Kitabı oku: «500 лет назад – 3.1, или Кавалеры ордена», sayfa 3
В ожидании прошло еще с полчаса или немного меньше. Десяток чуть расслабился, бойцы начали даже негромко переговариваться, когда из усадьбы Ордена, на которую все все равно постоянно поглядывали, выдвинулась целая процессия с факелами. Когда она подошла поближе, стало видно, что там человек десять, впереди которых Гридя и Семен, а сразу за ними два бойца тащат какого-то человека. Вели его с вывернутыми руками, периодически награждая затрещинами. Да и лица у Семена с Гридей были какими-то…
–Что?… – не сдержался Седов, выступая вперед.
–Взяли – ответил ему Гридя, приостановившись возле – но… у Черного один насмерть. И двое ранено, но так… – он скривился и махнул рукой.
Все на пару секунд затихли.
–А это кто? – спросил Николай Федорович после паузы.
–Орденский. Надо тут… забрать кое-кого – Гридя криво усмехнулся – давай, показывай!
Тот поднял лицо, на котором наливались свежие ссадины, и забормотал что-то, пытаясь показать вывернутыми руками. Одну руку ему освободили, и он указал на один из домов. Туда сразу же ломанулась половина пришедших с Гридей. Сам он, осмотревшись, сказал:
–И вуйка местного давайте захватим. Надо с ним тоже… побеседовать. Это, что ли, его подворье?…
Захваченный орденец снова что-то забормотал, да и ошибиться было трудно – самый большой в деревне дом, стоящий на небольшой площади возле перекрестка, не мог принадлежать никому другому. Вторая половина воинов, подошедших от усадьбы, свернула во двор к старосте, туда же прошел и Гридя.
Тут уже без шума и криков не обошлось, даже звуки какой-то потасовки донеслись. Да и вообще, снова и собаки залаяли, и двери застучали. Но – стихло все быстро. С одного двора под конвоем вывели еще одного человека, староста вышел с бойцами и Гридей сам. Оба были вполне одеты, видно, вся деревня все же следила за теми непонятными делами, которые тут происходили. На улицу так никто и не высовывался, но головы людские над заборами кое-где торчали. Понимали это и десятники, поэтому по селу прошел человек Петра, на местном наречии и немецком громко объявивший, что утром будет общий сбор на площади у дома старосты, а сейчас всем спать. Семен перераспределил своих людей, назначив два парных дозора, однако расставили их по концам деревни, и даже немного дальше, чтоб собаки лишний раз не беспокоились, и остатки десятка прошли в орденскую усадьбу, куда до того провели старосту и захваченных орденцев.
Николай Федорович осматривался с любопытством, когда они отошли от деревни на сотню метров, поднялись на небольшой пригорок и вошли в ворота усадьбы. Однако ночь и факелы не давали рассмотреть подробностей, можно было пока лишь понять, что первый увиденный им форпост Ордена отличается от всех типов построек, виденных ранее. И основная усадьба была из полутора этажей (высоко поднятый каменный полуподвал и бревенчатый основной этаж), и все хозяйственные постройки оказались сгруппированы за домом отдельно, и церковь, с парой строений возле нее, с другой стороны. И башня, чей силуэт все же можно было разглядеть на ночном небе. И даже небольшой пятачок возле крыльца был замощен камнем (а снег с него убран).
И в самом доме отличия были видны сразу. Сеней после крыльца не было, зато был небольшой… холл, что ли, с лестницей вниз и двумя комнатами по бокам. Основным проходом был центральный, с двустворчатыми дверями, открытыми сейчас настежь, но ни Седов, ни бойцы из его десятка не смотрели туда. Справа, у стены, в ряд было сложено четыре тела. Двое – сильно порубленные, один из остальных – в богатой одежде, и четвертым, чуть отдельно – боец из десятка Черного по прозвищу Седмец с какой-то небольшой раной под правым глазом. Ему и кровь вытерли с лица, и глаза закрыли, и руки аккуратно сложили на груди… все невольно замедлили шаг. Николай Федорович знал его, но не близко, как большинство из отряда, не состоящих в четвертом десятке. Он потянул с головы шапку, народ, оглянувшись, последовал его примеру. Несколько секунд постояли, и откуда-то из глубин дома вышел Семен и стал распоряжаться. Вообще, люди видны были, и в воротах стояли, и в самой усадьбе с обоих этажей слышались голоса.
