Kitabı oku: «Похождения в Советской армии, или ДМБ-92», sayfa 9
Я слегка забежал вперед, но время к концу службы убыстряет свой ход, притормаживая только в самый последний момент, когда начинало тянуться бесконечно долго – уже после опубликования приказа об увольнение в запас.
Осень заканчивалась, наступала моя вторая зима, но сразу же было видно, что она не будет похожа на предыдущую. Снега к декабрю не было, а насчет морозов прибывшие сибиряки удивлялись: «Тоже мне Север!»
Уволился Сергей Перегудов, получивший к дембелю звание сержанта, уволился Альберт Еннер, утащивший на прощание мой крем для бриться, но угостивший меня кофе с пирожными в коммерческом кафе, открывшемся в аэропорту. Уволились Гейбель с Гибельгаусом, которых отловили в аэропорту все тех же «полковые» и проверяли содержимое их чемоданов у нас на станции.
Грабеж дембелей был обычным делом и многие предпочитали наиболее ценные вещи, к числу которых относилась, в частности, зимняя меховая летная куртка стоимостью в восемь тысяч рублей на черном рынке. Также в почете был спирт, который помещался в трехлитровые банки с этикетками березового сока и закручивался повторно. Три литра шила стоили порядка восьмисот рублей.
За эти полгода я очень крепко подружился с Романом Баклановым, старшиной, командиром ЗАС и помощником начальника нашего караула. Ромка был с Ленинграда, жил там в самом центре в коммуналке, говорил, что наполовину татарин, обладал незаурядным умом и всеми лучшими качествами.
Командир РГТ (ставший позже начштаба) Уланов ценил его безмерно и даже комбат Галицкий уважал. Ромка на станции организовал дела так, что все делалось идеально и не требовало его вмешательства. Паштет и Егор были за ним как за каменной стеной, но все его команды исполняли даже быстрее их получения.
За короткое северное лето он загорел на крыше своей станции лучше, чем на любом южном курорте и единственной его бедой была невозможность отправиться в давно объявленный отпуск по причине отсутствия Малыша. Мириться с этим он долго не смог и попытался сгонять на выходные в Питер, прихватив заодно вещмешок с картохой, проникнувшись вседозволенностью, которая и меня поразила примерно в то же время.
Однако, если при направление в отпуск военный билет мог оказаться достаточным для прохода в самолет на посадку, то тут от него потребовали отпускное свидетельство, а предъявленный «военник» передали подошедшему военному патрулю. Ромка предпочел ретироваться и пасть в ноги Уланову, который решил вопрос вернув и военный билет, благо все патрули составлялись из кадров наших трех смежных частей (авиаполка, системы и автобата), и даже мешок картошки.
Рома больше в самоволки не ходил, даже в город мы с ним не ездили, занимался спортом на станции и терпеливо ждал своей «нулевой» команды, полагавшейся ему по званию и заслугам. Однако я этот случай ему всегда припоминал со словами: «Зачем тебе это было нужно? Опытный товарищ старшина, а еще и картошку с собой тащит!»
Перед увольнением он продал мне все, что было ценного на ЗАСе по сходной цене, в том числе штангу и гантели, сделанные из аккумуляторного свинца. Расплавленный свинец заливался в банки от консервов и туда вставлялся лом для штанги или куски труб для гантелей. Получалось не хуже заводских! У меня имелись и свои такие же, но обладать целым набором было приятно и я часто приглашал Егора на совместные занятия культуризмом.
Дозанимались мы до такого состояния, что когда проводились соревнования и нужно было по американской системе на время отжиматься от пола за тридцать секунд и за такой же промежуток времени свести ноги с руками, как бы качая пресс, наши показатели сочли нереальными занизили до правдоподобных значений.
