Kitabı oku: «Секрет виллы «Серена»», sayfa 2

Администратор печатает чек.

– Carino¹⁵, – говорит она, указывая на Чарли, и снова возвращается к своему компьютеру. Кажется, разговор окончен.

Когда они возвращаются, на вилле «Серена» из кранов победоносно льется вода. В порыве радости Эмили принимает душ и купает Чарли. Затем сидит на террасе и наблюдает, как он играет на пыльной земле под оливковыми деревьями. Легчайший порыв ветерка приподнимает ее мокрые волосы. Она закрывает глаза и чувствует, что, наверное, это и есть рай. Проходит несколько секунд, прежде чем она понимает, что Пэрис разговаривает с ней.

– Мам? У тебя телефон пищал. Сообщение пришло.

Эмили тянется за телефоном. «Должно быть, это Пол, – думает она, – он зависим от сообщений и вообще всех форм электронной коммуникации». Она надеется, что завтра он не привезет с собой клиентов. Эмили сомневается, что сможет вынести несколько часов за готовкой кростини¹⁶ и сальтимбокки¹⁷, пока немецкие бизнесмены пьют монтепульчано¹⁸ и обсуждают автомагистрали. «Я должна быть более хорошей женой, – упрекает она себя. – Я должна приветствовать людей в своем милом доме, теплом от домашней еды и семейной жизни. Никому не станет плохо, если будет чуть не прибрано. Нельзя так нервничать».

Она нажимает на значок сообщения. Оно довольно краткое: «Извини, дорогая, не приеду домой, ухожу от тебя. П.».

Глава 2

Мысли из Тосканы

Эмили Робертсон

Вечер пятницы – это вечер пасты фаджоли. В Италии все еще принято отказываться от мяса по пятницам. У местного торговца рыбой быстро раскупают креветки, гребешки и маленькую серую рыбешку, похожую на сардины. Даже некоторые рестораны отказываются подавать мясо, что, честно говоря, в стране с таким богатым разнообразием кулинарных изысков не такая большая потеря. Италия – настоящий рай для вегетарианцев. Даже Дочь Номер 2, которая в Англии мрачно ела консервированную фасоль с тостом на обед, внезапно уминает пиццу неаполитана и спагетти.

Паста фаджоли – национальное тосканское блюдо (в Италии тосканцев называют бобоедами), которым мы обязаны Олимпии, нашему сокровищу. Олимпия – наш ангел в платке и фартучке, которая пришла еще в самый первый день, чтобы «выручить нас», и стала частью семьи. Она готовит, убирает и ворчит на нас без перерыва, но не знаю, что бы мы без нее делали. Она невероятно изменила нашу жизнь, причем сильнее всего – рецептом пасты фаджоли, этой пьянящей смеси фасоли борлотти, томатов, чеснока и трав. В оригинальном рецепте еще есть бекон, который Олимпия упорно не добавляет по пятницам. Иногда я тайком кладу чуточку жира от панчетты¹⁹ и не говорю Номеру 2.

Итак, вечером пятницы паста фаджоли томится на плите. Керамический кувшин местного кьянти²⁰ стоит на вымытом деревянном столе. Хрустящая чиабатта²¹ (по-итальянски это, кстати, значит «тапочки»), только что из духовки, остывает в плетеной корзинке. Супруг, который уезжал в командировку на неделю, стоит в дверях и одобрительно принюхивается. «Теперь я точно дома», – говорит он.

Кому: Петра Маккалистер

От: Эмили Робертсон

Тема: не заполнено

Пол ушел от меня. Козел.

Кому: Петра Маккалистер

От: Эмили Робертсон

Тема: Спасибо

Спасибо тебе большое за то, что позвонила вчера. Мне правда нужно было услышать человеческий голос. Конечно, дети тоже люди, но с ними о таком не поговоришь. Только что сказала им, что папу задерживают на работе, и, бог свидетель, они уже так к этому привыкли. Думаю, Сиена понимает, что что-то не так. Она постоянно задает вопросы, что очень на нее непохоже. Обычно она сосредоточена на своей жизни: Джанкарло, школе, шмотках и так далее. А сейчас постоянно интересуется, когда папа вернется, почему не звонил, что за важная встреча у него. И так без конца. Это сводит меня с ума. Пэрис ничего не говорит, но она всегда такая.

