Kitabı oku: «Когда не горят костры», sayfa 4

Yazı tipi:

От собственных догадок было тошно, но слишком уж гладко и ровно всё складывалось, словно бусины низались одна за другой, тугой ниткой впивались в горло.

Агрессивный, явно не любящий падчерицу отчим, не чурающийся поколачивать жену и – похоже – приёмную дочь. А ещё – не чурающийся выпивки. Стоит ли удивляться, что девочка до слёз, до слепой паники боится пьяных, особенно – громких, грубых, злых? Стоит ли удивляться, что до белой дрожи ненавидит тех, кто осмеливается поднимать руку на слабых?

Стоит ли удивляться, что Ася так рано научилась настолько рьяно и истово желать смерти людям, что смерть приходила – с клыками и когтями, чтобы мучить и истязать, вымещая на хрупких человеческих телах ненависть маленькой девочки?

Пистолет жёг ладонь, словно намертво вплавляясь в кожу и кости. Мост за спиной давно рухнул, и теперь мелкие камешки катились из-под пяток, подгоняя вперёд.

Ты и так уже опоздала, ведьма.

Но мальчика, мальчика-то за что? Друга по летним играм? Его-то за что она ненавидела? За то, что забыл, предпочёл играть с мамой, а не с соседкой по даче?

Ведьма нахмурилась. Бусины зазвенели, словно собираясь шустрыми шариками раскатиться из ладоней. За что может маленькая измученная девочка ненавидеть ровесника?

За то, чего лишена сама.

Она смотрела на чужое счастье, на беззастенчивую радость, на тепло между матерью и ребёнком и всё яснее понимала, чего у неё нет и никогда не будет.

И она ненавидела.

Ведьма порывисто вышла из кабинета, только дверь за спиной хлопнула. Её не видели, не слышали, не ощущали, словно сам мир укутал её вуалью, выстелил ей тропу, чтоб добралась она до девочки, пока не стало слишком поздно, и чтоб никто ей не помешал.

Что случится, если настанет «поздно», ведьма думать не хотела.

Перед чёрной стеной деревьев она замерла в нерешительности. Ночью лес казался не просто дремучим – непроходимым. Ни тропы, ни стежки-дорожки, только колючие кусты топорщатся во все стороны, да ветви скрипят – «не пройдёшь!». Только и осталось, что глаза закрыть, слепо идти, доверившись силе, что горным беснующимся потоком несла щепку-человека, куда ей одной ведомо.

* * *

Младший заметил её первым. Худая, нескладная, несуразная, она сжалась у самого комля, закрывала голову руками и кричала, не переставая. Волк, если он и был здесь, давно исчез – то ли охотники вспугнули, то ли уже наигрался.

Старший присел с ней рядом, осторожно отвёл ладони девочки от лица. Младший прикрывал спину. Старший был готов ко всему – и что девочка окажется такой же безглазой тварью, как и волк, приманкой для отзывчивых охотников, или мертвячкой, бродячей душой, чем угодно. Он уже ничему не удивился бы.

Но у неё были заплаканные покрасневшие глаза, огромные на худом и остром лице, неровные верхние зубы, едва заметные в приоткрытом рту.

Почему-то именно это убедило Старшего, что девчонка – живая, настоящая, та самая, которую они так отчаянно ищут.

Она взглянула ему в лицо и тут же зажмурилась, отвернулась, ослеплённая светом фонаря.

– Ты не ранена, малышка? – как можно доброжелательнее спросил Старший, едва касаясь подушечками пальцев её плеча. – Тише, всё будет хорошо. Как тебя зовут?

– Ася.

Девочка, ещё прикрывая ладошкой глаза от яркого света, доверчиво потянулась к егерю, встала, опираясь на его ладонь. К разбитым коленкам прилипли травинки и листики, юбка сбилась набок, а футболка оказалась порвана в нескольких местах.

