Kitabı oku: «Уханьский синдром», sayfa 2

Как выяснилось во время визита, этот статус оказался довольно туманным. Центр отслеживал последние тенденции в области эпидемиологии и проводил исследования с наиболее опасными биообразцами, а также геномное и ситуативное моделирование. Биоматериал приходил в основном от военных с уже отработанной раскладкой по потенциалу опасности и оценкой риска. Были у учёных и собственные модели развития биоугроз на территории США, но ни одна из них не предполагала лавинообразное распространение появившегося естественным путём супервируса. Все сценарии строились на противодействии очаговой биологической атаке террористов с применением уже известных агентов вроде сибирской язвы, чумы или ботулотоксина.

Озадачив аналитиков Центра созданием модели обвальной эпидемии на территории США, полковник связался со своим приятелем, майором Хендерсом, старшим военным вирусологом, руководителем одной из лабораторий комплекса LSTF¹¹, расположенного на особо секретном полигоне в штате Юта. По счастливой случайности тот оказался на пути домой из командировки в Грузию, где у Пентагона была исследовательская лаборатория в Лугаре по разработке нетипичных боевых биоагентов. Его рейс должен был завтра приземлиться в Нью-Йорке. Стыковка с самолётом на Юту была короткой, но полковник попросил перебронировать рейс, чтобы выкроить пару часов для обеда где-нибудь в тихом местечке.

Несмотря на долгий перелёт и разницу часовых поясов, Хендерс выглядел бодро и излучал сплошной позитив.

– Ты так светишься, будто Нобелевку получил, – Вернер чокнулся с приятелем пивом. Они сидели в небольшом, но вполне приличном ресторанчике в отеле недалеко от аэропорта.

– А чего мне грустить? – плеснув пеной на стол, поднял тот свой бокал. – Дела идут. Пенсия скоро. У меня ведь опасное производство. Год за три, как на войне. Если бы не эта долбаная пустыня в Юте и невыносимый режим безопасности, видит бог, я бы ещё поработал. Мы там такие вещи творим, не поверишь! Ещё пару лет назад об этом даже мечтать не могли.

– И что же вы там делаете такое особенное? – Вернер отхлебнул пива, бросил в рот горсть солёных орешков

– Секрет.

– У меня допуски.

– Да хрен с ними с допусками. Нашего уровня ты всё равно не получишь. Ты и сам должен быть в теме. У тебя ведь свой научный центр.

– Мой центр направлен на защиту, а вы работаете над боевыми агентами. У нас разные цели.

– Брось! Цели у всех одни. Сделать что-то, чтоб выкосило китайцев, русских и иранцев, а нас не тронуло.

– И как прогресс?

– Прогресс есть. Работаем над синтетикой¹². Рекомбинируем, тестим, но для прорыва не хватает отработанной технологии манипуляции активными белками. Мы вроде как уже нашли дверь, за которой огромный успех, даже заглянули в замочную скважину, чтобы его оценить, а вот открыть не можем. Ключа нет. Биохимики запаздывают. Думаю, через год-два будет прорыв.

– Заразите вы нахрен всех своей дрянью, – покачал головой полковник.

– Извини, старик. Такая работа. Мы с тобой всегда были по разные стороны баррикад. Я атакую, ты защищаешь, – развёл руками Хендерс и внимательно посмотрел на коллегу. – Ты просто поболтать приехал?

– Считай, что это было вступление, – улыбнулся Вернер. – Нам главный федеральный эпидемиолог модельку одну подкинул. Грустная такая моделька.

– Ротфилд что ли? Он нас уже достал проверками. Все боится, что какая-нибудь химера вырвется из лабораторий наружу.

– Думаю, его опасения вполне оправданы.

– Ты серьезно? Старик! У нас лаборатория 4-го максимального уровня биозащиты. Замкнутый цикл. Система шлюзового допуска к патогенам с десятком дезинфицирующих процедур. Персонал работает посменно. Две недели закрыты на объекте. Две недели отдых с семьёй. После каждой смены двухдневный карантин под строгим меднадзором. Я уже не говорю про изоляцию рабочих мест и средства личной защиты. Через такую систему не то что вирус, молекула кислорода не просочится. А твой эпидемиолог просто параноик. Что он удумал на этот раз?

