Наследство разрушительницы

Часть I

1

Человек в черном свитере, сидящий в засаде, был терпелив. Шел уже второй час его ожидания, а он все сидел на бесформенном деревянном обрубке между гаражами и не сводил глаз с окон квартиры, которую высматривал, и даже не менял позу, лишь изредка поворачивал голову, разминая шею.

Вокруг спал обычный московский дворик. Большинство окон четырех массивных домов, построенных в пятидесятые годы прошлого века, были темны. Только в нескольких тускло мерцал неверный голубоватый свет. Либо горели ночники в детских спальнях, либо увлеченные жильцы не могли оторваться от ночных телепрограмм. Скамейки, стоящие у подъездов, были пусты, вдоль тротуаров замерли автомобили, в песочнице валялся забытый детский велосипед. Была середина сентября, воздух по ночам был уже свеж и морозен. Холодный ветер гнал по земле шуршащую бумагу, раскачивал фонари и толкал качели, которые мерно поскрипывали, заставляя сидящего между гаражами оглядываться и проверять: не идет ли кто?

Мужчина взглянул на часы. Четверть третьего. Окна в интересующей его квартире погасли в половине двенадцатого. Он прекрасно понимал, что должно было происходить в квартире после этого. Обитатели приняли душ и забрались в постель. Возможно, сразу заснули. А может быть именно сегодня им приспичило заняться любовью. На это сидящий в засаде был готов отвести им целый час. Ну, пусть полтора. Значит, минут сорок назад обитатели квартиры выпустили друг от друга из страстных объятий и сейчас крепко спят.

Мужчина вышел из убежища, огляделся – никто ли не появился по дворе, и перебежал через детскую площадку к одному из домов. Правой ногой он встал на заранее приготовленный камень, левой оттолкнулся и зацепился руками за подоконник первого этажа. Подтянулся, встал на выступ, идущий вдоль всей стены дома, и заглянул в окно.

Несколько секунд мужчина всматривался в темное пространство комнаты, пытаясь убедиться, что она пуста. Он прижимал лоб к стеклу, закрывался от света уличного фонаря рукой в черной перчатке. Затем рука поползла вверх, толкнула створки окна, и они беззвучно растворились. Мужчина подтянулся на руках, закинул ногу на подоконник, затем другую и проник в комнату полностью. Несколько мгновений он постоял на коленях на подоконнике, обернулся, оглядел улицу и, убедившись, что его никто не видит, оперся на руки и мягко спрыгнул в комнату. Затем закрыл окно и опустил шпингалет. Рукавом черной рубахи он протер подоконник, затем еще и еще раз, пока не убедился, что все следы его проникновения уничтожены.

Покончив с подоконником, мужчина прямиком направился к большому письменному столу справа от окна. Выдвинул средний ящик, достал пухлый пакет и бережно уложил его во внутренний карман черной куртки.

Мягко ступая на цыпочках кроссовок, мужчина пересек комнату и вышел в коридор. Прошел мимо спальни, бросил короткий взгляд на ее открытую дверь. На широкой кровати спали мужчина и женщина. Стоявший на тумбочке ночник бросал на их лица синие отблески света. Разметавшиеся по подушке рыжие волосы женщины приобрели темно-вишневый оттенок. Рука спящего мужчины лежала на одеяле, сползшем с груди женщины. Гость в черном на мгновение остановился, бросил короткий взгляд на белоснежную кожу, увенчанную розовым соском, но женщина шевельнулась, и он поспешил дальше.

У самой входной двери мужчину в черном остановил непонятный звук. В глубине квартиры что-то коротко зарычало, и мужчина замер. У него в голове пронеслась мысль: «Неужели собака? Но откуда? Ее же никогда не было». Он успел повернуть голову, и в это время часы, висящие в коридоре, издали громкий звук, нечто среднее между ударом колокола и первым аккордом «Аппассионаты». Мужчина облегченно перевел дух. Половина третьего. Часы тяжело вздохнули и затихли. Мужчина быстро открыл дверь и шагнул за порог. Придерживая дверь двумя руками, он мягко закрыл ее и надавил на ручку, пока не услышал, как щелкнул замок.

