Kitabı oku: «Похождения в Советской армии, или ДМБ-92», sayfa 3
Так как в наряд я попал в первый раз, равно как и на кухню подобного масштаба, то огромный чан с пригорелой кашей и заметить-то не успел, а и заметил бы – не понял что делать. Короче, несколько часов подряд, перегнувшись через борт, в положении вниз головой, я чистил этот чан из нержавейки внутри, при этом подгоняемый и оскорбляемый каким-то типом, проходившим службу непосредственно на кухне. Премерзкий тип, собственно, как я теперь понимаю, он сам больше всего боялся потерять теплое место на кухне, где после полугода каждый чувствовал себя старослужащим, но словесных оскорблений и попыток заставить делать все еще и еще раз от него неслось хоть отбавляй.
Ощущения от первого наряда были ужасные, мне казалось, что у меня температура под сорок, я сейчас рухну в этот котел и потеряю сознание, но ничего подобного не случилось, котел удалось привести в божеское состояние, намокшие сапоги высохли и ко времени сдачи наряда я даже «отмутил» себе тройного размера порцию картошки с мясом.
В кухонных нарядах я побывал в различных ролях. Водонос, мойщик посуды, раздатчик пищи, везде к должности прибавлялась обязанность по наведению порядка в одном из помещений. В свободное время все спали на своих боевых постах.
В связи с проблемой воды в городе и, соответственно, в части – вода про запас всегда находилась в автоцистерне около заднего входа в столовую. Ее таскали огромными выварками литров по тридцать вдвоем, а иногда и втроем-вчетвером змейкой. Иногда везло и вода шла из кранов, в этом случае водоносы спали в скрытом месте, чтобы не попасть на подмогу другим.
Самое теплое место, конечно, было в хлеборезке. Это был даже не наряд, а счастье, так как там без того был штатный хлеборез из старослужащих, да и вообще задача резать хлеб и паковать масло кругляшками сводилась к задаче сожрать побольше бутербродов с чаем. Мне не повезло, а единственный раз я там оказался, припаханный для уборки этой самой хлеборезке. Неприятный момент состоял в том, что я понимал – делаю чужую работу, а вот сил оказаться в себе не нашел, к тому моменту накопилась внутренняя усталость, проявил слабину… В учебке это был единственный раз, когда я смалодушничал, потому и запомнилось.
Психологический постоянный стресс, наверное, самое сложное, что всем в обязательном порядке предстояло почувствовать, пережить и в итоге перерасти, адаптироваться или сломаться. Конечно, позже, в войсках, к психологическому нередко добавлялось физическое насилие, наложенное на ощущение безысходности и всепроникающей усталости. Но зато по итогам службы в армии лично у меня вообще исчезла боязнь какого-либо давления, даже было смешно, когда кто-то пытался навязать свою волю, заведомо не имея никаких рычагов воздействия.
Возвращаясь к нарядам, еще вспоминаются ночные наряды на чистку картошки – реально всю ночь чистили, под конец уже по фигу было что там остается после чистки – главное уничтожить неочищенные горы. Имевшийся аппарат для чистки был сконструирован рукожопами и подходил только для уничтожения продуктов, что и происходило на завершающей стадии. Увещевания, что есть потом всей части будет нечего, не помогали.
Наряд в штаб – красота, еще бы опыта поболее – можно было воспользоваться телефоном и позвонить куда хочешь. Всю ночь струйка опытных бойцов тянулась в заветное помещение для совершения телефонных звонков. Знамя части, выставленное в небольшом зале, никто не охранял, по зато я внимательно осмотрел его и изучил все незапертые кабинеты, которые по идее должны были быть не только закрыты, но и опечатаны. Я очень переживал, что мне потом предъявят отсутствие печатей, не задаваясь вопросом, что я там – лицо десятое, а не принять у меня наряд – подарить еще день отдыха.
