Поднимающийся Волк, белый черноногий

ВВЕДЕНИЕ

Одним из самых приятных обстоятельств моей длинной жизни на равнинах была близкая дружба с Хью Монро, или Поднимающимся Волком, чей рассказ о его первых приключениях на равнинах у реки Миссури и в Саскачеване описан в «Поднимающемся Волке» так, как я давным-давно услышал его, сидя у очага в его домике.

Сначала он служил в компании Гудзонова Залива, затем в Американской Меховой компании, и, став наконец свободным траппером, Хью Монро увидел больше новых стран и пережил больше приключений, чем большинство людей в начальной истории Запада. Последние годы своей долгой жизни он жил со своим внуком, Уильямом Джексоном, бывшим разведчиком Кастера¹, который был моим партнером, и мы оба любили общаться с ним. Он был стройным, невысокого роста, голубоглазым человеком, с каштановыми в прошлом волосами, и должно быть, в молодости он был очень привлекательным. Он всегда был правдив и честен, имел храброе и открытое сердце. Хотя он и был добрым христианином, но все же верил и в богов черноногих – его народа. Он всегда отличался отменным здоровьем и до последнего своего дня ходил на охоту со своим любимым кремневым ружьем, ставя капканы на бобров или стреляя случайных оленей.

Он умер на девяносто восьмом году жизни, и мы похоронили его в долине Двух Талисманов, под тенью утесов, на которые он много раз загонял стада бизонов, помогая индейцам пикуни во время охоты, в виду большой, пронзающей небо высокой красной скалы на северной стороне озера Двух Талисманов , которую мы назвали Горой Поднимающегося Волка. Это – прекрасный памятник человеку, который был первым из людей своей расы, увидевшим  ее и окружающие ее пространства.

Д.В.Ш.

ГЛАВА I

КОМПАНИЯ ГУДЗОНОВА ЗАЛИВА

      Вы просите, чтобы я рассказал вам историю моей жизни. Мой друг, это заняло бы много томов, поскольку я прожил длинную жизнь, богатую приключениями. Но я рад! Вы должны знать мою историю. Так что садимся, и я начинаю:

Я родился в поселке Труа-Ривьер (Три Реки), рядом с Квебеком, 9 июля 1798 года. Мой отец был капитаном английской армии Хью Монро. Моей матерью была Амели де ля Рош, из знатной семьи французских эмигрантов. Ее отец имел прекрасный особняк в Монреале и большую усадьбу в Труа-Ривьер, где жил с нею мой отец, когда не находился в очередном походе со своим полком. Мое детство было спокойным. Я играл с крестьянскими детьми, живший рядом с нами священник-иезуит обучил меня основам грамоты – научил читать и писать на английском и французском языках, потом я получил свое первое оружие – красивое и легкое ружье калибра тридцать пуль на фунт. С того дня с ним я не расставался.   Я прекратил играть с крестьянскими детьми и проводил большую часть своего времени, охотясь в окружавшем поселок большом лесу. Тем летом, когда мне было двенадцать лет, я убил своего первого оленя. Когда мне исполнилось тринадцать, я подстрелил двух черных медведей, и как же был я этим горд!  Старый слуга моей матери, метис монтанье, который был слишком стар и слаб, чтобы самому что-то делать, учил меня ставить капканы на бобра и выдру, и тех, кто ходит по земле – лису, пекана, куницу, норку, и я поймал многих из них. Каждую весну мой дед де ля Рош продавал добытые мной шкуры  в Монреале за хорошую цену, однажды за одну зиму моя добыча принесла мне тридцать фунтов – для того времени это была очень большая сумма, не каждый мальчик за несколько месяцев смог столько заработать.

      С начала 1812 года я редко видел своего отца, потому что тогда, как вы знаете, началась война между англичанами и американцами, и он со своим полком был то здесь то там, и принял участие в нескольких сражениях. Именно осенью того года мой дедушка послал за нами, чтобы мы переехали в Монреаль и смогли жить с ним.