Семен увел десяток куда-то устраиваться, а Седов задержался в центральном зале, обнаружившимся сбоку за двустворчатыми дверями, где за большим столом сидели князь и Гридя. Тут же была еще пара человек из отряда, в том числе тот, кто знал местное наречие, а перед мрачным князем стоял староста деревни. Николай Федорович отошел к нагретому камину, который был расположен у боковой стенки. Видимо, его топили днем, да и сейчас там догорало несколько полешек, так что тепло шло ощутимое. Седов согрел руки и, сняв рюкзак, стал, поворачиваясь, отогревать бока – все же, за время ожидания настороже в деревне, они все немного подмерзли. Ну и параллельно он прислушивался к беседе (или допросу?), которую вел, точнее, пытался вести князь. Староста, хоть и походил с виду на того же Никодима (был стар, сед, высок, сухощав и сутул), выглядел совершенно заторможено – глаза с пола не поднимал, отвечал односложно и с таким акцентом, которого Седову еще не приходилось слышать. Князь не стал мучить его долгими расспросами, и отправил обратно в деревню (под присмотром бойца, правда). После чего огляделся, и, заметив вопросительный взгляд согревшегося Николая Федоровича, указал ему на место рядом с собой. Здесь же присел за стол и Семен, вернувшийся к тому времени из глубин усадьбы и искавший Седова, но задержавшийся, видя, что князь будет что-то рассказывать.
–Зашли мы во двор хорошо – помолчав, сказал князь – как и хотели. Собак сразу сняли, те толком и лай поднять не успели. В дом зашли, у них даже дверь еще закрыта не была, да и от кого им....
Все покивали. Князь говорил медленнее и тише, чем обычно, впрочем, в усадьбе к тому времени установилась почти полная тишина, так, еле слышно было, что где-то кто-то ходит.
–И дальше хорошо вышло – продолжил князь – они нас все равно услышали, а сами уже повечеряли к тому времени, да, может, и выпили, так что вон туда – он кивнул на холл – вместе с нами и выскочили. Мы в дверь, они – кто откуда…
Он помолчал еще немного.
–Сами-то в одних рубахах уже, а кто и нет, так все одно без доспехов. Ножики, правда, похватали свои – он кивнул на угол, в котором, как оказалось, лежало три коротких… меча не меча, тесака не тесака… «Кошкодер – помогла Седову память – катцбальгер, вроде. В тесноте удобен, накоротке».
–Да, считай, не помогли им ножики. Одному сразу сулицу под ребра сунули, двое рубиться было полезли, и рыцарь их тоже, с мечом… да только наши все в железе. Но был у них один, бывалый, видать. Высунулся, говорят, с самострелом, да и выцепил из второго ряда. Ну, а на семи шагах, бронебойным, да прямо в лицо… – князь расстроенно махнул рукой.
«Без шансов» – согласился с ним Седов. Если для бойцов первой линии, кроме хороших доспехов, были подобраны и железные маски на лицо, которые сейчас называли личинами, то бойцы второго ряда для большей подвижности (и так, считай, дробовики с припасом на них) были экипированы полегче. Но с такого расстояния и маска арбалетный болт не удержала бы.
–Первых-то к тому времени срубили уже, так что и этот недолго прожил – закончил князь – да только… – и он снова махнул рукой. Как оказалось, расстроен князь был все же сильнее, чем показывал.
–Мы слышали, вроде, бомбу рванули? – после паузы спросил Николай Федорович.
–Это, вон, к Гриде – князь слегка оживился.
Гридя ухмыльнулся, жестко, только губы в улыбке растянул. Глаза остались холодными.
