Kitabı oku: «Тридцать дней тьмы», sayfa 4

8

Ханна ощутила знакомую духоту питейного заведения еще до того, как дверь в «Браггин» распахнулась. Вслед за своим новым другом она прошла в темный кабачок и слегка разочарованно осмотрелась по сторонам. Коричневые цвета интерьера, помимо барной стойки здесь было всего два застеленных потертой клеенкой столика, на них вазочки с искусственными цветами и пепельницы. Вокруг столиков белые пластиковые стулья. За одним столом сидели несколько обветренных местных жителей, которые, вероятно, когда-то были рыбаками, а теперь больше всего напоминали давно уже махнувших на себя рукой людей. Стоявший у игрального автомата толстяк относился к тому же типу уставших от этой жизни бывших рыбаков. Посреди бара стояла женщина лет пятидесяти с лежащей у ее ног собакой и оживленно беседовала о чем-то с барменом. Судя по тону, речь шла о том, что ее весьма волновало. У слушавшего ее бармена вид был невообразимо скучный, как будто он слышал эту историю уже тысячи раз, как наверняка и обстояло дело. Лишь один из присутствующих здесь выпадал из типичного кабацкого пасьянса. За стойкой бара сидел темноволосый мужчина приблизительно одного с Ханной возраста, и многие, вероятно, назвали бы его слишком красивым или слишком аккуратным и ухоженным, чтобы зависать в подобном заведении с утра в среду. Мужчина читал книгу, Ханна разглядела, что перед ним на стойке стоит стакан колы. Деревенский дурачок поприветствовал бармена и, добавив к купюре Ханны еще несколько своих, взял себе пиво. О Ханне он уже успел позабыть и присоединился к компании разочаровавшихся в жизни бывших рыбаков. Ханна взгромоздилась на один из высоких барных стульев по соседству с любителем колы. Оторвавшись от книги, он обратился к ней по-английски:

– Туристка?

Ханна кивнула.

– Из Дании?

– Да, а что, так заметно?

– Просто догадался. Думаю, ты бы вполне могла сойти за исландку.

– Почему?

– Сложно сказать… Может быть, волосы. Или суровый взгляд.

Ханна посмотрела на него, суровости во взгляде у нее явно прибавилось – она ненавидела, когда ее анализировали мужчины, особенно те, с которыми она впервые встретилась. «Ты такая-то и такая-то». Как будто они действительно могут кого-то просчитать. Но с этим любителем колы дело обстояло несколько иначе – он не вызывал у нее раздражения. Мужчина махнул бармену, который, по-видимому, был весьма рад поводу отделаться от болтливой владелицы собаки. Скосив глаза на стакан своего нового собеседника, Ханна подавила в себе утреннее желание выпить красного.

– Пожалуйста, минеральную воду.

Получив бутылку минералки, она расплатилась и наполнила стакан. Мужчина с любопытством взглянул на нее.

– Почему из всех возможных мест на земле ты выбрала для отпуска именно это? В такое время года у нас редко бывает много туристов.

Ханна замялась. У нее не было ни малейшего желания обсуждать свой проект с кем-то еще из местных, рискуя услышать очередные плодотворные идеи. А может, как раз в них-то она и нуждается? В конце концов, вовсе не обязательно врать.

– Я приехала сюда писать книгу.

– Вот как? Стало быть, ты писательница?

Ханна услышала в его голосе нотки восхищения. Слегка приосанившись, она кивнула.

– Что за книгу?

Любитель колы захлопнул собственную книгу и сосредоточил все свое внимание на Ханне. Та сделала глоток воды с пузырьками, чувствуя, что не готова выступать в качестве автора детективов. С другой стороны, ей вовсе не хотелось рассказывать всю историю, почему с интеллектуальной литературы она решила переключиться на криминальные сюжеты. Она решила преподнести самую короткую версию:

– Вообще-то я пишу короткую прозу, но сейчас решила поэкспериментировать с криминалом.

Мужчина внимательно посмотрел на нее.