– Он ушёл? – прошептала девочка. – Зверь ушёл?

– Конечно ушёл! – Младший присел напротив неё на корточки и улыбнулся своей фирменной улыбкой во все зубы. – Рядом с нами можешь его не бояться! Мы великие и славные охотники, нам ни один зверь не страшен!

Главное, не вспоминать, как у великих и славных охотников совсем недавно тряслись поджилки, когда тварь им только показалась во всей красе. Но девочке говорить об этом точно не стоило.

Ася робко улыбнулась, не выпуская руки Старшего.

– Он хуже, – доверительно шепнула она. – Лучше его бояться.

– Как скажешь, – не стал спорить Младший, легко качнулся на пятках, вставая. – Но навредить тебе он не успеет.

Старший ободряюще сжал крошечную ладошку.

– Мы отведём тебя домой.

В тот же миг девочка изменилась в лице, с воплем вырвала у Старшего ладонь из рук и отскочила к дереву, прижалась к нему спиной.

– Нет! Не надо! Нет!

Егеря обескураженно переглянулись.

– Мы не причиним тебе зла, – медленно и чётко, как с душевнобольной или диким животным, заговорил Старший. Он даже осторожно опустил своё ружьё на землю, чтоб продемонстрировать пустые ладони. Но Ася только сильнее вжалась в дерево, а стоило ему потянуться к ней, как с отчаянным воплем бросилась прочь, не разбирая дороги.

– За ней! – скомандовал Старший, и когда напарник бросился в темноту, он задержался, чтоб поднять ружьё с земли.

А когда выпрямился, перед ним уже стояла безглазая тварь.

* * *

Дикая, неестественная тишина давила на уши, и ведьма не слышала даже своих шагов. «А есть ли я ещё?» – спрашивала она у себя и не находила ответа.

– У кого-то предназначение соль в поезде передать, – невесело пробормотала ведьма, чтобы хоть своим голосом развеять густую тишину, – а у меня – убиться, спасая озлобленного ребёнка. Эй, всевышний, а не поздно ли ещё поменяться?

К ней тянулись кривые сухие ветви, хотели вцепиться, удержать, не пустить, но и коснуться её не могли. Ведьма шла легко, как наяву видела тропинку, усеянную ледяными алыми бусинами, и не сбивалась с пути.

Близко. Уже совсем близко.

Кажется, где-то кричали, но значения это уже не имело. Да и не была она уверена, что ей не чудится, что это не магия поторапливает, щелчками кнута гонит вперёд.

Это как горячо-холодно – с пути не сбиться, иначе грудь обжигает льдом, но и идти вперёд – нестерпимо, ведь магия разгорается всё жарче и жарче, грозя сжечь не только глупую ведьму, но и лес, и деревню, и весь мир в придачу.

– Горячее, горячее, – шептала ведьма на каждый шаг, и тропа тянула и тянула её за собой, не давая остановиться и пожалеть.

Они увидели друг друга одновременно.

Ведьма беззвучно выдохнула:

– Горячо.

* * *

Когда позади раздался выстрел, Младший тут же бросился к напарнику, забыв о девчонке. В конце концов, её он только сегодня увидел, а Старшего много лет знал. И ни минуты не сомневался, кого спасать важнее.

«Главное не споткнуться», – мелькнула неуместная и паническая мысль, и Младший тут же отогнал её, прибавил скорости, и дыхание тут же сбилось. Ветки мелькали под ногами, белое пятно света скорее раздражало, чем помогало, в его мелькании ничего нельзя было разобрать.

Он едва успел затормозить.

Комья земли были выворочены мощными когтями, словно медведь прошёл, не меньше. Старший лежал навзничь и едва слышно постанывал сквозь зубы. Ружьё его, измочаленное, словно в жернова адского механизма попало, валялось в стороне.

Забыв об осторожности, Младший рухнул рядом с напарником на колени, тревожно заглянул в лицо.

– Жив?