– Говорит, что мы совершенно не подготовлены к серьёзной эпидемии.

– Правильно говорит, – приятель подождал, пока официант поставит перед ним огромную тарелку с пластом свиных рёбрышек барбекю и внушительной горкой жареного картофеля. – М-м-м… Родная еда. Там, на Кавказе, тоже всё вкусно, но не то. Как будто у арабов. А тут! – он отрезал ребро, взял его руками и, с восхищением вдохнув аромат, откусил. – Так вот. Ротфилд хоть и зануда, но абсолютно прав. Пентагон об этом ещё в 17-м году писал, и ЦРУ в каждом своём годовом докладе по угрозам отмечает эпидемию как опасность первого уровня. Тебе ли не знать, в каком виде у нас медицина. Ты прикинь в уме. На страну в 360 миллионов всего 750 тысяч больничных коек. Это чуть больше чем по две койки на тысячу. Кстати, полвека назад этот показатель был в 5 раз больше. А аппаратов искусственной вентиляции лёгких всего 65 тысяч. Ты помнишь процент летальности в 2002 во время атипичной пневмонии, вызванной SARS? Почти 10 процентов. Причём все пациенты прошли через искусственную вентиляцию лёгких и реанимацию. Так представь, что похожая по вирулентности хрень накрыла США сейчас, и посчитай, сколько мы сможем спасти, а сколько будем вынуждены оставить умирать по домам. И это в том случае, если будем оказывать помощь всем. Но у нас в основном страховая медицина. Бизнес, цель которого не лечение людей, во всяком случае не всех, а генерирование прибыли. Богатых-то мы вытянем. А вот 60 миллионов самых бедных американцев не имеют страхового покрытия, значит помощь им под вопросом. А теперь посчитай. Если эпидемия накроет десятую часть американцев, из них 10 процентам понадобится реанимация с ИВЛ, то нам нужно 3 миллиона 600 тысяч реанимационных коек. Даже если военные и МВБ развернут временные лагеря и вскроют резервы, вы сможете обслужить от силы 800 тысяч сложных пациентов при условии, что лёгкие будут болеть дома. Это только по койкам. Я не говорю про аппараты ИВЛ, которых, считай, вообще нет. 60–70 тысяч на 3,6 миллиона нуждающихся – это ничто. А лекарства? А средства индивидуальной защиты? Маски, костюмы, антисептики? Тут я не знаю цифр, но смею предположить, что с ними у нас так же, как и с остальным – полная задница. А ещё представь панику населения, когда выяснится, что помощи от государства ждать не приходится. Карантин, погромы, перекрёстное заражение, экономика стоит. Полиция, экстренные и медслужбы выкошены вирусом. Хаос! Так что Ротфилд прав. Мы не готовы к полномасштабной эпидемии.

– Ну это я и сам знал, – Вернер отрезал кусочек от своего стейка и отправил в рот. – К серьёзной эпидемии не готова ни одна страна в мире. Мой вопрос к тебе как к спецу по боевым биоагентам: какова вероятность, что супервирус появится в ближайшее время?

– Ты узко копаешь, приятель. Не только супервирус. Есть ещё резистентные к антибиотикам бактерии. И очень агрессивные грибки, лекарств для которых тоже не существует. Любой их этих агентов при благоприятном стечении обстоятельств может вызвать катастрофу. Климат сейчас теплеет. Природные зоны смещаются на север. К нам с юга лезет столько всякой хрени, ты даже представить себе не можешь. И каждый вид несёт свой набор микроорганизмов. Риск того, что какой-нибудь зооноз¹³ пробьётся в человеческую популяцию, не имеющую к нему иммунитета, очень велик. Особенно в странах с неразвитой медициной в Юго-Восточной Азии, Африке или Южной Америке. А оттуда один рейс в Штаты и всё – катастрофа.

