«В ожидании варваров» kitabından alıntılar, sayfa 15

Я гляжу на него и гадаю, что он почувствовал в первый раз, в тот, самый первый раз, когда его, еще не мастера, а ученика, попросили рвануть клещи или закрутить тиски, или, не знаю, что там у них еще принято; дрогнуло ли хоть что-то в его душе, когда он понял, что в этот миг переступает запретную черту?

Он не отвечает. Трясу его за плечо, бью по щеке. Он даже не вздрагивает; у меня ощущение, что я дал пощечину мертвецу.

Когда человек говорит правду, голос у него звучит в некой особой тональности. Распознавать ее нам помогают специальная подготовка и практический опыт.

Появлюсь ли я перед ней облаченный в судейскую мантию, или встану рядом голый, или вырву ради нее сердце из груди - все равно я останусь таким же, как сейчас.

Вероятно, за годы работы разъездным палачом он привык, что его чураются. (Но может быть, в наши дни палачей и экзекуторов продолжают считать нечистью только в провинции?)

Небо есть небо, жизнь есть жизнь - все всюду одинаково.

А еще думаю: «Но едва варвары познают вкус хле­ба, едва они съедят кусок свежего хлеба, кусок хлеба с вареньем из шелковицы или крыжовника, наш образ жизни покорит их сердца. Они поймут, что больше не могут жить, как прежде, когда их мужчинам было не­ведомо искусство выращивать нежные злаки, а их жен­щины не умели творить чудеса с благодатными дара­ми земли».

Ибо, хотя мне нравилось думать иначе, я вовсе не был этаким добродушным любителем удовольствий, прямой противоположностью холодному и жестокому полковнику Джоллу. я был олицетворением лжи, ко­торой Империя тешит себя, когда в небе ни тучки, а он - та правда, которую заявляет Империя, едва подуют грозные ветра. Я и он - две ипостаси имперского правления, не более того. Но в отличие от Джолла я бездействовал: затерянная в глуши граница, тихий городок, пыльная жара лета, тележки с абрикосами, долгие сиесты, обленившийся гарнизон, гуси и утки, что из года в год то прилетают, то улетают, то взмывают ввысь, то опускаются на ослепительную неподвижную гладь озера - вот и все, что представа­ло моему взору, и я говорил себе: «Потерпи, скоро он уедет, скоро вернется покой: наши сиесты станут еще длиннее, сабли еще больше пожелтеют от ржавчины, дозорный начнет тайком убегать с башни, чтобы ноче­вать с женой; кирпичный постамент под нашей морти­рой обветшает и развалится, среди его обломков бу­дут сновать ящерицы, а из жерла пушек будут вылетать совы; линия, обозначающая на имперских картах нашу границу, выцветет, потеряет четкость - ив конце концов нас благополучно забудут». Оболь­щаясь этими надеждами, я в очередной раз свернул не туда и выбрал дорогу, которая казалась верной, а на деле завела меня в самое сердце лабиринта

Притаившегося в нас зверя мы должны натравливать только на самих себя

Я нисколько не в претензии. После трехнедельного путешествия по пустыне совсем не трудно немного постоять на месте. Да и к тому же меня подбадривает восторженное предчувствие, что моей лицемерной дружбе с Третьим отделом, кажется, будет положен конец.