивал! Это подстава. Скажи лучше, кто из ваших может быть заинтересован?
– Ну ты спросил… Знал бы – не сказал. Но судя по тому, как оперативно развиваются события, кто-то на самых верхах. Опять же не исключено, что и смежники из ФСБ подключились. Кому-то очень хочется, чтобы ты как можно скорее оказался в камере. Хотят сделку предложить – и деньги там на кону стоят, судя по всему, серьёзные. Потому что задаром у нас никто даже не почешется. Могу предложить свои услуги для улаживания конфликта. Перетру с кем надо. За долю малую, разумеется.
– Слушай, если бы я клад нашёл, я бы сам тебе предложил долю. Но мне предложить тебе нечего. Только историю, которая со стороны выглядит как бред сумасшедшего. Очень тебя прошу: не впутывайся в неё, чтобы тебя не наградили потом… посмертно. А у меня если что-то выгорит – про тебя не забуду, обещаю.
Егор окончательно подобрел. Это можно было понять уже по тому, что он перешёл на цитаты.
– Чашу вина? Белое? Красное? Вино какой страны вы предпочитаете в это время дня? – Воланд в «Мастере и Маргарите» эту фразу произносил, должно быть, запросто, тоном жены, накануне золотой свадьбы предлагающей супругу на ночь стакан кефира. У Егора она прозвучала по-барски.
– Покорнейше… я не пью, – откликнулся я словами заведующего буфетом театра Варьете Андрея Фокича Сокова.
Мы окунули друг друга в улыбки. Время, когда вместе открывали для себя Булгакова, Бродского, Довлатова да ещё много кого, обоим было по-прежнему дорого.
– Нет, серьёзно, Чемодан. Давай накатим. Угощаю!
– Последний раз, когда я принял такое предложение, там, в Прибалтике, – потом неделю в себя приходил.
Польщённый Егор заржал, да так, что стали оборачиваться посетители за дальними столиками, и администратор озабоченно заглянула в зал.
– О планах не спрашиваю, – нахмурился старый приятель. – Но заляг на дно, да поглубже. Надеюсь, учить не надо тому, что документы и банковские карточки нигде светить не следует?
– Не учи учёного, гражданин Копчёный.
– Вот и ладненько. Бывай.
При встрече мы даже не пожали друг другу руки. Теперь он протянул свою пятерню – после рукопожатия в моей оказался небольшой клочок бумаги.
– На этот телефон можешь звонить без опаски, – снял вопрос Егор и зашагал на выход.
Он был явно доволен собой. В определённом смысле полковник рисковал, не сдав меня коллегам. И дело было не в прежней дружбе. Чутьё ему подсказало, что исходя из того, как развивались события вокруг моей скромной персоны, с меня можно что-то поиметь. И теперь появилась надежда, что сделал всё правильно. К тому же выходило, что он не предал старую дружбу, не пошёл на подлость во имя неоднозначных и обязательных не для всех поголовно принципов. При его-то карьере это определённо удавалось не часто.
Неспокойные ноги несли меня в центр города. Пересёк главный проспект и вышел на набережную по другую сторону плотины – к городскому пруду, просторному и глубокому, как необъятная хрустальная ваза для пунша посреди стола на торжественном обеде.
И вдруг понял, что мне нужно пристроить на хранение два золочёных мраморных камушка. Брать их с собой в далёкое путешествие я не собирался.
Если хочешь спрятать вещь, положи её на виду или среди подобных. Исходя из этого, самым подходящим местом для моих находок оказывались запасники Института истории и археологии Урала, где работал Александр Языков, самый первый спец во всём регионе и его окрестностях по древнему оружию.
Я положился на удачу и сразу поехал к нему на службу. Институт размещался в старинном особняке на улице Розы Люксембург. Побывав здесь впервые, я сразу заинтересовался его необычным видом – как есть боярские палаты! Вот только не из дерева рубленные, а сложенные из красного кирпича. Оказалось, это псевдорусский стиль, а усадьбу (главный дом с флигелем, двор и массивная ограда с воротами) построил в конце девятнадцатого века один из купцов Екатеринбурга.
Охранник на вахте с первого раза смог дозвониться до Языкова. Внутрь я заходить отказался и попросил учёного на минуту спуститься ко мне. Спуск со второго этажа сбил дыхание тучному Александру. Восстановить его он тут же взялся с помощью сигареты. Я признался, что на неопределенное время уезжаю из города и хотел бы оставить у него на сохранение пару вещиц.