– Как бы ты действовал?

– Не знаю, – Хендерс надолго приложился к пиву и, промокнув губы салфеткой, продолжил: – Самый простой вариант – молиться. Более сложный – мониторить вирусную ситуацию в мире в надежде на дальних подступах обнаружить патоген на ранней стадии входа в популяцию и сразу принять жёсткие превентивные меры. Диагностика, вакцины, препараты, социальные ограничения.

– Насколько плотно ты работаешь с вирусами? Из тех, что имеют наибольший эпидемиологический потенциал вроде гриппа и коронавирусов, – поинтересовался полковник.

– Совсем не работаю. Мы под временным мораторием Конгресса. Госструктурам нельзя модифицировать вирусы, уже гуляющие по нашей популяции. А изобретать компьютерные модельки и играться на экране с геномом без лабораторных работ – дело совершенно бесполезное. Мы не знаем, как и откуда придёт мутация, которая превратит зоонозный вирус в убийцу. Может, из джунглей, а может, из лаборатории. Прогнозы не наш профиль. Мы работаем с синтетикой, ну и с экзотикой вроде Эболы, Дэнге или Западного Нила. В последнее время занялись грибками. Тут вообще поле непаханое.

– Подожди с грибками, – остановил приятеля Вернер. – Вы госпрограмма. Вам нельзя трогать человеческие вирусы. Но частники у вас ведь есть.

– Вот ты въедливый стал. Ладно. Дам тебе наводку, – Хендерс с видом опытного шпиона оглянулся по сторонам. – Есть у нас одна конторка. Называется Ясон. Вроде герой такой греческий был. Руководит ей бывший босс научно-технического отдела ЦРУ. Вирусами занимаются именно они. Причём, если обычно на такие исследования выделяются гранты на уровне 10–20 миллионов, то у них бюджет аж под 800.

– Может, банальный распил? Генералов и цэрэушников откатами кормят.

– Может и распил. Но даже если предположить, что они воруют половину, то 400 миллионов у них остаётся. А это, старик, охрененные деньги для микробиологии. У нас бюджет в 5 раз меньше. А мы, между прочим, ведущий центр по биооружию в Министерстве обороны.

– Тут ты прав. Хотелось бы больше деталей.

– Нет у меня больше деталей. Ясон работает напрямую с Пентагоном. Все согласования там. На наш полигон приезжают только для испытаний. На это время все работы прекращаются и персонал отправляют в отпуск. Оплачиваемый, заметь. Прошлый раз были у нас в феврале. Испытания проводились в павильоне имитации городских условий на 80 добровольцах. Мужчины и женщины разного возраста и расовой принадлежности. Ну как добровольцах… Заключённых, которым пообещали скостить сроки. Результатов не знаю. Зато, что наш крематорий, где мы сжигаем заражённых подопытных животных, в конце их испытаний работал почти сутки. После приехала спецбригада и два дня всё дезинфицировала.

– Ничего себе. Видно, серьёзные ребята.

– Есть ещё одна инфа по Ясону, – Хендерс отодвинул тарелку и, навалившись локтями на стол, наклонился вперёд. – Помнишь, 4 года назад группа учёных выложила в открытый доступ, что им удалось скрестить вирус SARS-CoV, спровоцировавший атипичную пневмонию 2003-м, и вирус от китайской подковоносой летучей мыши. Сделали они это, внедрив поверхностный контактный белок SHC014 от мыши в уже гулявший по нашей популяции вирус, чтобы тот имел возможность прикрепляться к клетке человека. Тогда ещё все наехали на них, типа, создаёте опасную химеру, и ребята свернули исследования и пропали с радаров. Так вот, трое ключевых учёных из той команды сейчас работают на Ясон.

– Чёрт! – выругался полковник. – Это значит, исследования продолжаются. И, судя по испытаниям на вашем полигоне, они уже в финальной стадии.