2

Небольшое пространство кабинета было заставлено мебелью настолько плотно, что было неясно, как здесь вообще можно перемещаться. Один угол занимал большой рабочий стол, в другом с трудом помещались диван, обитый серым вельветом, кресло и журнальный столик. Высокие книжные шкафы полностью закрывали две стены. На плотно стоящих кожаных переплетах отражался свет люстры, причудливо изогнутой в виде виноградной ветви. Отдельное место занимал еще один столик, на котором под настольной лампой была развернута книга внушительных размеров. В дополнение ко всему, средневековым замком высились напольные часы, непонятно каким чудом втиснутые между креслом и столом. Вокруг журнального столика сидело три человека. Один из них, сухонький старичок в байковой домашней куртке и старомодной профессорской шапочке, только что закончил говорить. Он отодвинул от себя большой блокнот и отпил чай из стоящей перед ним чашки. Рука старичка, несущая чашку ко рту, чуть подрагивала. Но не оттого, что он был немощен. Напротив, он был бодр и в его глазах читалась решимость многое сделать в этой жизни. Просто сказывалось возбуждение от только что произнесенной речи. Глоток темной, чуть горьковатой жидкости, казалось, его успокоил. Старичок вернул чашку на стол и поднял глаза на собеседников – грузного мужчину с зачесанным набок большим чубом, из тех, что в советских парикмахерских называли «хулиганом», и женщину средних лет со строгим и жестким взглядом серых глаз, странно контрастирующим с ее полными щеками и ярко выраженным двойным подбородком.

Когда-то все трое жили в Новосибирске и работали в Институте археологии и этнографии Сибирского отделения советской Академии наук. Старичок в академической шапочке, по фамилии Парусников, был тогда подающим надежды ученым и заведовал отделом. Мужчина с чубом и женщина со строгим взглядом были его аспирантами, любимыми учениками, которых он в порыве чувств называл «продолжателями дела». С тех пор прошло почти полвека. Старичок в профессорской шапочке еще до развала СССР уехал в Москву, где из «подающего надежды специалиста» превратился в «маститого ученого», стал заведующим кафедрой археологии Московского государственного университета. Полный мужчина, которого звали Даниэль Крейман, уехал в Израиль, жил там в городе Тель-Авив и преподавал в местном университете. И только Изабелла Мирошниченко осталась в Новосибирске, где и работала до сих пор в том же институте, который каждый из собравшихся считал своей “alma mater”. Сейчас они собрались вместе, в квартире профессора Парусникова, по его настоятельной просьбе. Несколько дней назад Изабелла и Даниэль получили письма с просьбой как можно быстрее приехать в Москву. Прочитав письмо, под которым стояла подпись: «Всегда ваш, Анатолий Парусников», и он и она долго размышляли. Ни Изабелле, ни Даниэлю не хотелось бросать все дела и отправляться в дальнюю дорогу. У каждого из них были свои «за» и «против», которые надо было тщательно взвесить. Мирошниченко заканчивала монографию о жизни малых народов Сибири. Рукопись ждали в «Вестнике Сибирского отделения Академии наук», и она собиралась посвятить ближайшие три недели работе, которой была увлечена. У Креймана проблем с работой не было. В Израиле начиналась череда осенних праздников, студенты были отпущены на десятидневные каникулы. Но у него были семейные причины отказаться от поездки. У старшего сына Даниэля Креймана должен был вот-вот родиться первый ребенок, и профессор не хотел упустить поездку в роддом, где он рассчитывал взять наконец долгожданного внука на руки.

Решающим фактором для каждого из них стало то, что в письме, во фразе: «Я надеюсь, вы откликнетесь на мою просьбу, дорогие друзья, и непременно приедете» слово «непременно» было подчеркнуто двумя жирными линиями. И Крейман, и Мирошниченко знали профессора Парусникова как человека, которому не присуща излишняя эмоциональность, и эта двойная черта многое говорила о душевном состоянии их бывшего научного руководителя.