– Поэкспериментировать с криминалом? Тогда мне, наверное, следовало бы тебя арестовать.

Ханна вопросительно взглянула на него.

– Я местный участковый инспектор. Виктор.

Он протянул Ханне суровую руку закона, которую та пожала.

– Ханна.

Она кивком указала на его джинсы и хлопчатобумажную рубашку.

– Ты что, под прикрытием?

Виктор рассмеялся, чуть не подавившись колой.

– Трудно работать под прикрытием в деревне, где все тебя знают. Просто я еще не на службе.

Виктор взглянул на часы. Это не был рутинный привычный жест. Похоже, он действительно забыл о времени.

– Если ты собираешься совершить преступление и скрыться, советую сделать это в ближайшие тридцать две минуты.

– Ты что же, единственный полицейский в деревне?

Виктор кивнул. Ханна так и не поняла, считает ли он это тяжким бременем или же предметом гордости, возможно, и то и другое.

– А те преступления, которые происходят вне твоего рабочего времени, ты не расследуешь?

Ханна почуяла шанс зацепиться за какую-нибудь стимулирующую вдохновение криминологическую идею. Виктор добродушно ухмыльнулся:

– Разумеется, я пытаюсь отслеживать все, что происходит, но, если честно, происшествий у нас тут немного. К примеру, вчера какие-то юнцы украли из гаража ящик пива, а еще время от времени я задерживаю автомобили с разбитыми фарами. По большому счету, это все.

Ладно. Значит, в местной среде криминальный сюжет не отыщешь. Стиснув руки, Ханна с тоской посмотрела на полку с крепкими напитками. Чувствуя, что Виктор разглядывает ее, она обернулась к нему и показала на книгу:

– Что ты читаешь?

Виктор продемонстрировал ей обложку. Она прочла, старательно пытаясь копировать исландское произношение:

– «Ljóð 1980–1995»¹⁴ Эйнар Мар Гудмундссон.

– Он получил литературную премию «Северного совета» за 1995 год.

Ханна с трудом справилась с возникшим у нее детским желанием выдать в ответ какую-нибудь фразу, где литературная премия «Северного совета» соседствовала бы с ее собственным именем.

– А-а, знаю. Помнится, когда я только начинала писать, меня здорово вдохновил его «Мятеж Франкенштейна».

Виктор с недоумением покрутил книжку в руках.

– Да? Не знаю этой вещи. Может, по-исландски она называется как-то по-другому?

– Наверняка. Чувствуется, по-исландски все называется по-другому.

Виктор с улыбкой прихлебнул колу.

– Как бы там ни было, но ты, должно быть, фантастический писатель, если тебя вдохновляют его произведения. Вот бы когда-нибудь почитать что-то из твоих книг.

Ханна так и не смогла понять, насколько эта мысль является комплиментом в ее адрес или же очередным свидетельством преклонения перед Эйнаром Маром. Ей представлялось, что в процентном отношении это составляет где-то пятьдесят на пятьдесят. Она попыталась вспомнить, когда последний раз получала пятьдесят процентов лестных отзывов от мужчины, но так и не смогла.

– Не знаю, понравится ли тебе. Это короткая проза. Впрочем, некоторые, быть может, назвали бы это лирикой.

– Интересно.

Ханна испытующе взглянула на собеседника:

– Скажи-ка, а что это за полицейский такой, который читает лирические стихи?

– А что это за писатель, который планирует преступление?

Виктор пристально посмотрел ей в глаза, она выдержала его взгляд.

– Я полагаю, что полицейский, который перед началом своего дежурства читает лирические стихи, мечтает о чем-то совсем ином.

Виктор так и не отвел глаза.

– И о чем же, по твоему мнению, он мечтает?

Ханна пожала плечами.

– Не знаю. О том, чтобы произошло что-то новое.

Виктор усмехнулся и покачал головой. Быстро сверившись с часами, он убрал книгу.

– О чем я действительно мечтаю, так это о еще большей тишине и покое.

У Ханны вновь забрезжил лучик надежды, что Виктор подарит ей ключик к детективному сюжету.