– Что это значит решай сам. У нас они могли тестировать всё, что угодно.

– Спасибо за наводку, старина, – кивнул Вернер с благодарностью. – Я хоть знаю теперь, в каком направлении копать.

– Не лез бы ты в это дерьмо, – посоветовал Хендерс. – ЦРУ – контора мутная. Не вышло бы беды.

– Беда будет, если такие исследования будут вестись без контроля, – хмурясь пробурчал полковник. – Но не будем о грустном. Как тебе рёбра барбекю? Ещё по пиву? Я плачу.

Приятели посидели ещё полчаса, поболтали о пустяках. Потом вызвали такси до аэропорта и каждый из них отправился на свой рейс.

В самолёте по дороге в Вашингтон Вернер размышлял над тем, что услышал несколько часов назад. Привлечение частных подрядчиков для исследований было делом обычным и широко использовалось всеми госструктурами. Особенно часто прибегали к такой схеме военные и ЦРУ, когда надо было, не привлекая внимания, разработать какую-нибудь не совсем законную или не вполне отвечающую принятым этическим нормам тему вроде генетических модификаций, создания оружия нового поколения или как в случае с Ясоном, который как раз подходил под оба этих параметра. Очень настораживал бюджет. Даже если предположить коррупционную схему, то получались вполне солидные деньги, которым, как правильно сказал Хендерс, позавидовал бы любой научный центр. Значит, исследования того стоили.

Немного поразмышляв, полковник открыл свой ноут и вошёл в объединенную базу данных силовиков. В строчке Ясона красовалась вполне ожидаемая надпись: «Секретно. Информация закрыта в интересах национальной безопасности». Он ввёл код своего допуска и открыл файл. Контора оказалась довольно солидной. Только штатных сотрудников было почти полтысячи, причём, судя по штатному расписанию, две трети работали в службе безопасности, из-за чего Ясон напоминал, скорее, частную военную компанию, чем научно-исследовательскую организацию в области микробиологии. Наличие собственной секьюрити такого уровня не могло не настораживать. Впрочем, этому нашлось частичное объяснение на следующей странице электронного досье. Компания имела лаборатории в десятке стран на всех континентах. Это также могло объяснить и такой солидный бюджет. Вернер просмотрел список научных локаций: Украина, Молдова, Польша, Казахстан, Вьетнам, Бирма, Австралия, Судан, Конго, Гватемала, Бразилия. «Обширная география», – покачал головой полковник и, открыв страницу со списком исследований, выругался. Для доступа к информации требовался допуск самого высокого уровня, который могли выдать всего несколько человек в Белом доме, и даже глава МВБ не относился к их числу.

Кисло ухмыльнувшись, Вернер захлопнул крышку ноута и надолго задумался. С одной стороны, ему вроде бы не было никакого дела до Ясона и того, чем он занимается. Наверняка там собраны профессионалы своего дела, способные обеспечить высший уровень режима безопасности биолабораторий, с тем чтобы ни один патоген не вырвался наружу. С другой… Контора работает под крышей ЦРУ, к которому доверия – ноль. Кто знает, что творится в головах у шпионов. Может, они целенаправленно ведут исследования боевых вирусов, сами не представляя их потенциальной опасности. Он припомнил вспышки SARS, MERS и Эболы. Во всех случаях вирус перескочил от животного к человеку не напрямую, а через некое связующее звено. У первого начальным резервуаром вируса была китайская куница, у второго – летучие мыши, затем – верблюды. Но и у тех, и у других вирус находился в форме, которая не могла самостоятельно быстро внедриться в человеческий организм. Такая же история наблюдалась и с Эболой. Значит, во всех эпизодах существовало ещё одно звено, превратившее животные вирусы SARS и MERS в человеческие SARS-CoV и MERS-CoV. Ни в одном случае прошлых эпидемий вирусологи так и не смогли найти это переходное звено, несмотря на огромные усилия. Учитывая сколько сил и средств в разных странах было вложено в изучение вопроса, данное обстоятельство казалось по меньшей мере странным и служило основанием для различного рода предположений об искусственном происхождении этих патогенов.