– Опять что-то раскопали?
– Ага. Но заниматься мне ими некогда, а потерять не хотелось бы.
Я протянул ему на ладони камешки.
– Интересно, – заговорил историк, когда оба осколка вновь оказались у меня в руке. – Мрамор, позолота… Должно быть, фрагменты какого-то изваяния. Я в этом деле не большой специалист. Могу подсказать, к кому обратиться.
– Спасибо, обязательно – но попозже. Пока хочу, чтобы они у вас просто полежали среди прочих черепушек.
– Черепушек… – повторил, как бы передразнивая, Языков, но потом решил не обижаться и подставил свою ладонь. – Давайте уж. Пристрою. В опись, само собой, вносить не стану.
– Спасибо, Александр! – я как можно искреннее потряс обеими руками его кулак, принявший мои сокровища.
– Вернётесь за этим сами или пришлёте кого? – спросил Языков, когда я уже собирался уходить.
«Вот ведь ботан-ботаном, а сообразил, что дело по-всякому может обернуться», – подумал я, досадуя на себя, а вслух произнёс: – Ну, если только кто попросит вернуть ему камни с Липовой.
– Камни с Липовой. Я запомню.
В штемпельной мастерской сделал срочный заказ на печать с реквизитами известного столичного журнала, сфотографировался в автомате. Теперь мне нужен был принтер – поэтому я отправился к Татьяне Чусовитиной.
– Салют, кладоискатель! – она рассмеялась, подставляя щёку для поцелуя. – Знаешь, я не удивлена твоему появлению.
– Антон Городецкий подсказал? – улыбнулся я в свою очередь.
– На днях звонил и спрашивал, не объявлялся ли ты. Ему теперь всё руки каменные видятся. И… нос. Переживает, что ты сунул свой в какую-то серьёзную историю и вляпался.
– Он даже не представляет, в какую.
– Говорил что-то про гололедицу, которой тебе надо остерегаться.
– Надеюсь ещё до гололёда убраться отсюда.
«Ведьма» разрешила мне воспользоваться своим рабочим компьютером. Я быстро в «Ворде» слепил начинку удостоверения, заменив «Уральскую газету» на «Русский репортаж», вписал фальшивое имя, распечатал. Наклеил на корочку вместе с фото, проштамповал поддельной печатью. Ещё скачал в Интернете бланк командировочного удостоверения и распечатал несколько экземпляров. Быть в федеральном розыске и брать с собой паспорт – как минимум глупо. А вот редакционное удостоверение с золотыми буквами «ПРЕССА» может пригодиться.
Мы договаривались с Костей Новиком, что он заберёт меня в семь вечера от Варежки. Так в Екатеринбурге в народе называли памятник на Привокзальной площади воинам-добровольцам танкового корпуса, сформированного на Урале в годы Великой Отечественной войны. Само чугунное изваяние представляет собой две фигуры: молодой воин-танкист и ветеран-рабочий, указывающий вперёд большой лопатообразной рукавицей сталевара. Такие ещё называют «галицы». Но прижилось в народе другое название памятника – Варежка. Какое-то по-особому тёплое. Наверное, от того, что людям, встречающимся у вокзала, так важно согреть последние минуты перед расставанием.
Я притащился под Варежку за час до условленного времени. Опустил сумку на ступень гранитного постамента, уселся на неё как раз под сенью рабочей рукавицы и аккуратно, но внимательно осмотрелся вокруг.
Сначала я краем глаза уловил показавшуюся знакомой со спины фигуру мужчины. Судя по интересу к содержимому урны, это был привокзальный бродяга на дежурном обходе. Бомж тоже меня узнал.
Это был Коля-Вася. Один из тех двух мужиков, что вместе с Голым помогали мне чинить забор. Слегка подволакивая ногу, Коля-Вася удалялся в сторону галереи магазинов на Привокзальной площади. При этом, пока не пропал из виду за газетным киоском, два раза оборачивал свою ушастую гривастую башку.
Что мне оставалось делать? Я подхватил сумку и двинул следом. Когда сам свернул за киоск, успел заметить, как Коля-Вася исчез в ближайшей арке. Я решил ускориться и не пожалел об этом: бомж, видимо, только-только сделал вызов по сотовому и ждал ответа, нетерпеливо переступая с ноги на ногу.
– Ал-л-ё-ё… Ал-лё! – едва не заорал он, когда ему ответили.
И тут я выдернул телефон из его рук и зашвырнул в сторону мусорных баков.
