Kitabı oku: «Полночное солнце», sayfa 3
Ф р и д а (затягиваясь сигаретой). Ненавижу этот чёртов Париж и этих художников, от Европы и профессионалов интеллектуального бунта меня отделяет пропасть.
Н о г у ч и (с любопытством). Это вы так о Франции? Не слишком любезно.
Ф р и д а. Да, Франция – не слишком отличается от Гринголандии, которую я повидала в Сан-Франциско, Детройте, Нью-Йорке, это путешествие ничего не дало мне. Диего нет рядом.
Т и н а (виновато улыбаясь художнику, шепчет Фриде). С ним нужно общаться на английском, к тому же не стоит при нём об этом.
Ф р и д а. Мне наплевать, не могу выносить этих чёртовых интеллектуалов, лучше сидеть на земле и торговать лепешками в Толуке, чем иметь дело с парижской «художественной» сволочью.
Н о г у ч и. Сволочью, я правильно вас понял?
Ф р и д а. Именно так, могу повторить это сто раз! Сюда стоило ехать только ради того, чтобы понять, почему Европа загнивает, такие вот интеллектуальные сукины дети, бездарности породили всех этих Гитлеров и Муссолини.
Н о г у ч и. Я говорю по-испански (Фрида замолкает, Тина опускает глаза, они обмениваются взглядами). Как говорил кубист Брак, у мексиканцев чувства деформируют мысли, естественно, формируют их, я сам не раз был очевидцем этого (улыбается). Хочу создать фреску «История Мексики», а ещё отправиться добровольцем в индейскую резервацию в Аризоне.
Ф р и д а. История Мексики и Аризона – это несовместимые вещи!
Н о г у ч и (Фриде). Работы вашего мужа кажутся мне интересными, хочу пригласить вас на ужин.
Ф р и д а (не обращая внимания, продолжает). Они думали, что я сюрреалистка, но я не была ею, никогда не рисую сны или кошмары, рисую собственную реальность. Пишу себя, потому что много времени провожу в одиночестве и потому что являюсь той темой, которую знаю лучше всего.
Н о г у ч и. Кстати, ваш друг «отец сюрреализма» Андре Бретон назвал Мексику сюрреалистической страной чистого совершенства.
Ф р и д а. Этот сукин сын не сумел даже организовать мне встречу, поселил в одной комнате со своей дочерью.
Н о г у ч и. Не мудрено, что Кандинского потрясла ваша живопись, по его лицу текли слёзы, вы – сама экзотика, у вас действительно экзотическая внешность!
Ф р и д а. Вы так считаете?
Н о г у ч и. Это так, видел ваш портрет на обложках. Правда, что Скиапарелли создала платье «Мадам Ривера» и к нему духи «Шокинг»? (наклоняется к Фриде). Они имеют ваш запах?
(На гипсовом панно, на котором упражняется в искусстве фрески, Фрида пишет. «Уродина», а потом разбивает панно, швырнув об пол).
Ф р и д а. Не люблю гринго, с их душевным складом и омерзительным пуританизмом, меня раздражает, что в Гринголандии в человеке больше всего ценится честолюбие, презираю чванство. (Ногучи неотступно идёт вслед за Фридой).
КАРТИНА 15
(Фрида в постели. На её голове корона из кос, украшенных цветами. В углу – инвалидная коляска. Рядом на кровати лежит протез в вызывающем красном ботинке и железные растяжки для позвоночника. Звучит песня Чавелы Варгас).
Ф р и д а (пишет и читает написанное). …В моей жизни было две страшных катастрофы. Первая – это автомобильная авария, которая навсегда искалечила меня, вторая – это Диего, он монстр и святой одновременно (задумчиво). Диего – это всё, что живёт в минутах не-часов, не-календарей и пустых не-взглядов, – это он, мой крылатый Диего, моя тысячелетняя любовь.
Диего – я, это вселенная. Но почему я говорю мой Диего? Он никогда не будет моим, а принадлежит лишь самому себе. Никто никогда ведь не поймет, как я его люблю. Я хочу только одного. чтобы никто не ранил его и не беспокоил, не лишал энергии, которая необходима ему, чтобы жить так, как ему нравится. Если бы я обладала здоровьем, хотела бы целиком отдать его Диего.
(Входит Диего).