Самый ответственный и, пожалуй, важный наряд – дежурный по части. Главный потому, что в него ставили только вменяемых солдат-курсантов, поэтому из нашего взвода дежурными ходили всего-то человек восемь-десять из тридцати.
Ты становишься «избранным», хотя и на достаточно тяжелую работу. Дежурный и у тебя трое оглоедов-дневальных, задача которых поддерживать порядок и стоять на тумбочке у входа, шуметь при входе офицеров: «Дежурный по рота на выход!» Конечно, правильнее говорить «дежурный по роте», но поскольку основная часть дневальных с русским языком была в сложных отношениях и падежей не признавала, то оставшиеся из вполне себе владеющих великим и могучим им не перечили, слегка подтрунивая тем самым над пролетарской многонациональной твердыней советской армии.
На дежурном по роте лежат обязанности организации всех построений, отбоев-подъемов, ну и право прокричать самую ненавистную в армии команду: «Рота подъем!» К этому прилагается привилегия попытаться спать и остаться при этом незамеченным ночью – тут все в основном зависит от дневального, в том смысле, чтобы и он не заснул и вовремя дал команду, а уж подняться беззвучно и выйти с озабоченным лицом навстречу дежурному по части допущенным к дежурству по роте труда не составляло. Народ был отборный!
Впрочем, всем в любой части советской армии, известна варьирующаяся история со спящим «образцовым» дежурным по роте, застигнутым проверяющим на образцовой кровати. Образцовый в кавычках дежурный по этой причине снимался с наряда и получал наряд вне очереди (как правило, наряд на кухню с другим взводом). Образцовая кровать, в нашей части – образцово заправленная, заменялась в частях с боевой историей кроватью героя или участника войны, разумеется тоже образцово заправленной.
Список «избранных» иногда пытались расширить, но, скажем, попытка поставить дежурным по роте ровенского хохла Ваню Чмуневича превратилась в комедийное шоу с его снятием его же земляком сержантом Москаликом. Ваня не дотянул даже до заслуженного отдыха после утреннего построения, что ввиду присутствия после него в полку офицерского состава могло закончиться печально не только для незадачливого Чмуневича, но и для его назначивших младших командиров. Наверняка, в других ротах были другие наряды (КПП, парк, уже упомянутый туалет во дворе третье роты и т.д.), но у нас все ограничивалось этими.
Дневальным мне быть не довелось, только иногда подменял своих, а вот дежурным ходил много раз. Самый первый запомнился тем, что в дневальных у меня было трое почти одинаковых внешне узбеков чуть ли не с одного кишлака, слегка понимающих по-русски и не агрессивных. Переводчиком служил один из их земляков. Ротный старшина четко объяснил им их обязанности, наиболее неприятной из которых была мойка очков в туалете.
Старшина-прапорщик лично отдраил круглой щеткой с мылом (устройство щетки позволяло куску мыла находиться внутри самой щетки, что создавало общепринятый армейский механизм) один чугунный массивный унитаз из шести, тем самым дав понять что ничего зазорного в этом нет. Мы все на него посмотрели, покивали, смыли водой из ведра пять оставшихся и решили никого больше в туалет не пускать, что с определенными допусками и в этот и последующие разы удалось осуществить. При моих дежурствах брать щетку в руки с такой целью никому не довелось, воду регулярно давали как раз перед сдачей наряда и смыть огромные стоячие унитазы удавалось просто потянув за длинную архаичную цепочку. Мое искреннее сочувствие курсантам 3 роты!
Еще одной трудно воспроизводимой обязанностью была необходимость мыть полы. Этого нельзя было избежать, так как иначе сдать наряд не представлялось возможным, а рисковать ужином никому не хотелось. Блеск наводился с использованием швабры непосредственно перед сдачей наряда – так как грязь на мокром крашеном полу не видна. Днем увлажнялась только линолеумная взлетка и весь наряд строго следил, чтобы ни одна сволочь не ходила по ней. В результате все передвигались гуськом по краям линолеума, где он был прибит к доскам кубриков жестяными полосам.