Они прилетели в Москву, но каждого из них точил червь сомнения. Что такого важного хочет сообщить им коллега, что нельзя доверить ни телефону, ни электронной почте, ни другим средствам связи? Конечно, профессор Парусников – человек дела и не станет просто так подчеркивать двойной чертой слово «непременно», но все мы не молодеем и в какой-то момент у каждого человека могут появиться проблемы с адекватностью оценки своих действий.

Но все эти мысли роились в их головах только до того момента, когда профессор Парусников коротким выступлением прояснил ситуацию. Теперь все сомнения отступили и каждый из бывших учеников, а ныне маститых ученых, был смущен внезапно появившимся у них чувством прикосновения к удивительной и невозможной тайне, которую им почему-то доверили без каких-либо клятв или договоров.

Молчание явно затягивалось, и женщина не выдержала первой.

– Анатолий Георгиевич! – сказала она и взглянула на Даниэля Креймана, словно ожидая от него поддержки, но тот упрямо смотрел в пол. – Дорогой Анатолий Георгиевич! У меня нет слов! Нам… Да что нам! Всему миру, всему научному сообществу предстоит осознать важность того, что мы сейчас услышали.

Профессор Парусников смутился, раскрыл свой большой блокнот, затем закрыл его и сделал неопределенное движение, будто собирался возразить. Но Изабелла не дала ему возможности сказать ни слова. Она метнула еще один грозный взгляд в сторону профессора Креймана и, поняв, что тот не собирается отрывать взгляд от ножки стола, возмущенно воскликнула:

– Почему ты молчишь, Даниэль! Ты со мной не согласен? Крейман наконец поднял глаза и развел руками. Он явно собирался что-то сказать, но медлил, подбирая слова, и эта его медлительность очень не нравилась Изабелле.

– Не разводите руками, профессор Крейман! – Изабелла перешла на «вы», и ее голос зазвучал слишком пронзительно для маленького кабинета. – Мы все знаем, вы всегда обдумываете каждое слово и делаете записи. Но сейчас не тот случай. Вам придется высказаться без подготовки и тезисов.

Даниэль Крейман миролюбиво улыбнулся. Он прекрасно знал, что переход на «вы» означал у доктора наук Изабеллы Мирошниченко высшую стадию раздражения, с одной стороны, и полное доверие к собеседнику – с другой.

– Что я могу сказать, Изабелла?! – израильтянин доверительно положил пухлую ладонь на руку сидящей рядом на диване женщины. – Вы правы. Профессор Парусников расшифровал рукописи, которые, как считалось, не поддаются расшифровке, и тем самым весьма существенно изменил все наши представления о материальном мире.

Парусников казался растроганным. Он без всякой нужды поправил шапочку, разгладил лацкан байковой куртки и поднял руку так, что при желании его жест можно было расценить как выражение протеста.

– Ну, что вы, коллега, – сказал он. – По-моему, вы преувеличиваете.

– Нисколько, Анатолий Георгиевич! – запротестовала Изабелла, довольная оценкой Креймана.

Напряжение, которое висело в комнате всего несколько секунд назад, спало, и теперь каждый хотел поскорее высказаться.

– Именно так, профессор, – Крейман перебил Изабеллу. – Религиозная догма. То, что мы считали легендой, литературным преувеличением, вымыслом неведомого автора, подтвердилось новым источником. Два независимых источника, говорящих об одном и том же, – это серьезно. Таких совпадений не бывает. Ваша расшифровка может поставить под сомнение все наше представление о материальном мире! Теперь нам придется переосмыслить теорию полей, квантовую физику, космологию, палеонтологию, целые разделы геологии и истории. Господа, по-моему, вы не отдаете себе отчета…

– Мы отдаем себе отчет, – вернула себе слово Изабелла. – Но, зная Анатолия Георгиевича, я понимаю, что он предпочтет не торопиться?

Она взглянул на профессора Парусникова. Тот кивнул в знак согласия.