Чем больше Вернер размышлял, тем тревожнее становилось у него на душе. В памяти всплыли сюжеты апокалипсических фильмов про смертоносные эпидемии, которые за последний десяток лет в обилии наштамповали киношники. От вполне реалистичных про известные болезни до полуфентезийных о нашествии зомби или мутантов. Он чётко понимал, что со своей позиции мало что может сделать без поддержки главы МВБ и дополнительных полномочий, и решил по прилёту составить отчёт, способный привлечь его внимание к проблеме. Даже если придётся немного сгустить краски.

* * *

Доклад действительно получился мрачный. Настолько, что глава МНБ лично вызвал Вернера с разъяснениями.

– Послушайте… Я понимаю – Ротфилд. Он главный федеральный эпидемиолог. Ему по статусу положено жути нагонять. Но вы-то, опытный офицер РХБЗ¹⁴ и госслужащий со стажем, должны понимать, что такие цифры никто даже рассматривать не будет, – босс перелистнул несколько страниц документа. – 5 миллионов заражённых. 500 тысяч смертей. И это в оптимистичном варианте. Не слишком ли вы сгущаете краски? Если я приду в Белый дом с таким документом, меня там просто не станут слушать.

– Вирусу всё равно, будут вас слушать в Белом доме или нет, – Вернер с вызовом взглянул в глаза начальнику. – Он начнёт свою смертельную жатву вне зависимости от мнения военных, учёных или политиков. Все, с кем я говорил, утверждают, что эпидемия неизбежна. То же мнение было высказано в нескольких годовых докладах Пентагона и ЦРУ. Разведсообщество настроено ещё более пессимистично. Аналитики из NCBI¹⁵ вообще предполагают, что мир уже стоит на грани серьёзной пандемии.

– Знаю я этих аналитиков, – раздражённо махнул рукой босс. – Им бы побольше жути нагнать, чтобы бюджеты повысили. Тот же NCBI претендует на роль биологической разведки, а для этого у них нет ни людей, ни опыта, ни ресурсов. А мы с вами практики и действовать должны разумно. Соизмеряя наши шаги с реальными возможностями.

– Вирусу наплевать на наши возможности.

– Фуф-ф… – выдохнул глава МНБ, видя, что спорить с подчинённым бесполезно. – Давайте расставим точки над «i». Первое: я полностью разделяю вашу озабоченность по поводу возможности страны адекватно отреагировать на эпидемию. Второе: как и вы, я считаю, что эпидемия может нанести серьёзный экономический ущерб Америке. Но! Если исключить хотелки и не подтверждённые ничем страхи Ротфилда и NCBI, у меня нет достаточных оснований или данных о том, что она может случиться в ближайшее время. А значит, у нас есть время, чтобы подготовиться. К тому же мы не можем даже предположить, какими свойствами будет обладать смертоносный патоген. Я понимаю, вирус наиболее вероятен, но вы сами отметили, что есть ещё не восприимчивые к антибиотикам бактерии и грибки. Поэтому, – он закрыл папку с презентацией и отодвинул её в сторону, – на данный момент я присваиваю вашему докладу статус «Принято к сведению. Нуждается в дальнейшем изучении». Я не могу идти с этим к президенту сейчас. Он меня просто пошлёт. У него совсем другие заботы. Однако это не означает, что разработка темы закончена. Я рекомендую вам создать внутри своего отдела компактную группу, человека три не больше, по мониторингу вирусной ситуации в мире. Я обеспечу ей нужные допуски к информации и аналитике из всех доступных источников, а также широкую поддержку в разведсообществе и госдепе. Группой будете руководить лично. Всё максимально засекретить. Я не хочу, чтобы ваши люди сеяли панику, если кто-то где-то не так чихнул. По результатам работы группы каждую неделю краткий отчёт мне на стол. Таким образом у нас будет свой, не зависимый от военных и разведки инструмент мониторинга ситуации.

