Kitabı oku: «Лионесс. Том 2. Зеленая жемчужина. Мэдук», sayfa 3

За ужином Тристано подкрепился вареной говядиной в бульоне с репой и петрушкой, закусывая хлебом с тертым хреном в сливках. Он выпил две большие кружки эля и, одолеваемый усталостью после перипетий долгого дня, поднялся пораньше к себе в комнату.

Сэр Тристано крепко заснул, но через несколько часов, уже ночью, его разбудил звук медленных шагов, приближавшихся по коридору. Скрипнув, дверь отворилась – тяжело ступая по тростниковой циновке, кто-то подошел к койке. Тристано оцепенел. Он почувствовал прикосновение холодных пальцев, опустивших нечто на плащ, прикрывавший его грудь.

Ночной посетитель так же медленно вышел и тихонько прикрыл за собой дверь. Его шаги удалились по коридору, и вскоре их уже не было слышно.

Сэр Тристано хрипло закричал, словно разбуженный кошмаром, и сорвал с себя плащ. Что-то блеснувшее зеленым отсветом упало на циновку.

Тристано снова заснул – тревожным, беспокойным сном. Холодные красноватые лучи рассвета, проникнув через окно, разбудили его. Тристано лежал, глядя на соломенную крышу. Приснилось ли ему то, что произошло ночью? Как было бы хорошо, если бы это был всего лишь дурной сон! Приподнявшись на локте, он внимательно посмотрел на тростниковую циновку, лежавшую на полу, и сразу заметил зеленую жемчужину.

Сэр Тристано встал с постели, сполоснул лицо, оделся и застегнул сапоги, не переставая искоса следить за жемчужиной.

В комоде он нашел рваный передник; сложив его пополам, Тристано осторожно поднял жемчужину, плотно завернул ее в передник и засунул в поясную сумку. Спустившись в таверну, он позавтракал кашей с жареной капустой, уплатил по счету, вывел лошадь из конюшни и вскочил в седло.

На перекрестке сэр Тристано повернул направо по дороге, ведущей в Даотское королевство – то есть в конечном счете в Аваллон.

По пути он размышлял. Христианское погребение не удовлетворило жемчужину; он продолжал быть ее владельцем, пока ее у него не отнимут – силой или обманом.

Вскоре после полудня он подъехал к деревне Тимбо. Навстречу с громким лаем выбежала стая бродячих собак, хватавших лошадь зубами за ноги и заставивших ее испуганно пятиться. Чтобы отогнать псов, сэру Тристано пришлось спешиться и кидаться в них камнями. В местной таверне он перекусил хлебом с сардельками; когда он допивал кружку эля, ему в голову пришла идея.

Соблюдая величайшую осторожность, Тристано вдавил жемчужину поглубже в одну из сарделек и взял эту сардельку с собой на улицу. Собаки были тут как тут – рыча и бросаясь к нему с оскаленными зубами, они твердо намеревались выгнать его из деревни. Сэр Тристано бросил сардельку на землю:

– Вот, смотрите! Вкусная сарделька, моя сарделька! Я за нее заплатил, она никому другому не принадлежит! Кажется, я ее уронил. Тот, кто возьмет сардельку и ее содержимое, похитит мое имущество!

Тощий рыжий пес подскочил поближе и мигом сожрал сардельку.

– Дело твое! – сказал собаке сэр Тристано. – Я не заставлял тебя ее есть. Ты сам ее взял.

Вернувшись в таверну, он заказал еще эля, продолжая размышлять о возможных последствиях своего поступка. Логика передачи права собственности казалась неопровержимой. Тем не менее… Чепуха! Собака добровольно проявила желание украсть сардельку. Теперь ответственность за решение всех проблем, связанных с обладанием заколдованной драгоценностью, ложилась на бродячего пса. И все же…

Чем дольше размышлял сэр Тристано, тем менее надежным представлялось ему логическое обоснование его действий. Собака могла рассматривать брошенную сардельку как подарок – убедительное возражение! В таком случае передача собственности не состоялась, а проделку сэра Тристано можно было истолковать как обман, не позволявший обвинить собаку в краже.

