Kitabı oku: «Шут. Книга II», sayfa 5

– Запределье… Это Запределье… – произнес Шут еле слышно. Он сам не знал, откуда у него в голове возникло это слово. Он принес его с собой оттуда.

– Пат, – Ваэлья крепко стиснула его ладонь, – не нужно. Не думай сейчас об этом!

Он кивнул. Мысли о Запределье были слишком… уносящими.

– Матушка, а почему… почему они меня… ну, просто не… убили? – Шут с трудом смог выговорить это слово.

Наставница задумчиво поглядела куда-то вглубь себя, будто искала ответ или просто думала, как его выразить.

– Они не могли, – сказала она наконец. – Это запрет, положенный на заклятье. Маг не может убить подобного себе. Если он это сделает – с ним случится что-нибудь очень скверное. Он может лишиться своего дара. Или просто погибнуть. Нелепо и неожиданно. Никто не знает, отчего так сложилось, но это уже давно доказанная истина. И лишний раз никто не рискнет опровергнуть ее.

– Да? – Шут задумчиво чертил пальцем загогулины на одеяле. – Вот как…

– Да, – кивнула Ваэлья. – Но то, что они сделали с тобой, было равносильно убийству. Ты выжил случайно. Вопреки всему. Хвала богам… Но если те люди забрали ребенка Руальда, а не убили его… Пат, ты понимаешь, что это значит?

Да, он понимал. Нар не ошиблась… Мальчик унаследовал их Силу.

– Вот так, Патрик… – наставница вздохнула. – Я думаю, наследник жив. Жива и надежда.

Она взяла отложенный в сторону пучок травы и протянула Шуту.

– Это семисил, его аромат разгоняет печаль. Только понюхай, как чудесно пахнет! Будто снова лето. – Наставница улыбнулась, и тонкие морщины множеством лучиков разбежались от уголков ее глаз. – Давай положим его на спинку кровати. Прямо здесь. Скоро Кера подаст тебе завтрак. А потом… Как ты смотришь на то, чтобы немного подышать свежим воздухом?

Шуту до смерти надоело валяться в постели, и это приглашение он расценил как отмену указа о лежачем образе жизни. Ему показалось, Ваэлья знает, что он вчера вставал и снова пытался ходить. Знает и не осуждает. Что-то, видать, и впрямь в нем изменилось.

Пока готовились к прогулке и тетушка Кера пыталась сама, точно младенца, обрядить Шута в огромное количество теплых вещей, он впервые за все минувшие дни набрался храбрости узнать, почему же королева так и не навестила его.

– Матушка, – обратился он к Ваэлье, отбирая у Керы шерстяные чулки и натягивая их на тощие ноги, – отчего Элея не приходит?

Ваэлья, стоявшая с его новым камзолом наготове, вздохнула и призналась:

– Не хотела тебя огорчать, но раз уж спросил… Приболела наша наследница. Слишком много всего на нее свалилось.

Ведунья развернула камзол и, подобно тетушке Кере, попыталась натянуть на Шута. Все новые вещи для него купили пару дней назад в обычной портняжной лавке, где их подогнали под размеры Шута в соответствии с описанием, что дала служанка. Сидела эта одежда не слишком ладно, к тому же имела какой-то неприятный болотный оттенок, якобы модный нынче на Островах. Шут, впрочем, оставался почти безразличен к подобным глупостям, а Ваэлья и вовсе была озадачена совсем другим.

– Ох и исхудал же ты, парень! Долго придется тебя откармливать. Дай-ка…

Не обращая внимания на протесты, наставница все-таки сама надела на него теплый камзол и принялась застегивать многочисленные пуговицы. Шут сердито сморщил переносицу. Ему нравилась забота, но быть в роли беспомощного дитяти отнюдь не хотелось. Он мягко, но решительно отстранил руки ведуньи.

– Я сам могу, матушка. Правда. А что с Элеей? – спросил он, по-прежнему думая про королеву.

– Да ничего серьезного. Не бери в голову, – Ваэлья усмехнулась, но суетиться над его костюмом перестала. Она окинула Шута критическим взглядом и вздохнула. – Ладно, на первое время сойдет. А там Элея тебя к их дворцовым швеям сводит. Да все с ней в порядке, не смотри на меня так.