– Да, коллеги. Мы не должны действовать сгоряча. Давайте переспим, – профессор кашлянул, понимая, что его слова прозвучали несколько двусмысленно, и решительно закончил фразу: —С этими идеями, а потом будем делать выводы.

– Никто не предлагает действовать сгоряча, – Даниэль Крейман не внял призыву и продолжил говорить напористо, отчего его солидный животик подпрыгнул вверх и вниз. – Но и медлить мы не имеем права. Анализ текста профессора Парусникова должен быть подтвержден практикой. Причем как можно скорее.

– Практикой? – Изабелла колыхнулась всем телом к коллеге. – Вы имеете в виду экспедицию?

– Конечно! – Даниэль Крейман перевел взгляд с Изабеллы на профессора Парусникова. – Экспедиция, которая подтвердит информацию из расшифрованной вами рукописи. Только так можно положить конец сомнениям и спорам, которые неизбежно начнутся после публикации результатов. Я не вижу иного решения.

Изабелла закивала в знак поддержки и тоже повернулась к Парусникову.

– Даниэль прав, Анатолий Георгиевич. Вы определили точку на карте и то, что там можно обнаружить. Либо это там есть, либо – нет. Если есть, это начало большого научного бума. Если нет, значит, в ваши расчеты закралась какая-то ошибка. Экспедиция необходима. Только она даст однозначный ответ на все вопросы. И возглавить экспедицию должны вы.

Профессор Парусников привычным жестом поправил шапочку. В каждом его движении читалось сомнение. Изабелла не сводила с него напряженного взгляда, словно профессор собирался зачитать касающийся ее лично приговор. «Неужели он откажется, – подумала она. – Похоже. Скажет: возраст не тот, чтобы разъезжать по экспедициям. Но без прямых доказательств все раритеты вместе с его гениальной расшифровкой погрязнут в спорах».

– В принципе, – начал профессор Парусников, – я был бы счастлив возглавить такую экспедицию. Но…

«Так я и думала, – огорчилась Изабелла. – Без но не обойтись».

– Но разрешение на экспедицию, на проведение раскопок, – продолжил Парусников. – Это ведь территория Израиля. А кто знает, как тамошние правители отнесутся к этой идее?

– Это я беру на себя. – быстро сказал Даниэль Крейман и переглянулся с Изабеллой. – Эту проблему я решу. Во всяком случае, надеюсь решить. Я хорошо знаком с нынешним министром науки Израиля. Это вменяемый человек, и, возможно, мне удастся его убедить.

– Вы готовы лететь в Израиль, профессор? – спросила Изабелла, желая поставить последнюю точку над «i».

Парусников кивнул.

– Конечно! Теперь, когда год работы над рукописью позади, я не стану отступать. Конечно, я полечу. Более того. Я поеду в президиум и поставлю вопрос о финансировании экспедиции уже завтра. Если, конечно, Даниэль займется получением разрешения от израильской стороны.

– В этом можете не сомневаться, – Крейман протянул профессору руку, и тот ее торжественно пожал. – Завтра вечером я буду в Тель- Авиве и мой первый звонок будет в министерство науки.

Это прозвучало так торжественно, что все трое улыбнулись.

Крейману стало неловко.

– Если честно, – пробормотал он смущенно, – мой первый звонок будет сыну. Я должен знать, как дела в роддоме. Но сразу после этого я позвоню в министерство.

Мужчины еще раз обменялись рукопожатиями.

– Мне кажется, что перемены седьмого тысячелетия, о которых говорят религиозные деятели, начинаются сегодня, – сказал Даниэль Крейман.

– Возможно, – согласился Парусников и тяжело вздохнул.

– Только вот к добру ли эти перемены или к новым проблемам, которые придется решать человечеству.

3

– Мне-то ты можешь сказать честно? Ты брала эти деньги или нет?

