Kitabı oku: «Последние», sayfa 6
Он был так прекрасен в этот момент, что я невольно сравнила его с ангелом, спустившимся с небес.
Вдруг Виктор крепко сжал кулаки, все его тело напряглось – он думал о чем-то неприятном. Я внимательно наблюдала за ним, ожидая дальнейших слов.
– Это я должен тебя защищать. Мое плечо должно служить опорой. Я должен сделать так, чтобы ты была счастлива. Но ничего из этого сделать не могу. Сейчас, даже чтобы просто встать с этого кресла, мне нужна твоя рука. Разве я – мужчина?
Виктор вновь скрыл от меня свои глаза. Нет, он не плакал, но то, что он сказал, особенно его волновало. Он просыпался и засыпал с этими мыслями. Но ничего не мог изменить.
– Ты заслуживаешь большего, – продолжил он будто не своим голосом. – Того, кто смог бы носить тебя на руках. Свозить в столицу. Сделать счастливой женщиной. Мужчину, которому ты бы смогла родить здоровых детей. Я изначально был бракован. Ты не должна была идти за мной в первую нашу встречу. А мне не следовало возвращаться к тебе.
Я не могла поверить в то, что он говорил. Эти слова будто сорвали мой панцирь, которым я смогла отгородиться от боли.
Виктору было невыносимо видеть меня рядом с ним, таким сломанным и бесполезным. Он считал, что принес мне одни лишь страдания, и сам себя убеждал в этом сильнее каждый Божий день.
– Но в то же время, – его голос дрогнул, и я увидела горькие слезы, которые выдали его тайны с головой. – Я так люблю тебя. Я так сильно хотел бы остаться с тобой. Но кто-то сверху распорядился иначе. Я пытался себя убедить, что мне все равно, что случится со мной дальше. Но не смог. Теперь я точно знаю, как хочу жить, – он уже не мог сдерживаться, и через каждое слово задыхался в стоне. – Я боюсь умирать.
Это было невыносимо. Я не могла больше выдержать его слов и кинулась к нему на шею, обняв так, словно это наша последняя встреча. Он должен был понять, как сильно я нуждаюсь в нем, любом.
Почему это свалилось на наши плечи? Какие страшные грехи мы совершили в прошлой жизни? Я готова была вытерпеть все, но, Господи, пожалуйста, пощади моего любимого. Избавь его от мучений, отдай их мне – я все приму. Почему ты так жесток? Почему путь к счастью для нас заказан?
– Я никогда не пожалею ни о чем, – ответила я, глотая слезы и держа в объятиях содрогающееся тело. – И я никогда не испытывала такого счастья, какое испытала после встречи с тобой. Мне не важно, чего я достойна, а чего – нет. Ты мне нужен, потому что я люблю тебя сильнее всего на свете. Это было единственным в моей жизни, в чем я была всегда уверена.
– Выходи за меня… Тогда, Аня, выходи за меня!
Сказать, что я не ожидала таких слов – не сказать ничего. Они были для меня настолько внезапными, что я забыла, как дышать. Сердце трепетно забилось в груди, пытаясь выскочить, а рука, что покоилась на моей спине, нервно сжала ткань моего платья.
Виктор боялся моего отказа, а я боялась, что это все – сон.
– Выйду, Витенька. Обязательно выйду!
Виктор, наконец, поделился со мной всеми своими переживаниями, полностью открыл свое сердце. И что бы не ждало нас впереди, сейчас мы поступали правильно – вместе и до последнего.
Мой любимый человек смог опереться на подлокотники кресла и попытался подняться.
– Не перенапрягайся! – Забеспокоилась я, положив ему руку на грудь, останавливая его.
Но когда он поднял на меня свой взгляд, я прочитала в нем мольбу не мешать ему, поэтому отступила.
Виктор поднимал свой вес на руках, а когда ноги приняли его весь на себя и дрогнули, он успел ухватиться за дерево, которое я когда-то считала исполняющим желания. Оно помогло ему удержаться на ногах, коляска в результате всех этих действий немного откатилась назад. Я же все это время старалась не вмешиваться, но каждую секунду была готова ринуться на помощь.