В случае массовых мероприятий типа подъема, отбоя и хождения сержантско-офицерского состава мыть приходилось сразу же – наличие следов на взлетке каралось нарядами вне очереди, что впрочем обычно было только угрозой. Мои дежурства по роте проходили без проблем, основная сложность для меня была в аренде наручных часов (мои сломались в первые же дня) с целью обеспечить соблюдение ротой заведенного распорядка дня. С задачей обеспечить себе неуставной сон ночью я справлялся куда лучше, чем с обеспечением законного уставного днем, который постоянно срывался по множеству причин. Основной причиной, я уверен, была уверенность сержантов и офицеров в том, что дежурный и так выспался, что обычно соответствовало истине!
Из-за часов, в то время бывших показателем состоятельности, зажиточности и независимости, постоянно возникали проблемы, зарившихся на них было множество, а сами часы были редкостью. Но проблема решалась, часы хранились в заветных уголках, хотя и без личных ходиков сбиться с заведенного графика было сложно.
Если немного обратиться к хронологической последовательности, то в течение месяца после моего прибытия, а это случилось 9 июня 1990 года, даже до середины августа, прибывало пополнение – с Краснодара, с Нальчика, с Западной Украины, с Грозного, еще откуда-то. Когда они приходили через целый месяц после нас, мы чувствовали себя практически старослужащими и тоже пытались их слегка припахивать и использовать, но не слишком серьезно – в основном в виде попыток раскрутить на поход в чайник.
Чайник – это заведение типа кафе, со стеклянной витриной на фасаде и прилавком по всю длину. Там продавались сладкие пироги одного вида (наполовину из светлого теста, наполовину из теста с добавлением какао и повидлом посередине) и, кажется, соки. Время было голодное, изобилия не было ни в городе Керчь, ни в стране, так что скудный ассортимент нас вполне устраивал. Собственно и эти-то пироги разбирались быстро и зачастую в купить было нечего.
В части был еще и магазин, но там вкусностей практически не было, а пепси-кола, поразившая меня в первые дни, пропала через пару недель раз и навсегда. Может и было что-то еще в «чайнике», но мне запомнился только этот полу-шахматный пирог и огромные толпы военного люда возле прилавка, так как свободного времени было мало, оно было одновременно у всех и чтобы что-то купить приходилось идти на хитрости.
Мне пригодилось умение влезать в очереди, отработанное при покупке билетов в кассах центрального стадиона Волгограда. Задача состояла в даче четкого и персонального поручения на покупку второму-третьему в очереди – отказать, как правило, не пытались, либо в непосредственном обращение из вторых рядов продавщице с деньгами в руке и четким посылом на предмет покупки. Получалось изумительно и я приобрел в этой сфере немало поклонников, стремящихся воспользоваться моими навыками. Правда, склонность к «чайнику» стоила нам всем в итоге первого места в первенстве части по футболу, а мне лично – места в составе сборной роты, ну да кто же мог это знать!
Возвращаюсь к пополнению, прибывшему после нас с Пашей. В наш взвод попал вышеупомянутый Ваня Чмуневич, которого поначалу пытались называть «Чмо» – что было естественно по его фамилии, но крайне обидно. Сам он разобрался что к чему не сразу, а разобравшись возмутился, так что стал он Ваней или Вано в определение Фелы Хохоева. Хохоев к тому моменту потерял «своего солдата» Мезина, которого комиссовали с диагнозом «астма», поразив всех, что можно так запросто отсюда выбраться. Хохоев даже выучил несколько украинских выражений и с наслаждением ими пользовался: «Что хлопцы робите, гутарите?»