–Сидел у них дозорный на башне – пояснил он – но дверь тоже не закрывали. Там у них лестницы приставные, ну, сами глянете завтра… Так он первую успел поднять, пока мои заскочили. Да только они ему сразу дымовушку подкинули. Его и оглушило, и отравило… Пока он там кашлял да в себя приходил, мои один другому на плечи залезли, да скинули и его, и лестницу. Ну, а дальше уж и его, и еще одного, что тут, в усадьбе, выжил, мы с Петром в оборот взяли. Они нам и обсказали, как тут что, и что в селе есть еще один ихний, что семью завел и всем уже верховодит заместо вуйка. Да вы его видели, вместе же тащили. Сейчас Петр с ним на конюшне… разговаривает, а Черный ему помогает.
–Они с бойцом этим – Гридя кивнул на холл – больше десяти лет вместе, а тут вот так…
–Так сколько их было-то… всего? – снова после паузы спросил Седов. Отвечать взялся Гридя:
–Тут пятеро, да на башне один, да в деревне, да мы с собой которого привели… а! Еще священник их! Девять, выходит. У них тут прислуга, конечно, есть, на конюшне там, да тут, в доме, девки… Двое мальчишек еще, при священнике были, но с ними тоже, завтра разберемся – Гридя зевнул.
–А где священник? – насторожился Николай Федорович.
–В сарай снесли – равнодушно отозвался Гридя – под руку попался той паре Черного, что церковь его проверяли. Сейчас и этих – он снова кивнул на холл – перенесем, да спать.
–Вы перекусите – оживился князь – тут, внизу, поварня, и там при ней такая… столовая зала. Там у них припасов много, готовое есть. Мы-то уже. Семен, твои там как?
–Да вот, я и хотел спросить – отозвался тот – где переночевать, нашли, еще горячего похлебать – совсем было бы хорошо. С остальным завтра будем разбираться, так?… Мы же тут пока постоим?…
–Да – отозвался князь – наши тут наскоро пробежались по амбарам… припасов как бы не в пять раз больше, чем в той, первой усадьбе орденской было. Так что пока постоим.
Народ стал расходиться. Закинув свой рюкзак и кафтан в комнату, где им планировалось ночевать, Седов через холл (тела уже убрали) спустился на нижний этаж. Там потолки были пониже, что сразу бросалось в глаза, было теплее (что тоже сразу ощущалось) и вкусно пахло какой-то похлебкой. За небольшим коридором открылась комната, размером, наверное, с верхний зал, может, чуть поменьше. Здесь уже сидела часть четвертого десятка и Ефим с Михайлой. Бойкая бабенка приятных пропорций подвала на стол. Похлебка оказалась щами, на столе были соленья и копченое мясо, окорок (видно, из запасов бывших хозяев). Народ ел молча, однако за перемещениями бабенки (точнее, ее задней части) глазами-то послеживал. «Не особо, значит, устали – подумал Николай Федорович, принимая миску – да и то, считай, десяток Черного воевал, да Гридины ребята по лесу мотались. Остальные больше ждали, хотя, идем который день…». Пока он ел, никак не мог сообразить, что за посторонний запах ему мешает. Суп был вкусным, мясо тоже, и это сбивало. А вот как доел – понял, от сиящего рядом Ефима пахло спиртом и… лекарствами! «Черт, совсем про наших раненых забыл! – огорчился сам на себя Седов – вообще, все как-то враздрай у меня вышло сегодня. Первый блин, что ли?…».
–Как там наши раненые, Ефим? – спросил он, подтягивая к себе чашку со взваром. Несколько таких, уже налитых, стояло в центре стола.
–Ничего страшного – отозвался тот, допивая свой взвар – нога и рука. Рука просто порез, на ноге серьезней, но жилу не задело. Промыли, мазь наложили, перевязали. Сладким взваром напоили.
–Мне надо посмотреть?
–Ну, завтра, на перевязке если? – неуверенно сказал Ефим – да там ничего серьезного, старче! Мы с Михайлой все сделали.