Ф р и д а (смущённо). Ты так скоро вернулся? А я как раз писала тебе письмо. Если хочешь, прочти (читает письмо). «Диего, дорогой мой, не забывай, что, поскольку ты закончил фреску, мы будем соединены навсегда, без ссор и прочего – просто чтобы любить друг друга очень сильно. Веди себя хорошо и делай всё, что велит Эмми Лу. Я люблю тебя больше, чем когда-либо раньше. Твоя маленькая девочка Фрида. Напиши мне».
Д и е г о (подыгрывая). Хорошо, дорогая, напишу, как только проведаю одну прелестную особу, она, кстати, сейчас рядом со мной (обнимает и целует. Фрида прижимается к нему, уткнувшись лицом в его одежду).
Ф р и д а. Этот запах меня преследует везде (он помогает ей сесть в инвалидную коляску).
Д и е г о. От тебя пахнет лекарствами!
Ф р и д а. Опять кололи морфий, я не страдаю, только ощущаю усталость, и часто охватывает отчаяние, его невозможно описать. Хочется заниматься живописью, но не так, как раньше, хочется, чтобы она приносила пользу.
Д и е г о. Ты итак приносишь пользу. Разве нет? Ведь ты помогаешь мне жить на свете.
Ф р и д а. Я не о том, мне не до шуток.
Д и е г о. Кто сказал, что это шутки?
Ф р и д а. До сих пор я только и делала, что изображала собственную персону, это не то искусство, которое может быть полезно партии. Должна бороться изо всех сил, чтобы и в таком состоянии быть полезной революции, только это придаёт смысл жизни, которая на исходе.
Д и е г о. Крепись, ты сильная, моя мужественная революционерка! (пытается шутить, с улыбкой надевает итальянскую карнавальную маску).
Ф р и д а (с болью). Не моё тело – я только одна, а я хочу, чтобы было две, для этого мне отрежут одну ногу. Но ведь я должна её иметь, чтобы ходить, но эта точка поддержки уже мертва! Для меня крылья – это более чем достаточно, позвольте им отрезать мою ногу, тогда я полечу.
Д и е г о. Это ещё не конец, ты ведь знаешь, что всё ещё у нас с тобой впереди.
(Фрида протягивает Диего кольцо).
Ф р и д а. Это тебе к двадцатипятилетию нашей свадьбы подарок.
Д и е г о. Почему ты делаешь это заранее?
Ф р и д а. Потому что знаю, что скоро покину тебя.
(Лицо Диего застывает, на нём – маска скорби. Он смотрит в зал. Звучит мелодия аранхуэсского концерта).
КАРТИНА 16
(Художественная галерея, где открывается выставка работ Фриды. Среди гостей – Диего, Тина, Чавела, Ногучи, Кристина, Люсьена, Лупе Мартин, друзья и поклонники Фриды).
1-й п о с е т и т е л ь. Фрида исходит от самого сердца, удивительная женщина!
2-й п о с е т и т е л ь. Невероятное упорство, с которым она пыталась всё преодолеть.
(Некоторые посетители молчат, не могут вымолвить ни слова).
Ч а в е л а. Такая боль просвечивает сквозь её картины (смотрит на картину. Фрида с обезьянкой), она сливается со своей обезьянкой.
Т и н а. Восхищает всё, начиная с цвета… такие страсти и чувства.
Н о г у ч и. Очень откровенно показывает свой внутренний мир и переживания, в её работах жестокость и известная доля бесстыдства.
Д и е г о. (стоя у одной из картин, как будто обращаясь к Фриде). Ты превращаешь свою боль в искусство, в твоих работах нет жалости к себе, в них – сила. Фрида, ты – единственный случай, когда художник разорвал сердце, чтобы увидеть его биологическое естество при помощи воображения, оно более быстрое, чем свет. Из потока крови возникает маленькая Фрида (обращается к окружающим), никто ещё так не изображал собственное появление на свет, какой чудовищный реализм.
Н о г у ч и (подходит к картине). Индейская каменная маска кормилицы, её груди, подобно гроздьям винограда, источают молоко, плодоносным дождём орошают землю, слезами оплодотворяют наслаждение.
1-й п о с е т и т е л ь. А Фрида будет?
2-й п о с е т и т е л ь. Врачи запретили ей, она уже не встаёт.
Л у п е. Бедняжка, а как бы ей хотелось увидеть свою первую выставку (внезапно доносится звук сирены скорой помощи и рёв мотоциклетного эскорта).