Света грозно смотрела на подругу, не мигая и не отводя глаз. Сидевшая с ногами в кресле Арина отняла платок от лица. Несколько секунд она смотрела Свете в глаза, стараясь не мигать, словно от этого взгляда зависело, убедит ли она подругу в своей искренности, потом всхлипнула, прижала платок к лицу и обреченно покачала головой:

– Нет!

Света молча смотрела на девушку. Взгляд ее серых глаз был все так же недоверчив, и Арина заговорила быстро, захлебываясь словами.

– Говорю же тебе! Нет! Не брала! Можешь ты мне поверить или нет?! Не брала я! Ничего не брала!

Арина зарыдала и опять ткнулась носом в платок. Она казалась такой беспомощной и беззащитной, что Свете стало искренне жаль подругу. Какая-то она, Аринка, неудачница. Все, за что берется, в конце концов проваливается. Света подошла ближе, прижала к себе голову девушки и погладила по рыжевато- медным волосам.

– Ладно, ладно, – пробормотала Света. – Не брала так не брала. Чего ты кипятишься?

– А чего ты спрашиваешь? – прорыдала Арина. – Не веришь? Ты мне тоже не веришь, Светка?!

Света отошла к столику, уставленному бутылками. Вся эта история вызывала у нее большие сомнения. Горячность Арины, конечно, говорит в ее пользу, но деньги взять было больше некому. Света налила в два стакана виски из массивной четырехугольной бутылки и вернулась к креслу подруги.

– Ну, почему не верю? – сказала она, протягивая Арине один из стаканов. – Я тебе верю. Просто спрашиваю на всякий случай.

– На какой случай? – крикнула Арина, отрывая платок от лица. – Ты думаешь, я воровка?

Света ткнула стакан в губы Арины.

– Пей! – скомандовала она. – И не кричи. Никто не говорит, что ты воровка. Я же не сказала «украла». Я сказала «взяла». Разницы не чувствуешь? Взяла. Для чего-то. Чтобы потом вернуть. И не успела.

От неожиданности Арина даже перестала плакать. Она судорожно вздохнула, возмущенно дернула плечами, замотала головой.

– Не брала! – выкрикнула она. – Ты по-русски понимаешь? Не брала! Ну, подумай сама, Светочка! Зачем мне у Володи деньги брать? Зачем? Он и так мне ни в чем не отказывал.

– Пей! – повторила Света и взяла Арину за подбородок. – Открой рот.

Арина послушно потянулась губами к стакану, отпила большой глоток и закашлялась.

– А зачем деньги брать, я тебе отвечу, – Света вернулась к своему креслу. – Сколько бы мужики нам денег ни давали, нам всегда свои нужны. Те, о которых они ничего не знают. Ничего не поделаешь. Так мы устроены.

Света одним глотком выпила виски и предложила тему.

– Может, ты хотела что-то купить, а потом вернуть?

Арина подняла глаза на подругу. Ей очень хотелось выглядеть сильной, ответить Свете жестко и однозначно. Но для этого надо было прежде всего прекратить рыдать. А слезы продолжали литься из глаз, как Арина ни прижимала к ним платок. Все правильно! Ей никто не поверит. Ни одному ее слову. Что бы она ни говорила и как бы ни доказывала свою правоту. Деньги пропали? Пропали. Посторонних в доме не было. Двери и окна закрыта. Вечером деньги были, утром – уже нет. Значит, взяла она. Больше некому. И никому ей ничего не доказать. Володя не поверил. И Света не верит. Значит, все. Она все проиграла. Всю свою жизнь. Теперь у нее только один выход – бежать из этого города, как можно быстрее. Ничего страшного в этом нет. И за пределами Москвы есть жизнь. Жила же она этой жизнью всего полгода назад.

Света внимательно следила за подругой. Ей хорошо было известно это упрямое выражение лица. Оно означало, что Арина приняла какое-то решение. Теперь с ней надо держать ухо востро, а то наделает глупостей. Арина выпрямилась, спустила ноги с кресла. Внезапно спокойно промокнула красные глаза, стерла с щек следы туши.