И наставница как-то очень странно и хитро подмигнула ему.

– Соскучился, да?

Шут почему-то смутился, промычав в ответ невнятное «ну…».

Когда его, точно девицу, вывели под локоток на крыльцо, он в первый миг даже зажмурился от яркого солнечного света, что искрился, отражаясь от снега, укрывшего все вокруг. Холодный воздух обжег лицо и руки, наполнил легкие живительной свежестью. Шут замер, изумившись переменам, постигшим мир за время его болезни. Конечно, он видел из окна, что на улице давно царствует холод, но вот так столкнуться с ним наяву было вовсе не то же самое, что наблюдать через толстые оконные стекла.

– Как красиво, – выдохнул он в ответ на озабоченный взгляд наставницы, которая решила, будто Шуту опять поплохело. – В Золотой никогда не бывает столько снега. И он не такой… чистый.

– Ну так не даром – Белые Острова. – Ваэлья быстро кивнула стоявшему рядом Перу, и тот помог Шуту спуститься к открытому экипажу, который по велению хозяйки заботливо устелил теплыми одеялами. Ноги все еще были слабы, а потому Шут, хоть и стыдился ужасно, но был рад этой помощи. Сев в коляску, он невольно вспомнил, как когда-то очень давно катался по улицам Тауры вместе с Элеей. То был день, когда он познакомился с наставницей, когда узнал про себя столько нового… Когда жизнь казалась ему восхитительным праздником, который только начался.

– А ведь еще неделю назад шел дождь… – сказала Ваэлья, едва Пер пустил лошадей по главной улице и подковы звонко застучали о мостовую. Шуту же при взгляде на высокие снежные сугробы, лежащие вдоль дороги, казалось, что зима была здесь всегда. Он не помнил этого места иным. Город вокруг, как и год назад, был прекрасен: ажурные карнизы домов и арки, высокие окна, башенки, мосты, заметенные снегом чаши фонтанов… Конечно, Шут понимал, что в бедняцких районах его глазам предстали бы совсем другие картины, но все же… Все же он чувствовал, как проникается любовью к Тауре.

Какое-то время ехали молча. Шут просто смотрел по сторонам, вглядывался в фигуры людей, в окна домов. Сотни различных судеб… Сотни радостей, печалей, желаний и надежд. Мириады мыслей… Жизнь текла своим чередом, вне зависимости от того, был ли в ней Шут или не был.

– Патрик, – голос Ваэльи показался ему странно напряженным, – скажи мне, ты видел лицо того человека, что приходил вернуть тебя?

– Нет… – Шут немного растерялся. Он вообще ничего не помнил о своем возвращении. О чем и сообщил наставнице. Ведунья со вздохом покачала головой.

– Я так и знала… Жаль. Мне кажется, в нем – ключ к твоим поискам. Этот человек знал тебя прежде. И Элею знал. Не спрашивай меня, почему я так решила. Объяснить не смогу. Просто чувствую.

Шут прикрыл глаза. Сверкающий город внезапно поблек, хотя на небе не было ни облака. Темень заполнила самую Шутову душу, когда он вновь вспомнил о ребенке, клятых колдунах, которые его забрали, и беспросветном пути, что лежал впереди.

– Пат…

– А?.. – Он вернулся в реальность. Тряхнул головой… – Нет, все в порядке. Все в порядке.

– Патрик, не позволяй этому владеть тобой! – Ваэлья схватила его за плечи и тряхнула со всей силы, у Шута аж голова дернулась. – Не смей! Мне теперь что же, еще и тебя учить самообладанию?

Шут виновато улыбнулся.

– А кого еще вы учили? Элею?

– Элею. Пат, не заговаривай мне зубы. Я ведь серьезно. Прекрати думать о плохом. Это опасно, ты как маг должен и сам понимать.

– Да какой я маг… – Шут вздохнул, криво усмехнувшись. – Летом – да, я чувствовал в себе Силу. Это было удивительно. Мне казалось, я стал… легче света. Казалось, мог все, чего пожелал бы. Но я желал лишь одного – сделать Руальда прежним. И сейчас мне кажется, вся моя Сила ушла в это намерение. И покинула меня, когда чары были разрушены.

