Kitabı oku: «Как это – видеть тебя каждый день», sayfa 2
Мы сидели на лавочке на детской площадке. У меня было странное чувство. Никак не могла понять: он мне нравится или нет. С одной стороны, странный, блин, какой-то. Совершенно не похож на всех моих знакомых мужчин. Я и правда уже лет 15 не гуляла ни с кем по улице и не сидела на лавке. Но он определённо не противный – хочется придвинуться к нему поближе.
Несмотря на август, вечером быстро холодало, и нам пришлось заканчивать это практически из прошлого века свидание.
Придя домой, я написала: «Спасибо за чудесную прогулку, мне очень понравилось». А на следующий день со съёмки я отправила ему фотку в своём самом коротком платье. Я уже пару недель носила исключительно короткие платья. Он отреагировал очень по-мужски. Написал, что нельзя присылать такие фото на работу. Вокруг люди, и теперь ему неловко вставать из-за стола. Это польстило моему самолюбию, и я предложила повторить вечернюю прогулку. Променады перед сном – это же так полезно для здоровья.
Я повела его в район, где жила до 6 лет и где прошла большая часть моего детства. В какой-то момент, переходя дорогу, я сделала вид, что ужасно боюсь машин, и взяла его за руку. И больше не отпускала, а он свою не отдёрнул. Вот так мне нравилось гораздо больше, а то какой-то совсем скромный юноша. Неудивительно, что он не был женат до своих 33 лет. Вообще, он моложе меня почти на два года – давно у меня не было таких юнцов.
Когда мы подходили к моей первой школе, и я почувствовала запах мокрых листьев, то как будто перенеслась в детство. Осень уже была на подходе, и её ароматы кружили голову. Накатили воспоминания. Вот Дом пионеров. В первом классе я ходила на все кружки – лепка из глины, выжигание, хор, сольфеджио. У меня был низкий разговорный голос и очень высокий вокал. Учительница показывала меня коллегам как неведомую зверушку – их забавлял такой контраст. К моему второму классу она забеременела, и больше учить меня вокалу было некому.
Мы дошли до дома, который был моим в детстве, и даже заглянули в окна.
– Так странно жить далеко от места, где ты родился. Я давно тут не была, но всегда знаю, что могу прийти.
– А я ни разу не был в Алма-Ате с тех пор, как уехал 20 лет назад. И вряд ли уже поеду, потому что почти всё время отнимает работа.
Я подумала, что это несправедливо. Человек должен иметь возможность вернуться в свою юность.
Пока я размышляла, мы уже направились обратно. Вдруг я почувствовала, как он пытается высвободиться из моей руки. Почему, нормально ж всё было?! Но сопротивляться не стала. Когда мы подошли к дому, он коротко чмокнул меня в щёку и сухо простился. Странно. Никак у меня не вязалась такая сдержанность с его более чем живой реакцией на мои «длинноногие» фотографии, которые я ему прислала.
***
Мы общаемся уже почти месяц и неделю встречаемся. Вернее, два раза гуляли по городу и каждый день переписываемся. И больше ничего не происходит. Я отправляю свои фотки в коротких юбках, он позитивно реагирует. Но дальше – ничего. Значит, наступило время для тяжёлой артиллерии: варю борщ и зову зайти ко мне помочь повесить картину.
– Нужна дрель, а у меня нет, – сокрушается он.
– Так это не страшно, у меня-то как раз есть, – именно для случаев, когда мужчина хочет соскочить, я уже давно приобрела прекрасный перфоратор Makita.
– Отлично, у меня не очень много опыта в сверлении стен, но я думаю, справлюсь.
– Я в этом просто уверена.
Так как пока он возился с картиной, заняться мне было нечем, я решила отвлекать его разговорами.
– Я не кажусь тебе странной девушкой? У тебя вообще было много знакомств через интернет? Были какие-то необычные?
– Да. Были чрезвычайно необычные!
И он в подробностях рассказал мне историю одного удивительного знакомства.