– Спасибо, сэр, – благодарно кивнул головой Вернер, который не ожидал, что босс переведёт его теоретические изыскания во вполне практическую плоскость, пусть даже в таком весьма ограниченном виде.

– Дальше… – глава МНБ на секунду задумался. – Я дам вам один личный контакт. Это человек из Управления по борьбе с наркотиками. Он руководит отделом разведки. Да-да. Не удивляйся. Есть у них такой отдел. И, должен сказать, работают там ребята поумнее и поопытнее, чем в ЦРУ. Эти совсем испортились в последнее время, и многие опытные кадры перешли из Лэнгли в DEA¹⁶. Так вот, у наркоразведчиков есть довольно широкая агентурная сеть. Сам понимаешь, следить за потоками наркоты, отслеживать баронов и международных дилеров – работа непростая. Я могу поговорить с министром юстиции, он мой давний приятель, и запустить совместный проект по сбору биообразцов потенциально опасных биологических агентов со всего мира. Если кто-то где-то чихнёт или кашлянет, оперативники достанут образцы, не знаю – слюны, соплей или чего ещё надо микробиологам. Как они добудут биоматериал, неважно. Ваша задача – указать им место и цель. Как раз это и очертим задачей вашей новой секретной группы. Затем образцы будут доставлены в наши лаборатории в Форт-Детрик для анализа, изучения и оценки угроз.

– Хорошая мысль, – одобрительно покивал Вернер.

– Честно скажу, мысль не моя. Китайцы занимаются этим уже лет десять. После вспышки свиного гриппа в 9-м году у них создано целое управление биологической разведки. Работают профессионально и через выделенную агентуру, и через бригады врачей, которых они в виде гуманитарной помощи рассылают в бедные страны. Активны и у нас, и в Европе. Мониторят ситуацию на месте. Собирают биоматериал вплоть до людей и животных. Так что китайцы не просто на несколько шагов нас опережают, они ушли далеко вперёд.

– Не знал, – удивился полковник. – Может нашим разведчикам тоже заняться?

– Кому? ЦРУ? Военным? – скептически хмыкнул полковник. – Они сами по уши в секретных биолабораториях. Всё супероружие готовят. Если они и найдут что-то интересное, то сохранят информацию для себя. А DEA – контора нейтральная, нацеленная на защиту Америки от наркоты. Им как раз будет в тему этим заняться. Если у нас выйдет достойный совместный проект, да ещё если будет конкретный результат, мы с Минюстом славу пополам поделим. Поступим так. Я предварительно согласую всё с министром. Если он даст добро, перешлю вам по почте контакт из наркоразведки. Дальше действуйте сами. Но держите меня в курсе.

От встречи у Вернера остались двойственные чувства. Он видел, что босс понимает масштаб угрозы, но был удивлён его нежеланием донести риски до Белого дома. В то же время его предложение о создании собственной группы по мониторингу эпидемиологической обстановки в мире говорило, что глава МВБ воспринимает ситуацию со всей серьёзностью. Возможно, нежелание давать ход документу было связано с политическими играми внутри Администрации, возможно, с чем-то ещё. Полковнику не очень хотелось разбираться в деталях. По большому счёту он был доволен исходом совещания. Если в его распоряжении появится инструмент с функциями биоразведки, он через некоторое время сможет подготовить более основательный документ, подкреплённый достаточным количеством фактов. Такой, чтобы нельзя было отложить в долгий ящик. К тому времени предвыборная лихорадка уже закончится. Президент наверняка пойдёт на второй срок, и в более спокойной обстановке до него будет гораздо проще донести свои идеи.

С такими мыслями Вернер вернулся в офис, где его ждало сообщение от Хендерса из комплекса военных лабораторий в Юте: «Есть продолжение разговора. Я заступил на смену. Освобожусь через 2 недели». Полковник отписался коротким «Спасибо. Буду ждать. Ужин с меня» и занялся подбором людей для группы биомониторинга.