Вспоминая о предыдущих попытках избавиться от проклятой жемчужины, сэр Тристано все больше нервничал, воображая различные вероятные способы ее возвращения.

Его внимание привлек переполох на улице – отвратительный вой, переходящий из визга в низкое клокочущее рычание, леденящее кровь. С дороги послышались крики:

– Бешеная собака! Берегись!

Сэр Тристано поспешно бросил на стол несколько монет и выбежал из таверны, чтобы как можно скорее оказаться в седле и покинуть деревню Тимбо. Примерно в сотне ярдов он заметил рыжего пса – тот выделывал сумасшедшие прыжки из стороны в сторону, мотал головой, разбрызгивая слюну, и стонущим рычанием выражал свое отношение к предательской действительности. Пес набросился на подростка, сопровождавшего нагруженную сеном телегу; паренек проворно вскочил на сено, схватил вилы и метким ударом проткнул собаке шею. Пес упал на спину, вскочил, яростно встряхиваясь, словно его окатили водой, и побежал вдоль обочины, волоча за собой застрявшие в шее вилы.

Неподалеку пожилой крестьянин подравнивал край соломенной крыши; он забежал в хижину и вышел с длинным луком в руках. Прицелившись, старик натянул тетиву и отпустил ее; стрела пронзила собаке грудь так, что наконечник торчал с одной стороны, а оперение – с другой. Пес не обратил внимания, продолжая рыскать и обозревать окрестности.

Заметив у дороги сэра Тристано, собака явно вспомнила виновника своих злоключений. Сначала она приближалась с угрожающей медлительностью, опустив голову и аккуратно переставляя одну лапу за другой, потом остановилась, взвыла и бросилась в атаку.

Сэр Тристано вскочил на лошадь и пришпорил ее; рыжий пес пустился в погоню, заливаясь лаем, перемежавшимся низким хриплым рычанием. Вилы выпали у собаки из шеи – она догнала скачущую лошадь и стала бросаться на всадника, прыгая все выше и выше. Тристано выхватил меч, размахнулся и, пригнувшись ниже лошадиной гривы, разрубил собаке череп. Пес кувыркнулся в воздухе и свалился в канаву; там он лежал, дрожа всем телом и глядя на сэра Тристано стекленеющими желтыми глазами. Собака медленно поползла на брюхе и мало-помалу выбралась из канавы.

Сэр Тристано застыл в седле с мечом наготове и смотрел на пса как завороженный.

В десяти шагах от него собака стала биться в судорогах; ее вырвало на дорогу, она перевернулась на спину и затихла. В небольшой луже, извергнутой из желудка умирающего пса, блестела зеленая жемчужина.

Сэр Тристано с отвращением оценил ситуацию. В конце концов он спешился, оторвал прутик от ветки придорожного куста и расщепил его конец. Тем же способом, что и раньше, он защемил жемчужину и поднял ее.

Неподалеку однопролетный мост пересекал небольшую реку. Взяв лошадь под уздцы правой рукой и вытянув в сторону левую руку, державшую прутик, чтобы жемчужина случайно не прикоснулась ни к нему, ни к лошади, сэр Тристано прошествовал к мосту и привязал лошадь к корню куста. Спустившись по крутому берегу к воде, он тщательно вымыл жемчужину, после чего сполоснул меч и протер его насухо, пользуясь кочкой, поросшей жесткой осокой.

Какой-то звук привлек его внимание. Взглянув наверх, сэр Тристано обнаружил на мосту высокого тощего субъекта с продолговатым лицом, выдающейся костлявой нижней челюстью и длинным острым подбородком. На нем была цилиндрическая шляпа, украшенная спиралью из красных и белых лент, – такие шляпы носили профессиональные брадобреи и кровопускатели.

Игнорируя пристальное внимание вышестоящего субъекта, Тристано завернул жемчужину в тряпку и засунул ее в поясную сумку, после чего выбрался на дорогу. Брадобрей, теперь стоявший у своей тележки, приподнял шляпу и поклонился с преувеличенной подобострастностью:

– Сударь, позвольте представиться: Долговязый Лиэм. Продаю эликсиры, помогающие от недугов; кроме того, стригу волосы и брею, обрезаю самые твердые и кривые ногти на пальцах ног, протыкаю чирьи, чищу уши и пускаю кровь. Мои расценки не чрезмерны, хотя их нельзя назвать пустячными – в любом случае вы убедитесь в том, что ваши деньги потрачены не зря.