Михайла кивнул, подтверждая, и Седов решил не дергаться. Как-то навалилась усталость, и он, не глядя по сторонам и ни на что не обращая уже внимания, поднялся на верхний этаж, дошел до их комнаты, где прямо на полу была организована постель из всего, что под руку подвернулось, снял свои унты и завалился спать.
Усадьба затихла, хотя спали в ней не все. В одном из помещений конюшни заканчивали… разговаривать (пытать, чего уж там) с выжившими орденцами. Петр, один из его людей, наиболее разбирающийся в этом ремесле, Черный, не специалист, но бывший на подхвате (за своего бойца) – не в первый раз выбивали нужные им сведения. Из выживших особо упорствовать никто не стал, да и смерть им была обещана легкая, так что криков почти и не было. Забежавший к ним на минуту зевающий Гридя уточнил, что все в порядке, и пошел таки спать. Собранные пока, до утра, в одно помещение слуги мужского пола, да два парня – помощника священника, сперва боялись было, не зная, чего ожидать от этих новых… хозяев?, но тоже уснули. Спала и женская прислуга, оставив по распоряжению Семена в том самом холле, куда посадили дневальных, пару блюд с мясом и лепешками, да укутанный, чтоб не сразу остывал, горшок с взваром для сменяющихся дозорных. Сам Семен оставался на дневальстве в первую половину ночи, а во вторую его сменил Степан. В селе и возле усадьбы тоже все было спокойно. Если народ и переговаривался между соседними домами (а, может, и заходил к соседям), то на улицу и за село никто ночью не выходил. Все было тихо.
Если же говорить о других местах, то по отношению к нашим героям почти везде тоже было, так сказать, «тихо». В Рязани и Москве – совсем, во Пскове – почти (Тверд со Жданом потихоньку набирали людей). А вот в Иван-городе, еще, можно сказать, новой московской крепости напротив принадлежащей сейчас Ордену Нарвы, кое-какие движения, связанные с отрядом, происходили. Тот самый десятник третьей сотни второго наревского полка, действительно, был опытным человеком. Вернувшись из дозора, он доложил об отсутствии происшествий. Но так этого дела не оставил.
Надо сказать, что десятником и даже сотником мог сейчас стать почти любой из простых людей, выбравших путь воина. Воеводой или тысячником – нет, там уже только из знатных семей, по анекдоту – «у воеводы свои сыновья есть». Но был еще и такой нюанс, что в постоянно воюющей несколько сотен лет стране (если уж брать все русские княжества) любой хороший воевода или тысячник имел… скажем так, доверенных людей и среди сотников, и среди десятников, а то и среди простых, но опытных воинов, ветеранов. Это позволяло и информацию получать быстрее (и точную, что немаловажно), и – иногда – в обратную сторону ее тоже запускать более оперативно, чем по цепочке приказов. Должности такие люди могли занимать в войске (или его снабжении) самые разные, но прямой доступ к «начальственному телу» имели.
Так вот, десятник сам был не из таких, а из простых, но вот его сотник, с которым десятник был в отличных отношениях – как раз мог накоротке общаться с полковником второго наревского, или нарвского, полка, который и базировался, как сказали бы в 21 веке, в крепости Иван-города. Выбрав время, десятник рассказал своему командиру о случайной встрече. Тот выспросил все в подробностях, и на следующий день уже сам переговорил кое с кем. Ну, а еще через день вечером состоялось небольшое собрание у полковника, на котором, кроме него самого, присутствовали еще четверо близких ему людей и тот самый десятник. Пришлось ему еще раз, в подробностях и дословно, пересказывать встречу и разговор. Его после рассказа отпустили, а сами еще с полчаса обсуждали что-то, после чего разошлись. Запущенная князем наудачу информация начала работать…
3
На следующее утро Николай Федорович проснулся хоть и выспавшимся, но все же не сам, а от постороннего шума. Позволив себе еще пару минут полежать с закрытыми глазами и прислушиваясь, он уловил, что в большом доме не спят уже многие. Откуда-то слышался приглушенный разговор, кто-то ходил (хоть и стараясь ступать тихо), тянуло теплом и чем-то съестным. Открыв глаза и проморгавшись, Седов увидел, что в их комнате несколько человек еще спят, а небольшое оконце (слюда) уже налилось достаточно светлой серостью, что, по зимнему-то времени, означало, что утро уже не такое раннее. Тихо одевшись, он вышел в коридор и добрался до холла, где уточнил у дневального насчет нужника и умывальни. Первый, как ему сказали, был за усадьбой, в группе хозяйственных строений, а умывальня неожиданно нашлась в одной из двух малых комнаток рядом с этим самым холлом. Выйдя сначала все же на улицу, Николай Федорович увидел, что уже почти совсем светло. Но на детали отвлекаться было некогда, и только на обратном пути он смог разглядеть, что погода сегодня с утра стоит безветренная, но морозная. Небо было почти ясным, вместо сплошной облачности висела легкая дымка. Кивнув стоящему у ворот дозорному, он вернулся в дом, и, скинув кафтан у дневального, с удовольствием умылся. Теплая вода была, полотенца тоже нашлись, так что, когда он, вымывшийся, вытершийся и довольный жизнью, вышел в холл, слова оказавшегося там Семена он встретил довольной улыбкой:
–Проснулся, старче?… Спустись вниз, перекуси, потом с князем парой слов перемолвимся.