– Как-то познакомился с девушкой случайно в «Аське». Дейтинг-сайты тогда ещё не были популярны, а мобильных приложений не существовало. Я «постучался», она ответила, завязалась интересная беседа. Между прочим выяснилось, что Марина – хозяйка собственного бизнеса, обеспеченная и самодостаточная. Общение увлекло обоих, девушка была начитанной, с отличным воображением и широким кругозором. Договорились увидеться.
«Ты не против, если со мной будет младшая сестра, она давно никуда не выбиралась?»
«Конечно, приходите вместе».
Марина оказалась симпатичной невысокой шатенкой, с большими карими глазами, волосами до плеч и слегка мяукающим протяжным голосом. Сестра – почти полная противоположность: пышная, розовощёкая, активная, с заливистым весёлым смехом. Одеты обе были дорого, но неброско.
Мы гуляли на Воробьёвых горах и закончили вечер в уютном грузинском ресторанчике с домашним вином. Марина настойчиво предлагала расплатиться за ужин, но я отказался.
Свидание мне понравилось. Сестра Света без умолку болтала, а Марина была скромна, мила, обаятельна и немного загадочна.
А когда на следующий день мы созвонились, Марина обескуражила меня, рассказав вдруг, что у её сестры – лимфогранулематоз. Онкологическое заболевание.
Я опешил.
– Но Света вчера не выглядела больной или расстроенной!
– Она просто не осознаёт, она ещё маленькая.
– А всё-таки она казалась абсолютно здоровой и счастливой.
– Нет, Егор… Мы стараемся оберегать её и делаем вид, что всё нормально. Она не понимает.
Решив, что со здоровьем близких шутить не будет ни один здравомыслящий человек, я поверил.
Мы продолжали встречаться. Марина нравилась мне всё больше и больше.
Но однажды она вдруг снова огорошила меня, рассказав, что в прошлом году забеременела, родила двойню, но оба ребёнка погибли в страшной автомобильной аварии. Марине удалось выжить, а тогдашний её молодой человек сразу бросил её. Я оторопел.
– А почему ты так буднично сообщаешь мне об этом?
– Переболело. Пережила.
– Но у тебя на глазах погибли твои первенцы! Как тебе удаётся так хладнокровно описывать подробности, ведь прошло совсем немного времени?!
– Я сильная. Я привыкла справляться одна. Я должна идти вперёд. Иначе я бы не добилась того, чего добилась.
И в этот раз я снова решил, что здоровье, а тем более смерть детей – это совсем не то, с чем можно шутить. И опять поверил.
В остальном всё шло прекрасно. Мы продолжали встречаться, гуляли, переписывались.
Как-то на выходных Марина намекнула, что хочет сделать сюрприз, и прислала адрес, куда мне предлагалось вечером приехать. Найдя нужное место, я обнаружил дорогой отель. В роскошном двухкомнатном номере ожидал весьма недурной ужин, вино и игриво улыбающаяся Марина в невесомом чёрном пеньюаре.
Утром, проснувшись на моём плече и сладко потянувшись, Марина вдруг спросила: «А знаешь, что? Можно я подарю тебе подарок?», и достала из шкафа коробку с новым ультрасовременным ноутбуком. Я категорически отказался. Марина, пытаясь всучить мне коробку, рассыпалась в уверениях, что «для неё это ничего не стоит», «возьми, пожалуйста, мне будет очень приятно» и «обижусь, если откажешься». Я упирался. Она настаивала. Не дожидаясь завтрака, я ушёл с непонятным чувством неуместности и недосказанности.
Вскоре мы помирились и больше ни разу не возвращались к этой ситуации.
А отношения развивались своим чередом.
Близился Новый год. Марина захотела романтическое путешествие в заснеженную Карелию. Долго спорили, кто будет оплачивать. Она, как обычно, предлагала покрыть всю стоимость. В итоге договорились пополам.