При увольнении Роман открыл мне «тайну золотого окна» склада НЗ. В той же постройке, что и ЗАС, располагался склад так называемого неприкосновенного запаса, где в частности хранились автомобильные аккумуляторы к УАЗикам СТ-75 и грузовикам СТ-90 и более мощные. Годами неизвестные проникали на склад через незакрепленное окошечко, размер которого, казалось, не позволял проникнуть туда человеку.
Как и в случае с сейфом, защищенность была мнимая. Основной трудностью было так вытащить стекло, чтобы оно не разбилось. Окно было закреплено рамками только снаружи. Мне не доводилось этого делать, но теоретически задача была ясна.
Имевшиеся новые аккумуляторы изымались, на их место водружались такие же отмытые и покрашенные черной ваксой, но посаженные в хлам. Внешне порядок сохранялся, но появлялись манящие новые возможности. Я думаю ситуация с пистолетами на складе, рассказанная арестованным солдатом на гауптвахте складывалась аналогичным образом.
Человеком, разбившим стекло оказался Егор! Все можно было бы исправить, но стекло было матовое с рисунком, второго такого мы не смогли найти во всех Талагах! Надо было срочно избавляться от компромата. Повезло, что наступило воскресенье и при очередном посещение толкучки мы обменяли последние запасы на десять бутылок водки, не менее сомнительного происхождения. При перемещение бутылок с этикетками «Московская особая» в вещмешок Кот проявил чрезвычайную бдительность и зоркость, свойственные всем нам в то время, разглядев муху в запечатанной бутылке. Нам выдали взамен «Столичную» и операция была завершена. В понедельник у нас на КДС поселили солдата, прикомандированного к особисту, разузнать он ничего не смог, да и не слишком пытался, а искать, к счастью, было нечего. Я прошел по лезвию ножа…
Тем не менее, кто-то похоже рассказал о наших частых визитах с Котовым в город, а поскольку нас с Егором мало кто видел вместе и основная часть считала, что он и я – это один боец, то этот рассказ принес неприятности Коту и Егору! Котов смог выкрутиться, так как за него горой стоял заместитель командира аэродромной роты старший лейтенант Попов. А у Егора началась черная полоса – пропал еще и серебряный аккумулятор, который у него выкрали из-под носа свои же годки из роты РГТ!
Пропажа аккумулятора с истребителя без последствий пройти не могла, так что его подкинули назад, с одной распотрошенной «банкой». Все более-менее утряслось, я полагаю, все понимали, что аккумуляторы пропали задолго до разбитого стекла, да и доказать кто именно его разбил не смогли. Раздувать ситуацию не стали, тем более, можно себе представить, какие результаты могли быть получены в результате ревизии склада ГСМ! Оргвыводы ограничились удержанием Егора на службе до крайнего возможного срока.
Уволились почти все, кто был старше меня по дате призыва. Я с наслаждением лежал на самом почетном месте у окна в кубрике и мечтал о дембеле. Ожидаемая мной после возвращения из отпуска тихая и спокойная жизнь на КДС оказалась в итоге наполнена приключениями сомнительного содержания, благополучный исход которых следует рассматривать как счастливую случайность.
Мы неплохо оборудовали наш новый кубрик, у каждого была своя кровать, была небольшая гардеробная, а прихожую, служившую одновременно столовой, я оформил под роскошный «Бар». Для этого обжег все той же паяльной лампой деревянные планки, так что они стали выглядеть пестро и красиво, покрыл их лаком и соорудил такого вида потолок. Вид не соответствовал армейским стандартам, но другого материала не было, так и обедали в интерьерах ночного кафе всем на зависть.
На гауптвахте я встретил своих давних знакомых – Вовку Чирича и Георгия Лагазашвили. Их в целях перевоспитания отправили сюда, а они были не прочь задержаться подольше. Питание их устраивало, было тепло, по их виду было понятно, что на Амдерме условия были куда хуже нашей губы.