Чмуневич был крепким хлопцем с полностью железным ртом, зубы ему выбили ломом в деревенской драке по пьяному делу и, по его словам, в случае налития стакана самогонки (горилки) он был готов порвать любого самого страшного кавказца, так как ему становилось наплевать. Проверять никто не стал, обидное прозвище забылось, а история пьяной драки с применением лома так и не уложилась в моем сознание.
Одновременно появился мой товарищ Валера Романив (с ударением на последний слог), украинец с карпатской деревни, скромный, тихий, отлично сложенный, спортивного вида, любитель футбола, оставивший мне на память в блокноте строки украинского гимна с трезубцем и состав первенства «вильной» Украины по футболу. Все это в тот момент было воображаемым, но уже к нашему дембелю стало реальностью, вот такие были времена превращений мечты в реальность.
Последними появилась команда с Краснодара – Плохой (сумевший всех убедить в наличие экстрасенсорных способностей), Сергей Зоткин и Вадим Устинов, живший в Краснодаре «на улице Красной, но не той Красной, что в центре, а на другой», то есть в пригородном поселке.
Мы втроем, я, Вадим и Валера, сдружились, вместе ходили заниматься на стадион, висели на турнике, Романив выглядел асом, а мы в Вадимом соревновались в подтягивание, в котором он всегда побеждал. Удивительно, но до предармейских показателей я дотянуться так и не смог, питание все же имело значение. Вместе мы втроем бегали на утренней зарядке под удивленными взглядами лежавших по кустам прочих воинов, вместе пару раз ходили в самоволку в расположенный за оградой магазин.
Еще хорошо запомнил Витьку Билыка – наполовину поляка, тоже с сельской Западной Украины, ему было тяжелее других – какой-то рыхлый и толстый он был, добрый деревенский парень. Его родители – так просто станичники из фильмов пятидесятых годов, настолько простые люди, что мне было больно на них смотреть, как на свое давно исчезнувшее прошлое.
По прошествии тридцати лет я помню почти весь наш второй взвод 5 роты в/ч 27895… Приношу свои извинения, если кого-то позабыл, а кого-то изобразил в своих воспоминаниях излишне субъективно-критически. Отдельные, более детальные адреса мне напомнила моя записная книжка, куда я вносил только самых близких людей. Указываю их здесь с надеждой что кто-то увидит, узнает своих знакомых и, возможно, передаст им от меня привет.
Командир роты – капитан, уже при нас получивший майора, Маркин, командир взвода – ст.лейтенант Самодуров, замкомвзвода – сержант Олег Скороходов (Московская область, город Зарайск).
Рядовые курсанты Алпатов Дмитрий (Волгоград), Паша Григорьев (Астрахань, ул. Звездная), Вовка Чирич (Одесса, улица Щорса), Эдик Чудаев (Лабинск, Краснодарского края, проезд Хмельницкого), Витек Аксенов (Калужская область, поселок Грабцево), Вадим Устинов (Краснодар, учхоз «Кубань»), Валера Романив (Львовская область, село Доброгостов Дрогобычского района), Герман Ивченко (Киев, по прозвищу «Косой», у него на самом деле глаза смотрели в разные стороны), Сергей Зоткин, ….? Плохой (не запомнил имени, хотя даже прибегал к его услугам по гипнозу колена, Краснодар), Паша Иванов (Сочи – тоже переписываемся иной раз в «Однокрассниках«), Фела Хохоев и Георгий Лагазашвили (Владикавказ), Мезинов (Ростов-на-Дону – «комиссован» примерно через месяц службы), Кауфов (Нальчик – пробыл в учебке около месяца), Ваня Чмуневич (Ровно), Витя Билык (Хмельницкая область, село Шаровечка), Ваня Головко (Западная Украина), Володя Кич (Ивано-Франковск) Киоса и Викул (Молдавия – все время вместе держались). Азербайджанец Азизов (или Алиев?) достаточно просто попросил научить меня русскому языку почти сразу по моему прибытию, что было необычно, многие присматривались долго – конечно, без проблем. Руслан Расулов и Руслан Багандов (даргинцы с Дагестана).