–Время есть? – спросил Седов, который совершенно не знал планов князя на сегодняшний день.
Семен скорчил гримасу, которая должна была означать, что время-то есть, нооо…, и Николай Федорович, все поняв, кивнул и спустился вниз. Там, в столовой зале, сидело человек пять из разных десятков, а девка с поварни (не вчерашняя, с… габаритами поменьше) подавала им горячие лепешки. На столе было еще что-то из квашеных овощей, мясо, так что получилось позавтракать довольно сытно. Никто не рассиживался, и Седов тоже. Успев отметить, что взвар тут несколько другого вкуса (вчера не разбирали, а так, видимо, везде набор трав для заварки свой), он бодро поднялся на верхний этаж и пошел искать князя.
Князь и почти все десятники нашлись, где и ожидалось – в главном зале (с камином). Разговор у них шел неспешный, так что, видно, особо срочных планов у князя не оказалось. Хотя, как выяснилось практически сейчас же, это было не совсем так. Князь коротко посвятил Седова – дел оказалось много, но последовательность их была уже распланирована. Была там пара заданий и для самого Николая Федоровича, но первым делом князь все же собирался говорить с деревенскими, как и было им вчера обещано. Минут через пятнадцать, обговорив последние мелочи, все десятники разошлись, и по дому поднялась некоторая суета. Николай Федорович тоже заскочил к себе на минуту – надо было переодеться в куртку из 21 века, и, выйдя затем во двор, Седов обнаружил там собирающуюся уходить к селу группу бойцов. Князь и Ефим с Михайлой тоже были здесь, собиралась идти еще кучка местных, за которой присматривали два бойца, были и бабы из обслуги. «Видимо, князь хочет донести свои слова сразу до максимального количества народу сегодня» – подумал Николай Федорович – «ну да, у него же, считай, первое выступление перед будущими подданными».
Все потянулись со двора, а сам князь немного медлил. Седов пристроился рядом с ним, и они как-то неторопливо зашагали к селу, последними из всей цепочки. Хотя дневальные в усадьбе остались, конечно. Князь периодически бросал по сторонам рассеянные взгляды, видно были, что мысли его где-то далеко. «Да он же волнуется – внезапно понял Николай Федорович – не может сообразить, что говорить?… Нет, это, вроде, решил, я слышал, они с Ефимом обсуждали… А что тогда?… Не знает, как начать?…».
–Ты улыбнись им, княже – тихо сказал Седов. Князь сбился с шага и даже приостановился:
–Что?!
–Улыбнись – старче пояснил свою мысль – тут же все холопы, кто захваченный и пригнанный, кто уже тут родившийся… Орденцы их считают мало что не за скот, да ты и сам знаешь. Ни хорошего отношения, ни доброго слова они никогда не видели. Да и у себя в Рязани, вспомни, часто ли ты своим… просто улыбался?