1-й п о с е т и т е л ь. Расступитесь, пройдите вперёд, пропустите.
Н о г у ч и. Что там происходит, что за шум?
2-й п о с е т и т е л ь. Вы разве не видите? Они вносят её на кровати!
(У входа шум, толпа расступается. Окружающие шёпотом произносят её имя. «Фрида». Его по цепочке вполголоса передают от одного человека к другому. Все делают это абсолютно по-разному, кто-то повторяет быстро, кто-то с неловкостью, комкая что-то в руках, кто-то нараспев, кто-то с дрожью в голосе, заикаясь. Пучок света высвечивает лицо того, кто произносит имя. Тина делает снимок каждого, снимки появляются на экране.
На кровати с балдахином как на носилках вносят лежащую Фриду. На ней наряд женщины племени теуана. Волосы уложены, в косу вплетены красные розы, на пальцах – кольца. Рядом с ней – Чавела. Фриду окружают музыканты, они затягивают мексиканские баллады. Почитатели обступают Фриду, поздравляют её. Происходящее отражается в зеркале, укреплённом под балдахином, лучше всех зрителям видна сама Фрида).
Ф р и д а. Вы не будете возражать, что я тут прилегла? Но я ещё хочу успеть босыми ногами ступить на свой песок, ощущаю, как он струится сквозь мои пальцы, это скольжение, шелест, зовущий в неизбежность.
1-й п о с е т и т е л ь. Посмотрите, на полу песок (все смотрят на песок, который рассыпан повсюду).
(Под аккомпанемент оркестра Фрида напевает весёлые песенки, курит и пьёт. Раздаются возгласы. «Браво, великолепно!». Наконец в зале становится темно. Звуки музыки, голоса всё ещё раздаются, но люди постепенно куда-то исчезают. Фрида остаётся одна в художественной галерее, она лежит на кровати, которая освещена. Вокруг висят картины, стоит штатив фотографа. Голоса людей и музыка постепенно отдаляются, раздаётся стук в дверь, ведущую туда, где лежит Фрида. Затем воцаряется полная тишина).
Ф р и д а (смотрясь в зеркало). Зеркало! Палач моих дней, моих ночей, оно изучало моё лицо, малейшие движения, складки простыни, очертания предметов. Часами я чувствовала на себе его пристальный взгляд, видела себя изнутри и снаружи, Фрида везде… без конца.
Мне ампутировали ногу, таких страданий я никогда не испытывала, шок не проходит, в организме всё нарушилось, даже кровообращение, Со времени операции прошло шесть месяцев, и я ещё здесь, люблю Диего больше чем когда-либо и надеюсь ещё быть ему полезной и заниматься живописью в полную силу, только бы с ним ничего не случилось, потому что, если бы он умер, я последовала бы за ним. Нас похоронят вместе, пусть никто не рассчитывает, что я буду жить после смерти Диего, жить без него я не смогу ни минуты, он мой сын, он моя мать, мой отец, мой супруг, он моё всё. Но я уйду отсюда первой.
(В темноте высвечивается картина, где Фриде два года, на ней её родители).
«Мои прародители, мои родители и я». Я родилась вместе с мексиканской революцией, меня кормила индейская няня, чьи груди омывали каждый раз, как только я требовала молока. Мне было четыре года, моя мама открыла окна, выходящие на улицу Альенде, впустила саматистов, они, раненые, голодные, прыгали через окна в гостиную. Нас было четыре сестры. Матита, Адри я и Кристина… слишком долгая революция опустошила Мексику.
(Освещается портрет Фриды, где она прикрывает больную ногу).
(Высвечивается картина, где Фрида с соломенными крыльями). Чтобы представлять ангела, родители надевали на меня белое платье и соломенные крылья, приделанные с помощью лент, которые спускались с неба, эти крылья я так и не надела, но знаю, что обязательно сделаю это (её лицо искажает боль).
Если мы – не наши цвета, ароматы, наш народ, то кто мы? Ничто… Для меня не существовало полутонов, ведь я должна была получить всё или ничего. Отсюда эта неутомимая жажда жизни, жажда любви сквозь песок, который сейчас чувствую под своими ногами. Хочу, чтоб вы сожгли это предательское тело, не надо, не хороните меня, я итак слишком много лежала. Мечтаю уйти радостно и никогда не возвращаться. Да здравствует жизнь!