Поездка оказалась просто сказочной. Нежность и секс тайком на полке под простынёй среди храпящих мужиков в купе. А по прибытии в Петрозаводск прямо у поезда нас встретили танцами и кружкой медовухи. Поселили в фешенебельном отеле в Кондопоге. Потом – незабываемая ночная поездка на снегоходах по зимней лесной тропе, когда в тишине падающих снежинок сквозь склонившиеся ветви деревьев проглядывает луна. И поездка на санях к Деду Морозу, с горячей сливовой наливкой и песнями у костра. И полёт на грохочущем вертолёте МИ-8 на остров, где стоит деревянный замок, выстроенный без единого гвоздя. И водопады в зимнем лесу, и поездки на собачьих упряжках.
Нужно отдать должное: Марина умела сделать красиво.
Правда, ближе к концу поездки она стала часто бегать в туалет и жаловаться, что её тошнит и рвёт. А спустя неделю после возвращения позвонила сказать, что беременна. Двойней.
И вот тут уже, несмотря на предшествовавшую романтику, моя наивная доверчивость, наконец, уступила доводам рассудка.
– А как ты узнала, что беременна? Мы же лишь неделю назад вернулись. У тебя не могло быть задержки.
– У меня тест положительный. Меня увезли по скорой на сохранение!
– Забрали со сроком в одну неделю?! (Тут я с трудом сдержался, чтоб не хмыкнуть в трубку.)
– А я врачу не сказала, какой у меня срок!
– То есть врач скорой помощи повёз тебя в больницу, не зная срока беременности? (Беседа становилась всё интереснее.)
– Ну да. Я кричала, что мне плохо и я могу потерять детей!
– Хм. Детей? А почему ты решила, что там двойня?
– УЗИ сделала!
Моё изначальное весёлое недоумение сменилось злостью и досадой: да за кого она меня держит? Какой такой специалист УЗИ на недельном сроке смог не то что увидеть плодное яйцо, так ещё и разглядеть двойню?
– Что ты молчишь? Ты нас не любишь? Мы тебе не нужны?
Тут вдруг мне вспомнилась и её вроде бы больная, но пышущая жизнелюбием сестра, и погибшие в аварии двойняшки. А теперь ещё и новая беременность. Пазл начинал потихоньку складываться: что-то было не так с этой Мариной.
Дальше стало понятно, что нет и не было никакой беременности. И болезней. И, вероятно, погибшей двойни. Как и следовало ожидать, мы в итоге расстались.
История закончилась.
Но оказалось, самое интересное было ещё впереди.
После расставания Марина начала заваливать меня сообщениями и звонками. В ход шли все доступные средства связи – СМС, электронная почта, социальные сети. Она бросалась из крайности в крайность: то слёзно просила возобновить отношения, то грубо оскорбляла, то угрожала уничтожить.
А потом мне вдруг позвонили мои родители, живущие в далёком сибирском городке, и рассказали, что вчера к ним в гости приезжала… да-да, Марина! Заявила, что она – невеста их сына. Видимо, раздобыла адрес, используя свои связи в паспортном столе. Привезла огромный букет цветов и дорогой кухонный комбайн в подарок. Мама растерялась, пригласила войти, предложила чаю. А отец, стреляный воробей, мгновенно оценил ситуацию, запретил матери принимать подарки и ушёл в другую комнату, демонстративно отказавшись общаться с Мариной. Немного посидев на кухне и натянуто перекинувшись парой фраз с мамой, псевдоневеста была вынуждена ретироваться.
На следующий день Марина позвонила и в слезах рассказала, что от переживаний ей стало плохо, отказали ноги, и её госпитализировали в местную клинику. На мой вопрос «куда?» она без запинки выпалила: «В больницу по улице Ленина, я не знаю точно, как она называется». Я предложил помощь, ведь мои родители живут как раз рядом с этой больницей, могут принести передачу. Марина после короткой заминки стала отказываться: «Нет, ко мне никого не пускают, и я не хочу беспокоить твоих родственников, я сама справлюсь, мне не привыкать, меня тут хорошо лечат». И пропала на несколько дней.
Но на этом осада не закончилась. Вернувшись в Москву, Марина пробовала разные методы. Пыталась манипулировать: зная о моей любви к эпистолярному жанру, предложила интересную подработку. С жаром поведала, как в своё время вела рубрику в журнале Cosmopolitan и по заданию редакции ходила в бар в обтягивающем красном платье, а потом написала статью от лица проститутки. Мне же обещала, используя оставшиеся связи в редакции, опубликовать в Cosmo любой мой материал. И несусветный гонорар. Уверяла, что я талантлив и просто обязан писать. Думаю, не нужно объяснять, что предложение оказалось полным враньём.