Сэр Тристано сел на лошадь:

– Мне не требуются ваши товары и услуги. Будьте здоровы!

– Одну минуту, сударь! Могу ли я поинтересоваться, куда вы направляетесь?

– В Даот – в Аваллон.

– Долгий путь. В деревне Тумиш есть постоялый двор, но советую там не останавливаться, а доехать до Файдига, где гостиница «Корона и единорог» заслуженно славится пирогами с бараниной.

– Спасибо. Я учту вашу рекомендацию.

В трех милях дальше по дороге находилось селение Тумиш; предупреждение Долговязого Лиэма оказалось справедливым – на местном постоялом дворе не предлагались достаточные удобства. Несмотря на то что уже приближался вечер, сэр Тристано продолжил путь к Файдигу.

Солнце скрылось за тучами; через некоторое время дорога повернула к лесу. Сэр Тристано нахмурился, оглянулся, снова посмотрел вперед. Одно из двух – он мог вернуться на негостеприимный постоялый двор в Тумише или ехать по зловещему темному лесу.

Тристано принял решение. Чуть пришпорив лошадь, он углубился в чащу. Примерно через полмили лошадь недоуменно остановилась – дорогу перегородили два длинных, установленных крест-накрест бревна.

Сзади послышался голос:

– Руки вверх – если не хочешь получить стрелу в спину!

Сэр Тристано послушно поднял руки вверх.

– Не оглядывайся, не смотри по сторонам, не шевелись! – продолжал тот же голос. – Ты у меня на прицеле. К тебе подойдет мой помощник. Падрайг, за работу! Пусть он только шелохнется – разрежь ему глотку бритвой… то есть ножом.

Послышался шорох осторожных шагов – чьи-то руки стали расстегивать ремни поясной сумки Тристано.

– Остерегитесь! – предупредил Тристано. – Вы похищаете знаменитую зеленую жемчужину!

– Само собой! – произнес голос, теперь уже за самой спиной сэра Тристано. – В этом и заключается цель грабежа – в приобретении ценностей ограбленного.

– Я лишился моих ценностей – могу я наконец ехать дальше?

– Ни в коем случае! Слезай с лошади – она мне пригодится, и седельные сумки тоже.

Убедившись на слух в том, что его задерживает единственный разбойник, сэр Тристано внезапно пригнулся к гриве, пришпорил коня и объехал баррикаду, продравшись через кусты. Оглянувшись, он увидел очень высокого человека, закутанного в черный плащ; капюшон полностью скрывал его лицо. На плече верзилы висел лук – он схватил его и пустил стрелу вдогонку. Но уже смеркалось, цель двигалась и была далеко – стрела с пением промчалась мимо и пропала в листве.

Сэр Тристано скакал галопом, пока не выехал из леса; погони не было. Придержав коня, он поехал шагом – на сердце у него было легко. В поясной сумке, помимо жемчужины, грабитель мог найти только пару серебряных монет и полдюжины медных грошей. Будучи человеком предусмотрительным, Тристано прятал золото в широком ремне с прорезями на тыльной стороне.

Когда сэр Тристано подъезжал к Файдигу, сумерки уже сгустились лиловато-серой мглой. Он остановился в гостинице «Корона и единорог», где ему предоставили чистую комнату со всеми необходимыми удобствами.

Долговязый брадобрей Лиэм снова оказался прав – в таверне гостиницы подавали превосходный пирог с бараниной, и Тристано отлично поужинал. Перед тем как отправиться спать, он поинтересовался у хозяина:

– В ваших краях много разбойников? Путников часто грабят?

Опасливо озираясь, трактирщик ответил:

– Говорят, в окрестностях промышляет некий Верзила Тоби – в последнее время он околачивается в лесу, по дороге в Тумиш.