Когда Виктор привел дыхание в норму и перестал крепко держаться за поломанный ствол, просто опираясь на него одной ладонью, он засунул руку в карман и произнес:
– Как удачно, что ты выбрала именно это платье.
Он широко улыбался, но я заметила, с каким трудом ему удается стоять, однако решила не акцентировать внимание на этом. Сейчас меня больше интересовало, что он хотел сказать своими действиями.
– Знаешь, это дерево действительно походит на арку. Пожалуйста, встань ближе.
Я сделала так, как он попросил, не веря до конца в происходящее.
– Конечно, я хотел, чтобы все произошло по-другому и при иных обстоятельствах, – Виктор говорил взволнованно, будто боясь упустить какую-нибудь важную деталь. – Но время никого не ждет.
Он достал из кармана совсем маленькую вещь, и только когда поднес ее к моей руке, я поняла, что это было кольцо.
– Анна, согласна ли ты стать моей женой? И быть со мной и в горе, и в радости, пока смерть не разлучит нас.
Виктор надел колечко на мой безымянный палец, и я смогла разглядеть его. Не знаю где и каким образом он смог его достать. Оправой было золото, по тонкому обручу которого вели и переплетались в узоры замысловатые линии. Посередине же в высоком ажурном гнезде располагался небольшого размера, но абсолютно не сравнимый ни с чем своей красотой ограненный прозрачный камень. Лучи солнца, попадая на него, будто терялись внутри, заставляя его блестеть и переливаться на свету.
Я никогда подобного прежде не видела. У матушки были разные украшения, но ни одно из них не могло сравниться с этим ювелирным изделием, сотворенное искусным мастером.
– Это бриллиант, – поведал Виктор, держа мою руку и проводя большим пальцем по камню. – На самом деле, их не так много. Природа не желает разбрасываться такими подарками. Эти камни так прекрасны своим исключением. Поэтому я подумал, он будет чудесно смотреться на твоих изящных пальчиках.
Я не могла вымолвить ни слова. Мне никто никогда не дарил таких роскошных подарков. И я не знала, заслуживала ли подобного.
Даже в трудные времена он не переставал думать обо мне, как всегда думала о нем я.
– Пожалуйста, не томи своим молчанием.
Я словно очнулась ото сна. Только что случившееся окончательно выбило меня из колеи, вскружив голову, что я забыла о самом важном.
– До конца наших дней я буду твоей женой, – почему-то я не могла сдержать слез, ровно как не могла описать те эмоции, что бушевали внутри.
– Нет, только до моих.
Виктор притянул меня к себе. Заправил пряди выбившихся из прически волос за уши и провел пальцами по моим щекам, словно хотел убедиться, что я действительно существую и сейчас стою перед ним. А затем поцеловал.
Этот поцелуй отличался от остальных. Он был одновременно наполнен абсолютной любовью и счастьем пополам с горечью. Губы Виктора сквозили этой горечью, она пропитывала и меня.
Время никогда не будет на нашей стороне.
Виктор вдруг снова схватился за ствол дерева, нависающего над нами – силы покинули его тело. Я быстро подкатила кресло и помогла ему аккуратно усесться в него. Как только он очутился в кресле, его настиг один и тех страшных не останавливающихся кашлей.
Я преподнесла к его губам платок, чтобы ненароком кровь не попала на одежду, и просидела так, сжимая его руку, пока Виктор не успокоился.
При прежнем количестве вдыхаемых «сонных губок», боль с каждым днем становилась все сильнее и чаще сковывала его тело.
Однажды, когда страдания Виктора уже было невозможно скрыть от родных, он попросил оставить его с ними наедине. Больше часа я обходила все закоулки деревни подальше от дома, боясь вернуться обратно. Я думала, что его мать опять возненавидит меня. За то, что я пошла на уговоры ее сына и скрыла от них правду. Страх перед атмосферой безысходности и горя, которая снова может возродиться в доме, также заставлял меня все дольше бесцельно бродить по улицам.