Ты спросила, ожидала ли я этого, и я сказала: «Нет конечно». Я даже разозлилась на тебя за такие вопросы. Но на самом деле не думаю, что это правда. В смысле, я не думала, что Пол уйдет от меня вот так, без какого-либо предупреждения, но я уже давно чувствовала, что что-то происходит. Прошлой ночью я не могла уснуть, поэтому просто сидела на террасе всю ночь и размышляла. В какой-то момент я услышала вой совсем неподалеку (ты знаешь, что в Италии до сих пор есть волки?) и подумала: «Вот Пол получит по заслугам, если меня съест волк, и он будет виноват». Но на самом деле он совсем не получил бы по заслугам, это только облегчило бы ему начало новой жизни с той… кем бы она ни была. И да, я уверена, что есть какая-то «она». Я просто знаю его очень хорошо. Возможно, он был сыт мною по горло, но никогда бы не ввязался во все эти перипетии с расставанием, если бы у него не было варианта получше. Помню, когда мы только познакомились, у него всегда были планы на вечер субботы. И если ему попадался более лакомый кусочек, он отменял первое свидание, но никогда не делал этого без веской причины. Поэтому я уверена, что он бы не ушел от одной женщины, если б его не ждала другая, получше.

О господи, Пит, какое длинное, депрессивное письмо. Я бы его удалила на твоем месте. Мне бы хотелось удалить весь вчерашний день, все последние пять лет, если бы это не значило потерять моего дорогого Чарли. Как говорится, жизнь – дерьмо. Помнишь, Майкл раньше говорил: «Жизнь – это пляж, а потом ты поджариваешься»? Иногда воспоминания ранят больнее всего.

Береги себя.

Целую.

Эм.

В понедельник утром Эмили сидит на террасе, стараясь не обращать внимания на Олимпию, которая ходит по дому и ворчит о грязных привычках англичан («Что такое биде?» – передразнивает она злобным фальцетом). Эмили уставилась в ноутбук. Файл в верхней части экрана называется «МыслиизТосканы50». Ее пятидесятая колонка о прелестях тосканской жизни. Она уныло печатает заголовок «Летние ночи на вилле “Серена”» и нажимает на значок, чтобы его подчеркнуть. Вздыхает. В голову не приходит ни единой мысли о летних ночах на вилле «Серена». В доме шумит пылесос Олимпии. Флаг Microsoft весело машет ей с экрана.

Сиена и Пэрис ушли в местный бассейн (Пэрис нехотя составила им с Джанкарло компанию). У Чарли сиеста. Эмили нужно сдать колонку завтра, а в голове огромная пустота с одной крошечной царапающей мыслью: «Пол бросил меня, Пол бросил меня». Она так привыкла, что его нет рядом, что его отсутствие никак не влияет на ее распорядок дня. Поэтому она не то чтобы скучает по его обуви под кроватью, по его телу в ду́ше, шепоту в ночи. Эта нелепая мысль нужна ей просто для того, чтобы напомнить, насколько все серьезно: «Пол ушел от меня, он ушел от меня».

В отчаянии Эмили печатает цепочку ключевых слов о Тоскане: свет, жара, оливковое масло, высушенный на солнце, вино, терракота, холмы, виноградные лозы, пьяцца, антипасто²², пасторальный, нетронутый, капучино. Потом она пытается собрать их в изящные, мечтательно-грустные предложения: «Мы ели антипасто под виноградными лозами на пасторальной пьяцце», «Высушенные на солнце томаты с каплей оливкового масла первого отжима – это идеальное антипасто», «Капучино на утренней жаре посреди красивой местной пьяццы». Она стонет и нажимает «Удалить», «Удалить», «Удалить». Потом печатает другой набор слов: дерьмо, козел, мерзавец, ублюдок, идиот.