– Дурень, – наставница закатила глаза, – твоя сила никуда не делась! Ты даже не отделен от ее источника, как это было раньше. У тебя всего лишь не хватает сил обычных, телесных. Без них невозможно почувствовать что-либо! Ты сначала ходить толком научись, чашку в руках держать, чтоб не дрожала.

Шут еще ниже опустил голову и почувствовал вдруг, что действительно еще невыносимо слаб. Он прислонился затылком к мягкой стенке экипажа и прикрыл глаза.

– Вот видишь, – издалека донесся до него голос Ваэльи, – уже хватило тебе… Пер, поворачивай домой.

4

На следующий день Шут доплелся до кухни и стащил у Ваэльиной стряпухи три луковицы. Вернувшись к себе в комнату, он долго глядел на них, перекладывал из одной руки в другую.

Навряд ли еще когда-нибудь ему придется снова быть придворным шутом, но жонглирование давно уже стало неотъемлемой частью его жизни – подобно молитве или пристрастию курить трубку для других людей. Шут не мыслил себя без этого.

Он вспомнил, как бесконечно давно большие грубые пальцы Виртуоза придерживали его маленькие неумелые ладони, направляли, ловя ими крепкий кожаный мячик. Сначала один. Потом два. Три… Шут не сразу научился. Набитые зерном мешочки размером с крупную сливу постоянно летели не туда и падали в разные стороны. Но главное было понять принцип, остальное пришло со временем. С четырьмя предметами оказалось сложнее, но он освоил и этот трюк. А вот пять… ему понадобился почти год, чтобы овладеть пятью мячами, не говоря уже о булавах или вовсе каких-нибудь кружках и кувшинах.

Шут подбросил луковицу, пытаясь определить, насколько руки послушны ему. Увы, луковица полетела криво, как будто он снова только учился. Что ж, за первой попыткой всегда следует вторая, третья… и так, пока не получится.

Одна луковица.

Две.

Три.

На четвертом обмене они столкнулись и разлетелись в разные углы комнаты. Первая укатилась под кровать, а вторая – за кресло. Третья осталась у него в руке. Шут со вздохом положил ее на столик у изголовья и устало откинулся на подушки.

Желание подбрасывать и ловить было сильнее жажды. Сильней отчаяния. Желание владеть своим телом. Это умение всегда было для него сродни пению, внутренней музыке, которая наполняла существование смыслом и радостью. Но теперь он оказался лишен этой магии. И знал, что со второго раза не сделает даже трех обменов.

Шут натянул на себя одеяло и, привычно уже свернувшись клубком, закрыл глаза.

Вновь обретя свое тело, он много спал днем. И всякий раз видел странные обрывчатые сны, будто кусочки мозаики из чужих жизней. То он был мальчиком-пастухом в южных степях на границе с Тайкурданом, то женой рудокопа, живущей в лачуге с целой оравой детей, то бродячим рыцарем без земель, без имени и без чести. Он был седой знахаркой, был пьяным рыбаком на торгах, дочкой баронессы и сыном уличной шлюхи. Был стражником, старухой, учеником сапожника, уродливым карликом и девочкой из Диких Земель… Кем он только не был! Но стоило открыть глаза, как диковинные образы таяли, а вместе с ними и мысли, чувства, желания, что принадлежали тем людям, чьи тела он делил во сне. Сначала Шута это пугало, ему казалось, он вновь теряет себя, растворяется в чужих сознаниях, но вскоре он понял, что его собственному уму ничего не грозит, и смотрел эти сны, точно представления на сцене бродячего балагана. Иной раз за спинами людей ему чудились длинные нити в пальцах Виртуоза…

Гораздо хуже были другие видения. Те, что приходили только по ночам.

В них он всегда был собой, и грань между сном и явью оказывалась столь тонка, что Шут всякий раз, даже пробуждаясь, никак не мог поверить, будто кошмар остался за чертой иного мира.

Он видел этих людей в масках. Совсем рядом с собой. И не в лесу, где все случилось… Они подходили к его кровати, именно этой кровати в доме Ваэльи, тянули к Шуту руки, живые теплые руки, нависали над ним. Он даже чувствовал запах их тел, слышал хриплое дыхание. И сердце заходилось от страха, что вот еще миг – и его вновь настигнет удар.