     Я не любил город. Я не мог там охотиться или ставить капканы. У меня было мало общего с городскими мальчиками; я не понимал их образа жизни, столь отличного от привычного мне. Утром я ходил в окружную школу; днем плавал по реке на лодке или ходил на склады компании Гудзонова Залива, с которой мой дедушка вел много дел. Там я встречал путешественников и трапперов, прибывших издалека – мужчин, одежда которых была сшита из оленьей кожи, на их головах были странной формы меховые шапки, а на ногах – украшенные бисером мокасины. Некоторые из них были французами, другие – англичанами, и между собой они почти не общались, но мне до этого дела не было – я дружил и с теми и с другими, и много приятных часов, слушая их рассказы о приключениях в диких местах, поединках с индейцами, схватках с ужасными медведями дикого Запада и рискованных сплавах на каноэ по безумно быстрым рекам.

– Это – та жизнь, которой я которой я хотел бы жить, –  сказал я сам себе, и, поскольку был еще слишком молод, начал докучать моей матери, чтобы она позволила мне наняться в компанию. Сначала она лишь смеялась надо мной. Но прошла зима, лето и снова зима, а я так и не прекращал просить ее об этом, и не только ее, но и деда, и отца, когда он посещал нас, и это стало вопросом, от которого уже нельзя было отделаться шутками. И вот, наконец, я выбрал свой путь.

– Он родился для приключений, и не для чего-то иного, – сказал мой отец, – так что пусть начинает и делает карьеру в компании. Кто знает, может быть однажды он станет управляющим!

Моей матери это мое намерение очень не нравилось. Много слез она пролила над каждым предметом, который собирала мне в поездку, заставляя снова и снова обещать мне, что я обязательно вернусь, чтобы продолжить учебу. Подготовила она меня прекрасно – несколько смен нижнего белья, много пар чулок, несколько пар ботинок, шило, иглы, нитки, гребешки и щетки, бритвы, оселок, щетки и мыло.

– Тебе скоро понадобится бритва. Подумать только! Когда мой мальчик вернется, он будет бородатым мужчиной!

– Нет! Я буду бриться! Терпеть не могу усы и бороды! Это грязь! Мое лицо всегда будет гладким! – ответил я и до сих пор этого придерживаюсь.

 Когда мне пришло время отправляться, отец дал мне пару пистолетов в серебряной оправе, вместе с поясом и кобурами, а к ним большой запас пуль и запасных кремней. Дед дал мне двадцать фунтов и увеличительное стекло.

– Может случиться, что кремень и сталь тебе не помогут, но, когда светит солнце, с его помощью ты сможешь разжечь костер, – сказал он. Тогда мы не думали о том, какую важную роль этот предмет сыграет в моем первом путешествии по равнинам.

 Наконец наступил день моего отъезда. Мы позавтракали при свечах, и затем мой дедушка отвез нас и все мои вещи к причалу в своем фургоне. Я зашел в контору и подписал договор между служащим и хозяином компании Гудзонова Залива на срок пять лет за ежегодную плату в двадцать фунтов, который в качестве свидетелей подписали мои отец и мать.  После этого главный клерк дал мне письмо фактору, к которому я должен был немедленно отправиться. Его звали Джеймс Хардести из форта Маунтин, построенного на реке Саскачеван у подножия Скалистых гор. Это был новый форт компании, построенный специально для торговли с малоизвестными индейскими племенами черноногих. Мне сказали, что это племя очень многочисленно и владеет обширными землями, изобилующими бобрами и другим пушным зверем.

Моя мать едва не упала в обморок, когда узнала, как далеко предназначено было мне отправиться.  Она плакала, все время меня целовала и снова и снова заставила меня обещать, что по истечении этих пяти лет я к ней вернусь.