Трое призывников из Туркмении: Ахтаев (напоминающий корабль пустыни – высокий и иссохший), Атамбаев (брови как у Брежнева были и очень понравился нашему комроты тем, ка косил траву – сразу было видно имел в этом деле опыт). Был еще один туркмен – высокий и гордый, получивший в свое время резиновый шланг и прилагающееся звание в награду за отлынивание от уборки посуды за собой в столовой.
Было человек пять с Узбекистана, с трудом вспомнил фамилии Имамов, Омаров, Далматов, Ожоланов, Касымов. Имена не то, что не запомнил, а и не все знал, как мне кажется, ведь практически не общались. Но именно из них были мои первые дневальные в наряде по роте. Омаров запомнился тем, что волосы у него отрастали за неделю и опять надо было стричь. Ожоланов вроде как предлагал сержанту стадо баранов за то, чтобы остаться в учебке. Далматов – его фамилия звучала практически как моя и поначалу я на нее нервно реагировал. Касымов был единственным городским, самым образованным и верховодил в их компании, называли его Миша. Они держались вместе, в сторонке и часто, сидя на корточках, пережевывали какую-ту травяную жвачку под названием «НАС». Касымов предлагал попробовать, но я не соблазнился, а Паша, кажется пробовал.
Вот примерно всех и вспомнил. Если кто дополнит – буду рад. В роте национальный состав был пестрый. В общем я очень неплохо с тех пор разбираюсь в национальностях, многих определяю с первого взгляда, ну и, конечно, получил собственное видение национальных характеров.
По прибытию, до появления команд из Западной Украины и Краснодара, основную часть составляли узбеки и туркмены, которые вяловато, но пытались проявлять свое превосходство. Я думаю их первых привезли в часть и они чувствовали себя в авторитете. Это у них не получилось, а когда количество солдат возросло и попытки полностью сошло на нет.
В каждом взводе было по два-три человека горских народностей с Северного Кавказа (даргинцы, кабардинцы, был ногаец Соломбек, чеченец Казбек, осетины и грузин с Северной Осетии – это кого помню) – вот то были исключительно гордые и конфликтные ребята, хотя и не все. В целом же положение кавказцев, а в учебке азербайджанцы держались обособленно от них, было такое, что они составляли неофициальное командование в каждом взводе, правда из привилегий было только назначение на не пыльные работы и право на докапывание по любому вопросу, что использовалось ими постоянно и по мере накопления приводило к вызовам на открытые разборки, от которых впрочем они как-то уклонялись.
Однажды в третьем взводе прямо в строю вцепились друг в друга айзер Ширинов и чеченец Казбек – боролись на равных, но когда пришло время становиться в строй я порадовался, что оружия у них не было. Взгляды пылали ненавистью. Если бы кто-то одержал победу в этой схватке, мне кажется, вполне могло дойти до более серьезных последствий.
Численность личного состава надо был знать дежурному по роте, чтобы отрапортовать дежурному по части – сколько по списку, сколько в строю и т.д. Хотя ему на самом деле было параллельно, но приблизительный порядок цифр надо было соблюдать, не скажешь же, что в роте сто человек. Так что всяко получается во взводе не менее тридцати рядовых-курсантов (к выпуску четырем или пяти в каждом взводе пожаловали по две сержантские лычки).
По мере заполнения штатной численности появлялись новые задачи. Каждый взвод должен был выучить свою песню. Для поисков «нашей песни» появившимся из отпуска командиром взвода я был командирован в библиотеку, что свидетельствовало об изучение им моей автобиографии, где я упоминал об окончание музыкальной школы. Мое усердие со знаком минус, позволило избежать участи музыканта полкового оркестра, о чем я не жалел, а сами поиски песни заключались в законном безделье на протяжении недели, по прошествии которых я сообщил, что подходящей не обнаружил, на что был получен ответ в угрожающей форме: «Тогда будете петь Трубу!»