(Фрида умирает, окруженная своими картинами. Звучит «Аранхуэс». В зале раздаётся шёпот. «Смотрите, она умерла!» В комнату просачиваются звуки извне. Все, кто был на выставке, опять возвращаются, подходят Фриде и молча кланяются ей, как это делают актеры в конце спектакля).
Занавес.
Уйти с мамонтом
Пьеса-метаморфозы по мотивам Е. Замятина
Действующие лица
Март – музыкант
Маша – его возлюбленная
Обёртышев – сосед
Председатель – домоуправ
(Платье – полуживое фантастическое существо)
Действие первое
КАРТИНА 1
(В комнате полутьма, печь едва теплится. В углу одиноко белеет рояль, на нём лежат брошенные ноты. Шифоньер из дорогого дерева, письменный стол, на котором стоит ведро и лежит топор, неподалеку – железное корыто. Повсюду хаос и запустение, рядом с горой немытой посуды, железными мисками и консервными банками – раскрытая книга. Март обхватил рукой никелированные решётки кровати, которая стоит у окна, на ней лежит Маша, укрытая грудой одеял и мохнатой шкурой. Он стоит у изголовья и гладит её волосы).
М а р т (наклонившись к Маше). Превратился в глину, не могу любить тебя как прежде. (Маша закрывает ему рот рукой).
М а ш а. Молчи, теперь это для нас с тобой – центр вселенной (озирая взором комнату). Верю, в нашем доме-скале, пещере, в которой оказались погребёнными, хоть на один час наступит весна, жду её, и ты жди.
М а р т. Тоже верю, она придёт, надеюсь на это.
М а ш а (сбрасывая с себя шкуру). Давай хоть на какое-то время сбросим с себя все эти косматые шкуры зверей, когти, клыки, тогда сквозь обледеневшую мозговую корку непременно пробьются зелёные стебли, ростки жизни.
М а р т (помогая ей убрать с кровати груду одеял). Давай! Прочь лохмотья и звериные шкуры, которые нас поглощают. Но ведь ты можешь замерзнуть, печь совсем не греет, уже остыла.
М а ш а. Не замерзну, прижмусь к тебе, как прежде, ты согреешь меня своим теплом (прижимается к нему, смотрит в окно). Смотри, какое небо сегодня низкое, дырявое, как ватное, уходит куда-то вглубь, в лабиринт, в небытие, сквозь щели просачиваются кристаллы льда. И ты какой-то другой, изменившийся, не такой, как обычно, а пещерный… Кажется, над нами навечно сомкнулись невидимые своды.
М а р т. Как такое могло произойти? Нас поглощает лабиринт.
М а ш а. Не можешь поверишь, что это могло случиться? Но ты это видишь своими глазами, значит, такое может быть, видимо, всё же произошло. Посмотри на себя со стороны, Фома неверующий, ну, в кого ты превратился?
М а р т. Разве кто-то может поверить, что я это – я? Когда-то сидел за этим роялем в огромном зале, публика рукоплескала, неистово кричала «браво!», когда я играл на бис. Теперь у огня два первобытных человека – ты да я, да мы с тобой.
М а ш а. Не могу привыкнуть, что я – пещерный человек, дикарка. Чем сейчас довольствуемся? Огонь, пища – это всё, можно пересчитать по пальцам.
М а р т. Да, потребности сведены к минимуму, постепенно превращаемся в нелюдей, зверей, обрастая толстой шкурой, черствеем, грубеем.
М а ш а (вскакивая с постели). В зверей? Нет, никогда! Всё, только не это, до этого мы не должны докатиться ни при каких обстоятельствах. Это страшно, это невыносимо!
М а р т. Ведь ты освоила язык животных, можешь разговаривать с ними!
М а ш а. Язык – другое, это душа… совсем не то, это не инстинкт.
М а р т (гладя её по голове). Хорошо, хорошо.
М а ш а. Так темно, становится даже трудно дышать, мне жутко! (прислушивается). Слышишь, кто-то воет? (показывает на тёмный угол). Видишь, лохматые, тёмные своды нашей пещеры колышутся?
М а р т. Успокойся, дорогая, никого там нет, тебе показалось, это всего лишь галлюцинации, это наше с тобой северное сияние.
М а ш а. Никогда этого не будет, твёрдо знаю, ощущаю каждой клеткой, ни за что не превращусь в зверя, чего бы мне это ни стоило, надо не потерять человеческое.