 Наконец мы вышли из конторы и отправились к концу причала, где уже стояли пять баркасов компании, уже полностью загруженных и заполненных пассажирами, крепкими мужчинами – французами и англичанами. В одном из них разместился и я со всем своим хозяйством – вещами, ружьем и пистолетами на поясе. Мужчины сели на весла. Пока я мог их видеть, мои родители и дед махали мне платками, а я махал им. Больше я никогда их не видел! Было 3-е мая 1814 года, примерно за два месяца до моего шестнадцатилетия.

Как я уже сказал, в нашей флотилии было пять судов, и каждое было загружено четырьмя или пятью тоннами товаров для торговли с индейцами; все было упаковано в водонепроницаемые тюки весом примерно в сто фунтов каждый. Тяжелые товары в основном состояли из ружей, пороха, пуль, кремней, табака, бус, капканов для бобров, медной проволокой, из которой делали украшения для ушей и браслеты, топоров, медных чайников разного размера, топоров и маленьких зеркалец. Легкие товары – это были одеяла, красная, синяя и желтая шерстяная ткань, нитки, иголки, шила и прочие мелочи, которые должны были поразить воображение краснокожих. В Монреале этот груз особой ценности не представлял. Но в форте Маунтин, у подножия Скалистых гор, все это имело огромную ценность. Там ружье стоило шестьдесят бобровых шкур – шестьдесят фунтов в переводе на деньги, и все остальное возрастало в цене в той же пропорции. Даже ярд табака – он продавался длинными скрутками, как веревка – там уходил за две бобровых шкуры!

Следует рассказать о нашем путешествии по реке. Оно было интересным, хотя и не шло в никакое сравнение с тем, что я увидел и испытал, прибыв к месту назначения. Из реки Святого Лаврентия мы свернули в реку Оттава. Как интересно было мне, мальчику, сидеть на носу лодки, которую ударами весел сильные мужчины гнали к неизвестной земле!

Мы поднялись по Оттаве, насколько это было возможно, а затем тащили наши суда и грузы волоком от озера до озера и наконец, в начале сентября, достигли Йоркской фактории, на реке Саскачеван, недалеко от впадения ее в Гудзонов залив. Там мы перезимовали, и отправились дальше, как только весной сошел лед. В пути я впервые увидел бизонов, лосей, и одного или двух медведей гризли, чудовищно больших медведей, что было заметно даже на расстоянии. Видел я также лагеря индейцев племени кри, которые были врагами черноногих, но к белым относились хорошо. Говорили, что они не приходили в форт торговать, когда там были черноногие.

Наконец, после долгих дней утомительной гребли и волоков по быстрому Саскачевану мы достигли форта Маунтин. Было 10-е июля 1815 года. Мой путь из Монреаля продолжался год и несколько месяцев!

Форт был построен из бревен, дома были покрыты уложенным по жердям дерном, и стоял он выше уровня, до которого в половодье поднималась вода в реке. Постройки были окружены деревянным частоколом, в одном их его углов была сделана небольшая башенка, на которой стояли две пушечки. Позднее этот форт получил название Форт Лука, поскольку река, на которой он стоял, была главным притоком Саскачевана и индейцы черноногие называли ее Рекой Лука.

Форт мы увидели внезапно, когда наши лодки вышли из-за поворота реки, и я от удивления широко открыл глаза, когда увидел, что весь берег был заполнен индейцами – без преувеличения, их там были тысячи. Они редко видели белых и почти не видели крупных судов, кроме лодок из бизоньих шкур, которые они делали для переправы через реки, и наше прибытие представляло для них большой интерес.

Я сразу заметил, что они сильно отличались от всех других индейцев, которых я видел во время путешествия. Они были выше ростом, кожа у них была светлее, телосложение более стройное. Длина волос некоторых мужчин меня поразила – концы кос некоторых из них касались земли, волосы были длиной больше пяти футов! Очень немногие из них носили одеяла; остальные были одеты в наряды из отлично выделанной кожи (вы называете ее замшей), сшитой с помощью ниток из жил. Сшита одежда была очень аккуратно и украшена яркими вышивками из игл дикобраза, окрашенными во все цвета радуги. Все они – мужчины, женщины и дети – носили плащи или накидки из кожи бизона некоторые из них были украшены рисунками, рассказывающими об их приключениях или изображавших странных мифических животных. Я заметил, что ружья были у очень немногих: большинство носили луки и стрелы в кожаных колчанах, висевших за спиной.