Невыносимый, бесчеловечный, слишком жестокий, чтобы вытерпеть его.

Он никому не говорил, как это больно, мерзко и невыносимо, когда кто-то врывается в сознание насильно. Наверное, похоже чувствовали себя лишь люди, испытавшие физическое поругание. И даже Ваэлье Шут не смог бы рассказать о том, что именно ощутил в тот миг, когда его настиг удар колдунов в масках.

Он просыпался от собственного крика, весь в поту и с заходящимся сердцем. Лежал, до судорог стиснув губы, слепо глядя в темный потолок. А потом долго не мог уснуть, вздрагивал от каждого шороха, от каждого темного силуэта. В очертаниях кресел ему мерещились фигуры в плащах. Они чудились за шторами, за дверцами шкафа и даже под кроватью. Шут, дрожа, выбирался из постели и на десятый раз проверял, запреты ли окна и двери в его комнате.

…Но днем этот кошмар не снился ему никогда, поэтому, спрятав под одеяло пропахшие луком ладони, Шут беззаботно отдался во власть сладкой дремы, смежившей его веки. Он плыл в мерцающем свете позднего утра, радуясь легкости сознания, избавлению ото всех мыслей и тревог.

Что его разбудило, Шут так и не понял, ибо ни единый звук не нарушил тишину комнаты. Он просто распахнул глаза и не сдержал улыбки: кутаясь в кружевную белую шаль, рядом с его постелью стояла королева.

– Ваше Величество…

Он провел рукой по лицу, прогоняя сон, и, смущенный своим заспанным видом, поспешил подняться.

– Патрик, – улыбка тронула и ее губы, – не нужно. Не нужно вставать.

Но Шут уже отбросил одеяло и все-таки поднялся, спеша приветствовать свою чудесную гостью как подобает. Ему даже удалось отвесить поклон, правда, несколько неуклюжий – опять, как всегда после резкого движения, закружилась голова. Пришлось поспешно опуститься обратно на край постели.

– О, Пат… – Элея отвела взгляд, пытаясь скрыть промелькнувшую в нем печаль. – Ну что ты, право…

– Я так рад вас видеть, – просто ответил Шут. Жалость в ее глазах вызывала огорчение, но по большому счету он уже давно отучился слишком серьезно относиться к своей персоне.

– И я рада. У меня для тебя подарок, – она склонилась к корзинке, которую успела поставить на пол. – Возьми, пожалуйста…

Шут принял небольшой легкий сверток. Под темной суконной тканью скрывалось что-то мягкое.

– Что это?

– Взгляни сам, – Элея улыбнулась.

Когда он осторожно развернул сукно, в руках его оказалась белая как снег, почти невесомая рубашка из тончайшей шерсти.

– Боги… – Шут и сам не понял, почему эта простая вещь – всего лишь вещь! – вызвала у него такую бурю чувств. Словно отголосок прежней жизни, в которой было место и нарядам, и красоте. Прикосновение воздушной ткани – сродни дуновению свежего летнего бриза… – Ваше Величество, у меня нет слов!

Элея тихо рассмеялась от удовольствия, и Шут подумал, что видеть радость на ее лице гораздо приятней, чем жалость.

Он скинул ту рубашку, которая была куплена служанкой – простую и добротную, но слишком большую для его тощего тела, – и торопливо, чтобы королева не разглядела отвратительной худобы, надел новую. Обнова скользнула по плечам, окутав невесомой нежностью и теплом. Широкий отложной воротник и длинные рукава были украшены незатейливым скромным кружевом, а с кончиков шнуровки на груди свисали два маленьких, едва заметных золотых бубенца. Рубашка пришлась ему впору, точно ее шила сама Госпожа Иголка из Солнечного Чертога.

– Я рада, что тебе понравилось.

Едва уловимым движением Элея оправила на нем ворот и, склонив голову на бок, удовлетворенно сказала:

– Не зря я потратила столько времени, растолковывая нашей портнихе, как и для кого надо шить. Она очень талантливая. Нет, правда, Пат! Не ухмыляйся! Я знаю, мадам Сирень для тебя – эталон мастерства, но наша Ланна тоже не просто так попала ко двору.