Солнце печет ей шею сзади, поэтому она крутится в кресле, пока не оказывается в тени прекрасной, пасторальной и так далее и тому подобное виноградной лозы. Гроздья болтаются перед ней словно иллюстрация изобилия (хотя она знает, что на самом деле их еще нельзя есть, потому что они кислые и твердые). Две охотничьи собаки с колокольчиками на шеях продираются сквозь подлесок и исчезают за стеной дома, занятые своими делами. Ящерица загорает на раскаленных камнях, прикрыв глаза в доисторическом спокойствии. Эмили тоже закрывает глаза и думает о муже: «Он бросил меня, он бросил меня».

– Я не бросаю детей, – любезно объяснил Пол, когда она наконец дозвонилась до него поздно ночью в пятницу. – Я бросаю тебя.

– Но почему? – спросила Эмили в сотый раз.

– Наш брак окончен, – произнес Пол так, словно это был неоспоримый факт, который Эмили упорно отрицала уже какое-то время.

– Как ты можешь так говорить? Мы еще даже не выяснили всего.

– Эмили, – сказал Пол внушительным голосом, – я не хочу больше это обсуждать.

– Не хочешь? Ну а я хочу! Ведь это ты только что говорил мне, что семнадцать лет нашей совместной жизни окончены. Не думаешь, что я заслуживаю объяснений?

– Не впадай в истерику, Эмили.

– Я не истерю, – сказала Эмили. – Я, черт возьми, в ярости.

Затем она бросила трубку и следующие два часа провела в попытках дозвониться до него опять. Его телефон был выключен. В панике она позвонила его родителям в Портсмут – «Ни Дерек, ни Антея не могут ответить на ваш звонок в данный момент», – потом его брату в Грейвсенд.

– Но сейчас глубокая ночь, Эмили, – повторял Энтони.

– Я знаю. Твой брат только что ушел от меня. Мне нужно поговорить с ним. Ты знаешь, где он?

– Но сейчас глубокая…

Она повесила трубку и села в темной, с открытыми балками и гигантским камином, гостиной виллы «Серена», пытаясь ровно дышать. Затем Эмили отправила Полу (ублюдок!) сообщение и написала ему письмо на почту. Потом удалила его и отправила письмо Петре. Пошла на кухню и налила себе большой бокал вина. Пить было трудно, потому что горло словно сжалось, но она продолжала, глоток за глотком. Почему Пол ушел от нее? Они были счастливы вместе, разве нет? «Конечно, переехать в другую страну было непросто, ведь это было ожидаемо», – повторяла она себе. Ладно, Италия была ее идеей, но ведь Пол определенно задолжал ей после интрижки? И он выглядел довольно счастливым; это вполне совпадало с его представлениями о жизни (вилла в Тоскане, лыжи в Клостерсе²³, рождественский шопинг в Нью-Йорке). Пол даже открыл собственную компанию по продаже итальянской недвижимости английским семьям, мечтающим о сельской романтике. А она получила работу, где нужно было писать о том, как все прекрасно. Полу повезло с ней. Она присматривала за детьми, преобразила дом, именно она торчала здесь все чертово время. Жалеть себя было опасно. Она сделала глубокий вдох. Что будет с ней теперь?

Телефон зазвонил, и она метнулась отвечать через коридор. За эти пару секунд она уже пережила полное примирение: слезливые извинения Пола, ее собственное благородное понимание, их восхитительное воссоединение. Второй (или третий) медовый месяц в каком-нибудь экзотичном месте (не в Италии), подальше от детей. Начать все заново. Может, даже завести четвертого ребенка.

Но звонил не Пол, звонила Петра.

Теперь Эмили сидит, застыв на солнце, и думает, что, возможно, уже никогда не увидит Пола.

Увидит, конечно. Пол наконец перезвонил вечером в субботу и предложил прилететь в Италию на следующих выходных, чтобы они могли «разумно все обсудить».

– Обсудить что?

– Ну, доступ к детям, адвокатов, все эти вещи.