Пока перед высадкой мы проплыли мимо множества людей, мое сердце начинало биться чаще при виде каждого из них. Я хотел узнать их, эти людей равнин, пока еще незатронутых цивилизацией и неиспорченных общением с белыми. Тогда я еще не думал, что скоро узнаю их и как глубоко узнаю!

При высадке фактор Хардести и некоторые его служащие, выстроившись полукругом, ожидали нас. На меня внимания почти не обращали, принимая меня за мальчика.  Фактор приветствовал главу нашей флотилии, потом остальных мужчин, и затем казалось, неожиданно заметил меня.

– А ты, – замолк он и посмотрел на человека, который, как позже я узнал, был его служащим, – Я просил мужчину, а мне посылают мальчишку!

Потом он снова повернулся ко мне и спросил:

– Ну, молодой человек, что привело Вас в эту дикую землю?

– Я приехал, чтобы работать, сэр! – ответил я и вручил ему письмо, которое дали мне в Монреале. Он прочитал это и его отношение ко мне сразу изменилось.

– Ах, вот как! Оказывается, вы – Хью Монро, юноша! – воскликнул он. – И вы прибыли, чтобы расти вместе с компанией! Я хорошо знаю вашего отца, юный сэр. И деда вашего, де ля Роша, тоже. Это прекрасные люди. Прекрасно! Прекрасно! Мы найдем вам занятие, непременно. И он пожал мне руку, а затем, некоторое время спустя, велел мне сопровождать его к форту.

Мы поднялись по широкой утоптанной дороге, проходящей через лес, к форту, и перед нами распахнулись широкие массивные деревянные ворота, а привратник поклонился нам.

– Мы держим охрану постоянно, и два человека постоянно дежурят около пушек. Вокруг много индейцев, и не во всех мы можем быть уверены, – сказал мне фактор.

Мы вошли в его дом. Внутри была большая комната с огромным камином в одном конце. Окна были затянуты тонкой промасленной кожей, пропускавшей желтоватый свет. Мебель была самодельной и состояла из стола, нескольких стульев, койки, на которой была навалена куча одежды из бизоньей кожи и одеяла, и стойки из лосиных рогов, поддерживавшей несколько ружей. Мне сказали, чтобы я поставил свое ружье в стойку и повесил туда же пистолеты. Сюда принесут еще одну кровать и жить я пока буду здесь.

Скоро мы вышли, потому что служащие, выстроившись в длинную цепочку, начали переносить товары из судов на склад, и фактор должен был за этим следить. Я поднялся на верхний этаж башни и стал беседовать с мужчинами, дежурившими у пушек, посматривая на толпу индейцев, стоявших перед частоколом. У многих из них были большие связки бобровых шкур и других мехов, которые они готовились обменять на привезенные товары. Часовой сказал мне, что они находятся здесь уже около двух месяцев, ожидая прибытия наших судов, и что мехов у них столько, что наших товаров не хватит, чтобы все их купить, если только фактор не удвоит цену наших товаров. Мне это показалось невозможным.

– Сколько, по-твоему, здесь индейцев? – спросил меня один из часовых.

– Три или четыре тысячи – предположил я.

Он засмеялся.

– Скажи тридцать тысяч, и будешь ближе к истине, – сказал он, и я потерял дар речи.

– Их намного больше, – сказал его товарищ.

– Так и есть, -продолжал первый. – Видите ли, юный друг, сейчас перед вами собрались три племени – черноногих и их союзников, гро-вантров и саксис. Их должно быть тысяч тридцать-сорок.