Когда я все же посчитала нужным вернуться, внезапно столкнулась с Любой – она возвращалась от своей тетки, живущей у черта на куличках.
Мы уже забыли, какого это – взбираться вчетвером на Лавку, удирать от разъяренного Щеголя, упрямо пробираться через все ржаное поле, бежать обратно и просто беззаботно проводить время вместе. Все это кануло в небытие чуть меньше месяца назад. Меня можно было увидеть только с Виктором и ни с кем другим. Даже со своими родными я проводила меньше времени.
Но Люба не обижалась. Никто не обижался.
Она была одной из немногих, кому я рассказала о нашей тайной помолвке с Виктором, за что она была очень рада и благодарна Богу.
Я показала ей кольцо – красота бриллианта покорила и ее. Поэтому не удивлюсь, если от Андрея она потребует того же.
Встретившись, мы перекинулись парой слов. От волнения и тревоги я не могла особо поддержать разговор. Поэтому она просто приобняла меня и напомнила, что до сих пор любит и ждет, когда мы все снова начнем собираться вместе.
Я грустно улыбнулась в ответ, понимая, что этого больше никогда не произойдет. В нашей кампании всегда будет не хватать одного человека.
Пообещав, что скоро постараюсь к ней забежать хоть на минуту, я на деревянных ногах направилась к Виктору.
Когда я уже подходила к дому, то увидела Гришу, сидевшего на скамье у ворот. Он вцепился пальцами в свои короткие волосы и, не моргая, смотрел себе под ноги. Я впервые видела, как он плакал.
Господи, если он в таком состоянии, то что сейчас с его матушкой.
Ворота были открыты на распашку.
Я приблизилась к Грише, но он не обратил на меня никакого внимания. От этого мне стало немного неловко. Нужно было как-то его успокоить, поддержать, но я совсем не знала как, ведь мы были чужими друг другу. Поэтому я не нашла ничего лучше, как просто коснуться его плеча, давая понять, он не один.
Парень глубоко вздохнул. Скапливающиеся на подбородке капли, срываясь, разбивались о землю, как часто в последнее время разбивалось мое сердце.
– Я знал, что так будет, – Гриша продолжал неотрывно смотреть вниз, будто разговаривая сам с собой. – Знал. Спустя десять лет единения с этой заразой, он не мог так просто избавиться от нее в один момент.
Значит, он обо всем догадывался, но вот матери тоже не поведал.
– Мы должны быть сильными, – я усердно пыталась подобрать правильные слова, чтобы привести Гришу в чувство. – Время еще есть.
На что парень вдруг зарыдал во весь голос, сильно напугав меня.
– Нету его, – сквозь слезы, неразборчиво ответил он. – Брата моего.
Я отскочила от него, как ошпаренная. Словно он был зверем, готовым наброситься на меня. И пыталась сообразить, кто из нас не в себе. То ли он не понимал, что несет, то ли я не могла уловить смысла его слов.
В этот момент дверь, ведущая в дом, распахнулась, и я услышала тяжелые шаги – людей было несколько.
Заглянув во двор, первым я увидела Булякова с большой сумкой, которую обычно носят врачи. Он был очень серьезен и в то же время подавлен. Развернувшись, мужчина что-то крикнул идущим позади.
Я подняла взгляд. На крыльцо вышли еще двое мужчин – соседи семьи Виктора. Они несли что-то тяжелое. Когда, наконец, Буляков отошел в сторону, открыв мне обзор, я увидела, что в руках мужчины держали носилки, на которых неподвижно лежала Лидия Михайловна. Одна ее рука свисала вниз, а другая покоилась на груди.
Мне показалось, что я попала в какой-то водоворот или ураган, который закружил меня, а после оставил в полной растерянности в неизвестной пустыне.