– Я денег не брала, – сказала она. – Больше мне добавить нечего. Шмоток я не покупала. Украшений тоже. И в долг не хотела брать. Потому что отдавать мне не из чего. Сама знаешь, у меня ничего нет. Ни кола, ни двора. Работу третий месяц ищу. Не веришь – открой чемодан и проверь, есть ли хоть одна новая шмотка, хоть одна новая побрякушка.

Свете стало не по себе. Почему она не верит Арине? Неужели подруга не заслужила ее доверия? Неужели после стольких лет знакомства у нее не находится для нее добрых и ласковых слов? Даже если та и оступилась. Сколько же лет они знакомы? Лет двадцать пять. Если считать с трехлетнего возраста, когда они впервые встретились в младшей группе детского сада. Они тогда жили в небольшом городке Углегорск на Алтае. Потом учились в одном классе. После школы вместе работали в конторе деревообрабатывающего завода. И дружили не разлей вода. Вместе ездили на работу и с работы.

Когда Светка ругалась с мамой, всегда убегала ночевать к Арине. Та жила с отцом Александром Николаевичем. Мама Арины скоропостижно скончалась, когда девочки учились в третьем классе. Крупная, красивая женщина пошла на рынок, сделала кое-какие покупки и там, прямо у прилавков, упала. Когда к ней подбежали люди, она уже была мертва. Сердце разорвалось неожиданно и страшно. После этой потери смешливый и общительный Александр Николаевич превратился в вечно хмурого человека с тяжелым взглядом. Несмотря на типичную внешность алкаша, забияки и неудачника, он в рот не брал спиртного и в первые годы нового века превратился в одного из самых богатых бизнесменов Углегорска, поставлявшего древесину аж в саму Москву. Своим бизнесом он занимался с утра до вечера, переложив заботы о хозяйстве и о дочери на жившую по соседству родную сестру Дарью. Дарья Николаевна была женщиной серьезной и основательной, любящей порядок везде и во всем. Узнав, что Светка в очередной раз остается у них ночевать, тетка накрывала стол к ужину и за едой всегда расспрашивала о причине ссоры. Подробно разбирала действия каждой стороны и объясняла, в чем была неправа Света, а в чем ее мама. Спорить с ней было совершенно бессмысленно. В этом Света убедилась, попытавшись однажды отстоять свою позицию. Эх, тетка Дарья, тетка Дарья, тебя бы сейчас сюда.

Света взглянула на Арину, и глаза их встретились.

– Допивай виски, – скомандовала Света. – И перестань хныкать!

Ясно одно. Аринка запуталась. Глаза испуганные, и в них только один вопрос: «что же теперь будет?» В таком состоянии она ни одной проблемы не решит. Только глупостей наделает. Вроде возвращения в Углегорск. Значит, решать проблемы придется Свете.

Так было всегда. Столкнувшись с трудностями, Арина пугалась, металась и теряла способность логически мыслить. И тогда в дело вступала Света. Спорила из-за подруги с мальчишками, что-то доказывала учителям, требовала повышения зарплаты у дирекции завода. Свете казалось очень правильным и благородным заменить подруге покойную мать. Когда три года назад она рассказала Арине, что решила перебраться в Москву, у той был такой же испуганный и беззащитный взгляд. Он как будто говорил: «Что же теперь? Как жить дальше? Кто же будет заступаться за меня?»

Решение уехать у Светы созрело совершенно неожиданно. Шел 2015 год. Мир вокруг бурлил и клокотал. Где-то что-то взрывалось, кто-то воевал, получал премии, выпускал фильмы, организовывал концерты. По красным дорожкам престижных фестивалей ступали звезды. А в Углегорске текла прежняя однообразная, серая и скучная жизнь.

Угля в Углегорске никогда не добывали. А название городку дали еще во времена Советского Союза оттого, что поблизости располагалась ракетная дивизия и строительство шахт для ракет стратегического назначения было замаскировано под угольные разработки. С самого детства любой житель городка знал, что он является носителем государственной тайны и участвует в оболванивании вероятного противника. И потому он должен быть бдительным к любому постороннему, появившемуся в городке, и не болтать о месте своего проживания. С падением Советского Союза покровы тайны сначала ослабли, а затем и вовсе рухнули. Ракетная дивизия была расформирована, космодром Свободный – закрыт. Углегорск стал открытым городом, его переименовали в Циолковский, но от этого он не стал менее скучным или менее провинциальным.