Старший криво усмехнулся, сдерживая гримасу боли. Только сейчас Младший заметил, что рукав напарника почернел от крови, а локоть вывернулся под неестественным углом.

– Как видишь. Но без руки почти остался.

– Надо возвращаться! Я позову помощь!

Младший сорвал с пояса рацию, сухо застучали костяные ведьмины амулеты, и так же сухо трещала рация, не находя канал.

– Брось, – поморщился Старший. – Лучше найди девочку. Надо хоть её спасти.

– А ты? Как же ты? Я не могу оставить тебя!

Старший с трудом приподнялся на локте, прижимая раненую руку к животу.

– Выберусь как-нибудь.

– Нет уж. – Младший решительно сжал губы, как-то сразу повзрослев. – Я тебя вытащу.

– Но девочка…

– Девочка от нас сбежала. И возвращаться, кажется, совсем не хочет.

Ведьма могла бы рассмеяться, мол, всё так и есть, и лучше лес и волк, чем плачущая мать да распускающий кулаки отчим. Но ведьмы рядом не было, а Младший закинул руку Старшего на плечо и медленно повёл его в сторону деревни, даже не замечая, как из теней за ними наблюдал огромный безглазый волк.

* * *

– Ты тоже хочешь отвести меня домой?

Голос её срывался и дрожал, и дрожала она сама, остывая от долгого отчаянного бега. Она была ровно такой, как ведьма и представляла – вернее, как подсказала ей магия. Русая, лохматая, заплаканная и запуганная.

– Нет, – кажется, даже говорила не она, а магия её голосом. – У меня есть предложение получше. Закрытая школа при спецотделе.

– Это тюрьма, да? За то… за то, что я хотела им смерти, и они умерли? Значит, точно-точно я виновата?

Ведьма хотела бы не отвечать, но не могла. Слишком уж жгло в груди, словно её нечаянно начатый поиск, жуткий ритуал, детское «горячо-холодно», еще не закончился.

– Ты виновата, да. Но наказывать тебя не будут, ведь ты не управляла своими силами, не управляла и тварью. Тебя просто обучат ремеслу. Научат не бояться и знать, что и зачем ты делаешь.

И когда магия на момент отпустила её, ведьма добавила, совсем слабо шевельнув губами:

– Тебя не будут бить, обещаю.

Ася тут же сжалась, обхватила себя руками за плечи, опустила глаза.

– Вы… вы уже знаете, да? Что я плохая и гадкая.

Ведьма вздохнула и опустилась на землю, так, чтобы их лица оказались на одном уровне.

– Ты – не плохая, – медленно и чётко проговорила она, желая, чтобы каждое её слово впечаталось в разум девочки, переламывая неверную и калечную картину её мира. – Плохие – те, кто поднял на тебя руку. Отчим, потому что бил. Мать, потому что не защитила.

Девочка сжала губы, резко мотнула головой, словно от докучливой мухи отмахивалась.

– Мама не может быть плохой! Она меня любит!

Ох, маленькая, мало ты ещё знаешь. Иногда материнской любовью только убивать и годится.

А девочка продолжила, уже тише, почти плача:

– И оте… отчим тоже не может быть плохим, он взрослый, он лучше! Только я плохая!

Горячее и солёное потекло по губам ведьмы, она слизнула пару капель, не ощутив вкуса. Она уже видела это, знала, чем всё закончится. Только раньше это она была девочкой, искалеченной токсичной любовью, изуродованной болезненной заботой. Раньше она сжималась в комок в самом тёмном углу, закрывала голову руками, а напротив стояла ведьма – другая, старая, чудовищно большая – если смотреть с высоты семилетнего ребёнка. Только сейчас она позволила себе вспомнить, что так напугало её в глазах старой ведьмы – безысходность и обречённость.

Она не помнила, когда старуха исчезла. Наверное, никто не помнил. Как не будет помнить, как и когда исчезнет она сама.