Шут и не думал принижать достоинства работы незнакомой ему портнихи из Брингалина. И улыбался только оттого, что был несказанно рад подарку. Он так и заявил королеве, не стыдясь этой своей по-детски искренней радости.

– Ваш подарок чудесен, – добавил Шут, проводя рукой по нежной шелковистой ткани рукава. – С того момента, как очнулся, я не знал большей радости, чем сейчас. Впрочем, – он задумался на миг, – для меня одно ваше присутствие – уже радость.

Шут говорил от чистого сердца, полагая, что королева и сама понимает, какая честь для него – каждый ее визит. Но Элея почему-то странным образом смутилась и, зардевшись, отвела глаза в сторону.

Шут удивился. Ему и раньше случалось делать королеве комплименты, однако прежде она неизменно одаривала его насмешливым взглядом, полным небрежения, как будто все слова господина Патрика не имели ни капли искренности.

Впрочем, с того момента как он набрался смелости извиниться перед Элеей, их отношения изменились. Он уже и сам не знал, кем видит его королева – другом или слугой, отголоском прежней жизни или призрачным гостем настоящей.

– Спасибо, – промолвил Шут, пряча растерянность за беззаботной улыбкой, и тотчас постарался перевести разговор в более понятное и привычное им обоим шуточное русло: – Да только ведь это я должен дарить вам подарки. День вашего рождения я столь бездарно пропустил, валяясь в этой кровати.

– О, Пат! – Элея махнула на него рукой. – Мне и так хватило даров и подношений. До сих пор не знаю, куда девать особенно оригинальные… – Она усмехнулась своим мыслям, и Шуту представилась гора несуразных вещей посреди аккуратной, почти аскетичной спальни королевы. – Вот, например, один барон подарил мне отделанный украшениями капкан на лисицу… Сам, разумеется, без охоты жить не может. Угодья у него – сплошные леса, и времени этот господин проводит там больше, чем с женой. И что, скажи, мне делать с его презентом? Ни в дело, ни для забавы. Или еще другой… привел мне ученую козу, которая умеет танцевать под дудочку. Патрик, ты представляешь – козу! С бантом на шее и золочеными копытцами.

Шут улыбался, слушая Элею, однако все, что говорила королева, было неважно. На самом деле он просто радовался ее смеху, любовался этим милым лицом, которое так хорошело от улыбки и румянца. И чем дольше Шут смотрел на свою чудесную гостью, тем очевидней становилась ему оглушительная, невозможная истина. Ясная, как день за окном…

Та истина, которую давно можно было бы понять, позволь он себе это понимание.

«Боги! – все внутри у него замерло, и мир поплыл цветными пятнами. – Да я схожу с ума… Нет! Нет!!!»

Но он мог отрицать это сколько угодно, а факт оставался фактом: из неприступной ледяной жены Руальда Элея превратилась для него в женщину, улыбка которой наполняла жизнь смыслом.

Это открытие потрясло Шута настолько, что он совершенно перестал слышать, о чем говорит Элея.

– Патрик? Эй! Ты в порядке?

О да… Он в порядке. Насколько это возможно для человека, который осознал, что желает лишь одного – быть рядом с той, чья судьба столь же далека от его собственной, как небо от земли… Что жаждет бесконечно видеть не кого-нибудь, а саму наследницу Белого трона.

Сердце его ударяло в грудь, точно взбесилось, Шут не знал, что сказать. Он мог только смотреть на нее, отчаянно вглядываясь в каждую черточку лица, которое вдруг стало совсем иным, чем прежде. Таким родным. Таким… единственным.

«Господи, я ли это?!»

– Пат?