У меня вдруг схватило сердце от всей этой суматохи, в которой я абсолютно ничего не понимала. Что вообще происходит? Почему маму Виктора куда-то уносят? Она вообще жива?
Словно во сне, я двинулась к Игорю Александровичу, пытаясь не запнуться в своих же ногах. Время в моих глазах замедлило ход, а голоса людей доносились как свозь толщу воды.
Буляков заметил меня и направился навстречу.
Приблизившись, я вцепилась в его белую рубаху и попыталась сказать хоть что-нибудь, но рот открывался, так и не произнеся ни единого слова. Я чувствовала себя задыхающейся рыбой, выброшенной на берег.
Тело била дрожь. Меня бросало то в жар, то в холод, и я невольно застучала зубами. Трясущиеся пальцы похолодели, будто я долго держала лед.
И откуда-то изнутри пыталось вырваться что-то страшное пугающее, напоминающую бездонную пропасть.
– Виктор умер.
Слова прогремели в моей голове, лишая рассудка. Я не думала, что может быть что-то хуже того состояния, которое у меня было до этой роковой фразы.
Меня замутило так, что пришлось прикрыть глаза. Все вокруг кружилось со страшной силой – не было видно ни Булякова, ни остальных людей, даже дом потерялся из виду. Земля ушла из-под ног, и я бы упала, если бы не была подхвачена сильными руками.
Кажется, меня куда-то несли, и я слышала голос отца. Кажется, я звала своего любимого Виктора в надежде на то, что он меня успокоит, как обычно заключив в объятия.
Но, кажется, Виктор мертв.
И если это правда, то я надеюсь, что больше никогда не открою глаза.
Глава
VII
Я стояла посреди комнаты, где раньше располагался Виктор, но теперь его здесь не было. Кровать была застелена, а запах лекарств выветрился. В этом доме больше никто не жил.
Он опустел почти сразу после похорон.
Вторых.
Виктор умер от желудочно-кишечного кровотечения. Болезнь съедала его изнутри на протяжении десяти лет.
Лидия Михайловна ненадолго пережила Виктора. Врачи сказали, сердце не выдержало. Десяток лет непрерывных переживаний испили из нее все соки.
Она умерла в городской больнице, неподалеку от нашей деревни, так и не придя в себя.
Ее единственному оставшемуся сыну, Грише, незачем было оставаться в пустом доме, где все напоминало ему о семье. И он уехал.
На оставшейся мебели за полгода осел толстый слой пыли, что придавало еще большего одиночества этому дому.
Я подошла к кровати и аккуратно присела на нее. Постельное белье осталось тем же – хорошо помню этот цвет. Так и не обратив на него внимания, когда приходила к еще живому Виктору, я навсегда его запомнила в день похорон, на которые так не хотела идти.
Тогда, около полугода назад, после того, когда меня забрали в бессознательном состоянии из этого дома, я пришла в себя в той же больнице, в которой в дальнейшем скончалась Лидия Михайловна.
Несмотря на то, что успокоительное мне давали в огромных дозах, первые сутки я прорыдала навзрыд, не останавливаясь. Укрывшись одеялом с головой, я кричала от боли, что съедала меня заживо. Я желала смерти каждую секунду после пробуждения, ибо не видела смысла в жизни.
Странно вышло – я ожидала его смерти, но она все равно пришла внезапно.
На вторые сутки плакать было нечем, голос был сорван, а голова пуста, поэтому я просто лежала, уткнувшись в ужасно белый потолок.
Я даже смогла себя убедить в том, что смирилась с потерей любимого; с тем, что ничего уже не вернуть.
Это было обманчивое спокойствие, потому что, когда ко мне явился отец со словами, что нужно попрощаться с Виктором, я вновь впала в истерию. Я хотела, чтобы меня отгородили от этого, считая, что так быстрее приду в себя. А стоило мне только представить Виктора, лежащего в гробу, мой карточный домик, в котором я пыталась спрятаться от реальности, рушился.