– А может, несмотря ни на что, твоя работа не такая уж тихая и спокойная?

Виктор заулыбался.

– Что мне нужно, так это отдохнуть от сидящих у нас дома двух маленьких детишек. За ними – и за двумя чужими – присматривает моя супруга. Я просто вынужден хотя бы ненадолго уходить из дома, иначе у меня возникнет желание арестовать всех четверых детей. А сажать детей в тюрьму за что бы то ни было – в корне неправильно.

Виктор грациозно соскочил с высокого стула и протянул ей руку. Надо сказать, довольно официально.

– Весьма приятно было познакомиться. Теперь ты знаешь, кому позвонить, если случайно столкнешься с убийством или с чем-то еще в этом роде.

Виктор опять улыбнулся. Ханне сложно было представить, чтобы он расследовал какое-то более тяжкое преступление, чем кражу рыбацкой лодки. Она кивнула.

– Повторяю, я охотно почитаю твои книги.

– Рада была познакомиться.

Ханна проводила Виктора взглядом до самых дверей бара, убедилась, что он вышел, и лишь тогда повернулась к бармену и с облегчением сказала:

– Виски с колой.

Тучи еще сильнее затянули небо, над горами нависла тьма; выйдя из бара и оказавшись на холодном ветру, со свистом проносящемся по деревенским улочкам, Ханна почувствовала, что она захмелела. Пора было возвращаться, а идей, вдохновляющих на создание детективного сюжета, у нее было даже меньше, чем когда она выходила из дома. Она пыталась выудить какие-то истории из пивших пиво посетителей, которые и вправду оказались разочаровавшимися в жизни бывшими рыбаками, однако, к сожалению, их познания в английском для поддержания беседы не выходили за рамки «cheers». Бросив взгляд на горы, Ханна ощутила приступ упрямого оптимизма. Отлично, пусть это придет к ней не откуда-то извне, пусть она сама все придумает! Она точно знает: там, внутри нее, это есть. Решено – домой, открыть бутылку вина, сесть за компьютер. Написать хоть что-то. Она прибавила темп, тяжелыми шагами пробираясь по темной проселочной дороге в сторону дома.

На полпути домой, а мысленно – уже вернувшись, она заметила компанию играющих в футбол мальчишек или, пожалуй, юношей. Семнадцати-восемнадцатилетних. Краснощекие, слишком уж легко одетые для пронзительно-холодного ноябрьского дня, они носились по площадке, больше всего напоминающей распаханное поле. Единственными объектами могли служить лишь пара стоящих друг напротив друга ворот и ярчайшая лампа-прожектор, которая позволяла им видеть мяч в спустившихся на округу сумерках. Ханна не помнила, чтобы по дороге сюда ей на глаза попадалось футбольное поле. На фоне пустошей, гор и бесконечно огромного темно-серого неба юноши выглядели гораздо моложе, чем были на самом деле. Она остановилась и стала увлеченно наблюдать за тем, как они носятся по природному стадиону – сосредоточенные, вопящие, неистовые. Целиком поглощенные игрой. Но вот кто-то из них промазал, и мяч укатился далеко за ворота почти к самым ногам Ханны. Один из ребят побежал за мячом. Остальные наблюдали за ним, какой-то парень крикнул ему что-то по-исландски. Слова отнесло ветром, но Ханна почувствовала, что речь шла о ней – не похоже было, чтобы они привыкли к зрителям. Два парня ухмыльнулись. Побежавший за мячом юноша был уже совсем близко. Ханна сделала два поспешных шага, чтобы успеть раньше, и слегка пнула мяч в его сторону. Молодой человек остановился, посмотрел на нее и улыбнулся.

– Спасибо.