«Что я здесь делаю?» – размышляла Света, глядя в свое отражение в зеркале. На нее смотрела высокая, стройная девушка с коротко постриженными волосами цвета свежего меда, правильными чертами милого личика и строгим взглядом серых глаз. Мать сидела перед телевизором. Диктор что-то бубнил о беженцах, потянувшихся в Европу. То ли под влиянием его слов о людях, ищущих спасения, то ли от всей привычной и надоевшей обстановки Света вдруг сказал:

– Мам, а может, мне в Москву поехать?

Мать мгновенно выключила звук на телевизоре. Света ожидала возражений, может быть, даже скандала. Но мама подошла к ней, взяла положила руки на плечи и развернула к себе.

– Может быть, – сказал она неожиданно серьезно и строго, словно и сама обдумывала такой вариант. – Попробуй. Вернуться в свою контору ты всегда сможешь. Только глупостей не наделай.

Глупостей Света не наделала. Через неделю после приезда нашла место делопроизводителя на переживающем смену владельца телеканале ТВК. А еще через полгода новый владелец и генеральный директор канала Глеб Головин сделал ей предложение. Света переехала из съемной комнатки в большой дом на северо- западе Москвы, получила в подарок новенькую белоснежную «тойоту» и возможность не работать, посвящая время аэробике, плаванию и конному спорту. Мысль перетащить в Москву лучшую подругу несколько раз приходила в голову Светы, но она не решалась выдергивать Аринку из привычной размеренной жизни и бросать в водоворот московского хаоса.

Так прошло два с половиной года, в течение которых Арина и Света не виделись. Они впервые расстались на такой долгий срок. Но теплые чувства сохранили. Перезванивались каждый день, часами болтали по Скайпу и мечтали увидеться. Света все собиралась с визитом в родные края, наметила его на весну следующего, 2019 года.

Но в декабре 2018 года Свету разбудил звонок из Углегорска. Плачущая мама сообщила жуткую новость. В окно офиса Александра Николаевича бросили гранату.

Видимо, преступники хотели его только попугать, потому и проводили акцию поздно вечером, когда в офисе не горело ни одно окно и он должен был быть пуст. Но отец Арины был в кабинете со своей секретаршей. Прибывшие пожарные и следователи нашли их обнаженными, друг у друга в объятия, в лужах крови на большом столе. В тот же день Света вылетела в Благовещенск, откуда как раз к похоронам добралась до Углегорска и увезла плачущую, не понимающую, как жить дальше, Арину в Москву.

План Светы, обговоренный с Глебом, предусматривал устройство Арины на работу, снятие для нее квартиры и обеспечение деньгами на первое время. Но план этот рухнул ещё до начала реализации. Оказывается, Арина, которую Света считала безынициативной и неспособной к решительным действиям, уже думала о переезде в Москву. Правда, путь для воплощения этой идеи выбрала странный – разместила анкету на сайтах знакомств с припиской, что ищет «серьезного мужчину из Москвы».

«Серьезный мужчина» явился в виде бизнесмена средней руки Володи Цыганова. Он содержал частную ветеринарную клинику и активно зазывал Арину в гости, правда, добавляя, «если фотографии, размещенные на сайте, соответствуют действительности». Несколько месяцев Арина собиралась в Москву. То твердо решая ехать, то откладывая поездку до ближайших праздников, а потом – до следующих.

Оказавшись в Москве, Арина встретилась с Володей и приняла предложение «переехать к нему». Света, не привыкшая к самостоятельным решениям подруги, сначала было рассердилась не на шутку. Но ее успокоил Глеб. «Что ты дергаешься? – сказал он. – Дай ей возможность хоть что-то сделать самостоятельно». «Она не сможет, – возразила тогда Света. – Попадет в дерьмо с этим собачьим доктором». «Когда попадет, придет к тебе, – резонно заметил Глеб. – Тогда и будем решать проблемы, в зависимости от их сложности».