Я молчала в ответ, но отец сказал, что сегодня его уже будут хоронить.
– Простишь ли ты себя, если не скажешь ему последних слов?
Отец был прав. Он знал меня лучше, чем я себя.
Все произошло так внезапно, что мы с Виктором не успели попрощаться. Это было самым ужасным для меня.
Поэтому, с тяжестью на сердце, в этот же день я вернулась домой. Мамы дома не было, вся деревня вообще будто опустела. Потому что почти все собрались в одном месте, куда и мне следовало прийти.
Отец сказал, что заберет меня чуть позже.
Поэтому я легла на свою кровать, и мне вдруг показалось, что я снова попала в ад. Что Виктор лежит в бреду, а мне нельзя к нему, потому что сильно истощена. Но завтра утром я обязательно вернусь к любимому. Он очнется, и всем покажется, что самое страшное позади.
А потом Виктор умрет.
От последних мыслей мне стало совсем худо, и я решил прекратить заниматься самобичеванием.
Осталась только я. Та, кого он любил, до сих пор не попрощалась с ним.
Когда прошло чуть больше часа, я услышала, как к дому подъехала повозка. Заглянул отец и сказал, что скоро отправляемся.
Собираясь одеть рабочее темное платье, я случайно наткнулась взглядом на свое любимое – голубое. В котором была одета на импровизированной помолвке. Что-то подсказывало мне надеть именно его. Поэтому я не стала долго думать.
Выходя из комнаты, я вдруг застыла на пороге. Кое-что было лишним. Вернувшись к комоду, я, немного помедлив, сняла с себя крест. Он мне был больше не нужен. Я обязательно найду, во что верить, но сейчас в моей душе было пусто.
Дорогу я совсем не помню – ни то, как садилась в телегу, ни то, как мы ехали.
Очнулась я только на пороге дома, заполоненного людьми. Теперь, вспоминая, становится понятно, что это был последний раз, когда в этом доме была хоть какая-то жизнь.
Зеркала были занавешены, а люди сновали туда и обратно. Все в каких-то своих хлопотах. Казалось, одна я тут не к месту.
Кто-то произнес мое имя, но я не обратила на это внимание. Страх сковал меня, когда я поняла, что буквально в паре шагов от меня, в соседней комнате – Виктор.
И лежит он уже не в кровати.
На мое плечо опустилась рука, подбадривая меня идти вперед – отец все это время наблюдал за мной.
И я вошла в комнату, где полукругом сидели люди, а в центре, на табуретах, лежал открытый гроб. Рядом с ним, у изголовья, был свободный стул. Думаю, он предназначался для матери покойного, но так получилось, что сидеть на нем буду я.
Все взгляды были направлены на меня, из-за чего вдруг стало трудно дышать. Меньше всего я сейчас хотела быть заметной. Пожалуйста, не смотрите на меня.
Я видела все эти лица, выражающие сожаления, которые были никому не нужны.
В углу на столике были заметны много иконок в обрамлении церковных свечей. И впервые они вызывали у меня злость. Я хотела смахнуть эту ерунду, чтобы взгляд мой больше за нее не цеплялся.
Пробираясь через толпу людей, я пыталась не обращать на них внимания, а, наконец, сев на стул, неожиданно для себя не смогла сдержать слез.
Вот он, мой любимый, лежит так близко. Лицо белое-белое, умиротворенное. Надеюсь, смерть все сделала быстро, не растягивая его и так долгие страдания.
Мне было очень страшно коснуться его; прочувствовать, осознать до конца, что кровь больше не струится по его венам, а сердце прекратило стук.
Он был холодным.
Я дотронулась до его руки, а затем накрыла ее, крепко сжимая. Мне казалось, что он сейчас откроет глаза и встанет. Но время шло, а этого не происходило.
– Еще бы раз увидеть твою улыбку.
Не знаю, сколько времени я так просидела, разговаривая с ним, забыв об окружающих. Я даже не заметила, как в комнату вошли два могильщика и замерли, в ожидании забрать покойника.