– Говорят, в Финляндии популярны соревнования по метанию сотовых телефонов, – сказал я первое, что пришло на ум. – Решил поучаствовать. Одобряешь? Теперь вот тренируюсь.
– Чё-ё-ё-ё?!
Я хотел сбить Колю-Васю с толку, и это у меня получилось.
Осознав, что подбирать слова бесполезно, он протянул ко мне руки. Я разбил их в стороны и сблизился. Двинул ему коленом в пах. Потом отступил на шаг и с размаха съездил ладонями по ушам слегка подавшегося вперёд и присевшего от боли противника.
– У-у-у-у, – теперь он совсем осел на корточки в позе человека, отчаянно не желающего ничего слышать.
– Во-о-от, – приободрил я его, присев рядом. – Кому звонил?
– Да пошёл… ты…
Сами слова не порадовали, но хорошо было уже то, что завязывался диалог.
– Неверный ответ.
Услышав такое, Коля-Вася сжался, ожидая удара. Я же решил сменить кнут на пряник: перед мордой пони появилась морковка – тысячная купюра, зажатая меж двух – указательного и среднего – вытянутых пальцев.
– Голому, – давно не мытая пятерня потянулась к ассигнации.
– Выкладывай всё, – я отвёл приманку.
Коля-Вася насупился, как ребёнок, которого обманули старшие. Я принял игру и удвоил ставку: меж пальцами появилась ещё одна купюра.
– Давай-давай, у меня без обмана, как у волшебника Сулеймана.
– Ну, хату твою мы перешерстили. Было. Голый вообще хотел её спалить. Вот как мы с забором тебе подсобили, он сразу же сказал нам за тобой следить.
Нас для этого Голый здесь, на вокзале, и нашёл. Мол, неча по помойкам шарить. Обещал деньжат подкинуть. Короче… Приехали в ваш посёлок, нанялись к попу. За тобой следить было милое дело. Дом под носом, ты особо никуда не бегал. Потом к тебе хлыщ какой-то зачастил. Думали – как хату твою обшманать, – а тут тебе как раз подмога с забором понадобилась. Тогда Голый прошерстил твою хату в первый раз, когда в туалет попросился…
– Зачем же было потом мне дома такой ералаш устраивать?
– Так я ж говорю, со зла.
– Что искали-то?
– Голый говорил, что руки от статуи. А какой?
– И ни на что не позарились?
– Да так… Голый нож только твой пижонский прихватил да погремушку какую-то.
Я располовинил «морковку» и протянул Коле-Васе тысячу. Собеседник, ощутив в руках деньги, не мог да и не хотел разочаровать меня.
– После того как хату твою перевернули, мы сразу в Екат подались. Голый приказал глядеть в оба. Мол, типа, мимо бана всё равно не проскочишь.
– И телефон он дал?
– Ага. Ещё пачку фото твоих выдал. Раздали по своим. Если кто – что, сразу ко мне, а я уж – ему.
И тут меня толкнуло запоздавшее прозрение.
– Постой! Так вы меня на вокзале ещё раньше срисовали?
– Не-е-а, – замотал гривой пони. – Не мы. Это барыги. Ты ведь у них трубу брал. А Голый тут всех вокруг подрядил. Я уж думал, нет тебя в живых. А тут – стоишь себе под Варежкой. Неужто, думаю, с похмелюги блазнится. Решил вот Голому звякнуть…
– Фотки мои есть ещё?
– Конечно!
Коля-Вася хмыкнул и полез во внутренний карман куртки. Вытащил оттуда снимки, завёрнутые в полиэтиленовый мешок для продуктов. Толщиной пачка была с сигарету, не больше. Я потянулся за ними, но теперь уже бомж отвёл руку и взглядом предложил обмен на деньги.
– А давай, я тебе своё фото подпишу.
– На хрена?
– Как это зачем? За автограф чемпиона мира по швырянию сотовых телефонов можно будет немало бабла срубить.
Коля-Вася отбитыми ушами почувствовал угрозу в моих словах, но ни понять, ни среагировать не успел. Удару сложенным в виде шипа кастетом – средним пальцем в основание горла – меня обучал давным-давно старшина роты мичман Дзадзиев. Своё дело мичман знал хорошо и учил, должно быть, как следует – раз и без должной практики мне удалось с первого раза отключить Колю-Васю. Я пристроил обмякшее тело на бордюр и на всякий случай ещё раз обшарил карманы. Так и есть – там ещё оказалось несколько моих фото.