Кононенко разошелся при приеме караула до того, что тыкал пистолетом чуть не в лицо и мне пришлось вступить с ним пререкания. К счастью, он меня послушал. С Чиричем мы даже обнялись, невзирая на его нахождение под арестом, а ночью я его пригласил в кабинет начгуба, чтобы продемонстрировать свои безграничные возможности и предложить ему на выбор сигареты из запасов старшего прапорщика Улизько.
Нашу неспешную беседу, посвященную воспоминаниям и перспективным планам, проходившую под раскуривание сигарет нарушила захлопнувшаяся дверь. Мы оказались в ловушке, Чирич реально перепугался, но я все же более детально представлял обстановку и смог объяснить часовому Мусе Муйдинову как именно надо засунуть штык нож в замок, чтобы его открыть. «Муйдин» справился, получил должность конвойного, а наша встреча с Чиричем на этом окончилась.
Больше я Вовку Чирича не видел, хотя и пытался найти его по адресному в Одессе. Уверен, что он где-нибудь в Америки или Европе. Большое будущее у него было написано на типичном для одессита круглом и лукавом лице.
Все лето и осень я проходил на станции в «техничке» – черной форме технического офицерского персонала аэродрома, преимущественно в тапочках-шлепках армейского образца с синей надписью «РОТОР FANS» на ногах, хотя нам и выдали коричневого цвета афганки, которые выглядели намного приличнее привычных ХэБэшек. Афганку я отправил домой сразу после перехода на зимнюю форму одежды.
С наступлением холодов к этому добавилась такая же техническая утепленная куртка, к которой я приделал меховой воротник. ПэШа я надевал только в караул и иногда в роту, когда шел туда с официальным визитом.
Окончание года ознаменовалось еще одним происшествием, которое сформировало новые отношения внутри КДС. Я уже говорил, что самым ценным трофеем считалась летная куртка. До летной было не добраться, но такие же точно, только черного, а не синего цвета нам каким-то чудом выдали на КДС. Выдали четыре штуки, я завладел самой лучшей и с тех пор все мыли были сосредоточены на том, как заполучить эту куртку навсегда.
Придуманный мной план был прост. Я заступал в караул, а Степа Тэйбаш должен был просто зайти на КДС ночью и забрать мою куртку. По возвращении я поднял бы шум, но поскольку виновного найти было невозможно все бы этим и закончилось. Отвечал за всех старший по призыву, так что я не видел никакого косяка, хотя сержантом уже стал Юра Маркульчак.
Но я не учел, что Степа был молдаванином! Он без согласования усовершенствовал мой план и вместо того, чтобы просто зайти и забрать куртку, зачем-то предварительно запер наших троих спящих на посту воинов (правда в наряде был всего один из них) снаружи, накинув на внешнюю петлю какую-то железяку!
В итоге куртку он забрал, но после этого приехал дежурный по части и долго сигналил у ворот. Наши доблестные КДСники конечно же проснулись, но выбраться у них, стараниями Степы, вариантов не было! Дежуривший в ту ночь по КДС Виталик Спичкин ломился в закрытую дверь и получил нагоняй от Юры Маркульчака: «Снимись с ручника и дверь открой, лунатик!»
У Спичкина на самом деле были склонности к лунатизму – он вставал по ночам и иной раз гулял, погруженный в собственные мысли, даже разговаривал, и все это не просыпаясь! Но в этот раз его исключительные личностные способности были не при чем, дверь реально была заперта снаружи.
Позже они мне, трясущемуся от смеха, рассказывали, что как раз накануне обсуждали, что по-прежнему стоящую у забора автомашину прапорщика Тимкина можно легко похитить подогнав автокран. Соответственно они решили, что кто-то запер их и крадет машину.
Единственным путем наружу было разбить окно, но они, посовещавшись приняли решение вынуть стекла без повреждения, что и осуществили. Выбравшись наружу они установили, что ЗИЛ стоит на своем месте, но повсюду на снегу виднеются следы адидасовских кроссовок! Этот тормоз Степа еще и кроссовки одел для лучшей узнаваемости, будь там следы сапог – фиг бы кто о чем догадался!