Эмили потеряла дар речи. Слово «доступ» прозвучало так избито и формально. Как мог Пол, который однажды сравнил ее с Венерой Боттичелли в гостиничном номере Сиены, говорить с ней о доступе?

– Эмили? Ты тут?

– Да. Тебе не кажется, что ты торопишься? Еще вчера я была без понятия, что что-то не так, а сейчас ты говоришь со мной о доступе и адвокатах.

– Эмили. – Глубокий вдох. – Ты должна была уже несколько лет знать, что что-то не так.

– Тем не менее я не знала.

Эмили выводит свое имя пальцем на пыльной стене террасы, размышляя, действительно ли ей было все известно о Поле в течение их семейной жизни. Ладно, у них было то, что они всегда называли «непростыми временами». Сиене исполнилось двенадцать, Пэрис десять, и Эмили просто смирилась с тем фактом, что у нее больше не будет детей. Пол сутками пропадал в своей новой компании, а Эмили чувствовала себя одинокой и отвергнутой. Сиена училась в средней школе, и Пэрис предстояло пойти туда в следующем году. Эмили помнит, как сильно не хотела расставаться с приятными школьными хлопотами в конце учебного года. Но потом выяснилось, что Пол скучает по школе еще больше, так как успел завести роман с учительницей, с которой познакомился на одном из родительских собраний. Тогда Эмили уехала в Брайтон и потребовала развод. Но потом они сошлись. «В тот раз именно Пол хотел помириться», – кисло думает она. Он тогда примчался за ней, умоляя вернуться. Она помнит, что чувствовала себя сильной и решительной. Собиралась с ним развестись и начать новую жизнь с девочками.

Но Пол приехал и умолял дать ему второй шанс, и она сдалась. «В этот раз должно получиться», – сказала она себе. И какое-то время все получалось. Пол был мил с ней, окружил ухаживаниями, и в конечном итоге она снова начала его любить. Она внезапно захотела третьего ребенка, и Пол согласился – даже не пришлось уговаривать. У них родился ненаглядный Чарли, и они оба души в нем не чаяли. И тогда Эмили пришла в голову потрясающая идея. Нужно поехать в Италию, начать новую жизнь, им впятером. Идеальную новую жизнь под солнцем. Она помнит, как картинки этой идеальной новой жизни (дети, играющие под оливковыми деревьями, спокойные вечера в прохладе террасы, виды холмов на восходе) поддерживали ее месяцами, помогали пройти через все ужасы переезда, истерики детей, скуку Пола, ее собственное подавленное чувство паники и неадекватности. Только сейчас она всерьез задумалась, разделял ли когда-нибудь ее муж эти мечты.

Хотя дом он любил. Они влюбились в него вместе во время волшебного отдыха в Сиене. Оставив детей с родителями Эмили, они отправились во второй медовый месяц: днем посещали полуразрушенные достопримечательности, вечером ужинали на знаменитой пьяцце, занимались любовью всю ночь под звуки Тосканы: церковные колокола, проезжающие мимо скутеры, крики итальянской молодежи на прогулке. Одним вечером они увидели виллу «Серена», темно-розовую в вечернем солнце, и поняли, что нашли свой дом. Но когда они действительно переехали в Тоскану, их идиллические дни в качестве туристов закончились. Эмили с головой погрузилась в ремонт, хотя знала, что Пола раздражали беспорядок и хаос, царившие на вилле «Серена», пока она превращалась в тосканский рай. Он все больше времени проводил на работе, возвращаясь, чтобы пожаловаться на рабочих, а затем и на Тоскану. Слишком поздно Эмили поняла, что Пол, городской воротила, никогда не чувствовал себя уверенно в этой стране.

Да, конечно, она знала.