На какое-то мгновение они замерли, разглядывая друг друга, как будто собирались что-то сказать, но не знали что. Затем парень снова улыбнулся и повел мяч обратно в сторону своих приятелей и прерванной игры. Ханна вдруг поняла, почему этот пронзительный, упрямый взгляд юноши показался ей знакомым. Это был племянник Эллы Тор. Она развернулась и покинула возобновившийся футбольный матч с таким ощущением, что, быть может, в Хусафьордуре все-таки подчас случается всякая всячина. В этот момент начался сильнейший ливень. Ханна попыталась было убежать от секущих лицо дождевых струй, но в конце концов вынуждена была сдаться. Последнюю часть своего пути по погрузившейся во тьму проселочной дороге ей пришлось преодолевать чуть ли не вплавь. Когда она подошла к дому, Элла ждала ее на крыльце с полотенцем и кофейником свежесваренного кофе.

9

Ханна писала всю ночь, а на выходе у нее получилось лишь полстранички набросков детективной интриги. Масса слов, но пока еще ни одного убийства. Она полчаса поспала, три раза безуспешно позвонила Бастиану, выпила полторы бутылки вина, неоднократно готова была бросить это занятие и все же раз за разом возвращалась к компьютерной клавиатуре. Она долго просидела неподвижно в одной и той же позе, наблюдая за тем, как встает солнце, и чувствуя, как в такт проходящим минутам тает надежда на конечный успех. Следующим утром она, с собранным чемоданом и горьким осознанием того, что написать детектив ей не под силу, еле передвигая ноги, начала спускаться по лестнице. Мысленно она подбирала слова для речи о собственной капитуляции. Стоило ей представить выражение лица Йорна, когда он это услышит, как ладони ее сразу же вспотели. Однако по-другому и быть не могло: проявление гордыни неизбежно влечет за собой возмездие. Может, вместо того, чтобы возвращаться в Данию, она сможет уехать в какое-то другое место, скрыться, исчезнуть и начать новую жизнь в том уголке земли, где потерпевшие крушение проекты не тянут своего автора на дно? На кухне она обнаружила Эллу, которая, поникнув всем телом, горько рыдала, сидя за накрытым к завтраку столом. Она, по всей видимости, была абсолютно раздавлена каким-то горем. Ханна в изумлении замерла как вкопанная.

Ханна медленно подошла к Элле – так лодка тихо скользит по воде к причалу – и осторожно присела рядом с убитой каким-то горем пожилой дамой. Ситуация была Ханне непонятна, однако она никогда не относилась к тем, кто может вот так запросто положить руку на плечо и начать допытываться, что с тобой не так.

– Что-то случилось?

Элла всхлипнула еще громче. Ханна все же попыталась обнять ее.

– Что все-таки произошло?

Элла дрожала всем телом, морщинистые ладони скрывали залитое слезами лицо. Ханна и не думала, что пожилые люди способны на такое проявление эмоций. Говорят, что, когда ты достиг определенного возраста, все расстройства остаются далеко позади. Может, это не так? Понимая, что дела, по-видимому, обстоят совсем плохо, Ханна решила отложить объявление о своем отъезде. Не похоже, чтобы Элла была сейчас в состоянии подбросить ее в аэропорт. Ханна решила попытаться в третий раз:

– Чем ты так расстроена?

На этот раз Элла подняла голову и взглянула на нее.

– Thor er dáinn.

Ханна вопросительно посмотрела на нее. Перегнувшись через стол, Элла достала какую-то бумагу – кажется, какое-то официальное письмо. Однако в данный момент его содержание Эллу совершенно не волновало. Она перевернула листок и нацарапала пару слов внизу на обороте.

– Тор мертв.

От неожиданности Ханна отшатнулась на добрый десяток сантиметров и откинулась на спинку стула. Тор? Меньше чем двадцать часов назад она смотрела в его юные озорные глаза. А теперь он больше не дышит, сердце его не бьется, мяч в последний раз коснулся его ног. Этого просто не может быть. Вероятно, Элла получила сообщение, которое не поняла.

– Кто сообщил тебе?

– Вигдис, – всхлипывая и хлюпая носом, отозвалась Элла. Ханна не поняла:

– Кто такая Вигдис?