В общем осмотр показал отсутствие двух летных курток, а следы привели в расположение ЗАС, где Степа и скрывался. Брать ЗАС штурмом наши бойцы не стали, а решили отследить личность в кроссовках.
Дальше ситуация, как водится стала обрастать новыми непредвиденными деталями. В эту же ночь последние уходящие из роты дембеля планировали вынести с собой мешок ранее заготовленных, утащенных с какого-то транспортного самолета, зимних «афганок», которые они хранили там же на ЗАСе.
В общем в самую глубокую ночь отправляющихся домой дембелей с мешком обмундирования «приняли» на КПП трое наших КДСников. Дембеля были в шоке, но у наших не было планов их грабить. Осмотр показал, что похищенные меховые куртки в бауле отсутствуют и дело опять ненадолго зашло в тупик.
Последним кадром этого фильма стало явление Степы Тейбаш, который плелся в общагу в своих кроссовках марки «Адидас». Поскольку задержание прапорщика, тем более следующего налегке без курток, точно было бы превышением полномочий, а его связи со мной были неоспоримы, наши сыщики решили дальнейшие действия оставить на мое усмотрение, а ему просто сказали, что знают все!
По моему возвращению вся эта история была мне рассказана в лицах и красках, я чуть не лежал от смеха, но на самом деле ситуация была не слишком красивая, так как подстава было налицо и мой авторитет существенно пошатнулся. Итогом стало негласное соглашение, что дальше все живут самостоятельно – я живу сам по себе, а они существуют автономно.
В принципе я и так не претендовал на какую-то руководящую роль, дедовские замашки у нас исчезли еще во времена Перегудова, так что реальным видимым результатом воспользовался Коля Гаврош – он отказался ходить за пайками и все перешли на питание по принципу, кто что найдет или добудет.
Да, история с куртками закончилась утром, когда я встретил озадаченного Степу, он спрыгнул с машины и я, увидев его выражение лица, долго не мог выговорить ни слова от приступов смеха. Куртки вернулись на место, а «свою» я все же привез домой, просто выплатив ее остаточную стоимость рублей в сто пятьдесят при увольнении. Наверное, так и надо было поступить изначально.
Я харчевался на ЗАСе, в карауле или солдатской столовой, так как не имел проблем с посещением части, а они предпочитали среди солдат в полку не показываться, всю зиму и весну покупали черный хлеб в магазине, поджаривали его на металлическом кожухе «тена» и запевали яблочным соком из того же магазина. Ну еще что-то покупали и получали изредка посылки, наверное.
В нашей солдатской столовой продукты тоже пропали. На обед была почти всегда несъедобная перловка, вместо хлеба давали консервированный американский хлеб из гуманитарной помощи, так что нормально поесть можно было только в карауле, где в паек входил даже винегрет, разделяемый большей частью мной с Котом.
Консервированный хлеб ничем не напоминал обычный, но со временем мы его приспособились обменивать у рыбаков и охотников на более ценные вещи. Единственный раз мне довелось достать наш советский сухпай, состоящий из банки каши с мясом и высушенных сухарях. Я их моментально слопал не разогревая, здесь мы америкосов превзошли. Нормальной едой стала луковица с хлебом вприкуску, а банка сгущенки, выпиваемая за один присест через дырку, превращала день в блаженство.
Развал в стране стремительно проявлялся в Армии. Исчезли продукты и вещи в магазинах, но появились «комки», в том числе пара киосков в нашем аэропорту. Я там основательно подзатарился, приобретя даже ракетку для большого тенниса и еще какие-то дефицитные вещи, вроде растворимого кофе, пары книг Гарри Гаррисона и еще чего-то остро необходимого мне в тот момент.