– Мне пришло в голову одно наблюдение, наводящее на размышления, – сказал сэр Тристано. – Вы знакомы с долговязым брадобреем по имени Лиэм?

– Разумеется! Он часто предлагает услуги моим постояльцам. Тоже верзила, каких мало.

– Мне больше нечего добавить, – улыбнулся сэр Тристано. – Но имейте в виду, что сходство может не ограничиваться ростом и что королевская стража может заинтересоваться этим обстоятельством.

5

Странствуя по проселочным дорогам и задворкам, Долговязый Лиэм направлялся на юг, в Даот, где его услуги могли пользоваться спросом на празднествах, устроенных в конце лета по случаю сбора урожая. В местечке Кислоягодное его дела шли очень неплохо; однажды вечером его вызвали в Фот-Сашан, загородную усадьбу лорда Имбольда. Лакей провел его в просторную гостиную, где Лиэм узнал, что в связи с болезнью штатного цирюльника ему предстояло побрить лорда Имбольда и подровнять ему усы.

Брадобрей выполнил свою задачу удовлетворительно и даже заслужил похвалу лорда, выразившего также восхищение зеленой жемчужиной, украшавшей кольцо Долговязого Лиэма. Более того, лорд Имбольд находил эту драгоценность настолько поразительной и достопримечательной, что спросил брадобрея, сколько он хотел бы получить за свое кольцо.

Долговязый Лиэм поспешил воспользоваться многообещающей ситуацией и заломил ошеломительную цену:

– Ваше сиятельство, эту безделушку я унаследовал от покойного деда, а он получил ее от египетского султана. Не могу расстаться с ней меньше чем за пятьдесят золотых крон.

Лорд Имбольд вознегодовал:

– Ты меня за дурака принимаешь? – Отвернувшись, он подозвал лакея: – Тауб! Уплати этому субъекту и выпроводи его.

Брадобрею пришлось ждать в приемной, пока Тауб ходил за деньгами. Изучая обстановку, Долговязый Лиэм открыл стенной шкаф и обнаружил в нем пару золотых подсвечников, возбудивших в нем такую алчность, что он засунул их в котомку и закрыл дверцы шкафа.

Тем временем вернувшийся Тауб успел заметить подозрительное поведение брадобрея, схватил его за руку и стал настаивать на том, чтобы тот продемонстрировал содержимое котомки. Поддавшись панике, Долговязый Лиэм вынул из кармана бритву другой рукой и широким взмахом рассек шею Тауба так глубоко, что у того голова откинулась за плечи.

Лиэм выбежал из усадьбы, но его поймали, осудили и отвели на виселицу.

Инвалид Мантинг, ветеран многих битв, уже десять лет работал окружным палачом. Он эффективно выполнял свои функции – Долговязый Лиэм расстался с жизнью скоротечно и безвозвратно – хотя Мантингу не хватало дополнительного нюанса театральной неожиданности и пикантности, отличающего палача-виртуоза от более посредственных коллег.

К числу должностных привилегий Мантинга относилось присвоение одежды и украшений казненных, в связи с чем он стал владельцем ценного кольца с зеленой жемчужиной, каковое не преминул носить на пальце.

Впоследствии каждый, кто наблюдал за Мантингом, не мог не заметить, что палач стал отличаться настолько изящным стилем и таким вниманием к деталям, что порой Мантинг и осужденный казались участниками трагического представления, заставлявшего сжиматься сердца зрителей в конце спектакля, когда проваливался люк под виселицей, опускался топор или голову преступника крушила булава, мало у кого из зевак не катились по щекам слезы внутреннего очищения.

В круг обязанностей Мантинга иногда входила пытка заключенных – опять же, в этом отношении он показал себя не только знатоком классических методов, но и прозорливым изобретателем-первопроходцем.

Тем не менее, стремясь к достижению той или иной артистической цели, Мантинг проявлял тенденцию к преувеличению. Как-то раз повестка его рабочего дня включала расправу с молодой ведьмой по имени Зейнис, обвиненной в наведении порчи на вымя соседской коровы. Так как в процессе рассмотрения этого дела присутствовал элемент неопределенности, было решено приговорить Зейнис к удушению гарротой, а не к сожжению на костре. Мантинг, однако, воспользовался удобным случаем с тем, чтобы проверить на практике новый и, пожалуй, чрезмерно хитроумный убийственный механизм, чем вызвал ярость колдуна Квальмеса, любовника Зейнис.