Я опять не знал, что сказать.

– Да ведь если бы они захотели, то могли бы захватить этот форт без особого труда! – воскликнул я.

– Захватить? Ха! С нами было бы покончено через две минуты, если бы они решили это начать. Да только вот они – двое парней, которые их от этого удерживают, -сказал он и погладил пушку.

– Вы видите там хлопковое дерево, расколотое и мертвое? – спросил другой часовой. – Мы выпустили в него четырехфунтовое ядро, просто чтобы показать ее действие. Перед воротами была большая толпа, такая же как сейчас. Когда мы выстрелили, женщины и дети завопили и бросились во все стороны в поисках убежища. Мужчины подскочили, когда старое орудие выстрелило, но остались стоять на месте, глядя на ливень опадающих листьев и веток. Тогда мы выпустили второе ядро, и оставшаяся часть кроны упала. Держу пари – они сказали себе, что форт брать бесполезно, потому что эти пушки сделают с нами то же, что и с деревом!

– Но мы всегда настороже, – сказал другой. – Вы видите калитку в больших воротах? Когда индейцы приезжают торговать, мы впускаем их через эту калитку, по несколько человек зараз, заставляя их оставить оружие снаружи, и, пока идет торговля, мы держим, одно из орудий направленным на вход в факторию.

– И вы никогда не покидаете форт и всегда находитесь под защитой орудий? – спросил я, думая, как трудно мне будет оставаться запертым в форте, не иметь возможности посетить индейцев в их лагерях и не охотиться на дичь, которой изобиловала страна.

–О, мы выходим всегда, когда захотим, – сказал тот. – Видите ли, нас они не трогают, потому что боятся, что иначе не смогут с нами торговать, а на наших товарах они малость сдвинулись. Нет, хотя они и могут захватить форт и все разграбить, мы этого не боимся, вреда нам они не причинят. К тому же склад только в такие моменты, как сейчас, бывает полон товаров, и это представляет некоторую опасность. Вот так я это вижу.

– И то верно, – согласился второй часовой.

Тут меня вызвал фактор, потому что наступило время обеда, и я оставил башню и последовал за ним в комнату, где повариха, франко-гуронская метиска, жена одного из служащих, подала нам простой обед. Он состоял исключительно из бизоньего мяса и крепкого черного чая, и фактор объяснил, что он, так же как остальные служащие, питается только мясом и плодами, которые дает окружающая земля, свежими или сушеными, круглый год.   Рождество было единственным исключением; в этот день каждый получал большую порцию сливового пудинга вдобавок к мясу! Вы сами видите, как все обстояло: доставка груза занимала год пути и каждый фунт груза предназначался для торговли с индейцами.  По грубой оценке, я должен сказать, что каждый фунт груза, доставленный в форт, стоил от трех до двадцати фунтов, когда менялся на мех. Например, медная проволока, предназначенная для изготовления браслетов и других украшений, стоила сто фунтов, или сто бобровых шкур, за фунт веса. Естественно, распоряжения из Лондона требовали ограничиться одним сливовым пудингом на рождественский обед. Ладно, не об этом речь. Мы настолько привыкли к мясной диете, что ни о чем другом уже не думали. Летом, когда созревали ягоды, мы ели их, сколько могли, а женщины сушили их на зиму, но их было мало, и женщины лишь изредка тушили с ними мясо, но без сахара большого аромата они не давали.

Мы закончили трапезу, и, когда мы вышли из комнаты, место за столом заняли другие служащие.  Факторы компании не обедали за одним столом со служащими и вообще почти не общались с ними. Они держались особняком и все распоряжения отдавали через клерков.