«Мы вдвоём пойдём по тропе, – грустно подумала ведьма, – но Ася выйдет одна».

– Идём со мной, – повторила ведьма и протянула руку. – И я расскажу тебе, что и взрослые могут быть плохими.

Но Ася только покачала головой. Она снова начала шмыгать носом.

– Я плохая, – тихо повторила она, опускаясь на землю. – Я хотела им смерти, я так хотела им смерти, но я не знала, не знала, что они умрут! Я не знала, что они умирают из-за меня!

Магия, что жглась и бушевала в груди, что шумела и гудела в ушах, отступила, схлынула, унося за собой уверенность и силы. В оставшейся тишине ведьма снова ощутила себя материальной, плотной, живой, словно мир, попробовав её на зуб, выплюнул обратно, сочтя, что срок её не наступил. Душный воздух летней ночи касался липкой от пота кожи, сквозь тонкую подошву кроссовок кололись шишки и камушки, под лопаткой чесалось от свалившейся за шиворот веточки.

И медленными тяжёлыми шагами к ним приближался безглазый зверь. В густой темноте влажно блестели клыки в распахнутой пасти, с треском ломались ветки под когтистыми лапами. Воплощённая ненависть никуда не спешила. Её жертва и не собиралась от неё убегать.

С трудом сглотнув, ведьма подняла пистолет. Непривычная рука дрожала, прицелиться не получалось. В голове стучалась только одна мысль: что я не так сказала, не так сделала?

Ася затихла, во все глаза глядя на свою ненависть. Она побелела, пальцы вцепились в истерзанную футболку.

– Это я… – всхлипнула девочка, – это потому что я плохая.

Зверь шёл к ней, и от его пасти всё сильнее и сильнее пахло кровью и требухой, как от растерзанного мальчишки. Ведьму снова замутило.

– Смирись с ним, – прошептала она, не сводя с лобастой башки прицела, – смирись с ним, это твоя ненависть, твои чувства. Просто прими их. Тверди, сколько угодно, что ты плохая, но поверь, что быть хорошей – ты не обязана.

Волк прыгнул.

Выстрел, второй, от отдачи болят пальцы, а пули только выбили фонтанчики земли, раскидали листья.

Ведьма успела увидеть, что промазала, что пули даже не коснулись зверя, всего на секунду не успев за ним.

Пронзительный детский визг хлестнул по ушам, и, даже не успев обернуться, она поняла – вот, теперь точно опоздала.

Ненависть разрывала девочку, драла её на лоскуты, трепала, как куклу. Всю силу, всю боль, которой Ася питала её, вскармливала день за днём, ненависть обращала против своей хозяйки, возвращала сторицей, не жалея.

Ведь каждый час, каждый миг, когда девочка ненавидела других – она ненавидела себя.

Ненавидела отчима – и ненавидела себя за страх и слабость перед ним.

Ненавидела Андрюшу – и ненавидела себя за зависть.

И теперь вкусила своей же ненависти сполна.

Какая разница, какого волка ты кормишь, если ты кормишь его собой.

Ведьма зажмурилась. Не осталось магии, чтоб направить и подсказать. Не осталось никого, на кого можно было бы переложить страшное решение. Тяжело обрести волю после того, как смирился с ролью щепки в горном потоке.

Хотелось заткнуть уши и уйти.

Девочка кричала, как она кричала, но даже сквозь её вопли ведьма различала хриплое дыхание зверя и влажный звук разрываемой плоти.

Ведьма выдохнула, обернулась, заставив себя взглянуть на Асю. Сжала зубы, прицелилась. На сомнения времени больше не оставалось.

Зверь почуял что-то, оторвался от развороченного нутра Аси, оскалился.

Прыгнул.

Она не промазала. В этот раз она не промазала.