Князь задумчиво пошел дальше (впрочем, так же неторопливо). Через десяток шагов он поднял глаза на Седова и спросил, тоже негромко:
–Что же ты думаешь… улыбка поможет?
–Хуже точно не будет – убежденно ответил тот – было у нас такое выражение, я дословно не помню, примерно так: улыбайтесь, господа, все глупости на земле делаются с серьезными лицами. У них сейчас (да и у нас, если на то пошло) начнется такая жизнь, какой пока ни у кого не было. Так, может, и начать ее так, как никто не начинал?…
Князь хмыкнул, улыбнувшись в бородку, сам понял, что улыбается, завис на секунду и улыбнулся уже во все лицо. Хлопнул старче по плечу, и ускорился, да они и так уже к деревне подходили. Там, на той самой небольшой площадке в центре перед домом старосты, где сходились две дороги, уже собралась толпа. Ну, как толпа – полсотни местных точно, может, и больше, да отряд почти весь, так что народу набралось. Особого шума и толчеи и так не было, а уж когда подошел князь в своем расшитом кафтане, да Седов в своей невиданной здесь блестящей куртке (и с крестом поверх свитера), да четыре воина из отряда, что на последних метрах дождались князя и пошли охранением, народ и вовсе притих. Для князя приготовили небольшое возвышение – подогнали сани, да внутрь что-то подложили, невысоко, с полметра всего, но ему хватило. Когда он легко туда шагнул, его стало хорошо видно с любой точки площадки. Оцепление делать не стали, да и народ не сгоняли, все сами пришли, так что перед санями остался небольшой пустой пятачок (метра три, не больше) дальше полукругом стояли местные, а за спиной у князя и вдоль заборов – воины отряда. Впрочем, какой-то строй никто не выстраивал, и бойцы кое-где стояли, смешавшись с деревенскими. Десятники, конечно, тоже были возле саней, там же и Ефим с Михайлой виднелись. Седов встал немного сбоку, чтобы видеть и князя, и народ.
Князь подал знак, и возле саней, после небольшой возни, поднялось знамя. В чехле оно совершенно не выделялось, а вот сейчас притихшие люди практически все смотрели на алое полотно, которое (с небольшим наклоном древка, чтоб лучше видно было) держал возле саней Семен. Седов давно привык к основным цветам этого времени – серому, коричневому, бурому да черному. Иногда добавлялась еще синь неба да зелень леса, но не сегодня и не здесь – небо было блеклым, а виднеющийся за селом лес – черным. Эти цвета и сейчас его окружали, разве что добавить еще белый снег, да желто-розовое солнце, решившее сегодня выглянуть через редкую дымку на небе. И ярко-алое знамя на таком фоне просто притягивало к себе взгляд, причем не только у него, а у всех на площади. И только князь, как заметил через какое-то время с некоторым трудом оторвавшийся взглядом от знамени Николай Федорович, пристально глядел на людей.
–Поздравляю вас, люди – громко и каким-то особым тоном сказал князь после паузы – сегодня у вас праздник. С сего дня вы – вольные, свободные, и навсегда освобождаетесь из-под власти ливонцев.
И улыбнулся. Седов, который с момента первой встречи с рязанцами как-то больше не обращал особого внимания на их внешность, внезапно заметил, что князь, как ни странно, очень хорошо подходит на роль… князя. Высок (по местным меркам), силен, красив, молод. Богато одет. Внушителен и харизматичен (это, конечно, врожденное, но уж чему-чему, а правильно разговаривать с людьми дядьки его в детстве выучили, ну, как сами умели, конечно). Сейчас, на контрасте с местными, одетыми бедно и кое-где даже рваненько, да и лица у них были… не очень, все это было особенно заметно. А улыбка сделала его молодое лицо более… живым, что ли, близким?… Все это мгновенно выдал Николаю Федоровичу перешедший в особый режим мозг. А князь тем временем продолжал говорить, громко и размеренно (на русском, а один из людей Петра повторял за ним на местном наречии, в котором, кстати, проскакивали немецкие слова):
–Я – Великий князь рязанский, Иван. Но недавно, объявив войну на смерть Ливонскому ордену, принял я имя и титул пресвитера Иоанна, главы Ордена Красного знамени!