Посещения толкучки стало обязательным у нас с Котовым ритуалом. Ходили обычно для развлечения, как на выставку. Иногда покупали вещи по заказам из части. Иногда что-то меняли.
Однажды нам пришлось на общественном транспорте возвращаться из караула, «дежурка» сломалась и нам с оружием в руках пришлось забираться в салон автобуса «Икарус» с мягкими сиденьями. В то время как раз появились эти коммерческие автобусы по 30 копеек за посадку. Платить мы не собрались, но водитель все же заставил начкара отдать ему трешку.
Зима принесла много интересных новшеств, на взлетке садились американские самолеты и кому-то повезло выменять засаленный ватник на настоящую куртку-аляску. В части был разброд и шатание, полеты стали редкостью по причине отсутствия авиа керосина, всеобщая нищета правда позволяла надеяться на то, что нас не станут держать в части слишком долго.
Один раз мое ставшее привычным времяпровождение на ЗАСе едва не привело к очередному залету. Вечером туда иногда захаживал дежурный по части и я, чтобы не бегать туда-сюда, обычно прятался за деревянным помостом, на котором стояли аппараты для зарядки аккумуляторов. В этот раз я заметил подъезжающий УАЗик уже выходя с ЗАСа и не укрылся в привычном месте, а задами направился на КДС.
Обычная ничего не значащая деталь, если бы не то, что в этот раз на ЗАС прибыли злющие Уланов с Галицким и вытряхнули все, расположенное под стеллажами! Наверное, это как-то совпало с пропажей аккумуляторов, но я точно и не помню, все же я отношения к этому не имел. Если честно, после я долго содрогался от простых попыток представить себе их возможную реакцию на мое пребывание в ночное время в столь не подобающем месте. Однако, беда обошла меня стороной.
Заканчивался 1991 год, заканчивался срок существования Советского Союза. С Новым годом всех поздравил сатирик Задорнов. Мы ночью смотрели программу «Взгляд» по привезенному мной телевизору. Я наварил холодца из заранее заготовленных остатков наших поросят, купил в самоходе десяток мандаринов и банку «Фанты». Мы даже елку нарядили, но, исключая меня, все дрыхли в новогоднюю ночь!
Частым моим гостем в то время был Виктор Котов, с которым мы смотрели все футболы у нас на КДС по телевизору, привешенному на стану с использованием незаменимой фалы (куска капроновой стропы от парашюта), годной для буксировки автомобилей, веревки в хозяйстве и, разумеется, для изготовления праздничных атрибутов дембельской парадки. Котов владел автомобилем ЗИЛ-130 ПР, то есть песко-разгрузчиком. Механизм давно сломался и великолепно подменялся двумя солдатам в кузове с лопатами. Тем не менее, на правах сержанта он имел свободный доступ в автопарк и на аэродром, якобы по приказу его командира старшего лейтенанта Попова.
Свою машину Кот оставлял с обратной стороны забора – по сути на летном поле, примыкавшим ко станции с той самой стороны, где я повредил забор. В случае внезапного визита проверяющего он перелезал обратно и там ждал окончания визита, а я шел распахивать ворота, благо калитку мы закрывали на замок, а открывать сами ворота с обратной стороны умели только служащие на КДС.
Состояние техники в части оставляло желать лучшего, особенно у водителей первого года службы, на которых возлагались и обязанности по поддержанию в исправном состоянии машин старослужащих, причем это было первоочередной задачей. В результате у нас ездил топливозаправщик, огромная многотонная махина с керосином в емкости, у которой работал только ручной тормоз!
Котов был представителем карельской команды, попавшей сразу в Талаги. Все они, человек семь, были блондинами с голубыми глазами! В первый год жили они в экстремальных условиях, зачастую спали, прислонившись к чанам с битумом на аэродромных плитах. Среди его земляков был КМС по стрельбе Дегтярь с заброшенного в карельских озерах и болотах города Пудож, которого случайности или по прихоти военкома миновал призыва в спортроту.