Мне, как главному, а может единственному музыканту взвода, дали текст и ноты с мелодией песни. Стоя перед взводом я старательно зачитал первые строки, громко и четко:
«Если на Отчизну нагрянет беда -
Позовет солдата труба»
Пробежав глазами текст дальше я провозгласил его куда менее уверенно и воодушевленно:
«Армия моя – ты любовь и судьба
Ты со мной везде навсегда!»
После таких слов я решил выразить свое негативное отношение к подобному утверждению и громко заявил, что такое я петь не буду!
Выбора, однако, нам предоставлено не было и мы пели, с грехом пополам. эту самую пресловутую «Трубу». Не задалось у нашего взвода с конкурсом пения, в вот в других подразделениях оказались более талантливые запевалы и было приятно слушать песню на украинском языке, про то как они идут «сакрыниченьку копать». Хохлов там было человек пять максимум, так что не в количестве дело. Хотя, может это выходец с Ровно Москалик был таким неприметным любителем национальных песен…
Апофеозом и бенефисом стала песня четвертого взвода по мотивам песни Розенбаума «К дому путь дороженька далека». Произошло это неожиданно для всех, во время послеобеденного построения на площадке возле учебного корпуса. Каждый взвод шел с песней по главной дороге, сворачивал на плац перед корпусом и становился в общий строй. Вся рота уже была построена и ждали последний взвод. Они пели просто обалденно, нереально хорошо, особенно применимо к самой обстановке. Все как-то притихли и в этой установившейся тишине раздавалась песня.
Сначала запевали пара человек, но запевали блестяще, звонко и громко. Слова я может где и подзабыл, но ощущение нереальности происходящего у меня сохранилось. Такого чистого и искреннего исполнения, проникавшего в душу, мне не доводилось больше слышать:
«К дому путь дороженька далека,
Но трехрядка рвет меха, ой лиха…
С песнями да криками, с шашками да пиками,
Едут-едут казаки по верхам!»
Припев подхватывал уже весь взвод, состоящий наполовину из призванных с не казачьих окраин Союза, что не портило исполнение, а напротив придавало ему мужественности, суровости и сплоченности:
«Все ближе-ближе к дому казаки,
Уже знакомый ветер у щеки,
И подбоченясь сотник выскочил в галоп,
Давно отца не видывал малой!»
Они спокойно, размеренно домаршировали, прошлись строевым шагов перед ротой и встали в общий строй. Раздалась команда: «Взвод, стой, раз-два!»
Аплодисментов не было, была тишина, которая била наповал! Оценили все, мне кажется даже соседние роты, построения которых проходили неподалеку, примолкли и прислушивались. На самом деле, стояла абсолютная звенящая тишина, которая ощущалась физически.
Позже, когда в нашей части создали строевую коробку «Восемь на восемь», эта песня стала полковой и я попал в число запевал, но до того уровня исполнения в новом составе было не дотянуть. А тот день и то исполнение мне не забыть, спасибо Вам, ребята!
За всеми заботами по службе как-то незаметно подошел к окончанию чемпионат мира по футболу 1990 года. Вылетела сборная СССР, проиграв в первом же матче Румынии, а потом и Аргентине. Вообще это был не год футбола для меня. «Ротор», несмотря на значительное сокращение участников Чемпионата СССР по футболу («Жальгирис» снялся в самом начале, а потом вышли и грузины), вылетел после стыковых матчей с Локомотивом, не сумев отыграться дома и прощай Высшая лига!
Сборная проиграла неожиданно, все же команда Лобановского была лучшей в футболе за все ее историю на моей памяти. Но и она постарела, идеи великого тренера утратили новизну и были расшифрованы соперниками, да и судьи не стали благосклоннее к нам. Марадона привычно играл руками. В общем вылет сборной был закономерным и был воспринят без особых эмоций.