Так и произошло. И сейчас Света ощущала не только жалость к подруге и ответственность за ее судьбу, но и естественное удовлетворение человека, который оказался прав. И именно это удовлетворение сделало ее великодушной.

– Твои вещи мне проверять незачем, – сказала Света. – Я тебе верю. Не брала так не брала. Просто интересно, кто взял? Сама же говоришь, что посторонних в доме не было. Куда же деньги девались?

– Не знаю! – взмолилась Арина. – Я не знаю, куда делись эти проклятые деньги!

– Так и надо было ему сказать.

– Я так и сказала, – Арина изо всех сил старалась не плакать. – Только он не поверил. Знаешь, как страшно, Светка! Смотрит пустыми глазами. Я ему говорю, а он смотрит, и понимаешь, не верит ни одному слову. Смотрит как будто на тебя, а на самом деле, ничего не видит. И твердит только одно: как я могла украсть у него?! После всего, что он для меня сделал. А я не крала!

Света вернулась в кресло. Странная ситуация. Неужели Арина не врет? Что же тогда произошло с этими деньгами? Ей в голову вдруг пришла очень простая мысль. А что, если никто никаких денег у Володи не крал? Ему просто надоела Арина, и он решил отделаться от нее, обвинив в краже, которой вообще не было. Не решился просто выставить за дверь. Если так, то он подлец и трус. И долг Светы – отстоять репутацию подруги. Она не позволит так с ней обращаться.

– Слушай, дорогая моя, – сказала Света. – А может быть, он тебя просто разлюбил?

Арина замерла. Эта простая мысль почему-то не приходила ей в голову.

– Как?!

– А вот так – разлюбил и все. И никаких денег у него не пропадало. Просто он придумал повод выставить тебя за дверь. Покувыркались в постельке полгода, и – хватит.

По щекам Арины опять потекли слезы.

«Точно, – подумала она. – Так и есть. Светка сразу все поняла. А я дура! Конечно, ничего у него не пропадало. Как могли пропасть деньги, если никто посторонний не заходил в квартиру?»

– Почему же он не мог мне просто сказать? – прорыдала Арина. – Зачем надо было вот так… Вот так… Как собаку…

– Зачем? – решительно переспросила Света и поднялась из кресла. – Это мы сейчас проверим.

Арина сразу перестала плакать.

– Проверим? – испугалась она. – Как это мы проверим?

– А очень просто, – несколькими быстрыми движениями Света привела в порядок прическу. – Поедем к твоему Володьке и спросим. Пусть честно скажет: «Надоела Арина, больше жить с ней не хочу». А не придумывает ужасы. Деньги у него пропали! Засранец! Паскудный свинячий доктор.

– Я не поеду.

Арина замотала головой и вжалась в спинку кресла.

– Не поеду, Светка! И не говори об этом! Ты что? Я – к нему? Не поеду!

– Поедешь!

Света обняла подругу и взглянула ей в глаза.

– Или ты взяла эти деньги?

– Нет! – выкрикнула Арина.

– А чего ты его тогда так боишься? Чем это он тебя так напугал? Мужиков, Аришенька, бояться нельзя. Их надо дрессировать. Тогда они и будут ходить по струнке. Это я тебе из собственного опыта говорю.

– Как это – дрессировать? – Арина смотрела на подругу, ее голос дрожал и срывался на фальцет. – Что значит «дрессировать»? Они же просто пошлют и все! Ты что, Светка!

Света откинула волосы с лица подруги. Вот что делает с женщинами страх. Страх одиночества, страх остаться без твердого мужского плеча, без опоры. А в конце концов без денег. Именно к ним, проклятым, все и сводится. И опора, и плечо, и одиночество. Но чего бояться этой дурочке Арине? Она же настоящая красавица!