Также с Карелии, но более старшего призыва, был криминального вида парень с хрипло-сиплым голосом и соответствующими повадками. Его прозвище говорило само за себя – «Фикса». Фикса сгинул в тюрьме лет через десять. Виктор видел его в камере, уже настоящей, когда работал прокурором района и проверял условия содержания заключенных.
Еще у Кота был школьный товарищ, который учился в Архангельске в лесотехническом институте по имени Евгений, тоже белобрысый и с голубыми глазами! Женька был настоящим архангелогородцем, так как его мама родом из Соломбалы – рабочего района Архангельска.
У Женьки был кассетный магнитофон фирмы «CROWN», черный, с округлыми футуристическими формами, о котором я мечтал, но денег не было. Я купил у Степы Тейбаша «Электронику», он потом выручал меня на вечеринках во времена обучения в университете, а Евгений продал мафон какому-то однокашнику. Магнитофон неизвестной фирмы сломался строго через неделю после обретения нового хозяина.
Обладание магнитофоном было в то время роскошью, позволить себе которую могли единицы. Перепаянные видавшие виды аппарат возили в кабинах ЗИЛов, хитро подключая к аккумуляторам. Мы ощущали себя на «седьмом небе», когда после приема караула включали песню про «Черного кота» или группу «Кар-мэн» и ловили удивленные ошалелые взгляды бойцов из сменяемого караула. Правда, вынести звуки «Сектора газа», которые предпочитало молодое поколение КДС я был не в силах.
В походах в город мы часто гуляли втроем, в первый свой визит Женька с трудом поднялся с кровати и пришел себя, только уговорив пару литров рассола из банки. Мы гуляли по городу, летом даже пытались искупаться в Северной Двине – солнце светило, на берегу были установлены зонтики от солнца и кабинки для раздевания, но возле воды тянуло леденящим холодом, ограничились прикосновением к воде.
В город мы ездили в шинелях на обычном городском автобусе №28. Увольнительных не было, но патруль в автобусе не ездил, так как был местный, а в городе мы переодевались. У меня гражданка хранилась у знакомых, живших недалеко от выезда в сторону аэропорта, а вот у Виктора дальше, так что сначала переодевался я, а уже потом ехали к Женьке и таким же образом обратно.
Один раз мы отдохнувшие возвращались обратно в часть, Виктор уже переоделся и сидел в трамвае в шинели, а я еще был без формы, то есть по гражданке. Соответственно и отношения к внешнему миру у нас двоих было разное – я развлекался смотря в окно, а Котов был на стреме. Внезапно Кот треснул меня по ноге и заторопился к выходу, я конечно ничего не понял, но направился за ним.
Виктор вышел из трамвая натурально сквозь входивший с обеих входов мореманский патруль, я просквозил за ним и мы кинулись бежать, оставив патруль в трамвае! Мы ни разу не обернулись, так что я не знаю – успели они сойти с него или осознание ускользнувшей добычи пришло к ним уже за закрытыми дверьми.
Самое интересное, что обходя полурысцой центр городя и не помышляя больше об общественном транспорте мы аккуратно прошлись мимо ворот гауптвахты, где вполне могли оказаться уже в ином качестве примерно в это же время, не будь Виктор настолько опытным воином.
В Архангельске располагалась учебка для моряков, славящаяся своим строго уставным несением службы, ну копия нашей керченской, только с поправкой на иной род войск. Выбраться из лап патруля в черных шинелях было нереально, как и избежать в трамвае проверки документов. В общем мы выдохнули только когда сошли с автобуса в аэропорту.