Аргентина поражала, поражала способностью выезжать на двух футболистах – собственно Диего Армандо и Каниджи. Обыграть дома Италию – это чудо, играли в Неаполе, дома скорее находился великий аргентинец, более холодного «боления» дома за «Скуадру адзурру» я не видел и даже представить себе подобное невозможно. Роль личности в истории! Из всех матчей я посмотрел всего три-четыре, а обещанный к просмотру финал мы прошагали, отрабатывая строевую выправку, и простояли, ожидая смотавшихся в санчасть симулянтов. Но как-то уже ушел футбол с первого плана, хотя «Советский спорт» в ленинской комнате я читал обязательно и с большим интересом.
С футболом связаны воспоминания о наиболее выдающимся из привычной жизни событием – первенстве части. Сразу по прибытии я заявил замкомвзвода, что занимался футболом, играл чуть ли не за дубль «Ротора», чего и близко не было, и он пообещал включить меня в какой-то список. Благополучно забыв про свои футбольные надежды, возвращаясь со свободного времени к построению я увидел несколько человек, стоящих пред строем и сержанта, зачитывающего какой-то список. Примкнув с тыла к своему взводу я выяснил, что вызывают проявивших интерес к футболу, таких оказалось человек двадцать в роте.
Нам объявили, что будет подготовлена сборная роты для участия в чемпионате полка по футболу. Поначалу желающих набралось на двусторонку, но после, узнав, что вместо учебы есть возможность побегать с мячом по стадиону, количество футболистов умножилось и пришлось отбирать уже по умению.
Не обошлось поначалу без попыток сформировать команду из представителей Кавказа, но в связи с их слабым знакомством с мячом (Багандов прямо-таки неистовствовал, когда я его раз за разом накручивал, стоя практически на месте) в составе в итоге остались только наиболее отличившиеся.
Капитаном нашей сборной был Марат (Марик) Буркат, а я занял положение заднего защитника (либеро), завоевав уважение пониманием игры, которое выражалось в направление мяча в аут при малейшей опасности.
Все шло отлично, команда сыгралась, нам даже купили кеды (!), в товарищеских матчах мы выносили всех с неприличным счетом и уже видели себя в товарищеском матче с керченским «Океаном». Марик оказался реально крутым футболистом, наверное он правда имел какое-то отношение к черновицкой «Буковине».
Все испортил первый матч, а именно свободное время перед ним, в которое мы с Мариком налопались пирогов в совершенно свободном «чайнике». Матч не задался. Мы играли с третьей ротой, которую в товарищеском матче обыграли 4-1, но тут они выставили в защиту всех своих сержантов, которые проявляли достаточную стройность в обороне, чего мы не ожидали. Первый забили они, пробив вратаря со штрафного, мы сравняли, но во втором тайме нам залетел шальной гол после выноса мяча с чужой половины поля.
Сравнять счет мы не смогли, поражение в первом же матче означало практически полное отсутствие шансов на итоговую победу, после матча были разборки и ругательства, виновными назначили меня и Марата. Он тем не менее остался капитаном и играл на моем месте последнего защитника до окончания турнира, а я на поле больше не выходил.
Тем не менее, второе место наша рота все же завоевала – тренировки не прошли даром и свою увольнительную в город я-таки получил! Вот уж Багандов шипел – ведь в заявке был я, а заканчивали турнир все, кто хотел, в том числе и он. Мой благородный порыв отказаться от увольнения пресек Марик и мы славно покуролесили на аттракционах в парке Войкова.
Как я уже говорил, полк был учебный, порядка полутора тысяч человек личного состава. Состоял он, за исключением офицеров, прапорщиков и иных профессиональных военных из шести рот, разделенных на два батальона. Основная задача учебки состояла в том, чтобы научить элементарной самостоятельности, армейской дисциплине и всего, что с ней связано. Учеба проходила по принципу: «Рулевое колесо служит для поворота направо, налево и в другие стороны».