М а р т. Милая, не волнуйся, не стоит об этом, ты измотана болезнью, твоему телу нелегко, лучше приляг, отдохни, не трать энергию понапрасну, давай помолчим!
М а ш а. Не я сейчас лежу на кровати, это наша истерзанная любовь, её осколки впиваются в тело и ранят, мы тщетно пытаемся их соединить (собирает что-то на постели и складывает), но пазлы не соединяются, ночами летаю, парю над всем этим разбитым царством как птица (горловым пением подражает птице).
М а р т. Крылатая, ты посмотри, летаешь? Мы научились летать в небе, как птицы, плавать в океане, как рыбы, теперь осталось научиться жить на земле – как люди.
М а ш а. Княгиням лучше нас жилось. приняла красного на грудь, отправила голубя холопу с признанием в любви, птица в пути издохла – наутро как ни в чём ни бывало, не стыдно людям в глаза смотреть.
М а р т. Шутить изволишь? Про княгинь вспомнила, ну, и шуточки у тебя, прям доисторические! Сова, а ты какая птица ночная или дневная?
М а ш а. Я сегодня никакая!
М а р т. Кому это ты там в любви признаваться надумала?
М а ш а. А хотя бы и надумала, что с этого, нельзя, что ль в любви признаться?
М а р т. Если честно, тоже хочу научиться летать, но у меня это, наверняка, не выйдет.
М а ш а. Попробуй, на свете нет ничего невозможного, я знаю.
М а р т. Попытаюсь, обязательно скажу, если получится.
М а ш а. Ночью кажется, где-то рядом, совсем близко, бродит серохоботый мамонт.
(На стене появляется тень, слышны чьи-то шаги). Слышишь? Он приближается. (Маша играет на варгане, горловым пением подражая звериному вою и топоту).
М а р т. Неизвестно, кто на каменной тропе меж скал раздувает эту снежную пыль, может, всего лишь ненасытный ветер трубит на крыше.
М а ш а. Что я тебе могу на это сказать? Могу только с тобой согласиться, ты ж такой умный, знаешь всё на свете, в правом кармане у тебя на всё припасён готовый ответ! Не зря выбрала себе такого мужчину (гладит его по плечу), как всегда, ты прав, скорей всего, ветер и есть этот самый ледяной рёв самого мамонтейшего мамонта.
М а р т. Ледники, мамонты, пустыни – это всё твои больные фантазии, в которые постепенно тоже начинаю верить. Находясь в замкнутом пространстве, волей-неволей перенимаем многое друг у друга, твои отпечатки остаются на моей коже запечатлёнными.
М а ш а. Скажи, это плохо, или как?
М а р т. Это данность, которую нам надо обоим принять.
М а ш а. Жизнь всё больше походит на игру, плохо только, что это игра не на рояле, хочу слышать музыку.
М а р т. На этот раз жизнь сыграла с нами очень злую штуку.
М а ш а. Ночные чёрные скалы напоминают дома, в скалах – пещеры, комната превратилась в настоящую пещеру.
М а р т. Перст судьбы! Чтобы выжить, надо принять условия жестокой игры. Этот мир придуман не нами, давай играть по правилам, которые не мы с тобой придумали.
М а ш а. Силы покидают меня, дальше тебе придётся играть уже самому.
М а р т (беря её за плечи и встряхивая). Не смей так говорить! Слышишь? Приказываю, ты должна, просто обязана бороться!
М а ш а (отклоняясь). Не будь грубым, это не идёт тебе.
М а р т. Я – грубый? Это жизнь груба, ведь знаешь, жизнь – борьба.
М а ш а (указывая на рояль). Посмотри, рояль укоризненно смотрит на тебя, ждёт, когда пробежишь пальцами по клавишам. Осиротел, давно истосковался по твоим рукам.
М а р т (раздражённо). Откуда это всё берёшь, с потолка? Какой рояль, какая игра? Сейчас это невозможно (подходит к роялю, дотрагивается до клавиши, одинокий резкий звук повисает в воздухе).
М а ш а. Ещё как возможно.
М а р т (не может успокоиться). Не представляю, как вообще такое могло прийти в голову (отходит подальше от рояля).
М а ш а. Похоже, скоро оставлю тебя одного в этой пещере. Ты готов к этому?
М а р т (отворачиваясь и закрывая уши). Прекрати, не хочу это слышать.
М а ш а. Привыкай, такова реальность, увы, это не бред и вовсе не моё больное воображение.