Эмили снова вздыхает и отворачивает ноутбук от солнца. Она открывает «МыслиизТосканы50» еще раз и пишет: «Летними вечерами в Тоскане пить холодное белое вино и наблюдать, как звезды появляются над дальними холмами…»

Пэрис сидит у бассейна в единственной, имеющейся от половины зонтика тени. Она поправляет кепку и натягивает футболку ниже колен. Ей совсем не нужен рак кожи, большое спасибо, она же не идиотка Сиена, которая сидит на горячем бетоне в ярком свете солнца, стянув лямки купальника с плеч. «Прямо выпрашивает меланому», – мрачно думает Пэрис; она уверена, что той родинки не было на прошлой неделе. Пятнышко красоты, как называет ее Сиена. «Озерный край – пятнышко красоты, – передразнивает вечный комментатор в голове Пэрис, – а это – смерть с косой, моя милая». Озерный край – это звучит так замечательно прохладно и так по-английски, что она на секунду закрывает глаза, чтоб остановить головокружение от тоски по дому.

Над ней склоняется Сиена: ее голубой купальник прикрывает уже только нижнюю половину груди. Пэрис даже не понимала раньше, как сильно Сиена толстеет. У нее огромная грудь, вся потная и блестит от масла для загара, а над плавками явная складка. Даже не складка, почти что спасательный круг. Пэрис закрывает глаза.

– Пэрис! Хочешь мороженое?

– Нет, спасибо, – отвечает она с закрытыми глазами.

– Тогда нужно что-нибудь попить. Очень жарко.

– Спасибо, нет.

– Нужно, – настаивает Сиена.

– Ладно, – говорит Пэрис, чтобы она отстала. – Воды.

– Con gas?²⁴ – спрашивает Сиена, пытаясь изобразить итальянский акцент.

– Без, – отвечает Пэрис сквозь зубы.

Сиена идет в кафе, где к ней присоединяются Джанкарло и его друзья. Потом они начинают делать эту громкую штуку, которую все итальянцы совершают как по сигналу: все эти гортанные крики («Э-э-эй! Хай!»), выразительные жесты руками, толчки и смех. «Черт возьми, – думает Пэрис, – над чем они вообще смеются?» Джанкарло, сын шефа-кондитера, обречен всю жизнь печь бискотти на девяностоградусной жаре. Массимо – сын фермера, и его родители никогда не выезжали за пределы Тосканы. Милашка Франческа уже помолвлена с мрачным Мауро, который работает механиком. Умник Андреа, скорее всего, никогда не поступит в Пизанский университет, чтобы изучать медицину. Какого черта они выглядят такими довольными собой, борются друг с другом у края бассейна, все в каплях воды, которые сияют на их смуглых руках и ногах, как драгоценности? Окей, выглядят они хорошо, если вы, в отличие от Пэрис, любите самодовольных и упитанных. Но разве это все? Разве этого достаточно?

Если бы они были англичанами, она бы подумала, что они пьяные, как папа с друзьями иногда по воскресеньям, после регби. Но итальянцы, кажется, вообще не пьют. Она слышала, как мама сказала, что в Италии женщине невозможно дождаться второго бокала вина. Это неплохо. Она ненавидит, когда мама пьет вино. Это делает ее лицо еще более мягким и расплывчатым, чем обычно. А когда мама с папой пили вино вдвоем, это было невыносимо. Они либо ругались, либо начинали целоваться и дурачиться. Но Джанкарло и его друзья начинали себя так вести после двух банок лимонада и acqua minerale. Странно.

Сиена протягивает ей мокрую после холодильника бутылку минералки. Пэрис открывает ее и делает маленький глоток. Она экспериментирует, употребляя все меньше и меньше еды и напитков. Пэрис буквально чувствует, как вода медленно стекает по гортани и мягко скользит по горлу, капля за каплей.

– Эй, Париджи! – Это Джанкарло, он называет ее так, как она терпеть не может. Она не обращает на него внимания. – Хочешь поплавать?

Он стоит перед ней: тощее коричневое тело в мешковатых плавках и ожерелье из бусин. Как Сиена может считать его симпатичным?

– Нет, спасибо, – отвечает она.

Джанкарло поднимает обе ладони в жесте капитуляции. Он поворачивается к Сиене, и Пэрис слышит, как он говорит: «Твоя сестра. Она ненавидит меня».