Но главное было научиться умению выживать в коллективе и в любой ситуации – это удалось. Обучение воинской учебной специальности можно сказать тоже получилось – обучили, кого можно было научить, не обучаемых было не меньше половины. С воинской специальностью лично мне повезло. Наш комроты Маркин, только прибыв в часть, сообщил, что служить придется на «точке» с натуральным хозяйством: «Еще и кур с поросятами заведете!» Скорее из его интонации следовало, что служба ждет интересная и не слишком напряженная.
Моя специальность – водитель специального автомобиля – автомобильной кислород-азот добывающей станции (АКДС). При этом водительского удостоверения не требовалось – так как речь шла о подготовке операторов самой станции, состоящей из трех блоков – передвижной электростанции (дизель-генератора), передвижной компрессорной станции (пары компрессоров на базе танковых двигателей) и собственно технологического блока (передвижной станции получения азота и кислорода).
Вся эта аппаратура располагалась на колесной базе автомобилей КрАЗ, машины с установками подключались последовательно и могли работать автономно в чистом поле, при наличие горючего.
Задача получения азота и кислорода достигалась путем сжатия воздуха на 200 атмосфер, его последовательного расширения с доведением до отрицательных температур в минус 190 градусов. Воздух при таких температурах разделялся на жидкий кислород внизу и азот сверху, что позволяло в полевых условиях получать необходимый для обеспечения полетов азот (которым накачивались шины самолетов) и кислород (для обеспечения жизнеспособности летчиков и работы двигателей истребителей).
Принцип был не слишком сложный, а основой обучения было зазубривание схемы получения требуемых веществ из воздуха с точным указанием наименования деталей (мало кто скажет что такое «Детандер» – хреновина с вращающимся металлическим колесом диаметром около метра и весом килограмм пятьдесят, вылетающая с убойной силой при перепаде давления), номеров вентилей, показателей давления и тд. В упрощенном виде я могу ее начертить и сейчас, а в Университете по памяти воспроизвел все с легкостью и необходимыми подробностями.
Специальность была действительно редкая, говорили, что учебка была единственной в Союзе, а в военкомате при постановке на учет после дембеля такой не обнаружили и записали специалистом ядерных топлив. Обучали данной специальности в первых двух взводах – то есть человек шестьдесят за один призыв, другие взводы нашей роты готовили уже специалистов, которые обслуживали машины-заправщикии азотом и кислородом (АКЗС) и имели водительские удостоверения категории «С».
В учебке непосредственно работой на АКДС нас не озадачивали, ее и запускали-то всего один раз. Мы посмотрели со стороны как это все работает с грохотом и свистом. Что тут сказать – шумно и непонятно. Мне довелось поохранять эту станцию разок ночью (мой сменщик Вадим Устинов благополучно проспал) – на этом практические занятия окончились.
А вот схему учили долго и командир роты своего добился – даже тяжелые на обучение ввиду полной оторванности от технического прогресса туркмены малевали схемы, достаточно похожие на настоящие, особенно для непосвященных, к коим относились все встреченные мной проверяющие в войсках. На аэродроме в Талагах моих знаний оказалось вполне достаточно для участия в запуске и поддержания в рабочем состоянии стационарной кислород-азот добывающей станции.
Значительная часть занятий была посвящена изучению и заучиванию наизусть текста присяги (хотя в реальности она зачитывалась), Уставов (вот здесь не могу сказать, что запомнил хоть пару пунктов или что там в них есть) и политпросвещению (тоже какую-то чушь нам там гнали – вообще не помню что именно). Далее строевой шаг и прочие выкрутасы на плацу – получалось у меня не очень, почему понять не смог, не военный я человек и все тут!