М а р т. Не говори так, мысли материализуются, не допущу такого (гладит её рукой по голове, постепенно успокаиваясь).
М а ш а. Ещё скажи, не простишь себе этого и виноват в случившемся, не вини никого в происшедшем, не надо, слышишь. Март, это данность, мы остановились у последней черты, давно пора понять, что человек не всемогущ, но, запомни, рояль должен опять играть!
М а р т (стараясь сдерживаться). Заладила одно и то же, сколько можно? Играть, играть… говоришь это не к месту, не та ситуация сейчас.
М а ш а. Хочешь, больше не буду, клянусь, но я всё ж беспокоюсь за тебя, как это ты один будешь бороться с мамонтом?
М а р т (ласково склоняется над ней). Слава Богу, могу ещё это делать, в состоянии гладить тебя и вспоминать твои шелковистые волосы (гладит её волосы) и всё остальное. Женщина в жизни мужчины только одна, все другие – лишь её тени.
М а ш а. Неужели?
М а р т. Да, моя хорошая, это так.
М а ш а. Ты сказал «остальное»? Снявши голову, по волосам не плачут, остаётся вспоминать, ведь всего этого уже не существует в природе, кануло в лету.
М а р т (с упорством). Нет, существует, я знаю.
М а ш а. Хорошо-хорошо, спорить не буду, как всегда, прав, упрямец, одно ясно. наступила зима, она похожа на огромную ледяную глыбу, айсберг. Наступил ледниковый период, конец света, Судный день, о котором написано в Библии.
М а р т. Опять начинаешь? Слышишь, лучше не заводись! Тебе самой не надоело, а? Ведь только клялась, что не будешь, обещала – выполняй!
М а ш а. Ирод клянется, Иуда лобзает, да, им обоим веры нет. Обещала, но, как видишь, не держу своего слова, не могу не говорить, весь этот бред помимо меня засел у меня в мозгу, вот здесь (стучит пальцем по своему лбу).
М а р т (примирительно). Об этом дне и часе никто не знает, наши души соединяются в жизни, они же соединятся, когда мы умрём.
М а ш а. Это не совсем так, если на это посмотреть с другой стороны, каждый уходит в одиночестве.
М а р т. Чтобы ты ушла, должен уйти и я, сгинуть, как будто меня здесь не было вообще!
М а ш а. Все мы когда-то сделаем это, смерть – конец света для каждого, после нас ожидает божий суд. Время уже подошло близко, слушай (прислушивается), ангел скоро протрубит на небесах (тихонько напевает).
Как у нас-то в раю древеса растут,
Древеса растут кипарисовые.
Древеса растут кипарисовые,
На них птички сидят – птички райские.
М а р т. Смотрю, ты о рае потихоньку мечтаешь? А если его нет? И там будет также темно, как в склепе, как в этой комнате-пещере.
М а ш а (прерывая его). Оставь при себе то, о чём думаешь, что хотела сказать, я тебе уже сказала, в этой теме надо ставить большую жирную точку, давай об этом больше ни слова! (берёт с тумбочки губную помаду и рисует на стене жирную точку, обводит её в кружок). Любуйся, теперь зри воочию, вот она – наша большущая точка, а это наше будущее – последняя черта (рисует линию), финиш.
М а р т. Только красной ленточки не достаёт, остальное всё есть. Можешь рисовать, что хочешь, всё, что заблагорассудится, хоть точки, хоть запятые, чем бы дитя не тешилось, лишь бы не плакало. Не запрещаю, размалюй хоть все стены, прошу только, ради бога, не злись, не хватает нам ещё поссориться.
М а ш а. Сдаюсь! (с трудом поднимая руки вверх). Я – целиком за, слушаюсь и повинуюсь, мой господин, подай-ка лучше мне градусник.
М а р т. Где он?
М а ш а. Там (указывает на стол).
М а р т. Вот же он, тут почему-то и топор (берёт в руки топор, трясёт им). Вещь однако нужная, пригодится, надо крепче стиснуть зубы, рубить деревья каменным топором, как это делали первобытные люди.
М а ш а (скрестив руки на груди). Давай градусник, что-то опять голова разболелась! (протягивает градусник). Ссориться не будем, будем всё рубить каменным топором, сокрушим мир насилия и зла. (В дверь постучали).
КАРТИНА 2
(Передняя завалена книгами, везде запустение, беспорядок. В дверях Председатель, Март открывает ему).