Все начали расступаться, и какая-то женщина смогла достучаться до меня, что пора ехать на кладбище.
Я повиновалась, отодвинув стул и отходя в сторону, но стоило двум мужчинам вдруг ухватиться за гроб, как мое самообладание куда-то испарилось. Вновь кинувшись к Виктору, я зарыдала у него на груди, умоляя проснуться. Не знаю, что послужило причиной сия действия. Наверное, в ту секунду я осознал, что его навсегда забирают у меня. И чем ближе мы бы были к кладбищу, тем меньше времени у меня оставалось, чтобы в последний раз побыть с ним.
Матушка пыталась угомонить меня, отцепить от покойного возлюбленного, но я не давалась.
Поняв, что Виктор на мои мольбы не ответит, я обратилась к могильщикам с просьбой не забирать его.
Не знаю, сколько бы это все длилось, пока, наконец, Буляков не успокоил меня с помощью своих лекарств.
Поэтому в повозке я ехала уже молча, лишь слезы беззвучно катились из глаз. Самые близкие – я, брат Виктора, мои родители и Игорь Александрович – забрались в телегу, куда положили гроб. Остальные же шли позади.
Я молилась, чтобы дорога к кладбищу оказалась длиннее, чем обычно.
Гриша, как и остальные, молча сидел, не моргая смотря на брата, а потом произнес:
– Вот и кончились твои мучения.
Наверное, если бы до этого меня не угомонил Буляков, я кинулась бы под колеса, дабы остановить телегу. Все, чтобы не добраться до места, где навсегда расстаются живые с покойниками.
К сожалению, остановить время я была не в силах, и мы въехали на кладбище. Оно было небольшим, поэтому я сразу увидела готовую яму, в которую канет мой любимый. Схватив его руку, я припала к ней губами, пытаясь навсегда оставить в памяти нежность его кожи.
Как и раньше, я думала, что самое тяжелое позади, но снова ошиблась. Казалось невыносимым смотреть на то, как гроб постепенно погружается в темную пропасть. В один момент он зашел под неправильным углом и застрял. В этот момент в глазах моих потемнело. И я поняла, что, если сейчас ничего не исправят, я просто сама прыгну в эту яму, вслед за Виктором.
Мне стало нехорошо от собственных мыслей, и я покачнулась. Кто-то сзади не дал мне упасть.
Это была Люба. Мы встретились взглядом, и я поняла, как мне ее не хватало. Она приобняла меня за плечи и прошептала:
– Держись. Я с тобой.
В это время гроб уже достиг дна, и могильщики взялись за лопаты.
Кто-то кидал в яму платки, попросив землю забрать свои слезы.
Я не стала этого делать. Ничто было не в силах лишить меня слез, также, как и воспоминаний о Викторе. Я всегда буду его помнить. Потому что в самой смерти нет ничего страшного; забыть человека – вот, что самое ужасное.
Даже спустя полвека я буду вспоминать Виктора. У меня будут муж, дети, а, может, даже и внуки, но это не изменит моей первой любви. Она навсегда останется в моем сердце.
«Когда смерти не избежать, человек, в первую очередь, должен справиться с собой самим», – так сказала мне матушка.
И я поняла, что нужно жить дальше. Виктор смог справиться, теперь и мне нужно это сделать.
– Я ни о чем не жалею, любимый мой.
Что-то вдруг коснулось моей щеки, и я провела по ней рукой, обнаружив при этом парашютик одуванчика. На дворе был сентябрь, о чем только думает это цветок?
Оглядевшись, я заметила у оградки уже голый стебелек. Это был последний одуванчик. Его семена давным-давно должны были улететь, подхваченные ветерком. Но он так не хотел расставаться с летом, что держался из последних сил.
Позже мне все-таки удастся посетить столицу, где я и решу остаться уже навсегда. Именно там, в Петербурге, спустя десять лет я узнаю, что ненавистная болезнь, унесшая жизнь моего любимого, получила название «рак».