«Элея… королева моя… Как же так вышло? В какой момент? Я слепой дурак! Руальд оказался прав, тысячу раз прав… тогда, в подземелье Брингалина. Ты всегда была в моем сердце. И это ты держишь меня на краю обрыва. Ты, а не чувство долга, не ребенок, не желание стать магом. Все пустое… Все лишено смысла. Все, кроме тебя…»

– Патрик, тебе плохо? – Элея протянула руку и осторожно коснулась его плеча. Так осторожно, словно Шут был соткан из стеклянных нитей. И эти медовые глаза… почудилось ему, или они действительно наполнились неподдельной тревогой? Он замер, боясь прервать хрупкое мгновение, наполненное такой неожиданной и такой бесценной нежностью. И все смотрел, смотрел в янтарную глубину, не умея оторвать взгляда, вымолвить слово, погружаясь все глубже… – Патрик…

Шут и сам не заметил, как встал, и, дрожа, взял ее руку в свои ладони.

«Моя королева», – в горле стоял горячий комок, и хотелось упасть перед ней на колени, чтобы вновь, как тогда год назад, ласковые пальцы прикоснулись к его голове.

Глаза в глаза.

Ему показалось, он видит в них целый мир. Мир, полный света и любви. Такой дивный, такой близкий.

И эта горячая ладонь в его руке… Шут не видел, но чувствовал, как солнечный поток струится из пальцев Элеи в его тело, возвращая ему жизнь.

«Моя королева… Боги, как же ты прекрасна! Почему я понял это только сейчас?»

На карниз окна с шелестом слетела птица, ударив крыльями о стекло. Шут вздрогнул и отвел глаза.

Впрочем, он уже понял, что пропал. Врать себе больше не было никакого смысла.

Шут глубоко вдохнул. Прикрыл веки на мгновение.

– Пат?

Милая, она ничего не понимала. Пугалась. Ждала от него ответа.

– Все в порядке, Ваше Величество. – Шут сглотнул и, не решаясь больше смотреть Элее в лицо, уставился на подол ее платья. – Простите… Я… просто расчувствовался что-то.

Он таки взметнул глаза на королеву и жалобно улыбнулся, будто извиняясь за свою слабость.

– Простите, – и поднес ее ладонь к губам, бережно коснувшись ими тонких белых пальцев.

Элея покачала головой. Она тоже не смотрела на него и, казалось, была растеряна. Ее взгляд блуждал в каких-то неведомых далях.

Когда королева ушла, Шут еще долго лежал, уткнувшись лицом в мягкий рукав, и вдыхал едва уловимый запах ее духов и чего-то еще, нежного и дарящего покой.

«Как же так? – думал он, слушая громкий стук своего сердца, которое все никак не желало успокоиться. – Столько лет я был рядом с ней. Столько лет терпел ее насмешки, думал, что она мила, красива, но… не более того. А на самом деле…»

Он перебирал в уме все их встречи, разговоры, взгляды. И давние, и те, которые имели место после побега из Золотой. И чем больше думал, тем больше убеждался: все годы он испытывал настоящее счастье, лишь когда Элея была рядом. Неосознанное, недозволенное счастье. Скрытое от него самого так глубоко, что со стороны и то было заметней…

Он никогда не признался бы себе в этом прежде.

Никогда.

Но предательство Руальда все перевернуло.

Король вычеркнул их из своей жизни – сначала Элею, а потом и Шута. Изменил судьбы некогда самых близких своих людей до неузнаваемости. Их характеры и взгляды на мир стали иными, и в этом новом мире не было и половины прежних границ.

Шут перекатился на спину. Разметав руки в стороны, просто лежал и смотрел в потолок, глупо улыбаясь. Он не искал больше ответов на свои вопросы, потому что знал теперь, чего хочет.

И что должен.

«Я найду твоего сына, мой король. Найду и верну тебе. А потом вернусь сам. На Острова. И до конца жизни буду самым верным слугой этой женщины. Мне ведь не дозволено большее. В отличие от тебя. Ну и пусть. Зато я буду рядом с ней. Всегда…»

5

– О, Пат! Сколько же можно спать? – голос Ваэльи выдернул Шута из его странных видений.

Сладко потянувшись, вновь ощутив нежное прикосновение новой рубашки, он улыбнулся и промолвил:

– А я и не заметил, как задремал.

Пожалуй, это было одно из тех немногих пробуждений, когда он не испытал смертельной тоски от возвращения в реальность. Шут сел, потирая глаза.