П р е д с е д а т е л ь. Добрый день, если он добрый. Ну-с, Мартин Мартиныч, как вы поживаете? Заглянул на минуточку.
М а р т. Вот и хорошо, здравствуйте, милости просим.
П р е д с е д а т е л ь. Только на секунду, не беспокойтесь, я ненадолго, дай, думаю, проведаю. Как вы, как жена то ваша, не поправилась ещё?
М а р т (приглашая). Всё так же, проходите! Что в дверях стоите? Извините за беспорядок, у нас холодно (виновато разводит руками), всё по-прежнему.
П р е д с е д а т е л ь (не проходя в комнату). Я не стану заходить, не хочу беспокоить жену вашу, вам сейчас не до меня. Доктора вызывали?
М а р т (разводя руками). Вызывали.
П р е д с е д а т е л ь. И что?
М а р т. Диагноз неутешителен (опустив голову, тихо). Очень плоха, сказали, дни её сочтены, ей не надо говорить об этом, не хочу, чтобы знала, не могу, это её убьёт.
П р е д с е д а т е л ь. Боитесь сказать правду…
М а р т (шёпотом). Тогда умрёт её надежда. Тише! (Март на цыпочках подходит к двери, заглядывая в комнату).
П р е д с е д а т е л ь. Что, спит?
М а р т. Задремала, но это ненадолго. Кроме того, знаете ли, врачи ведь могут и ошибаться, сколько таких случаев, ложные диагнозы… Не верю им, не доверяю, Маша обязательно выздоровеет!
П р е д с е д а т е л ь. Да-да, конечно, поправится, всегда надо надеяться на лучшее. Так-так. Значит, неважные у вас делишки, значит, земерзаете?
М а р т. Окоченеваем потихоньку.
П р е д с е д а т е л ь. У всех дела плохи, а у вас, вижу, прямо-таки дело швах. У одного соседа вашего прибыток – баржу старую приволок, топка отличная, ему теперь до весны хватит.
М а р т. Да, если целая баржа, то, пожалуй, хватит.
П р е д с е д а т е л ь. С лишком.
М а р т (нерешительно). Гм, пожалуй, действительно, с лишком будет.
П р е д с е д а т е л ь. А вы к нему подкатитесь под настроение. Так, мол, и так, супруга хворает, одолжите дровишек на растопку, может, подсобит по-соседски.
М а р т. Сами знаете, каков сосед-то, у него зимой снега не выпросишь. Спасибо, хоть воду даёт, ведь и воды-то у нас нет, трубы позамерзали, полопались.
П р е д с е д а т е л ь. Да что вода, из крана течёт, воды не жалко, за водой и ко мне приходить можете, налью полные ведра.
М а р т. Благодарю, вы очень добры к нам, без воды ведь не проживёшь (разводит руками).
П р е д с е д а т е л ь. Да, у соседа вашего больно не разгонишься. Куркуль он, куркулём и останется! С такими знаете, что надо делать? Была б моя воля, я б ему (скрежещет зубами, сжимая кулаки).
М а р т (машет руками). Что вы, зачем так? Об такого, как он, не стоит руки марать.
П р е д с е д а т е л ь. Да, такого и могила не исправит. Сочувствую, ох, как сочувствую, уж очень жалко мне вас, всё думаю, чем бы вам помочь, если что, не стесняйтесь, по-простому.
М а р т. Спасибо на добром слове.
(Из соседней комнаты доносится голос Маши. Председатель прислушивается).
П р е д с е д а т е л ь. У вас гости, может, я некстати?
М а р т. Не обращайте внимания, это Маша проснулась. Когда она одна в комнате, иногда сама с собой разговаривает.
П р е д с е д а т е л ь. (пожимая плечами). Да? Надо же, не знал, не знал, а я вам тут картофельных очисток принёс, можно лепёшки сварганить отменные, жену свою порадуете, ей питаться сейчас надо (достаёт из-за пазухи).
М а р т. Ну, что вы, у вас же у самих дети, нам ничего не нужно.
П р е д с е д а т е л ь (настойчиво). Обижаете, берите, когда дают, мне тут подфартило, по случаю в одном месте. Пойду, пожалуй.
М а р т. Спасибо, что зашли.
П р е д с е д а т е л ь. Что ж, мужайтесь, крепитесь, как можете, сейчас всем трудно, надо потерпеть, главное – зиму как-нибудь перекантоваться, весной оно полегче будет, сама природа – целитель.