Зверь обрушился на неё – тьмой, смрадом, жаром. От эха чужих чувств пережало горло, а в глаза словно раскалённого песка бросили. Ведьма стояла, пошатываясь, рука с пистолетом безвольной плетью повисла вдоль тела, словно оружие гирей тянуло её вниз. Она хотела отвернуться и уйти, но не могла перестать смотреть на Асю.

На то, что всего несколько минут назад было Асей, живой измученной девочкой Асей.

Всё ещё было – до выстрела.

* * *

К утру Старший впал в забытьё, и тащить его стало совершенно невозможно. Младший остановился, сел на землю, переводя дыхание. Рация на поясе трещала, не переставая, теперь остальные егеря искали ещё и ведьму, не иначе как сдуру сунувшуюся в лес и сгинувшую без следа. Он, конечно, и на этот приказ плюнул – всё, наохотились, теперь бы напарника вытащить.

Старший дышал ровно. Повязка, хоть и кривая, остановила кровотечение, можно было не спешить.

Младший привалился спиной к сосне, прищурившись, следил, как медленно светлеет небо, как тени и кошмары уползают и прячутся до следующей ночи.

Он видел ведьму – час или два назад, когда вместо голосов рация выплёвывала только сухой треск. Видел, как она шла сквозь лес, словно сквозь марево, и глаза у неё выцвели до такой степени, что сначала ему показалось – их и вовсе нет. Она тоже их заметила. Кивнула, как старым друзьям.

– Охота закончилась, – не то она прошептала, не то Младшему почудилось, и затем она растворилась среди деревьев, а метров через сто он наткнулся на задранную волком Асю.

Вот только погибла она от выстрела в голову.

Ведьма нашла её первой.

Передачи по рации стали совсем уж непрерывными. Похоже, тело девочки наконец обнаружили. Много же времени им на это понадобилось! А вот чтоб разобраться, кто на самом деле девчонку убил, потребуется гораздо меньше.

Когда деловитые разговоры сменились руганью, Младший выключил рацию и снова начал насвистывать под нос глупую детскую песенку.

Соседи

За завтраком я обронила как бы невзначай:

– У нас снова сменился сосед, вы заметили?

Матушка невозмутимо поднесла ко рту крошечную кофейную чашечку из тончайшего фарфора.

– Надеюсь, этот будет воспитан лучше предшественников.

Я пожала плечами, нарезая тост на крошечные кусочки. До черноты сгоревший хлеб противно скрипел под ножом.

– Сомневаюсь. Когда я вышла полюбоваться утренним туманом, он прошёл мимо нашего дома, не поздоровавшись. Даже не обернулся, когда я сама поприветствовала его!

Отец отложил газету и внимательно посмотрел на меня. Но прежде чем он успел высказаться о моём воспитании, его отвлекли близнецы.

– А мы пригласим его? Пригласим же? Новый сосед – это так мило!

Братец и сестрица, не утратившие ещё своего детского очарования, мигом растопили недовольство отца. Под их требовательными взглядами он тут же смягчился и улыбнулся почти по-человечески.

– Конечно, пригласим.

– Но вряд ли он придёт, – поджала губы матушка.

Я с трудом проглотила кусок тоста, во рту горчило от горелого хлеба, и я поспешила этой горечью поделиться:

– Я видела и семью соседа. Должна признать, у него очаровательная молодая жена и кроха-сын, сущий ангел. Почти ваш ровесник.

В глазах близнецов зажглись болотные огоньки.

– Мы хотим играть с ним! Мы хотим дружить с ним! Пусть он придёт к нам!

Мать устало закатила глаза, тихонько звякнула кофейная чашечка о блюдце. Отец поспешил отгородиться от малышей газетой. Я же довольно улыбнулась. Теперь детки не успокоятся, пока не заманят соседского ребёнка в гости.