Ваэлья оглядела его придирчивым взглядом и довольно хмыкнула:

– Кажется, кому-то давно стоило навестить нашего бедного больного сиротку, потерявшего смысл жизни.

Шут смутился. Он открыл было рот, чтобы возразить, но в последний момент понял, что ничего, кроме глупостей, сказать не сумеет, и лишь пожал плечами, продолжая робко улыбаться.

– Вставай, дружок. Обед стынет, – Ваэлья похлопала его по ноге, укрытой одеялом, и выплыла из комнаты довольная, точно кошка после охоты.

Дважды звать не пришлось. Таким голодным Шут не был уже очень давно. С прошлой жизни.

В гостиной, залитой солнечным светом, вовсю суетилась Ваэльина кухарка. Эта женщина, прозываемая Микой, была ничем не примечательна не только на первый, но даже на двадцать первый взгляд – тихая, молчаливая, невысокого роста, непонятного возраста. Она носила невзрачные платья, волосы убирала под скромный чепец и на глаза появлялась, только когда приходило время подавать еду. Но боги, что это была за еда! Всякий раз, смакуя очередной кусок Микиной стряпни, Шут неизменно осознавал, как мало значит внешняя оболочка… как много сокрыто внутри. Ваэлья умела разглядеть в людях жемчужины их талантов или просто характеров. Как умели это и капитан Дени, и мадам Сирень, шившая свои наряды не для тела, но для души.

Увидев Шута, Мика сокрушенно покачала головой и демонстративно подлила в одну из тарелок еще целый черпачок своей похлебки. Шут даже на миг не усомнился – это именно его тарелка.

Впрочем, он не стал возмущаться: запах от миски исходил такой, что хотелось опустошить ее немедленно. Удивительно, но аппетит к нему, наконец, вернулся, поэтому Шут улыбнулся кухарке и скользнул за стол, усевшись напротив Ваэльи. Та уже расправила на коленях широкую салфетку и всем своим видом демонстрировала, что ждет только своего ученика.

Точно такая же салфетка лежала рядом с его тарелкой, но Шут на нее внимания не обратил, за что и поплатился немедленно.

– Пат! Ты под деревом вырос? Столько лет при дворе, а хорошим манерам так и не выучился! – наставница смотрела на него сердито, но в глубине ее глаз плескались смешинки. – Я понимаю, что жизнь в лесу пришлась тебе по душе, вот только в моем доме изволь вести себя, как подобает человеку твоего положения.

Она кивнула на салфетку.

– Возьми, пока не уделался. Знаю я вас, мальчишек… даже нарядную одежду ничего не стоит обляпать жирным соусом. А матушка Кера должна потом отстирывать!

Шут старательно изобразил покаяние, нацепив на лицо примерно такое же выражение, какое было у внучка мадам Сирень, когда тот разбил кружку. А потом почел за лучшее послушно повязать салфетку на шею. Новая рубашка действительно стоила того, чтобы ее поберечь.

– Я исправлюсь, – сказал он голосом примерного маленького баронета и отправил в рот полную ложку супа. На несколько минут, пока не опустела тарелка, Шут забыл обо всем. Только вычерпав похлебку до дна, вспомнил про Ваэлью и решил, что теперь можно и беседы беседовать. Оторвав взгляд от миски, он увидел на лице наставницы ту самую женскую улыбку, которая означала нечто вроде: «Ну вот, я все-таки добилась своего!». К чему эта улыбка относилась, Шут не понял, а спрашивать не рискнул. Просто улыбнулся в ответ и задал совсем другой вопрос:

– Матушка, а что там путешествие, которое затеяла Элея? Она говорила, будто из-за меня… Но теперь ведь нет нужды плыть так далеко, верно? Да еще и в эти шторма. Скверное время для морских походов.

Шут был искренне уверен, что королева считает точно так же. Не говоря уже о ее отце.

– Да, Патрик, – Ваэлья кивнула, – нужды нет. Но отменять дела теперь поздно. Как ты понимаешь, существует официальная причина путешествия на материк. И официально принятые Советом решения касательно этого вопроса. На скаку с коня не сходят. Плавание состоится… Просто его начало было отложено из-за недомогания нашей дорогой наследницы. Она ведь умудрилась всех убедить, что ее присутствие среди послов совершенно необходимо.