Элла не ответила, ее снова сотряс приступ рыданий, как будто она только сейчас услышала эту ужасную новость. А быть может, она впервые осознала, кем был для нее этот покойный юноша. Конечно, если он и вправду мертв. Ханна все еще не могла в это поверить. С чего бы это ему умирать? Еще накануне он был абсолютно живой и вот сегодня уже покойник? Она решила попробовать разобраться во всем.

– Элла, мне на самом деле безумно жаль это слышать. А тебе известно, как он умер? – Ханна осознала, что рукою непроизвольно поглаживает Эллу по спине. Кто знает, было ли это сочувствием или попыткой вызвать на откровенность? Элла сглотнула слезы, пытаясь унять рыдания, ладонью Ханна ощутила, что Элла пытается собраться. Достав из рукава старомодный носовой платочек, пожилая дама высморкалась и снова взялась за ручку:

– Моя сестра Вигдис позвонила мне сама и рассказала, что сегодня ночью Тор умер. Несчастный случий.

По щекам Эллы снова покатились слезы.

– Èg skil þetta ekki! Èg sil þetta bara ekki!¹⁵

Ханна все еще была в недоумении.

– Так, значит, Вигдис – твоя сестра, мать Тора?

Элла кивнула.

– А ты уверена, что правильно ее поняла? Может, с ним случилось какое-то несчастье и он попал в больницу, ну, или что-то в этом роде?

Элла посмотрела на нее – пристально, серьезно. Затем принялась писать:

– Когда речь идет о смерти, ошибиться невозможно. Кроме таго, я и сама знаю, что так ано и есть. Я это чувствую.

– Чувствуешь?

Элла написала:

– Сильное было чувство.

Ханна шумно вздохнула. Она уже почти смирилась со смертью Тора. Однако что же такое чувствует Элла? Быть может, телефонный звонок просто-напросто ей приснился, а утром она убедила себя, что это было наяву. Ханна встала и направилась к стационарному телефону.

– Какой номер у Вигдис?

Элла подняла заплаканное лицо, которое, несмотря на то, что рыдания прекратились, было мокрым от слез, как морской берег после отлива. Отрицательно покачав головой, она неожиданно резко вскочила и секундой позже уже стояла, сжимая в руках телефонную трубку. Ханна не поняла, чем вызвана такая стремительность. Элла тем временем почти со злостью схватила телефонную книгу, перевернула ее и нацарапала на обратной стороне:

– Ты мне не веришь, но так ано и есть. Тор МЕРТВ. Несчастный случий в гавани. Мир ЗЛОЙ.

Что-то в каракулях Эллы убедило Ханну. Может, слова, написанные заглавными буквами. Она сглотнула подступивший к горлу ком. Все же сложно избежать банальностей, когда требуется выразить сочувствие.

– Мне очень, очень жаль. Я могу чем-то помочь?

Элла покачала головой и тут же кивнула. Снова придвинула к себе телефонную книгу, однако на этот раз принялась писать над номером, принадлежащим некоему абоненту по имени Бьярги:

– Торжественное прощание во второй половине дня. Ты будешь?

Элла вопросительно посмотрела на Ханну, как будто ее присутствие было для пожилой дамы пусть слабым, но утешением. Ханна утвердительно кивнула.

– Конечно. А ты не считаешь, что приход постороннего человека на такое действо могут посчитать слишком бесцеремонным?

Взглянув на нее, Элла быстро написала:

– Ты живешь в моем доме, ты не посторонний.

В глубине души у Ханны что-то шевельнулось. Она сама не знала что.

– Может, мне сварить нам по чашке кофе?

Не дожидаясь ответа, Ханна направилась к кофеварке. В коридоре на глаза ей попался собранный чемодан. Отъезд откладывался на неопределенное время.

10

В доме стоял запах смерти. По собственному опыту Ханна знала, что, когда жизнь покидает человека, вокруг его личности внезапно возникает ореол таинственности; как близкие, так и те, кто никогда не встречался с покойным при жизни, стремятся узнать о нем как можно больше. И стремление это лишь усиливается, если кончина безвременная или же произошло преступление. Мы всегда желаем знать все обстоятельства смерти и предшествующих ей часов: о чем усопший думал напоследок, что ел, принимал ли ванну? Строил ли какие-нибудь планы на завтрашний день? Наконец, главный вопрос: сознавал ли он в решающий момент, что впереди его ждет смерть? И отнюдь не только праздное любопытство является причиной желания узнать больше о покойном, прояснить фактические обстоятельства превращения жизни в ее противоположность, Ханна всегда считала это особым способом оказать усопшему уважение через понимание последних минут его существования. В своих фантазиях она нередко задавала себе вопрос: если бы можно было оживить мертвеца, какие мудрые мысли он смог бы поведать? Ведь он знает о жизни то, чего не знаем мы. Знает, каково это – быть мертвым. Как это происходит? Испытываешь ли ты боль? Что ждет нас там, по другую сторону? Какой бывает последняя предсмертная мысль? Успеваешь ли ты оглянуться назад, подумать о том, чего достиг в жизни, получить ответы на все тревожившие тебя вопросы, почувствовать, что ты действительно жил? Тем не менее, подумала Ханна, в конечном итоге нас интересуют при этом вовсе не покойные, а мы сами. Смерть других заставляет нас, оставшихся, задуматься о своем существовании, сквозь призму смерти мы видим в перспективе мелкие и крупные детали жизни. И как смерть может завладеть нами.

Держась чуть позади Эллы, как знающий свое место телохранитель, Ханна вошла во впечатляющий своими размерами дом, похожий на те, что фигурируют в новейших скандинавских жилищных архитектурных проектах. Просторные комнаты с огромными окнами, из которых открывался настолько органичный вид на окружающие пейзажи, что горы казались частью помещения. Детали интерьера свидетельствовали о безукоризненном вкусе, чему в немалой мере способствовала дорогая дизайнерская мебель. Дом был каким-то уж слишком современным и красивым для такой крохотной захолустной деревушки. Интересно, кстати, сколько он мог стоить? Однако вид со вкусом подобранной роскоши был омрачен заполнявшей все помещение атмосферой глубочайшей скорби. Осматриваясь по сторонам и видя вокруг себя сплошь заплаканные и убитые горем лица, Ханна ощутила, как постепенно проникается общим горем. Еще до того, как поздороваться, она увидела, что центр комнаты занят кроватью, к которой были прикованы взгляды всех собравшихся. На ней при полном параде лежал Тор. Мертвый. Ханна с трудом сглотнула. Зачем он здесь лежит? Разве это нормально, присутствовать на собственной торжественной церемонии прощания? Ханна не привыкла к виду мертвых тел. Однажды ей довелось видеть мертвеца. Он лежал на рельсах близ станции Дюбёльсбро¹⁶, а двое полицейских пытались, довольно безуспешно, прикрыть труп, однако она была слишком любопытна. Она увидела его, проезжая мимо на велосипеде. Труп полностью окоченел и лежал на рельсах завернутый в пластик, наружу выглядывала только голова. Не стоило ей на это смотреть. Жизнь вокруг нее продолжалась как ни в чем не бывало, да иначе и быть не могло. Спускаясь по лестнице и неся свой велосипед, она увидела идущего навстречу паренька с бумбоксом на плече. Громкая музыка, шорты, бейсболка, серая майка, он прыгал и приплясывал и вообще был полон жизни. У нее возникло желание вцепиться в него и закричать: «Стой! Там на рельсах лежит покойник!» Однако делать она этого так и не стала. Ведь это она, Ханна, столкнулась со смертью человека, погибшего во время неистовой летней грозы, а вовсе не этот мальчуган с бумбоксом. Для него жизнь светила всеми своими красками, так зачем же было лишать его этого чувства? Напоследок она оглянулась и посмотрела на автомобильный мост: там стояла зеленая машина, на которой приехал, прежде чем прыгнуть вниз, тот самый человек, который лежал здесь сейчас холодный и окоченелый. А в голову ей упорно лезла навязчивая мысль: в момент его гибели я была в магазине и стояла перед трудным выбором между красным и белым вином.

– Элла!

Какая-то женщина кинулась к Элле и с таким отчаянием обняла ее, как будто пыталась переложить на ее хрупкие плечи собственное горе. Элла в ответ также заключила ее в объятия. Ханне показалось, что всеобщему молчанию, сопутствующему этой тягостной сцене, не будет конца. В душе у нее возникла целая гамма чувств: сначала сострадание, затем ощущение какого-то дискомфорта и, наконец, легкое раздражение. В самом деле, сколько можно тянуть с тем, чтобы представить присутствующим пришедшего проститься с покойным незнакомого человека, ставя его тем самым в неловкое положение? Ханна переступила с ноги на ногу и покашляла. Элла услышала, выскользнула из объятий женщины и представила ее Ханне: Вигдис. Ханна поняла, что это сестра Эллы и мать Тора. Она решила, что будет говорить по-датски, надеясь, что никого этим не оскорбит. Кроме того, в данной ситуации ей показалось это более естественным, чем воспользоваться английским:

– Мои глубочайшие соболезнования. Я безумно скорблю о вашей потере.

Ханна рассматривала Вигдис, та казалась на пару лет младше Эллы, хотя, разумеется, могла значительно состариться в течение этой ночи. Вигдис ограничилась кивком – вполне понятно, не имея сил на дальнейшее общение с незнакомкой. С ее кривящихся от плача губ слетело несколько быстрых исландских фраз. Элла в ответ сказала что-то ободряющее, утешительное, стремясь, насколько это было возможно, разделить с сестрой ее тяжкую ношу. Ханна исподволь окинула взглядом собравшихся: горестные лица, краткое перешептывание, в непонятных ей исландских словах сквозили скорбь, недоумение, отчаяние. Глаза ее скользили по углам комнаты, старательно избегая ее середины, где было установлено погребальное ложе Тора, ибо, хотя ее так и подмывало увидеть мертвого юношу, она находила, что разглядывать его было бы неподобающим. Наверное, осматривая комнату, Ханна подсознательно пыталась отыскать некий уголок, куда можно было бы заползти, спрятаться, она весьма остро ощущала себя здесь чужаком, коим на самом деле и являлась. В углу комнаты сидел похожий на каменное изваяние пожилой человек. С безучастным выражением на лице он, тем не менее, не отрывал глаз от мертвого мальчика. Что это было такое – некая редкая форма стоического самобичевания? Ханна обратила внимание на то, что, хотя многие подходили к нему выразить свои соболезнования, человек-статуя на это никак не реагировал. Вероятно, это был отец Тора, Эгир. У Ханны возникло некое неприятное ощущение. Лучше бы она сюда не приходила. Она уже горько сожалела, что сомневалась в словах Эллы относительно смерти Тора. И даже чувствовала своего рода вину: она так стремилась отыскать какую-нибудь смерть для своего детектива – и вот вам она, пожалуйста. Она постаралась поскорее прогнать эту мысль – вовсе не обязательно, что это было убийство, и даже вероятнее всего нет. Ханна попробовала взять себя в руки, она должна стиснуть зубы и ради Эллы побыть здесь, решительно отбросив в сторону свое отвращение к возможности оказаться втянутой в личные дела других. Черт подери, вот бы сейчас напиться! Или хотя бы пропустить чашечку кофе. Бессонная ночь настигла ее, как удар тяжелого мяча по затылку. Она сделала глубокий вдох и, внезапно увидев дверь, ведущую в помещение, похожее на кухню, двинулась к ней.

Едва переступив порог кухни, Ханна ощутила, как екнуло сердце. Виктор! Он стоял спиной к ней и наливал себе кофе. Интересно, он пришел сюда как член семьи или как человек, ведущий расследование? Откровенно говоря, последнее устраивало ее больше.

– Так значит, в Хусафьордуре все же случаются преступления?

Виктор неторопливо обернулся, как будто заранее чувствовал, что именно Ханна стоит у него за спиной. Он протянул ей чашку, которую только что наполнил.

– Я так и знал, что ты сюда придешь.

Ханна удивилась:

– Почему?

– Потому что Элла не из тех, кто может оставить своего гостя дома в подобной ситуации.

Снова недоумение:

– А откуда ты знаешь, что я живу у Эллы?

– Здесь в деревне я являюсь представителем власти. Я знаю все.

Виктор наполнил еще одну чашку и облокотился о кухонный стол. Держа кофе в руке, он внимательно посмотрел на Ханну. Та сделала первый глоток. На вкус кофе был горьковатый.

– Ты знаешь, что случилось с Тором?

Виктор наконец опустил взгляд, покачал головой и прихлебнул из кружки, все это слилось у него как бы в одно движение.

– Это преступление?

Теперь уже настал черед Ханны испытующе посмотреть на собеседника.

– Прости, но я не могу давать никакие комментарии по делу.

– А-а, так значит, все-таки есть дело?

Виктор вздохнул.

– Я этого не говорил.

– Но сам-то ты здесь как полицейский или как член семьи?

– Извини, но я действительно не могу сказать больше.

– Ты ничего и не говоришь.

Виктор обезоруживающе улыбнулся и сделал движение, намереваясь, по-видимому, вернуться в комнату. Ханна решилась на последнюю попытку – среди скорбящих она уже не сможет задавать вопросы.

– Почему он здесь? Я имею в виду тело?

Виктор помедлил, как будто хотел поделиться с ней чем-то и в то же время понимал, что делать этого не вправе. Желание одержало верх над долгом.

– Это была идея Эгира, его отца, он настоял. Я был решительно против. Необходимо произвести вскрытие.

Ханна удивленно подняла бровь.

– Вскрытие?

Сделать какие-то выводы по тону Виктора было невозможно.

– Чистая рутина, когда кто-то утонул. Через час из Рейкьявика прибудет судмедэксперт, тогда я и заберу тело.

– Значит, Тор утонул?

Виктор кивнул.

– Сегодня утром отец нашел его и вытащил из воды.

– А как он туда попал?

Виктор вздохнул и одним глотком осушил свою кружку.

– Вот это-то как раз и загадка.

Виктор отставил пустую чашку. У Ханны к нему оставалось еще множество вопросов, однако он уже скрылся в комнате. Она покосилась на свою чашку: кофе был слабый, коричневый, как навоз. Ханна выплеснула его в мойку.

Ханна вернулась в комнату и осмотрелась в поисках Виктора. Его здесь не было. Вот дерьмо! Ханна попыталась заставить себя подойти к покойному. На расстоянии юноша был похож на спящего, которого зачем-то выставили на обозрение для членов семьи и друзей. Вблизи же сразу становилось понятно, что молодой человек умер. Он выглядел слегка опухшим, вероятно от пребывания в воде. Ханна удивлялась самой себе: откуда мог взяться этот приступ брезгливости? Она должна перебороть себя и взглянуть на тело. Прядь волос, странно прилипшая ко лбу, за правым ухом на манер заколки виднелся застрявший кусочек водорослей, словно подсказывающий, отчего он умер. А это, что? Ханна склонилась над покойным и протянула руку к кусочку водорослей; оказывается, он что-то скрывал. Кровь. За ухом у юноши она разглядела небольшую шишку.

– Hvernig dirfistu að snerta son minn?¹⁷

Ханна молниеносно отдернула руку, обернулась и посмотрела Эгиру прямо в лицо. Человек-статуя поднялся, покинув свой постамент. Ханна внезапно осознала, насколько неподобающим со стороны может выглядеть ее поведение. Подумать только, стоять тут и ощупывать усопшего!

– Прости.

Человек-статуя взглянул на нее, в глазах его читалась какая-то странная пустота. Ханне показалось, что он собирается ее ударить, она инстинктивно съежилась. Однако человек-статуя застыл в своем новом положении, подобно зомби, позабывшему о своей миссии. Ханна попятилась, стараясь как можно скорее оказаться подальше от мертвого тела, скорби и пустоты.