Значит, уголовный мир, как и предупреждал Лев Николаевич, тоже вёл охоту за руками Богини. То, что Розового Фламинго убил Голый, теперь уже не вызывало сомнений. Убил, подкинул улики – и бубенец Чернигина, и мой нож с моими отпечатками пальцев… И нож-то специально засадил в стену, чтобы я, вытаскивая его, как следует рукоятку облапал. Я им нужен был в камере, где бы меня блатные, уж точно, смогли разговорить. А то, что удалось оторваться от бандитской наружки, можно отнести к счастливым стечениям обстоятельств.
Синяя «Scania» с двадцатитонным тринадцатиметровым прицепом уже стояла под парами на условленном месте. Когда я распахнул пассажирскую дверь, то услышал приветствие, которому оказался рад, как никакому другому на свете:
– Чемодан, ты, блин, как электричка, по расписанию прибываешь! – весело заорал Костян.
Обернувшись и посмотрев в сторону, куда указывал рукой дальнобойщик, я увидел часы над центральным входом в вокзал. Они показывали 19.00.
Едва выехали на Тюменский тракт, Новик настроил на волну дальнобойщиков приёмник и стал ловить их переговоры. В них, помимо вполне конкретных высказываний в отношении дачников, устремившихся в массовом порядке за город, и обсуждения прогноза погоды, постоянно озвучивалась информация о том, на каком километре стоит «машинка» – машина ГИБДД. Так что застать врасплох водителя дальнобоя у ДПС практически нет шанса.
Костян практически не умолкал, беспрерывно что-то рассказывая. Спроси меня, о чём, – я бы не смог сказать.
– Да ты вообще, по ходу, меня не слышишь, – наконец догадался Костян. – Давай заваливайся. Отдыхай, нечего тут изображать внимательного и благодарного автостопщика. Твоя полка вторая. Я, сколь смогу, покручу баранку, потом тоже причалю.
Внутреннее устройство кабины чем-то напоминает купе пассажирского железнодорожного вагона, вернее, его половину. У меня был билет на верхнюю полку.
Я включил лампочку в изголовье, достал дневник и описал события сегодняшнего дня, как делал с момента первого визита ко мне Льва Николаевича. Все эти дни я исправно вёл свой «судовой журнал» – для того чтобы зафиксировать происходящие со мной события.
Пока писал, думал о том, как сильно изменилась моя жизнь. О том, как быстро летит время. Смогу ли я выдержать жизнь беглеца, оторванную от цивилизации, общения, Интернета и моей любимой журналистики? И не превратится ли моя социальная смерть в настоящее медленное умирание?
Ещё любовался ярко-синим в сумерках небом, огнями встречных автомобилей и даже с грустью подумал о своём уютном домишке. И о размеренной жизни, которая раньше иногда казалась мне такой скучной.
И вместе с тем знал, что повернуть уже не смогу. Чемодан – тот наверняка смог бы, но внутри меня с недавнего времени словно поселился кто-то ещё. Он с лёгкостью принимал решения, которые прежде могли стоить немалых раздумий и душевных терзаний. Но это не было раздвоением личности с присущим ему внутренним конфликтом. Мне нравилось это, за исключением редких, как сейчас, минут жалости к себе.
Хотя психиатры, думается, нашли бы над чем поработать в моём случае. И дело не только в том, что я всерьёз воспринял то, что большинство здравомыслящих людей сочло бы за бред. Я пошёл дальше, я понял больше тех, кто дал мне сведения о Богине. Они не брали в расчёт Липовую гору. О её роли Чекур стал догадываться перед своим уходом и намекал Петро. Но чтобы понять этот намёк, надо было видеть и слышать Гору. И если божественная суть Золотой Богини Вальги имелась прежде и может вернуться в будущем, то лишь в триединстве: скульптуры, заклятий шамана и Горы. Может, Чекур и поплатился земной жизнью за то, что понял это… А, может, сам поторопил себя, чтобы заглянуть внутрь Горы.
Охота и Ордена, и церкви, и лихих людей за руками Венеры Милосской, как и в случае с Золотой Бабой, обернулась погоней за призраком. Так тому и быть.
Ксерокопия заметки, опубликованной в газете «Комсомольская Правда-Урал» от 25 августа 2017 года (приложение №4)
Аномальный гололёд и призрак стали причиной смертельного ДТП
Свидетель утверждает, что ночью на трассе перед грузовиком «Scania» появился мужчина в накидке из шкур – и в этот момент дорога покрылась коркой льда.