М а р т. Спасибо, с пустыми руками никогда не приходите, а нам, видите, и угостить-то нечем.
П р е д с е д а т е л ь. Ничего мне не нужно, не за этим пришёл. Как это вас угораздило сюда перебраться, да ещё в зиму? Жили б на старом месте (вздыхает), там у вас, говорят, более-менее была обстановка, дрова припасённые, до весны б дотянули, а там уж, как бог даст.
М а р т. Кто ж знал, что такое случится!
П р е д с е д а т е л ь. Да, знал бы, где упадёшь, соломки б подстелил.
М а р т. Сами не знаем, как угораздило, не думали, так вышло. Судьба сюда занесла, на отопление очень рассчитывали.
П р е д с е д а т е л ь. Жизнь выкидывает нам фортеля. Бог в помощь, хорошие вы люди, учёные.
М а р т. Ну, какие ж мы учёные?!
П р е д с е д а т е л ь (озираясь по сторонам). Как же, книг у вас много.
М а р т. Да, книги – наши, остались только книги и рояль.
П р е д с е д а т е л ь. Что ж, играете?
М а р т. Нет, давно не играю, руки не слушаются (встряхнул кистями).
П р е д с е д а т е л ь. Это от расстройства, все болезни от нервов. Понятно, не до игры, сочувствую. А вы не стесняйтесь, сходите всё же к Обёртышеву, покланяйтесь ему, они это любят, может, раздобрится по случаю прибытка.
М а р т. Может, и раздобрится, кто его знает, а может, и нет, и такое возможно.
П р е д с е д а т е л ь. Что ему стоит помочь, людям надо помогать, вы ведь в затруднительном положении, бедствуете, грех не помочь-то, ведь не последнее доедает, всего припасено.
М а р т. На целый взвод хватит.
П р е д с е д а т е л ь. Нелюдь, зверь, ничего человеческого, такие лишь бы свою утробу насытить, на чужой беде руки греют. Сейчас не боятся грешить-то, грешат напропалую, не страшатся и не каются (мнётся у двери).
(Из комнаты доносится голос Маши: «Март»).
М а р т. Может, всё ж зайдёте на минуту? Маша будет вам страшно рада.
П р е д с е д а т е л ь. Нет-нет, как-нибудь в другой раз, задержал вас разговорами, откланиваюсь, передавайте жене привет, пора и честь знать, соловья баснями не кормят.
М а р т. А за совет спасибо, схожу к Обёртышеву, а то ведь ни одного полена не осталось.
П р е д с е д а т е л ь. Да-да, следует умерить свою гордыню ради жены.
КАРТИНА 3
(Март заходит в спальню. Печь горит еле-еле. Маша по-прежнему лежит на кровати, откинувшись на подушки и закутавшись в одеяла и шкуру).
М а ш а. О чём это вы там говорили с Председателем?
М а р т (подозрительно). Ты не спала? О чем говорили? Всё о том же, о воде да о дровах. Предлагал воды, картофельных очисток вот принёс (разворачивает пакет), добрейшей души человек.
М а ш а. Да, чудо-человек.
М а р т. Я поначалу отказывался, у него детишки, им и самим надо кормиться, но он настоял.
М а ш а. На таких земля держится.
М а р т (кладёт пакет на стол). Мир не без добрых людей, знаю, специально из-за этого зашёл. Какого человека Бог нам послал!
М а ш а (садится, облокотившись на подушки, уперев руки в боки). Значит, нас ждёт грандиозный ужин!
М а р т. Не ужин – целый пир закатим.
М а ш а. Смотрю на это, и грустно становится. Как пещерные первобытные люди боремся за существование, нами движут инстинкты, каждую ночь переносим свой костёр из пещеры в пещеру, всё глубже.
М а р т. И всё больше набрасываем на себя косматых звериных шкур, похоже, интуиция теперь у нас как во времена верхнего палеолита.
М а ш а. Отступаем из пещеры в пещеру, на Покрова заколотили кабинет, на Казанскую выбрались из столовой и забились в спальне. Из неё ни шагу не сделаю, мне отсюда уже никуда не выбраться, приют убогого чухонца, это моё последнее пристанище.
М а р т. Не будем о плохом, давай о хорошем, о нас. Ещё могу вспоминать тебя прежнюю, стала такой хрупкой, почти бумажной, словно тростинка на ветру колышешься.