Квальмес пригласил Мантинга прогуляться с ним по малоизвестной Тропе Ганьона, ведущей в Тантревальский лес. Когда они вышли на небольшую поляну, окруженную лесной чащей, колдун попросил палача отойти на несколько шагов и спросил:

– Мантинг, как тебе здесь нравится?

Мантинг, все еще недоумевавший по поводу назначения предпринятой прогулки, посмотрел вокруг:

– Здесь свежий воздух. Зелень радует глаз, особенно после того, как проведешь целый день в подземелье. Россыпь цветов неподалеку придает пейзажу пасторальный шарм.

– Рад, что у тебя не вызывает возражений эта опушка, – сказал Квальмес. – Потому что ты ее никогда не покинешь.

Мантинг с улыбкой покачал головой:

– Это невозможно. Сегодня у меня выходной, и я не прочь размять ноги, но завтра придется работать не покладая рук – два повешения и пытка на дыбе, не считая порки.

– Ты освобожден от всех обязанностей отныне и навсегда. Муки молодой Зейнис пробудили во мне глубокое сострадание, и ты дорого заплатишь за жестокость. Найди на поляне место, где тебе будет удобно прилечь, так как я собираюсь произнести заклинание присного стаза, и ты уже никогда не сможешь пошевелиться.

Мантинг горячо протестовал. Квальмес, печально улыбаясь, выслушивал его несколько минут, после чего спросил:

– Скажи мне, Мантинг, разве твои жертвы не обращались к тебе с такими же мольбами?

– Не могу отрицать, обращались.

– И как ты им отвечал?

– Я говорил им, что судьба сделала меня инструментом не милосердия, а погибели, и что такова природа вещей. В данном случае, однако, имеет место иная ситуация. Ты взял на себя функции судьи и палача одновременно, в связи с чем ты способен и уполномочен рассмотреть мое ходатайство о снисхождении или даже о помиловании.

– В удовлетворении ходатайства отказано. Будь добр, ложись! Я не могу препираться с тобой целый день.

В конце концов Мантингу пришлось лечь на траву, после чего Квальмес произнес заклинание, вызывающее вечный паралич, и удалился восвояси.

Беспомощный Мантинг лежал днем и ночью, неделю за неделей, месяц за месяцем – хорьки и крысы глодали его руки и ноги, осы устраивали гнезда у него во плоти – до тех пор, пока от него не осталось ничего, кроме костей и блестящей зеленой жемчужины. Но и те постепенно скрылись под лесной подстилкой.

Глава 2

1

Восемь королей правили государствами Старейших островов. Наименее влиятельным был Гакс, номинальный правитель Северной Ульфляндии – его указы выполнялись лишь в пределах городских стен Ксунжа. Напротив, король Лионесса Казмир и даотский король Одри правили обширными территориями и командовали многочисленными армиями. Король Эйлас, чьи владения включали три острова: Тройсинет, Дассинет и Сколу, а также Южную Ульфляндию, обеспечивал безопасность своих морских путей несокрушимым флотом.

Правители четырех других королевств также во многом отличались друг от друга. Трон сумасшедшего короля Помпероля, Дьюэля, унаследовал его в высшей степени вменяемый сын Кестрель. Древнее королевство Кадуз было поглощено Лионессом, но Блалок, государство хмельного короля Милона, сохраняло независимость. Милон изобрел чудесную дипломатическую уловку, никогда его не подводившую. Когда в Блалок прибывали послы из Лионесса или Даота, стремившиеся заручиться поддержкой Милона, их усаживали за стол, музыканты начинали играть жизнерадостные танцевальные мелодии, гостям подавали кубки, полные вина, и вскоре послы напрочь забывали, зачем приехали, предаваясь безудержному пьяному веселью в компании его величества.