Июнь 2019. Китай. Пекин. Управление военных космических программ

Для того чтобы изменить траекторию зонда «Куай Тунь» так, чтобы он шёл вслед за кометой, понадобилось больше недели и почти весь запас энергии маневровых и основных двигателей. За это время космическая странница ушла далеко вперёд, но «Ласточка», получив значительное ускорение, её медленно, но верно догоняла.

Сейчас аппарат находился на расстоянии устойчивого визуального контакта с кометой, что позволяло провести предварительный дифракционный анализ её шлейфа. По современным меркам, оптика зонда была не очень продвинутой, но даже она показала наличие линий углерода и кислорода. Джоу несколько раз вручную активировал газоанализатор, но если в космосе и были какие-то следы шлейфа, то чувствительности сенсоров явно не хватало для того, чтобы их обнаружить на таком расстоянии. По расчётам «Ласточка» должна была выйти на рабочую дистанцию через 8 дней. До этого времени наблюдение шло в пассивном режиме.

Монотонность и томительное ожидание результатов нарушил доктор Ши, который собрал небольшое совещание всех, кто был задействован в программе наблюдения за кометой. Объект получил внутреннюю рабочую классификацию «Персей-0519», потому что был впервые зафиксирован телескопами аппарата наблюдения в созвездии Персея в мае 2019 года.

– Коллеги, – глава программы дальнего наблюдения включил проектор и вывел на экран схему Солнечной системы, на которой была отмечена траектория «Персея», идущая к Солнцу под углом в 45 градусов в северной полусфере эклиптики. – У нас есть новости по нашей гостье. Первое. Аппарат дальнего обнаружения провёл общий спектральный анализ объекта и подтвердил наличие в его ауре элементов, способных составить органические молекулы. Всех, кроме азота. Его сигнатура не читается на фоне двухатомного углерода. – Ши вывел на экран похожую на цветной баркод спектрограмму, где метками были отмечены маркеры элементов. – Второе. По данным спектрограммы мы можем приблизительно оценить качественный состав, то есть пропорции этих элементов. Такая работа была проделана искусственным интеллектом на основе данных, полученных с аппарата дальнего обнаружения, и тех, что пришли с «Куай Тунь». Их результат ошеломляет. Наиболее вероятной комбинацией является органическое соединение, похожее на РНК – рибонуклеиновую кислоту, содержащуюся в клетках живых организмов и отвечающую за кодирование, прочтение и регуляцию генов.

– Это невозможно. Скорее всего, какой-то сбой. Органика в открытом космосе существовать не может. Жёсткое излучение разложит сложные молекулярные цепочки на атомы, – бросил скептическую ремарку пожилой авторитетный астрохимик. – Не очень я верю электронным мозгам. К тому же у нас нет подтверждения азота – основного элемента органических молекул. Да и полагаться на данные «Ласточки» мы в полной мере не можем.

– Сбой в программе искусственного интеллекта и неверное прочтение спектрограммы вполне возможны. Но, даже если сделать скидку на нечитаемость азота, у нас 4 замера от двух разных аппаратов, подтверждающих наличие атомов, способных составить органические молекулы. Мы ещё раз загрузили исходные данные в нейросеть. На этот раз использовали не нашу, а Министерства обороны. И вот результат, – Ши кликнул мышкой, и на экране сменился слайд. – Выводы почти те же с расхождением всего в несколько процентов. Вероятность органики в шлейфе вопреки всем факторам, таким как наличие ядовитого циана и двухатомного углерода, очень высока.

– Вы как учёный должны понимать, что наличие органики в шлейфе из циана невозможно. Это экстремально токсичное вещество. Оно просто убьёт органику. К тому же «Персей» прилетел из дальнего космоса, где, как я уже сказал, жёсткое излучение разложило бы сложные молекулы на атомы, – не очень уверенно возразил астрохимик. – Такой комбинации элементов может быть другое объяснение.