После бесплодных попыток достучаться Марина предупредила, что не может больше жить в городе, где всё напоминает обо мне, и поэтому уезжает. Далее последовали красочные письма с налётом грусти и обилием деталей: как она просыпается утром в новой квартире и что видит из окна, кого она встречает по пути на новую работу, как она общается с подчинёнными. Характеры, лица, темпераменты, архитектура зданий, погода, распускающаяся листва, оттенки кафеля на кухне – Марина писала обо всём подробно, сочно. Присылала мне СМС с нового, «местного», номера. Уже зная особенности её характера, я не поленился проверить IP-адрес писем и «новый» номер. Результат был ожидаем: Москва. Никуда Марина не уезжала. Без особой надежды я попытался её уличить, предсказуемо получив в ответ пространную историю о том, что она пользуется прокси-сервером, а телефон – корпоративный, с базой в Москве.
В итоге мне пришлось поставить блокировку на сервере электронной почты, добавить Марину в чёрный список во всех соцсетях и сменить свой номер телефона. Долбёжка прекратилась.
Через несколько месяцев в разговоре с одним из знакомых вдруг случайно выяснилось, что тот когда-то тоже встречался с Мариной. Сценарий оказался идентичным: была и больная сестра, и погибшие двойняшки, и неожиданная беременность, и подарки родителям. Разница заключалась в том, что парень, увидев состоятельную девушку, решил занять у неё денег на развитие бизнеса. Та с готовностью одолжила, но взяла расписку. Когда парень понял, что Марина – ненормальная, и решил расстаться, она передала все долговые расписки и подарочные чеки своей службе безопасности с требованием вернуть долг немедленно. «Братки» чуть душу из парня не вытрясли, он едва не продал квартиру. С огромным трудом ему удалось выпутаться, и он до сих пор вспоминает Марину, как страшный сон.
Возможно, у Марины лёгкая форма шизофрении, а для некоторых больных как раз характерны безудержная фантазия и идеальная память, способная хранить мельчайшие детали и генерировать на редкость связную ложь.
Я бы никогда не поверил, что такое возможно, если бы это не произошло со мной лично. И, признаться, я благодарен Марине. За незабываемые яркие впечатления и за хороший урок. С тех пор, общаясь с любым человеком, я никогда не исключаю возможности, что он врёт, о чём бы мы ни говорили.
– Блин, звучит невероятно! Не совсем поняла, к чему это ты. Что я могу быть с прибабахом?
– Ну, если ты скажешь вдруг, что на самом деле у тебя есть муж и двое детей, и сейчас они на даче, я не очень сильно удивлюсь.
– Жесть. А я всегда чувствую, обманывает меня человек или нет. И вообще, гад он или нормальный. Ни разу меня интуиция не подводила.
– Ты так уверена в этом?
– Ну да…
Борщ на плите, в духовке пирог, на мне супермини, картина на стене. Почти не нервничаю.
Наконец, настал момент применить все достоинства моей кухни. Я имею в виду то, что все полки в ней прибиты с расчётом на рост баскетболиста, и чтобы достать или убрать тарелку, мне приходится вставать на цыпочки и вытягиваться вверх за рукой. Что происходит в этот момент с платьем? Правильно. Задирается. Если это не подействует, то я уж и не знаю.
Я несу всякую чушь без тормозов, как будто мне сдельно платят за каждое слово, и пытаюсь создать непринуждённую обстановку. А мой гегемон сидит с красным лицом и, кажется, потеет. Интересно, это жарко или так подействовали мои упражнения с тарелками?
– Мне пора идти.