– О… – растерянно произнес Шут. – Значит, скоро она покинет Острова?

Радость истаяла мгновенно, как дым от свечи, которую внезапно задул ветер.

– Боюсь, что так, – ведунья смерила его обеспокоенным взглядом, почуяв неладное. Да и было бы чего там чуять… Шут даже не пытался справиться с выражением отчаяния на лице.

– Ведь это надолго… – Он развязал салфетку, положил ее на стол перед собой, пытаясь вникнуть в суть замысловатого узора из темно-синих завитков. Пытаясь не думать о том, что очень скоро боги лишат его единственной радости в этой клятой жизни.

– Патрик… Ну ты чего опять? – Ваэлья встала из-за стола и, обогнув его, подошла к Шуту. Встала за стулом и тихонько опустила его голову себе на грудь, прижала прохладные пальцы к вискам. – Тонкий совсем стал. Хрупкая ты душа…

Шут замер, растворяясь в живительном потоке энергии, окутавшем его. Почти мгновенно разум очистился от всякой тревоги, стало спокойно и захотелось просто бесконечно молчать. Чтобы ни одна мысль не нарушила целительную тишину.

– Тебе сколькому еще нужно учиться, – негромко прозвучал голос наставницы. – Ты многое забыл из того, что я тебе говорила. Многое просто не понял. Но понять придется. Понять и научиться. Сейчас ты такой слабый… мне даже страшно выпускать тебя из дому. Но ты и сам ведь уже осознал, что жизнь не будет прежней. Ведь осознал, верно? Пришло время стать сильным. Достаточно сильным, чтобы постоять за себя, когда рядом не будет ни защитника-короля, ни наставницы, которая вправит душевные переломы. Теперь ты – сам за себя.

Да… Шут знал, что это так.

6

Ваэлья пообещала узнать точней, когда корабль Элеи покинет Острова. Она оставила Шута со своей библиотекой, зная, что тот всегда был охоч до книг, и до вечера уехала в город по делам.

Но Шуту, который и на свою собственную жизнь смотрел теперь с тоской, чужие истории более не казались ни волнующими, ни даже просто интересными. Впрочем, он честно попытался занять себя полезным чтением, да только вот строки расплывались перед глазами, а слова были лишены всякого смысла. Какое-то время он упрямо пытался вникнуть в содержание книги, которую уже давно искал и вдруг нашел у наставницы, но вскоре понял, что это совершенно бесполезно. Каждая новая фраза не увязывалась с предыдущей, и ему несколько раз приходилось заново пробегать глазами одни и те же предложения. Осознав всю тщетность этого занятия, Шут со вздохом отложил книгу и, подперев опущенную голову руками, уставился в никуда. Волосы, как обычно, свесились ему на глаза, скрыв от взгляда половину комнаты. Шут бездумно двигал носком ноги, катая туда-сюда позабытый матушкой Керой клубок темной шерсти. После чудесных рук Ваэльи, мыслей по-прежнему было мало, и Шута это устраивало. Конечно, он без труда мог бы по новой начать обдумывать все, что так заботило и волновало, но зачем?

Скрипнула створка двери, и Шут, вскинув голову, увидел, как в гостиную вошел рослый парень в скромном темно-зеленом наряде. Модный болотный цвет…

«Слуга Ваэльи», – узнал его Шут. Год назад он уже видел этого работника мельком, но тогда наставница очень быстро отослала парня из дома на все то время, пока занималась со своим новым учеником.

Слуга вежливо, но без особой расторопности поклонился и, подойдя к полкам с книгами, принялся искать что-то, перебирая корешки фолиантов так уверенно, точно они были его собственными. Шут с любопытством разглядывал парня, пытаясь понять, каков этот человек и почему он позволяет себе подобное. Ваэлья ничего не рассказывала о нем, только порой, беседуя с другими обитателями дома, упоминала имя слуги. Раол, кажется.

Парень, судя по всему, никак не мог найти искомое, и Шут не то догадался, не то на ухо кто шепнул…

– Эй, – дружелюбно окликнул он слугу, – тебе не это, случайно, надо? – и показал ту самую книгу, которую так и не осилил дальше первой страницы.