Годелия и ее буйное население в какой-то степени контролировались королем Дартвегом. Ска избирали «Первого среди первых» каждые десять лет; в настоящее время «Первым» был способный и решительный предводитель по имени Сарквин.

Восемь королей отличались почти во всех отношениях. Помперольский король Кестрель и тройский король Эйлас, серьезные и храбрые молодые люди, умели держать свое слово, но не сходились характерами – молчаливый и замкнутый Кестрель был начисто лишен чувства юмора, тогда как склонность Эйласа руководствоваться интуицией и богатым воображением вызывала тревогу у людей более уравновешенных.

Порядки, принятые при дворе восьми королей, в неменьшей степени свидетельствовали о разнообразии их привычек. Король Одри утопал в роскоши и тратил безумные деньги на развлечения – сообщения о происходящем в его дворце Фалу-Файль напоминали восточные легенды. Король Эйлас расходовал государственные средства на постройку новых военных кораблей, а в бюджете короля Казмира видное место занимало финансирование шпионажа и разнообразных интриг. Разведка Казмира протягивала щупальца повсюду, уделяя особое внимание Даоту – Одри достаточно было чихнуть, чтобы Казмиру тут же сообщили о возможной простуде даотского короля.

Опыт Казмира показывал, что получать информацию из Тройсинета было значительно труднее. Ему удалось подкупить нескольких должностных лиц, занимавших высокое положение, – они передавали доносы с помощью почтовых голубей. Но больше всего Казмир полагался в этом отношении на руководителя своей разведки в Тройсинете, человека по кличке Вальдес, каким-то образом ухитрявшегося своевременно предоставлять самые точные данные.

Вальдес отчитывался перед Казмиром каждые шесть недель. Завернувшись в грязновато-серый плащ с капюшоном, Казмир посещал инкогнито склад столичного виноторговца, пользуясь входом с заднего двора. Там с ним встречался Вальдес, внешностью вполне напоминавший виноторговца – коренастый человек без особых примет, чисто выбритый, немногословный, с холодными серыми глазами.

От Вальдеса Казмир узнал, что в тройской верфи в двух милях к северу от Домрейса, в устье Бешеной реки, готовились спустить на воду четыре новых военных корабля. Невзирая на строжайшую охрану верфи, Вальдесу удалось выяснить, что это были легкие быстроходные фелуки с катапультами, способными метать на сотню ярдов чугунные дроты, пробивавшие корпус любого обычного судна. Новые корабли были предназначены топить баркасы ска и тем самым обеспечивать возможность морского сообщения между Тройсинетом и Южной Ульфляндией³.

Перед тем как удалиться, Вальдес заметил, что недавно ему удалось завербовать нескольких высокопоставленных лиц, способных предоставлять ценные сведения.

– Превосходно! – отозвался Казмир. – Именно такой эффективности мы ожидаем от разведки.

Повернувшись, чтобы уйти, Вальдес задержался, словно хотел что-то сказать, но передумал и снова взялся за ручку двери.

Казмир не преминул заметить эту заминку:

– Постойте! Что вас беспокоит?

– Ничего особенного – возможны некоторые организационные трудности.

– Какого рода?

– Мне известно, что в Тройсинете у вас есть другие агенты; подозреваю, что по меньшей мере один из них занимает важный пост. Понятно, что вас такая ситуация вполне устраивает. Тем не менее, как я уже упомянул, мне удалось связаться с влиятельным человеком, склонным к сотрудничеству, хотя он пуглив, как полевая мышь. Было бы проще избегать недоразумений и экономно расходовать средства, если бы я точно знал, с кем имею дело – то есть если бы мне были известны имена других осведомителей.

– Разумеется, это упростило бы вашу задачу, – сказал Казмир. Помолчав, король усмехнулся, оскалив белоснежные зубы: – Вы были бы удивлены, если бы узнали, чьи разговоры мне удается подслушивать! Тем не менее думаю, что лучше пользоваться несколькими независимыми источниками, хотя бы исходя из чисто практических соображений. Если одного агента раскроют и станут допрашивать, другой может быть уверен в своей безопасности.

– С этим невозможно спорить. – Вальдес открыл дверь и вышел.