?.. Неужели борщ не сработал? Но не подаю вида. Улыбаюсь, встаю провожать. Неловко сталкиваемся в дверном проёме кухни. Егор хватает меня и засасывает в наш первый поцелуй. Он не голубой – это здорово! (С такими красивыми глазами – кто их знает, этих мужиков.) Клааасс. Мне нравится. Было бы грустно, если бы он ужасно целовался, но, похоже, с этим всё окей. И всё-таки через пару минут я отстраняюсь и с деланно безразличным видом начинаю его провожать – не бежать же в постель на третьем свидании. Внутри меня триумф. Дело движется как нельзя лучше. Можно расслабиться. Сегодня пусть уходит. А я продолжу соблазнять в переписке и фотками. Уверена – клиент наш.
Из его дневника
Ух ты, в гости приглашает. Я усмехнулся и в предвкушении потёр ладони. Стандартный круг почёта был уже пройден (переписка, разговоры по телефону, первое свидание, прогулки), поэтому визит домой ко взрослой незамужней девушке сулил вполне определённый приятный сценарий. Мечтательно улыбнувшись, я представил длинные стройные Юлины ноги и почувствовал щемящее тепло внизу живота.
В квартире пахло свежей выпечкой. Два симпатичных тайца с осторожным недоумением обнюхали мои туфли, а затем по-хозяйски повернулись задом и даже позволили себя погладить. Я обрадовался: тоже очень люблю кошек.
Попросила помочь ей повесить картины, в награду обещая борщ и шарлотку. Ух, как же я не люблю все эти мужские молоточно-плоскогубочно-хозяйственные дела! Но не хотелось ронять в глазах Юли свою гендерную честь, и я послушно пошёл осматривать стену. Стена, на счастье, оказалось бетонной.
– Не, тут молотком не обойдёшься. Тут сверлить нужно.
– Так это не проблема: у меня дрель есть.
– Э? Ну… Гвозди же всё равно тут не используешь.
– А у меня дюбеля есть. Тебе какой диаметр? Посмотри в коробке, там разные.
Перебирая ящик с инструментами, я ошарашенно думал: «Что за странная девушка? У неё не просто дрель – у неё хороший профессиональный перфоратор, дюбеля на любой вкус и отвёртки всех мастей. Может, она ещё и бетономешалку в подвале хранит?»
Закончив работать, я сидел за столом и с удовольствием ел обещанный борщ. Коты оказались на редкость общительными, быстро привыкли и уже тёрлись о штаны. Нахваливая и причмокивая, я старательно пялился в тарелку, чтобы Юля не заметила, как я украдкой кидаю жадные взгляды на её длиннющие голые ноги. На Юле было до неприличия короткое платье, и словно специально ей каждые пять минут требовалось что-нибудь на верхних полках кухонного шкафа. Она выходила из-за стола, становилась на цыпочки и тянулась вверх за очередным блюдцем. Платье при этом задиралось так, что у меня мутилось в голове и отнимался язык.
Поев, я вышел в прихожую. В полумраке коридора Юля, прильнув спиной к двери, пристально посмотрела мне в глаза. Я молча подошёл, обнял её за талию, привлёк к себе и осторожно поцеловал, пробуя, смакуя, запоминая. Нежно-нежно, словно боясь спугнуть бабочку с цветка. Юля прикрыла глаза, придвинулась ближе и с какой-то, мне показалось, механической готовностью вытянула вперёд губы. Я крепче притянул её к себе, ладонь непристойно переползла с талии чуть ниже, мы начали целоваться. И тут вдруг я почувствовал: что-то не так. Юля целовалась старательно, но руки её безвольно висели вдоль тела. Никакой неги, никакого вожделения, никакого тепла. Никогда раньше я не попадал в подобную ситуацию: если отношения доходили до романтического вечера вдвоём и до поцелуев, то девушки всегда так или иначе проявляли искренность, желание, страсть. По-разному, невербально, неосознанно, но это всегда чувствовалось: лёгкие прикосновения, взаимные объятия, изменившийся тембр голоса, еле слышное постанывание, взмах ресниц, сладкий шёпот, потрепать по чёлке, провести пальчиком по губам, по шее, выгнуть спинку, запрокинуть голову, томящий взгляд исподлобья… Юля же была словно робот. Вроде бы технически всё правильно, но я совершенно ничего не чувствовал с её стороны: полное эмоциональное радиомолчание. «Блин, я ей не понравился! – лихорадочно мелькнуло в голове. – Не хочет меня обидеть, терпеливо доигрывает партию, а сама ждёт не дождётся, когда всё это закончится». Я решил не мучить Юлю. Убрав руки и облизнув губы, я сделал шаг назад. Знаю, такое бывает: человек может просто не понравиться интуитивно, на уровне феромонов. Что ж, теперь остаётся лишь уйти.