Несколько дней дома было тихо, даже завтраки выходили безупречны: на идеально поджаренном тосте таял кусочек золотистого масла, а в хрустальной розетнице блестел янтарный абрикосовый джем. Близнецы вели себя безукоризненно, даже непослушные пепельные локоны не выбивались из гладких аккуратных причёсок. Если б случайный гость смог нас увидеть, он бы только умилился образцовому семейному счастью.

Тёплый свет заливал комнаты, и доски не скрипели под ногами, словно дом вернулся к годам своей молодости. Уверена, снаружи особняк увивают сочные зелёные лозы винограда, а перед верандой цветут розы. Интересно, если я когда-нибудь расскажу близнецам об огромных хищных цветах, распустятся ли они у подъездной дорожки?

Своего детки добились на удивление быстро. Я даже пожалела, что не с кем было поспорить, сколько дней у них уйдёт на то, чтоб заманить соседского ребёнка в наш двор. Впрочем, я всё равно бы проиграла – уже на третий вечер малыш ковылял на своих толстеньких ножках среди наших роз.

Я думала, брат и сестра провозятся не меньше недели. Похоже, близнецы становятся гораздо, гораздо сильнее. Оставалось только ждать да приглядываться к соседям, когда они спохватятся, что их ненаглядное дитятко где-то бродит в одиночестве.

Но дитятко оказалось не настолько ненаглядным, как я надеялась. Малыш приходил каждое утро, и близнецы с радостным визгом бегали за ним среди кустов роз, играя то ли в прятки, то ли в салки. По вечерам ребёнок бежал домой ещё до того, как солнце касалось горизонта. Никогда он не пропускал времени, никогда его не искали. Я даже начала подозревать, что мы не одни здесь не то, чем кажемся.

Под конец эта идиллия мне надоела. Шанс, который я увидела, едва в соседний дом заехали соседи, стремительно ускользал из рук, как хвост верёвочного змея. Пришлось ловить в пыльных коридорах дома братца за шиворот, так, чтоб матушка не увидела и не помешала.

– Почему бы вам не пригласить вашего нового друга в дом? Например, на обед? – ласково проворковала я.

Братец, успевший недовольно оскалиться, тут же надул губки, пряча рыбьи зубы за очаровательной личиной обиженного ангела.

– Он не хо-о-очет!

А близнецы, пока держат личину, не заставляют, ясно. Придется брать дело в свои руки.

Я нежно погладила братца по сереньким гладко зачёсанным волосам и пообещала:

– Если захочешь, душа моя, ваш новый друг будет играть с вами в доме столько, сколько пожелаете!

Если б брат меня поблагодарил, я знала б, что просить в плату за помощь. Но он только улыбнулся ровненькими детскими зубками и убежал. Что ж, осталось только как-то отвлечь родителей, чтоб не помешали.

Любовь отца к ужасным близнецам была настолько сильна и слепа, что я ничему не удивлялась. Но матушка, женщина умная, своенравная и желчная, она-то почему во всём потакала кошмарным детям? Неужели её устраивала наша жизнь в четырёх стенах, на обочине бытия? Не живые, не мёртвые, мы застыли в услужении у близнецов, не могли ни уйти, ни упокоиться.

Может, родителей всё и устраивало, но я уже готова была и дьяволу душу продать, лишь бы всё это закончилось, лишь бы вырваться из-под власти маленьких чудовищ, которым я улыбаюсь, которых зову братом и сестрой.

Заманить малыша в дом не составило труда – я просто поманила его яркими леденцами. Не знаю, почему близнецы до того не додумались. Может, потому что и не были настоящими детьми и потому не понимали их, а только изображали неумело, как на маскараде. Гораздо сложнее оказалось весь день отвлекать родителей, чтоб они не вмешались раньше времени.

Когда солнечные лучи порыжели, а часы с переведёнными стрелками так и показывали три пополудни, я торжествовала. Скоро солнце сядет, и малыша хватятся. Скоро солнце сядет, и близнецы скинут личину. Скоро солнце сядет, и соседи уже никогда не увидят своего ребёнка.