Князь указал на знамя, Семен еще наклонил древко. Освещенная солнцем ткань колыхнулась, снова привлекая к себе взгляды.
–Цвет этот хорошо знаком вам – сказал князь после небольшой паузы – это цвет крови людской, что вот уже три сотни лет льют на этих землях немецкие захватчики, называющие себя братьями Христовыми. Но соблюдают ли они хоть один из заветов Христа?… Возлюби ближнего?… Хоть одну из божьих заповедей?… Не убий, не укради?… Нет! Наоборот! Придя сюда с огнем и мечом, они частью перебили, частью захолопили народы, что тут жили, и стали и дальше совершать набеги, сгоняя под свою руку людей и захватывая земли. Есть ли среди вас те, кто ведет род свой от племен, на этих землях исконно живших? Поднимите руку, если есть!
В толпе, переваривавшей такие ошеломляющие новости, прошло некоторое шевеление, после которого осторожно (и невысоко) поднялись три руки, а за ними – еще одна.
–Десятая часть от жителей не наберется – с горечью в голосе сказал князь – и это на родной земле… Откуда же остальные? Пригнаны как скот, куплены или захвачены на соседских землях, литовских да польских, а то и в немецких, но больше всего – с Руси. И туда пытается вот уж сколько лет пройти Орден со своими порядками, рыцарями да священниками, да не пускают его. И льется кровь из года в год на рубежах, и конца той крови не видно… И по следам этой крови пришли мы сюда! – князь снова возвысил голос – Но не только! Был нам послан высшими силами посланник из будущих времен, на пять сот лет от нынешних отстоящих! Поведал он нам, какие страшные и кровавые события дальше ждут и Русь, и земли эти, и тут уж решили мы, что нет времени ждать! Вот, Николай Федоров сын Седов, человек, перенесенный из будущего!
Князь одним движением поманил Николая Федоровича, и тот, подойдя к саням, вышел на шаг вперед и слегка поклонился толпе. После чего снова отошел в сторону. На этом этапе князь не просил его выступить, может, попозже. Так что пока Седов стоял в стороне и ощущал на себе несколько десятков взглядов. Его, благодаря его росту, тоже могли видеть почти все на площади, как и князя. Николаю Федоровичу приходилось бывать на разных собраниях, и в роли докладчика, и в роли простого слушателя, и в роли оправдывающегося, и, наоборот, в роли грозного начальника – но на таком… сельском сходе ему бывать не доводилось. Он чувствовал направленную на него от людей… опаску, что ли. Ощущения были новые, необычные, мозг все фиксировал, но реагировать пока было не на что. Люди молчали, хотя каким-то образом Седов стал… ну, не то, чтобы понимать их мысли, но чувствовать общий настрой, что ли. А может, он себя в этом просто убедил?… В любом случае, сейчас от людей на площади шло в основном любопытство, разбавленное печалью на словах о пригнанных на чужбину.
–Не буду говорить, что с приходом нашим прекратит та кровь литься – тем временем продолжал князь, понизив голос, но подпустив в него суровости – вчера, здесь уже, погиб один из людей наших. Да только без крови не остановить заразу эту, Ливонским орденом именуемую. Что же до самих орденцев, на земли эти пришедших, так мы им той земли выделим… по сажени на каждого, и рыцарям их, и священникам, слово Христа извратившим, и тем прихвостням, что своих же родичей предавая, служат у них в надзирателях да помощниках! Тем же, кто в обслуге или в иной подневольной работе у них был, вреда не причиним, они, как и вы все, ныне вольны и могут идти, куда пожелают – князь посмотрел на стоящих несколько отдельно от всех работников и девок из усадьбы Ордена.
Народ, снова напрягшийся было, выдохнул. Обслуга усадьбы тоже, похоже, несколько расслабилась.
–Тем же, кто решит остаться здесь, такой у меня будет сказ: земли все и иное имущество, у Ордена отобранное, берем мы себе. Да только по весне с решившими остаться посчитаемся: на каких условиях отдать им в пахоту те земли и иные угодья в пользование. Семенами поможем. Тяглом. А на этот год никаких налогов, податей либо иных сборов ни с кого брать не станем!
Теперь над площадью словно легкий ветерок прошел, практически каждый что-то сказал соседу или просто пошевелился. Однако князь продолжал, и люди снова притихли:
–Что же касается тех припасов, что вашими же непосильными трудами за годы скопил Орден в амбарах своих – теперь князь махнул рукой в сторону орденской усадьбы – так тем из вас, кто в самом бедственном положении, поможем мы. Ну, а кое-что, молоко то же, да яйца – детишкам вашим, будем и дальше раздавать. Живете-то вы тут кто получше, кто похуже, а все равно – ради детей своих… Теперь, надеюсь, всем полегче будет.
А сейчас над площадью прошел, скорее, всхлип, и всхлип это был женским голосом. Николая Федоровича пробрало странной смесью эмоций, как будто вой женский от глухой тоски оборвался рыданием. Но князь продолжал говорить, и народ стал слушать следующие слова:
–Для тех же, кто считает, что мало нас и не сдюжим мы перед Орденом, хочу сказать вот что: да, нас здесь немного, но есть у нас еще люди, против ливонцев пойти готовые. Да и пока что – едва ли полтора десятка их мы перебили – а держали они в страхе четыре, а то и все пять сотен народу, если все села, деревни да хутора посчитать, что в этом краю есть. Понятно, что у них и воины опытные, и оружие – но это все и у нас есть, и самое главное – мы не боимся оружие простым людям дать и с собой их против Ордена поставить. Ну, а кто все же опасается – повторюсь, держать не будем, могут идти на все четыре стороны. Все соседи, кого не возьми, покорных любят…
После этих слов Седов ощутил странную смесь эмоций. Была и… не трусость, нет, покорность судьбе, что ли, был и протест, откуда-то плеснуло яростью.
–Напоследок хочу сказать самое главное – перешел к завершению своей речи князь. Постарайтесь как можно быстрее понять, что с этого дня так, как вы жили раньше, под Орденом, вы больше жить не будете. Вчера переговорил я с вуйком вашим… Нет к нему никаких подозрений, но – он стар. Сейчас, для той жизни, какая у нас всех дальше будет, нужен вам старший деятельный, который не побоится и у нас что-то спросить, и за вас, где надо, встать. Выберите сегодня такого, сами. От нас же пройдутся по дворам люди, кратко, но переговорят с каждым хозяином, кто чем живет. Кому помощь нужна, кто, может, нам сам помочь захочет.
А теперь от людей потянуло легким… недоумением?… любопытством?…
–Нам сейчас дороги надо перекрыть да дальше с ливонцами воевать – пояснил князь – так, может, кто захочет за обиды свои старые поквитаться с ними? Пока зима. Обучим, оружие дадим, подумайте. А вообще, дальше по всем деревням да селам все, мною нынче сказанное, можете смело разносить. Нам с вами говорить не один раз еще, да о многом – о хозяйстве, как новые порядки строить, о вере Христовой, так что заканчиваю на сегодня. Завтра с утра будет молебен в церкви, но сразу говорю – не по католическому и не по православному обряду. Приходите. А на сегодня все – и князь улыбнулся еще раз.
Он легко соскочил с возвышения. Над площадкой сразу поднялся шум, но народ общался только между собой, и за пару минут никто не пошел к князю и десятникам, так и стоящим возле саней. Князь подал знак, знамя свернули, и бойцы стали выдвигаться обратно к усадьбе. Теперь уже руководство ушло вперед, и быстро, Седову, который приостановился посмотреть, что будут делать деревенские, пришлось догонять. А на площади подняли гвалт, который только усиливался по мере того, как уходили последние бойцы отряда. Николай Федорович по дороге до усадьбы обернулся на деревню еще пару раз, но дракой, вроде, не пахло. Исчезло и чувство распознавания эмоций, возникшее у него на площади.