Она не может разобрать ответ Сиены, но слышит хихиканье и видит, как они кивают. Пэрис ложится в тень зонта и закрывает глаза.

На вилле «Серена» Эмили делает яичницу и пытается привести в порядок мысли.

«Пол ушел от меня, – начинает она бодро. – Что нужно сделать:

1. Продать дом.

2. Вернуться в Англию.

3. Найти нормальную работу.

4. Организовать присмотр за детьми.

5. Развестись».

Она останавливается, потому что начинает плакать. Чарли, который невозмутимо сидит за столом в ожидании своей яичницы, говорит:

– У мамочки лицо мокрое.

– Это из-за печки, – отвечает Эмили. Чарли смотрит на нее так, словно этот ответ недостоин даже его презрения. Эмили перемешивает яйца деревянной ложкой и добавляет соль с перцем.

– Никаких черных кусочков, – резко говорит Чарли.

Эмили начинает вытаскивать кусочки перца.

«Пол ушел от меня, – снова начинает она. – У меня трое детей без отца. Ничего кардинально не поменялось, – думает она. – Пол отсутствовал большую часть времени, уезжая в Лондон или Франкфурт по делам. Я привыкла жить без него, – говорит она себе, – и вряд ли буду скучать».

Но затем она себя останавливает и неотрывно смотрит на застывающее яйцо, бледно-желтое на фоне тяжелой железной сковороды. Есть большая разница между тем, что твой муж уехал по делам, и тем, что он тебя бросил. Гигантская, зияющая пропасть разницы. Пол, может, и не был с ней рядом физически в эти длинные жаркие дни, когда стиральная машинка вышла из строя, а Пэрис сломала руку, прыгнув с террасы; но он был где-то там, на заднем фоне, на расстоянии телефонного звонка. Кем-то, кому можно пожаловаться на детей, не беспокоясь ни о чем; ведь он был единственным человеком, который любил их так же сильно, как она.

Эмили сокрушенно кладет яичницу на тарелку с нарисованным на ней Почтальоном Пэтом. «Выглядит отвратительно», – думает она, но Чарли, наблюдающий за ней сквозь прищуренные глаза, соглашается съесть целую ложку. Она вовсе не голодна. Ей кажется, она вообще больше никогда не захочет есть. По крайней мере, тогда она похудеет. Просто где-то в глубине души она знает, что Пол ушел к кому-то постройнее.

Она уверена, что у него есть другая женщина, так же как, еще глубже в душе, уверена, что интрижка с учительницей была не единственной. Пол притягивает женщин своими завораживающими голубыми глазами и привычкой садиться очень близко. Она слишком часто наблюдала это: с незнакомками, коллегами, даже с ее подругами, которые критиковали Пола за его спиной («Он не заслуживает тебя, Эмили»), но в его присутствии начинали странно нервничать и кокетничать.

Чарли неторопливо выпивает напиток. Наклоняясь, чтобы убрать пустой стакан, Эмили весело говорит:

– Что будем делать сегодня, Мишка Чарли? Может, поиграем с твоей железной дорогой?

– Никакой железной дороги.

– А как насчет того, чтобы мило прогуляться? Мы могли бы пойти посмотреть на курочек Анны-Луизы.

– Никакой прогулки. Ужасные куры.

Вечера в Италии без парков, игровых площадок и детского телевидения начинают казаться Эмили все более ужасными. Час за часом идти пешком по жаре, чтобы смотреть на кур или бесконечные гонки деревянных машинок по каменным полам. Она глядела на часы тысячи раз лишь для того, чтоб обнаружить, что прошло всего каких-то десять минут. Все эти слезы, истерики и смирения. Эмили вздыхает:

– Как насчет видео?

Десять минут спустя они сидят в прохладной гостиной с высоким потолком и смотрят «Книгу джунглей». Чарли отрывает взгляд от экрана на моменте, когда волки принимают Маугли в стаю. Папа Волк стоит на скале, провозглашая какой-то закон, а мама Волчица смотрит на него с тревогой.