– Согласен. Может. И наша задача – его найти. Но если нейросеть права, то мы стоим на пороге величайшего открытия современности. Возможно, мы нашли в космосе не просто атомы, способные составить органическую молекулу, а целостную структуру, напоминающую РНК, которая может нести из-за пределов Солнечной системы некий генетический код. Китай должен быть первым, кто этот код получит и расшифрует. Если это органика, то ставки предельно высоки. Пока у нас есть серьёзная фора. Наш аппарат первым обнаружил «Персея» в дальнем космосе. Сейчас комета находится слишком далеко, чтобы её засекли орбитальные телескопы США или России. Вероятнее всего, остальные узнают о «Персее» только тогда, когда он подойдёт достаточно близко к Солнцу и будет светиться отражённым светом. По расчётам, это произойдёт в декабре. У нас есть полгода для того, чтобы изучить объект самостоятельно. И самое главное, у нас есть аппарат, способный взять образцы шлейфа и провести максимально точный анализ.

– Зонд довольно старый. Боюсь, мы не сможем получить больше информации, чем в первом тесте, – высказал свои сомнения Джоу. – Хотя газоанализатор довольно точный и работает исправно. А вот пакет обслуживающих программ…

– Если сенсоры справятся, то пакет программ для анализа мы сможем достаточно быстро усовершенствовать и загрузить в бортовой компьютер зонда, используя аппарат дальнего обнаружения как ретранслятор, – немного подумав, отреагировал Ши. – Насколько я знаю, мы выйдем на дистанцию сбора образцов через восемь дней. Этого времени должно хватить. А пока проект получает гриф «Совершенно секретно». Все, кто работает над «Персеем», подпишут дополнительные самые строгие обязательства о неразглашении. Завтра утром я представлю команде специалиста, который займётся разработкой нового пакета программ анализа данных.

– Хочу сказать, что в Управлении дальних космических программ над обслуживающим пакетом работала группа из 4-х человек на протяжении нескольких месяцев, – извиняющимся тоном вставил комментарий Джоу, который по должности и по возрасту в команде был самым младшим.

– Да? – удивлённо поднял брови доктор Ши и уверенно заявил: – Этот справится один и гораздо быстрее. Он «индиго» – специально отобранный и выращенный по особой программе гениальный ребёнок. Готовьтесь принимать работу через пару дней. Так что у вас хватит времени ещё и протестировать программы. К тому же в его распоряжении будет наша нейросеть.

Айтишник, на следующее утро представленный по видеосвязи главой программы дальнего наблюдения, выглядел как бомж, которого только что изъяли из дальних пригородов Пекина, где обитает небогатый китайский пролетариат, только что покинувший свои сёла в поисках городского счастья. Рассеянный, худой, с растрёпанной шевелюрой и вдобавок во всему одетый в старый заношенный свитер, он совсем не вписывался в образ сотрудника Военно-космического агентства. Но, несмотря на неопрятный вид и кажущуюся рассеянность, к удивлению группы, парень через три дня представил первый вариант улучшенного пакета программ. После короткого обсуждения и десятка дополнительных пожеланий молодой гений в течение суток закончил работу и исчез.

Поудивлявшисть быстроте и эффективности программиста, группа решила его отблагодарить, но доктор Ши сказал, что тот пока не доступен, и на не совсем уместный вопрос «Почему?» ответил, что тот спит. Оказалось, что молодой гений работал в связке с суперкомпьютером 4 дня почти без отдыха. Такой режим истощил его силы, и личный военный медик ввёл его в режим реабилитации, предполагавший длительный сон, сеансы гипноза, восстанавливающий массаж и традиционные китайские лечебные процедуры вроде иглоукалывания, термо- и ароматерапии.

Оставшиеся 4 дня до выхода «Ласточки» на рабочую дистанцию новый пакет программ тестировали на модельном образце газоанализатора с упором на настройку сенсоров для анализа сложных органических молекул. Тесты были многообещающими и значительно повышали шанс того, что в результате удастся получить более подробную картину химсостава шлейфа кометы и даже выявить целевые структуры вроде органики.