Ким и Гавриш ездили теперь за азотом в Обозерку. Как-то их очень долго не было и прибыли они на разбитом КрАЗе, который на буксире тянул другой бортовой КрАЗ, не из нашего автопарка. Машину занесло и перевернуло на зимней дороге, пока Ким ездил за помощью в Обозерку, Коля, вооруженный ружьем, охранял машине и сам себя от волков. Серьезное происшествие!
После этого приходилось крутиться как следует во время полетов, бочки приходилось поднимать на ЗИЛок и снимать каждый раз, когда требовалась заправка. На один день полетов нужно было две пятитонные бочки азота, а их всего было две! ЗИЛ, размороженный Терешковым он сам в итоге и починил вместе с Гавришем, после своего возвращения в виде «прапорщика» и с салом в виде презента в придачу.
Отношения у меня с ним в новом качестве не сложились. Я был совершенно другим, а он видел меня прежним и пытался отдавать мне приказы, которые явно должны были касаться более молодого поколения. Все закончилось полным разрывом после его демонстративного уничтожения моего свитера, спрятанного в неведомом офицерам, но используемым не одним поколением солдат месте. Я ему этого не простил и больше почти не разговаривал, о чем теперь немного жалею. Можно было многое простить за хорошее отношение в ту первую зиму.
В конце зимы я лишился уже готового дембельского альбома. Альбом мне было не очень жаль, несмотря на все сделанные собственными руками строго определенные детали – бархатную обложку, вставки из туалетной бумаги с юмористическими картинками, окрашенные страницы и металлические накладки на обложке с надписями Керчь и Архангельск и парой истребителей.
А вот потеря основной части фотографий меня шокировала, я специально привез из дома свои фотки, сделанные до этого в Керчи и в самом начале службы в Талагах. Поначалу я думал, что это сделали мне в отместку за историю с куртками, но потом убедился, что мы подверглись обычной краже, скорее всего каких-то среднеазиатских личностей из части, которым зачастую было все равно, что изображено на фотках.
По сути мне повезло, так как воры либо не знали, где включается свет, либо побоялись его зажигать. В результате я лишился только альбома и еще каких-то не слишком важных вещей, а на верхнюю полку, где лежал воинский билет, блокнот с адресами и приготовленные на дембель 2000 рублей денег они не заглянули. После этого все, что касалось армии стало мне ненавистно и именно этим объяснялось мое решение ехать домой по гражданке!
Я долго горевал об утраченных фотографиях, но свершилось чудо и большая часть из них вернулась мне усилиями Егора (Игоря Светличного), выложившего их на своей странице в Одноклассниках более 20 лет спустя! Он занимался фотографированием на протяжении полутора лет и сохранил все пленки. Вот уж не только рукописи не горят!
Зима закончилась, снега было так мало, что мы и чистили то его несколько раз всего. После сильных снегопадов загоняли снегоуборочную машину, пойманную на пути с аэродрома. После 20 чисел марта основным вопросом был вопрос о выходе приказа об увольнении, наличие в нем указания о призыве не играло для нас роли.
Незадолго до приказа Котов уезжал в свой второй отпуск, я выдал ему свою меховую куртку, будучи уверен, что он как-то вывернется и больше в часть уже не вернется и просил обязательно вернуться. Жалел я, конечно не о куртке, а об очередном расставании с другом.
Незадолго до этого на праздник Восьмого марта мы втроем посетили центральный архангельский рынок и добыли несколько веток мимозы. Женька подарил своей бабушке, а мы зашли к тете Люсе и поздравили ее.
У нее же мы с Виктором отмечали мое 20-ти летие. Праздник удался, нас угостили Кока-колой в стеклянных бутылках, привезенных ее тестем из дальнего плавания, мы тоже принесли какие-то продукты. Внучки празднично и с соблюдением высокого этикета накрыли стол – салфетки, ножи-вилки, тарелки, рюмки!