Сегодня ночью на трассе Екатеринбург – Тюмень произошла крупная авария с участием грузовика «Scania». Фуру, перевозящую груз одной из частных почтовых компаний, занесло на повороте, в результате чего машина съехала с трассы, совершила наезд на опору линии электропередачи и опрокинулась. Водитель погиб на месте.
Свидетель утверждает, что увидел на дороге перед фурой мужскую фигуру:
– Я еду спокойно по встречке, и вдруг на повороте вижу – мужик какой-то выбегает, одетый в шкуры. Дикий, волосы всклокочены, борода рыжая, какая-то дубина в руке. Я подумал: ну мало ли, может, там кино снимают. И вдруг понял, что меня заносит – резина-то летняя, а дорога блестит как зеркало! Ну, крутануло меня несколько раз, о бордюр швырнуло. Я остановился, а потом быстро развернулся и съехал на обочину. На трассе льда уже не было. И никого не было – только вот эта фура на боку лежала.
По неподтверждённой информации, в кабине «Skania» находился ещё один пассажир, который таинственным образом исчез: на полке были обнаружены его одежда, бельё, личные вещи. Также в сумке было найдено журналистское удостоверение на имя известного московского журналиста Сорокина-Дмитрича.
– На Урал я не ездил и удостоверение не терял. Так что, скорее всего, речь идёт о подделке документа, – сказал Сорокин-Дмитрич по телефону нашему корреспонденту.
В Уралгидромет отрицают возможность обледенения дорожной полосы, так как температура воздуха в данной местности не опускалась ниже +10 градусов.
Правоохранители исключают провокацию со стороны местных жителей – ближайший населённый пункт находится в тридцати пяти километрах от места происшествия.
Областной минкульт уточнил, что не располагает информацией о работе каких-либо съёмочных групп на данной территории.
Сопроводительное письмо (приложение №4)
Светлана, приветствую! Передаю тебе эту посылку. Прошу, набери всё как есть и выложи в Интернете – если что-то со мной случится, хочу, чтобы эта история стала доступной для максимального количества людей. В конце опубликуй «Вместо послесловия», текст ниже. Спасибо тебе, дорогой человек!
Вместо послесловия
Всевозможные чудики в редакцию нашей газеты наведываются то и дело. Пик приходится на весну и осень. Мы с коллегами смеялись, что по этим ребятам можно смело сверять календарь сезонных обострений. Старики со сверкающими глазами приносили «Методички по изменению физики вселенной», пособия по тайным структурам правительства, папки «на вечное хранение в вашей редакции» с идеями переустройства мира, которые прямо из головы «подносителя сего» воровали братья-Пилоты (знать бы ещё, кто это!). Карты-схемы восстаний, проектная документация на подземные города, книги с вычерченными на полях шарадами – за долгие годы моей работы всё это было не в новинку. Но этот пакет не был похож на продукт чьих-то душевных расстройств. Кто принёс его, коллеги не помнили. Почему распределили на мой стол – тоже объяснить не могли.
На целлофане красовался розовый фламинго и логотип неизвестной мне фирмы. Внутри не было ни записки, ни визитки – только две толстые общих тетради и с десяток фотографий, подписанных на обороте. Одна из тетрадей начиналась с перечеркнутого слова «РОМАН». Дальше шли даты. Они перемежались с заметками, похожими на прозаический текст. При публикации я попросил выделить их курсивом.
Я начал читать и понял, что не могу оторваться. В отличие от «психических писем», это повествование оказалось связным. Фотографии служили иллюстрациями к тексту. Я так увлёкся, что поверил в существование журналиста Георгия Петровича и странные обстоятельства его исчезновения. Однако подтвердить эту историю не получилось: в местном отделении Союза журналистов мне холодно ответили, что имя Георгия Кириллова ни о чём им не говорит. Приложенная к тетради ксерокопия газетной заметки как будто бы никогда не существовала в реальности: на новостных сайтах она отсутствовала, экземпляр газеты из подшивки в местной библиотеке был вырван с корнем.
По описаниям я догадался, про какой посёлок в тетрадках шла речь, и даже по случаю приехал в него на улицу Старателей. Но вместо дома с палисадником там было пепелище полугодовалой давности; соседи хмурились, качали головой и захлопывали дверь прямо перед моим носом. В местном храме старушка в церковной лавке сообщила, что настоятель в отъезде, и сказала, что ей пора закрываться.