– Ну ладно, мне пора.
Лицо Юли не выражало ничего.
– Пора? Ну… Хорошо.
– Тогда пока?
– Пока. Позвонишь?
– Конечно.
***
Через пару дней снова прогулка. Правда, сейчас после поцелуев у меня дома что-то мы как друзья встретились. Прохладненько. Я другого ожидала, если честно. Ну да ладно, может, он скромный такой.
Я решила разогреть его, используя проверенные уже приёмы. Пригласила домой повесить люстру. Ну должен же случиться какой-то прогресс в отношениях.
– Я никогда не вешал люстры, но готов научиться.
Отличный подход к трудностям. Если бы он начал отказываться, образ героя померк бы. А тут не умеет, но готов пробовать. Я свято верила, что мужчины могут научиться делать в доме всё – таким я видела моего дядю и считала, что это заводская настройка в мужчинах. Предыдущие отношения меня в этом не разубедили, так как либо были непродолжительны, либо проходили не на моей территории, и меня мало касалось, делает он там что-то или нет.
Люстра, кстати сказать, была выстраданной. Я сделала ремонт в спальне и купила новую кованую кровать уже больше года назад, превратив это место в оазис для девочек в прованском стиле. Что было нетипично для меня в принципе, но самое то для меня того времени. Я старалась быть девочкой изо всех сил. Из моего гардероба исчезли все брюки и джинсы и появились платья в пол. И не в пол тоже. Всего у меня было сто платьев, и я этим очень гордилась. Собрать такой гардероб было не сложно, если учесть, что я не менялась в размере с 18 лет и многие вещи сохранились с того времени. Ну, конечно, и покупательная способность у меня хорошая. Я умудрялась сбегать на почту за час – 15 минут туда, 15 обратно, 30 минут в очереди – и прийти на работу с новым платьем.
Поэтому меня тем более удивлял тот факт, что я никак не могла подобрать люстру в спальню. Долго искать было лень, а вот быстро она не находилась. И вот недавно произошло чудо. К моим розочкам на стенах и кровати нашлась подружка с керамическими плафонами, лентами, естественно, розами и кованым, как и моя кровать, основанием.
В день Х он пришёл. Повесил люстру. И ушёл. Абсолютно холодно, как-то по-соседски. Я такого никак не ожидала. Что-то подсказывало мне, что клиент пролетает мимо.
Потом я ещё несколько дней отправляла ему милые селфи в романтических платьях, вся такая барышня, но в итоге не выдержала. Не выдержала и спросила в лоб.
Когда-то он рассказывал мне, что у него был случай. Один из его знакомых предложил ему переехать в Москву, что, мол, там работы больше, чем в небольшом городке, где он жил. А у знакомого был свой интерес – он попросил пожить с его родственником-инвалидом. Егор согласился, но оказалось, это был не единственный интерес. У знакомого ещё была дочь. Она приезжала навещать больного родственника вся нарядная, звала прогуляться, его приглашали на обеды и ужины и называли «зятёк». Он думал, это они шутят так. С девочкой у него ничего не было, так как, по его словам, он к ней, при всём желании, ничего не испытывал. Но продолжал общаться, ходить в гости. Пока папаня не спросил, какие у него планы. Когда семейство узнало, что их золотко зятьку на фиг не сдалось, дяде-инвалиду резко перестала быть нужна помощь Егора, и его сразу попросили с квартиры с чемоданом прямо на улицу. Но это уже другая история.
В общем, я чувствовала себя, как та девочка. И не нашла ничего другого, как спросить: неужели он вообще ни капельки меня не хочет? Спрашивая, я понимала, что совсем потеряла всякий стыд. Где это видано, чтоб женщина спрашивала мужчину: «Слушай, ты меня совсем не хочешь или мне показалось?» Но с другой стороны, занятия с психоаналитиком делали своё дело, и тратить время на иллюзию отношений я уже была не готова.
Его ответ поверг меня в шок:
– Что ты? Как это – не хочу? Просто ты очень холодно ведёшь себя, никак не показываешь, что хотела бы… Ну, я и подумал, что тебе хочется просто дружить, общаться.
– В смысле дружить? Мне 34 года, ты что, считаешь, что мне поболтать, погулять не с кем? Для дружбы у меня есть многочисленные подружки.
– Ого, ну надо же. Я и подумать не мог.
– Но мы же уже целовались! Разве это не знак, что я не против отношений другого характера?
– Не, ну, ты же как-то бесцветно, холодно совсем…
– А я что, должна была накинуться на мужика, с которым неделю встречаюсь? Я в принципе не накидываюсь, предоставляю эту возможность тому, у кого есть такое право по гендерному признаку.
– Да уж… Неудобно как-то получилось.
Я и радовалась, и расстраивалась. С одной стороны, он подтвердил, что хочет, и вроде это смягчило глупость моего положения. Но с другой стороны, видимо, это правда. Я действительно веду себя как-то не так, как другие женщины. И чуть не стала жертвой этого, как героиня Джейн Остин, та старшая сестра, в которую влюбился богатенький мужчина, но уехал от неё, ибо она не имеет к нему чувств и серьёзных намерений.
Я, быть может, и не расценивала это как глобальную проблему. Если бы во время работы с психоаналитиком не докопалась до её причин. И я уже знала, что мои отношения с мальчиками и в школе, и в универе были такими странными и редкими не только потому, что у меня большой нос и культяпистая внешность. Я красилась, наряжалась, но всем своим поведением давала понять, что рассчитывать не на что. Парочка моих особо добрых одноклассниц высказались, что, может, я лесбиянка? Что ж, я была коротко стриженная, высокая, широкоплечая, очень худая, но при этом жилистая и подкачанная. Ходила в тренажёрный зал три раза в неделю и один раз в неделю на фитнес в модельной школе. Мой тренер завлекал меня в команду по пауэрлифтингу, но я держалась, так как внутри я всё-таки считала, что жим штанги – это не то, что привлекает мужчин. Снаружи я была, видимо, асексуальна настолько, что непонятно было, к какому полу я принадлежу, и большинство предпочитали не связываться.
Сейчас я знаю почему.
Однажды у бабушки в деревне, играя с девчонками в карты, я имела неосторожность выиграть у заводилы – цыганской девахи, которую все дети почитали за лидера. В отместку она объявила всем, что я жульничаю, а это тяжкий грех. Я – Тухлое Яйцо, и надо объявить мне бойкот. И все послушались её. Не думала, что так бывает. До девяти лет у меня случались разные истории, но дети меня не травили никогда. А тут мои друзья, встречи с которыми я ждала каждое лето, в один миг отвернулись от меня и больше до окончания каникул не разговаривали со мной. «Тухлое Яйцо!» Стоило выйти за ворота, как я слышала обидные окрики со стороны дома цыганки.
Как бы повернулась моя жизнь, если бы на будущий год или после я бы поехала в деревню снова? Возможно, всё забылось бы. Но это была моя последняя поездка.
Поэтому самым важным для выживания для меня было никогда ни с кем не конфликтовать. И у меня это отлично получалось. Я имела хорошую репутацию в школе, одноклассники относились ко мне с уважением, у меня было полно друзей во дворе. Я стала как вода – научилась принимать форму сосуда, в который меня наливают. Это очень полезный навык, если бы у него не было обратной стороны.
Во-первых, мой способ жить делал невозможными сексуальные отношения, и сейчас речь не только о физическом контакте. Если женщина демонстрирует мужчине, что он ей интересен, она тем самым демонстрирует это и другим женщинам, становясь их соперницей. А такого со мной произойти не должно было. Я хотела жить в мире без врагов. И давать людям только то, что они хотят получить от меня. Быть хорошей для всех. Но ведь понятно, что это невозможно – человек теряет себя в попытках подстроиться под ситуацию и угодить другим. Собственно, это и во-вторых.
Глава 2. Когда кончается детство
Недавно я узнала, что дети ничего не запоминают до определённого возраста. Например, не могут рассказать, что они делали вчера. Им нужны ежедневные ритуалы и режим дня, чтобы хоть что-то оставалось в памяти. Возможно, поэтому мы забываем детство до 5–6 лет, а до трёх и подавно.
О своём детстве я помню, что в нём совсем не было драм, зато были забота и достаток. Если, конечно, не считать того, что в стране советов в 80-е годы был период острого дефицита, и пришлось в один прекрасный день научиться пить чай без сахара. Он просто пропал из магазинов на несколько месяцев, и всё. Это было ужасно невкусно. Но потом я привыкла и с тех пор не могу разучиться обратно. Для меня чай или кофе с сахаром – самая редкостная гадость, которую придумали люди.
Я совершенно не могу вспомнить, хотела ли быть кем-то в детстве. Советский Союз вписывал людей в определённые стандарты, а для меня уже тогда важна была свобода. Я была вольной и загонять себя в рамки привычных профессий не хотела. Была даже излишне самостоятельной и ответственной. С семи лет ездила одна в школу в другой микрорайон. Бабушка жила рядом, и мне нравилось выезжать на самом раннем автобусе в 6 утра, чтоб приехать до уроков к ней и успеть посмотреть мультик в «Добром утре». А ещё у бабушки можно было вкусно позавтракать. Она пекла сладости словно не для одной маленькой девочки, а для целого класса: меня ждали тазики, наполненные орешками со сгущёнкой, вафельные трубочки, печенье. Она умудрялась доставать где-то из-под прилавков шоколадные конфеты, сыр, сервелат. Дома так поесть нельзя было, потому что все спали.
И ничего со мной не случалось по дороге. Правда, опаздывая на автобус, я перебегала через Можайское шоссе не по подземному переходу, а сверху. Пассажиры на этом рейсе всегда были одни и те же. Когда однажды мама поехала со мной, они дружно нажаловались ей:
– Что же вы не смотрите за ребёнком, мамаша? Она у вас тут перед машинами бегает.
Тогда за одиноких детей в автобусах родительских прав не лишали.
В большинстве случаев, когда мама с папой узнавали о моих проделках, они лишь сетовали:
– Ну, Люлёк, как же так? Мы тебе доверяем, всё разрешаем, не контролируем, а ты так нас подводишь?
На меня это действовало. Не хотелось расстраивать их. Но иногда всё равно невозможно не поступить по-своему.
Если вспоминать моё детство по кусочкам, то оно всё было счастливым. Просто недолгим. Я не помню обид или наказаний от родителей. Мне казалось, со мной общаются с уважением, как со взрослым человеком. И я им и была – серьёзной, осознанной, держащей свои чувства при себе. Такой и осталась, когда выросла. Никогда не хотелось обмануть или подвести друзей, мужчин, начальника. И всегда удивляли излишний контроль или недоверие. Казалось, как ты можешь проверять? Ведь так ты подчёркиваешь, что я не люблю тебя или не уважаю.
Родители были добры и терпеливы ко мне, но, тем не менее, у мамы были определённые ожидания в отношении меня. Она считала, что нарядная девочка – это красивое платье и длинные волосы. У меня в 11 было на этот счёт другое мнение. Я мечтала о модной чёлке по косой и стрижке каскадом. Однажды ночью, забравшись на второй этаж нашей с сестрой двухъярусной кровати, я решилась. Постригусь. Вот прямо сейчас, и никаких сомнений. Под светом ночника, полулёжа, вооружившись маленьким зеркальцем и маникюрными ножницами. «Хоп, хоп – и дело сделано, – подумала я, кинув волосы за шкаф, заметая следы. – Я буду так прекрасна, что маме нечего будет завтра возразить на перемены».