После того, как тоже закончили обедать, по случаю начала торговли был устроен банкет с участием вождей племен. Они вошли в форт в сопровождении женщин, сгибавшихся под грузом мехов. и фактор сидел вместе с ними, пока они ели, а потом вместе с ними курил. Когда трубка прошла по кругу, вожди один за другим произнесли речи, которые очень плохо переводил человек по имени Антуан Биссет, франко-ирокезский метис, женатый на женщине племени кри, которая немного говорила на языке черноногих, от которой и он узнал несколько слов этого языка. Каждый вождь произносил длинную речь, а потом переводчик говорил:

– Он говорит, что он – друг белых. Он говорит, что вы – его братья. он говорит, что дарит вам меха, которые принесли женщины.

– А что еще он говорит?

– Все.

– Все! Ничего себе! – воскликнул фактор. Они произносили такие длинные речи, возможно говорили о чем-то важном, и ты не можешь перевести?! Я еще год назад велел тебе учить язык, а ты в этом совсем не продвинулся! Твой перевод хуже, чем прошлой весной!

– А что я могу сделать? Моя женщина малость не в себе, она говорит, что язык черноногих плохой и говорить на нем она не будет. Как мне учиться?

– Хм, – фактор пожал плечами и махнул рукой, приглашая всех в торговый зал. Там он дал вождям хорошую цену за их меха, а потом они вышли вполне довольные, чтобы освободить место для остальных.

Я провел всю вторую половину дня в торговом зале, наблюдая за индейцами, и увидел много интересного. Почти все мужчины покупали ружья, боеприпасы, капканы и табак, а женщины – украшения. Я видел, как одна молодая женщина за двадцать бобровых шкур купила белое одеяло, а потом с гордостью обернула им могучую фигуру ее мужчины. Он несколько минут поносил его, а потом накинул на ее плечи. Когда же пришла его очередь, он за несколько шкур купил медных украшений. Таких случаев я видел много, пока шла торговля, и сделал такой вывод – у индейцев мужчины владеют всем, а женщины находятся у них на положении рабов, не имеющих ничего.

Следующим утром фактор сказал, что даст мне свободный день, и посоветовал провести его, посещая лагеря разных племен, располагавшихся по берегам реки выше форта. Он уверил меня, что это совершенно безопасно, и сказал, чтобы я оставил оружие дома, чтобы показать индейцам, что мы относимся к ним, как к друзьям, как сами они нас убеждали. Я, однако, все же сунул под рубашку один из пистолетов, и, по совету Антуана, на индейский манер накинул сверху одеяло, чтобы собаки в лагере приняли меня за своего.

 Экипированный таким образом, я отправился в путь. Я провел замечательный день, день тысячи неожиданностей и множества интересных вещей. Путь к следующей долине выше форта шел через равнину, упиравшуюся в берег реки, и, глядя на нее, я видел, что она на несколько миль заполнена лошадьми разных племен, собранных в табуны от шести-семи десятков до двух-трех сотен голов. Позднее я узнал, что каждый владелец так пас своих лошадей, что они привыкали друг к другу и не смешивались с другими.

Оттуда я увидел следующий берег реки, где был лагерь пикуни. или пиеганов,  самого крупного племени народа черноногих, и попробовал сосчитать их вигвамы. Я насчитал их тысячу четыреста тридцать, а потом заметил, что в лесу по берегу реки было еще четыре сотни. Итак, сказал я себе, если всего там тысяча восемьсот вигвамов, по пять человек в каждом, то получается, что племя насчитывает девять тысяч человек!

Я спустился в лагерь, не спуская глаз с больших, похожих на волков, собак, лежащих вокруг каждого вигвама. Повсюду играли дети, множество их плавало в реке. Женщины были заняты своими обычными делами – готовили мясо, дубили кожу, или удаляли с кож ворс с помощью специальных приспособлений из лосиного рога с вставленным в него стальным или кремневым лезвием; некоторые сидели в тени вигвамов, сплетничали или шили одежду с помощью шила и ниток из жил, или расшивали ее окрашенными в разные цвета иглами дикобраза. Мужчины собирались небольшими группами, беседуя и передавая друг другу трубки с каменными чашечками и длинными чубуками. Это была мирная и интересная картина.