Но мой план оказался несовершенен – хотя бы потому, что я была одна – а родителей двое. Пока я заговаривала зубы отцу, ходя по самой границе допустимых приличий, матушка закончила перебирать книги и выглянула в окно.

– Час заката, – торжественно объявила она, поднимаясь. – Пора накрывать на стол. Милая, помоги мне.

– Однако ж я не слышал, чтоб часы били хотя бы пять раз, – возразил ей отец, с радостью обрывая разговор со мной.

Тут-то и вскрылся мой обман с часами. Матушка сразу сообразила, в чём дело, она-то давно ждала от меня подвоха. Быстрее ветра пронеслась она по комнатам, но заигравшихся близнецов отыскать не просто. Особенно если они заиграли свою жертву в прятки и не хотят её отдавать.

За окном быстро темнело, с улицы я слышала неразборчивый шум. Вышла на крыльцо, ожидая, что вот-вот у наших ворот появится толпа с факелами, топорами и вилами. Но в руках у людей были только странные трубки с яркими, невыносимо белыми шарами, и они обшаривали лучами света туманную улицу, разрезая темноту на жалкие ошметки.

На наш дом никто и не смотрел. Не удивительно. Интересно, как особняк выглядит со стороны, для тех, кому здесь не рады? Сгнившие развалины? Старый покосившийся дом с заколоченными окнами и дверями? Заросший пустырь? Я не знала. Я даже не могла спуститься с крыльца. Покричать – это уже другое дело, да что толку, там, за воротами, нас не слышали. Не было нас для них.

Что ж никто не спешит искать пропавшего ребёнка в гиблом месте? Неужели запамятовали, что и раньше здесь исчезали дети, десять, двадцать, сто лет назад? Почему не пытаются сжечь к дьяволу дом или то, что от него осталось, а вместе с ним и маленьких чудовищ? О, как желала я этого, как жаждала, когда в огне истончится и лопнет ниточка злой воли, что привязала мою семью к жутким близнецам и остову дома!

Но все они бегали мимо, суетились, кричали и не смотрели, не смотрели в нашу сторону!

Дверь за спиной хлопнула, на крыльце появилась матушка с ребёнком на руках, а за ее спиной в глубине дома ревели брат и сестра, лишённые новой сладенькой игрушки. Глаза матушки пылали и, поставив недоумевающего малыша на землю и подтолкнув его к воротам, она повернулась ко мне и плотно сжала губы.

– С тобой, юная леди, я поговорю позже, – наконец обронила она с видом вдовствующей королевы. – А пока развлеки брата и сестру, раз по твоей милости они остались без игрушки!

– По моей милости они могли бы остаться без всего, – буркнула я ей вслед и осталась следить, как малыш медленно и неуверенно идёт к вратам, иногда оглядывается, недоумевая, словно пробудился от тяжёлой дрёмы и ещё не различает, где сон, а где явь.

Едва он шагнул за незримую линию у ворот, как его тут же увидели, подхватили, прижали к себе и унесли прочь. Я с тоской проводила его семью взглядом – скучающие без развлечений близнецы делались отвратительны и невыносимы. И кто знает, насколько теперь они остались без развлечений.

Уже утром соседский дом стоял пустой, соседа с женой и ребёнком и след простыл.

Наш особняк скрипел на все лады, пыль застыла в неподвижном воздухе, а близнецы улыбались во все свои рыбьи зубы, не скрывая болотных огней за нежной личиной.

Но хуже всего – тосты опять подгорели.


₺112,48
Yaş sınırı:
16+
Litres'teki yayın tarihi:
31 ekim 2024
Yazıldığı tarih:
2024
Hacim:
402 s. 5 illüstrasyon
ISBN:
978-5-04-212927-8
İllüstratör:
Percival Liebe
Kapak tasarımcısı:
Telif hakkı:
Эксмо
İndirme biçimi: