Kitabı oku: «О гвоздях», sayfa 3

Немного оправившись от изумления, я, старательно подбирая слова, спросил об обстоятельствах их встречи. Оказалось, что Танечка сразу после школы уехала в столицу к своему молодому человеку. Но тот ("Мерзкий слюнтяй и бабник!" – громко сказал Венечка) бросил ее и оставил одну в чужом городе. Еле собрав денег на поезд, Танечка, горько рыдая и жалуясь всем попутчикам на мужскую безответственность и подлость, приехала обратно в родной город. И, проходя мимо родной церкви, вдруг вспомнила о родном и таком смешном и милом Венечке. "Именно там, у церкви, где ее когда-то крестили, она приняла решение связать свою судьбу со мной," – гордо закончил Венечка. Как это мило: около церкви нашла свою судьбу.

"Да, – подумал я тогда, – она и вправду придумала красивую легенду". Впрочем, когда дело пахло жареным, Танечка и в школе умудрялась придумывать истории, которые трогали сердца всех преподавателей и даже директора. Вот только зачем ей Венечка? Она же легко может найти и двести штук таких, как Венечка, и крутить ими, как захочет. По крайней мере, в школе любовные неудачи ни разу не толкали ее в объятия к Венечке. Если только…

Мне вдруг стало тошно.

– Вень, а Танька, случайно, не беременна? – тихо спросил я.

Венечка отвел глаза и покраснел.

– Веня! – проорал я, уже не желая знать ответа. – Таня беременна?

В комнате воцарилась такая плотная тишина, что, казалось, даже птицы за окном перестали петь, вслушиваясь в разговор.

– Да, – еле слышно ответил Венечка.

Я только молча опустился в кресло.

Свадьба была назначена через месяц. Венечка проявил удивительную стойкость, не поддавшись не только на мои убеждения и взывания к разуму, но и на стенания матери, поставив твердый ультиматум: или мы принимаем его с Танечкой, или отказываемся от Танечки и от него. Какими бы тяжелыми не были мои предчувствия, я согласился, как и через некоторое время его мать. Танечка вела себя как образцово-показательная невеста: ждала Венечку из университета, кокетничала и флиртовала, бросалась ему на шею и всем своим видом показывала, насколько она его любит. Настолько хорошо, что даже я временами думал, что Танечка изменилась. И, в конце концов, я смирился с этой свадьбой.

Итак, свадьба состоялась. Танечке удивительно шло белое пышное свадебное платье. Все еще стройная, по-детски красивая и хрупкая, она, похоже, еще больше покорила бедного Венечку, и единственной темой для наших разговоров на несколько месяцев стала только она: ее красота, ее ум, ее чистота… Я только украдкой страдальчески возводил глаза к небу, когда Венечка отворачивался.

В первые несколько месяцев после свадьбы все было хорошо: Венечка и Танечка, казалось, сияли от счастья. Но приближался срок: через два месяца Танечке предстояло родить своего первенца. Впервые в молодой семье появились слезы, капризы и ссоры. Таня кричала, что Венечка ее не понимает и не любит, а он от этих слов буквально сходил с ума, не зная, как еще показать ей свою любовь. Он перестал ходить на пары, постоянно бегал в магазин за новыми капризами жены, истратил все свои накопленные деньги, попросил у меня и матери в долг и отчаянно искал выход из этого финансового тупика. Но выхода не было.

Тогда-то впервые из разговоров с Венечкой я услышал повторенное несколько раз прерывающимся голосом "Голубое пальто".

Наверно, Танечка увидела это пальто в интернете или на каком-то рекламном проспекте. "Голубое пальто" стало ее главным капризом: ей так хотелось иметь это пальто, что она выпрашивала его у Венечки то со слезами, то с угрозами, подключая к делу свое здоровье и здоровье ребенка, восхитительный аргумент "ты меня не любишь" и еще массу других. Венечка и рад был купить это "проклятое голубое пальто", как он сказал однажды в сердцах, но, к сожалению, лишних денег у молодой семьи не было вообще, а на ценнике пальто была обозначена довольно крупная сумма.

Время шло, роды приближались, а голубое пальто так и не было куплено. В конце концов Танечка прибегла к безотказному методу. Грустно потупив свои прекрасные глаза и заламывая изящные тоненькие руки, она, умело всхлипывая, заявила, что уезжает к родителям, потому что Венечка не любит ее и ее ребенка. Танечка говорила, что не хочет навязываться человеку, который ее не любит, что вполне может вырастить ребенка сама и ни в чем не осуждает Венечку. Наверно, глаза, сияющие благородством и гордостью униженной добродетели, обманули бы кого-угодно. Венечка же потерялся совсем. Рыдая, он упал к ногам Тани, поклялся в вечной любви и обещал купить хоть десять голубых пальто, если Танечке они так нужны. На следующий день он занял деньги у меня, у матери и у других приятелей, набрал нужную сумму и купил то самое голубое пальто. Наградой за этот подвиг стали сияющие счастьем и радостью глаза его любимой Танечки. Голубое пальто повесили на почетное место – тоненькую ореховую вешалку в форме креста – подарок на свадьбу: беременная Таня была слишком большой и так и не смогла влезть в пальто. Жаль только, что один из крючков вешалки недавно упал и закатился за тумбочку, поэтому дорогое и красивое голубое пальто пришлось повесить на обыкновенный гвоздь.

Вскоре после этого Танечку увезли в роддом, где она и родила крошечную девочку, которую Венечка тут же назвал Анечкой. Хотел Танечкой, но я и его мать отговорили. Анечка родилась здоровой крепкой девочкой, и уже через несколько дней Таню с ребенком выписали.

Начались суровые семейные будни. Первые месяцы Таня худо-бедно справлялась и терпела постоянный плач Анечки. Девочка не ограничивалась днем и плакала почти всю ночь, так что ни мама, ни отчим не высыпались. Но потом Тане это надоело – она никогда не отличалась долготерпением – и она, оставив ребенка на попечение Венечки (которому, кстати, пришлось бросить университет, что он и сделал без единого сомнения). Таня, надевая свое голубое пальто, с утра уходила из дома и возвращалась поздно вечером, каждый раз находя оправдания своим отлучкам – то она искала работу, то встречалась с подругой, то ходила по магазинам за одеждой для маленькой Анечки, но ничего не нашла. И Венечка самозабвенно верил всему, что бы только не говорила его жена, и лишь кротко заботился об Ане: кормил, менял пеленки, стирал, выходил с ней погулять.

И вроде бы ничего не предвещало последующих происшествий.

Но однажды весенним днем случилось страшное событие.

Любимая, дорогая, добрая и великодушная Танечка просто не пришла домой.

Не пришла она и на следующий день, и через неделю, и даже через месяц Венечка не получил от нее никаких вестей. Его мать обзвонила все городские больницы, морги, ночлежки и тюрьмы – Танечки нигде не было. О ее местонахождении не знали даже ее родители. Таня бесследно исчезла, и только ее красивое голубое пальто сиротливо висело на гвозде тоненькой ореховой вешалки в форме креста.

Нельзя сказать, что Венечка переживал. Переживание – слишком мягкое слово для обозначения чувств, которые испытывал тогда мой друг. Слезы, истерика, полное безумие в лице и боль, плескающаяся в глазах – таким я увидел Венечку, когда пришел навестить его через три дня после исчезновения Танечки. Он, кинувшись мне на шею, и обильно поливая мое плечо слезами, исступленно бормотал, что он во всем виноват, что он не уберег Танечку, и что теперь его жизнь не имеет смысла. Через неделю его буйные истерики и рыдания перешли в полнейшую апатию: весь день Венечка мог недвижимо просидеть на кресле, уставившись в одну точку. Анечкой все это время занималась его мать.

Откровенно говоря, я отлично понимал, что случилось с Танечкой – она просто сбежала от мужа, оставив ему своего ребенка. Как, зачем, почему – наверно, я мог ответить на эти вопросы: такие люди, как Танечка, легко поддаются анализу и поиску тенденций и закономерностей поведения. Скорее всего, думал я, она ушла искать более хорошую партию для себя, одновременно отделавшись от ненужного груза – Анечки. Конечно же, ничего из своих мыслей я не открывал Венечке – не хотел расстраивать его еще больше. Он же, казалось, думал, что Танечка исчезла, просто растворилась в воздухе, ему даже и в голову не пришло обвинить в чем-то его любимую жену.

Несколько месяцев не отпускала Венечку апатия. Доходило до того, что Венечка неделями не выходил на улицу, молча страдал и лил слезы ведрами, все время задавая себе одни и те же вопросы. Но ответов, как и вестей о Тане, не было.

Однако потом Венечка вдруг взял себя в руки. Собрался, отбросил слезы и апатию в самый дальний уголок души и вернулся в мир. Вспомнил о своей неродной полугодовалой дочке Анечке и всерьез занялся ее воспитанием. Венечка при помощи матери устроился на хорошую работу и через некоторое время смог вернуть все деньги. Чуть позже он оформил над Анечкой опекунство, и вот неродной ребенок стал родным. Венечка души не чаял в Ане, задаривал ее сладостями и игрушками.