Я не прошел весь лагерь; я немного оробел перед таким количеством людей. Но, пока я двигался, все приветливо мне улыбались и говорили со мной дружелюбным тоном. Как мне было жаль, что я не понимал их! Как я хотел знать значение странных символов, которыми были разрисованы некоторые вигвамы! На некоторых были нарисованы животные; бизоны, выдры, бобры, олени, и у всех животных была красная линия, проведенная от рта к красному треугольнику в центре тела. Двух вигвамов, разрисованных одинаково, не было, за единственным исключением. На многих из них, скорее даже на большинстве, рядом с дымовым отверстием и входом был нарисован символ, напоминающий мальтийский крест. Я решил спросить Антуана, в чем смысл всех этих рисунков.

От этого лагеря я продолжил путь вверх по реке к другим племенам, таким как сиксики, или настоящие черноногие, и кайна, или Кровь: эти два племени вместе с пикуни были тремя племенами народа черноногих. Дальше, на краю равнины, я видел большой лагерь Ут-се-на, или гро-вантров, и, наконец, лагерь саксис, или Тяжело Говорящих, небольшого племени атабасков, которое уже давно было под покровительством черноногих, как я позднее узнал.

Тем вечером я задал Антуану много вопросов о том, что я видел, только затем, чтобы обнаружить, что ни на один из них он не смог ответить. не мог и никто из служащих. Через открытую дверь между комнатой повара и его комнатой фактор услышал мои бесполезные вопросы и позвал меня. Я вошел. Он велел мне закрыть дверь, а затем задал мне  вопрос, от которого я потерял дар речи.

ГЛАВА II

СОЛНЕЧНОЕ СТЕКЛО

– Не хотел бы ты некоторое время покочевать с пикуни и изучить их язык?

Я мог только уставиться на него, не веря своим ушам, и он добавил:

– Я уверен, что ты был бы в не большей опасности, чем находясь здесь в форте, иначе я тебе бы этого не предложил.

– Хочу больше всего! Очень хочу! – воскликнул я.

–Позволь мне объяснять тебе ситуацию, – продолжал он. – Но, во-первых, ты когда-либо слышал о Льюисе и Кларке? Нет? Ладно. Это два американских офицера, которые несколько лет назад провели экспедицию от Миссисипи вверх по Миссури к ее истокам в Скалистых горах, а оттуда – вниз по течению Орегона до его впадения в Тихий океан. Они стали первыми белыми, которые увидели страну в районе верховьев Миссури, а также между ней и океаном. Далее – в послании, которое я вчера получил вместе с партией товаров, я прочел тревожные новости. По следам Льюиса и Кларка решила пройти Американская Меховая компания, наш конкурент, они хотят поставить фактории на западе, на Миссури, верхнее течение которой всегда было нашей территорией. Ты должен узнать, так ли это, и, если так, принять меры, чтобы пресечь их торговлю с племенами черноногих. Пикуни пойдут на юг на все лето, как только закончат торговать с нами, и я хочу, чтобы ты отправился с ними и, изучая их язык, не спускал глаз с наших соперников. Антуану я не доверяю, и в любом случае хороший переводчик из него не получится. Полагаю, ты скорее овладеешь языком.

Разумеется, фактор ошибался. Бассейн реки Миссури не был нашей территорией. Это могло произойти позже. Но у нас были свои планы относительно обширных охотничьих угодий черноногих. Мне предстояло обнаружить, что они простираются от Саскачевана, даже от Невольничьего озера, на юг до южной части Лосиной реки, которую белые называют Йеллоустоун, и от Скалистых гор на восток на триста миль. Часть этой земли, на юге Миссури, раньше была территорией племени Ворон, но черноногие вытеснили их оттуда. Пикуни со своими союзниками Ут-се-на, или гро-вантрами, большую часть времени проводили на юге, по Миссури и ее южным и северным притокам, а другие два племени вместе с атабасками-саксис, больше любили Саскачеван и его притоки.