В будущее смотрелось с наслаждением, мы проводили свободное время за чтением, став завсегдатаями библиотеки, я полюбил Пикуля, кот изучал Солженицына, завели магнитофон, сопровождавший нас теперь в караулах. Кроме того, я штудировал учебник английского, привезенный из отпуска и готовился поступать после армии в Университет.
В разговорах я абсолютно искренне и честно говорил Халявкину, что мне даже страшно представить, что всю жизнь придется провести на одной планете, настолько у меня было ощущение доступности любых целей, уверенность в себе и далеко идущие планы. Хочется сказать спасибо нашему лейтенанту, он отправил меня достаточно рано домой, раньше ушел на дембель только Кот – в нулевой команде.
Благодаря ему я получил возможность не только отдохнуть, посетив в ставшем Санкт-Петербургом Ленинграде Романа Бакланова и и Виктора Котова в Лахденпохье, начав новый этап отношений со своими прежними армейскими друзьями, но и нормально подготовиться к экзаменам и со второй попытки стать студентом ВолГУ.
Тогда я вряд ли мог предполагать, что и с Ромой Баклановым и с Виктором Котовым я буду встречаться настолько часто и что вся моя последующая жизнь будет тесно с ними связана, несмотря на то, что места нашего жительства не изменились и расположены в полутора-двух тысячах километров друг от друга.
После 27 марта, не увидев столь ожидаемого приказа в газетах, все мы заволновались и уже просто донимали всех встречных знакомых и незнакомых офицеров вопросами про него! Начиная с 1-го апреля нам стало не до смеха, за перестройкой в стране про нас забыли.
Наконец, отлучившись с работающей станции, которую мы запустили для вида, реально работали только компрессоры, утром 4-го апреля, я обнаружил в газете «Указ об увольнение», а точнее коротенькую заметку что подписан Указ Президента за №368 от 04 апреля 1992 года, помещенную мной в свой блокнотик. Это был праздник, слегка омраченный тут же возникшими тревогами и сомнениями в том, сколько именно после Указа предстоит потратить времени на ненужное и опостылевшее занятие?
Срок моей службы стремительно подходил к концу. Я прекратил писать домой письма, что делал на протяжение двух лет регулярно. Виктор Котов получил документы. Последний его день в части, воскресенье, мы отметили походом в кино. Он – с записью об увольнение в запас, а я как всегда – в самоволке. Картина называлась «Молодая Екатерина» и показалась нам шикарной и великолепной. Атмосфера блестящей императорской России того времени, показанная в фильме, соответствовала нашим ожиданиям и надеждам как нельзя лучше.
Единственным недостатком было то, что фильм оказался двухсерийным и я вернулся в часть за полночь. В воскресенье до отбоя проблемы в моем отсутствии не было, но попадись я на глаза после 22 часов или если бы меня вовсе не обнаружили на станции проверяющие, дело могло закончиться печально. Правда, я надеялся на удачу и то, что ребята прикроют. Наверняка, так бы и случилось, но мне опять повезло, проверяющий приехал позже, когда я уже спал.
Одним из последних веяний нового времени стало появление телефона на КДС. Раньше связь была только в пожарке и при необходимости мы туда бегали. Сейчас аппарат появился и у нас в «Баре» и я периодически переговаривался с Бахтияром о планах на дембель. Только вот после этого я его не встречал.
Снег сошел, опять появились дорожки из досок, проложенные на заболоченных почвах. Спустя 23 года дорожки были такие же и на тех же местах, хотя наверняка их не раз меняли. В Талагах не принято было убирать мусор зимой, а поскольку зима подчас длилась больше полугода, то по таянию снега горы мусора проступали там и тут. Их убирали к середине лета, в зимой опять все повторялось.
Меня потрясла новость – я попал в первую команду на увольнение. По счету она была второй, в нулевую увольняли только особо отличившихся. Увольнение должно было произойти уже 8-го мая! Почти все начало мая праздники чередовались с выходными днями, но меня это не радовало, именно из-за них срок увольнения затягивался.