До того, как у них появились лошади, племена черноногих обитали в районе Невольничьего озера. Это название водное пространство получило от кри, потому что в те далекие времена индейцы племени черноногих делали рабами захваченных в плен. Как я понял, лошадей черноногие получили между 1680 и 1700 годами., добывая их в набегах далеко на юге, доходя даже до мексиканской в то время территории. В 1741 или 1742 году они получили первые ружья в фактории на реке Ассинибойн, основанной мсье де ла Верендри, неудачливым путешественником, который стал первым белым, увидевшим Скалистые, или, как он их назвал, Сияющие горы. Имея ружья и лошадей, черноногие не замедлили овладеть богатой дичью страной к югу от Невольничьего озера, вытеснив оттуда не только Ворон, но и другие племена.

На следующий день после моего разговора с фактором, он побеседовал с Одиноким Ходоком, главным вождем пикуни; при этом разговоре я присутствовал. Договорились они о том, как мне объяснил Антуан, что я должен был отправиться на юг под его попечением, жить в его вигваме, ездить на его лошади, а потом он должен был доставить меня назад в форт, когда его племя вернется для торговли. За это он получал ружье, два одеяла и две связки табака. Хорошие подарки, нечего сказать! Более чем достаточно, даже учитывая то, что фактор просил обеспечить максимальную заботу обо мне. Вождь сразу мне понравился. Он был высокого роста, держался с достоинством, глаза на его красивом лице выдавали в нем человека доброго и честного, я сразу понял, что будет мне хорошим другом, и не ошибся. Тогда я еще не знал, насколько он действительно достойный представитель своего народа.

Поскольку пикуни хотели быстрее направиться на юг, они были первыми, кто обменял свои меха. Это было делом десяти-двенадцати дней, и все это время я провел торговом зале, слушая как Антуан переводит их просьбы и запоминая слова. Таким образом я узнал их названия для разных товаров, и нескольких полезных предложений, например, как будет на их языке «Что это?», «Где это?», «Как это называется?» и так далее. А еще однажды, я увидел, что жена Антуана сидела с женщиной саксис, и видно было, что они беседовали с помощью знаков. Я спросил об этом Антуана и он сказал мне, что это язык знаков, единый для всех племен прерий; на нем можно было рассказать почти все, даже целые истории, и его жена очень хорошо им владела.

– Тогда почему же Вы не изучаете его? Разве это не помогло бы вам переводить? – спросил его фактор.

–Я пробовал! Я делал все возможное! Слово чести, поверьте, овладеть им невозможно! – ответил тот.

–Ха! Антуан, вы просто дурак! Да, и я тоже, я должен был знать об этом языке знаков и давно его выучить! – воскликнул фактор.

– Моя жена вас научит; я помогу, – сказал Антуан.

Мы начали уроки с ней тем же вечером, и еще до отъезда я вполне прилично овладел им. Знаки настолько ясно выражают мысли, что однажды их изучив, не скоро их забудешь. Я не знаю, как произошел этот язык, но думаю, что к обитателям прерий он пришел из Мексики, распространяясь от племени к племени, пока не достиг черноногих. Племенам лесов, двух побережий и Великих озер он неизвестен.

Наконец настало утро, когда пикуни должны были сворачивать лагерь. Накануне вечером Одинокий Ходок отвез мои вещи к своему вигваму, чтобы они были готовы для вьючной лошади, а теперь, ведя лошадь для меня, он с младшими вождями приехал в форт, чтобы на прощание позавтракать с фактором и выкурить с ним трубку.

Я торопливо съел свою порцию мяса и, пока все курили, я седлал и взнуздывал лошадь. Фактор дал мне свое собственное, английской работы, легкое охотничье седло, и я решил, что оно очень удобное для долгой езды.  Позже, когда я получил от одного из воинов испанское седло, которое он захватил во время набега далеко на юг, я узнал, что такое настоящее удобство!