Kitabı oku: «Навия. Западня», sayfa 4
Глава шестая
Новая земля
Старейшина Владдух и в прежних своих богатых покоях всегда пробуждался раньше всех домочадцев, стоило лишь на востоке забрезжить светлой полоске. Вот и сейчас, едва небо из черничного сделалось лиловым, он разом открыл глаза. И по мере того как всплывали воспоминания о минувшей ночи, все шире распахивались выцветшие за годы очи старейшины.
Вчера он, сколько мог, все бродил по глубокому снегу, укутывал поплотнее хнычущих от холода детей, уговаривал старших перетерпеть всего лишь до рассвета. И мысленно прощался, и просил у каждого прощения за свою ложь. А когда начали гаснуть костры и лагерь погрузился в сон, устроился на последнюю ночевку и сам, прильнул спиной и затылком к теплому боку своего верного коня Вихрата. Вспомнил всех дорогих ему людей, родителей, покойную жену, двух убитых в городе сыновей, друзей веселой юности.
Помолился основательно всем идолам и духам, которые считались покровителями его народа. А потом до последнего, напрягая глаза, вглядывался в лицо Орлика, что сидел со своей невестой Деей у затухающего костра, накрыв ее и себя одной волчьей шкурой. Даже в последнюю ночь жизни они не посмели возлечь вместе, так и уснули сидя, привалившись друг к дружке и переплетя руки. Владдух видел, как белеют, покрываясь инеем, их волосы и мех дохи, а потом и видеть ничего уже не мог – холод склеил ресницы. Но еще слышал, как неспешно, поскрипывая настом, словно глумящийся над жертвой тать в ночи, приближается к стоянке их нынешний повелитель, тот, кто оказался сильнее всех божков, вместе взятых, – лютый мороз.
Но все же он проснулся. Ужас отравленной стрелой проник в сердце Владдуха: неужели вчера он позабыл какого-то из идолов, не отдал ему дань уважения, и тот в отместку позволил его жизни продлиться и увидеть мертвыми, обращенными в хрупкий лед всех тех, кого он любил? Или это наказание за то, что нерадиво правил своим народом, слишком доверял соседям и прозевал-таки опасность?
Заведя назад руку, Владдух провел ладонью по конскому боку – бок был теплый и мерно вздымался. Потом ощупал свои ноги, почему-то одеревеневшие, и быстро понял причину – на них спал, как на перине, свернувшись калачиком, старый пес Вук.
Старейшина посидел еще чуточку, отметив про себя, как стремительно наступает рассвет. Только что небо было темным омутом, но стремительно начало бледнеть, словно в черноту щедро вливали ведра родниковой воды. Скоро уже Владдух смог рассмотреть сына и Дею – они так и спали сидя, только сомкнутые прежде руки распались и теперь тонули едва не по локти в траве. В траве? Только сейчас старейшина сообразил, что там, где пару часов назад лежало сплошное снежное одеяло, теперь зеленела трава, щедро расцвеченная цветами и кустиками ягод.
Дея проснулась первой, широко распахнула глаза, повела головой – и улыбнулась во весь рот почти без удивления. Как будто ничего другого и не ждала увидеть. Склонила голову, приветствуя старейшину, и негромко поделилась с ним:
– Я так и говорила Орлику, что все будет хорошо. Вчерашние вечерние видения были так мрачны, что в них должно было скрываться хоть зернышко радости.
Вук, услышав голос своей любимицы, разом слетел с ног хозяина и рванул по траве выражать девушке свой восторг. Конечно же разбудил Орлика, который долго изумленно озирался, а потом весело крикнул отцу:
– Напрасно мы вчера мучились и искали вход. Он с самого начала был здесь, у нас под ногами!
Между тем лагерь просыпался, отовсюду слышались возгласы, смех и плач, счастливый визг ребятишек. Люди, не веря своим глазам, перебегали с места на место, пробовали ягоды, простирали руки к небу, теперь ласково-васильковому.
Тем временем старый Владдух внимательно озирал место, в котором они оказались. Что-то осталось прежним, пять яиц-валунов так и торчали на своих местах, но если вчера каждый из них тонул в снежном мареве и казался недостижимо далеким, то теперь они словно приблизились, окружили поляну и сверкали на солнце, точно сахарные. Да и сама поляна имела форму яйца, со всех сторон ее запирал удивительный смешанный лес, где елки чередовались с фруктовыми деревьями, чаще – знакомыми яблонями и вишнями, но были и другие, неизвестные, с разноцветными плодами. Владдух слышал, как его сын выкликал добровольцев, чтобы попробовать незнакомые фрукты, и, судя по веселым выкрикам и смеху, недостатка в таковых не было.
Воздух звенел от птичьих голосов, но вот странность: сколько ни закидывал старейшина голову, не разглядел ни одной птицы. В небе мельтешили вроде как клочки тумана, подкрашенные то красным, то синим, то несколькими цветами сразу. Владдух попенял на свои старые глаза да на слишком яркий солнечный свет.
Много времени прошло, прежде чем народ, утомившись от беготни и новых открытий, собрался в центре поляны обсудить происходящее. Старейшина спросил у храбрецов, съедобны ли те плоды, которые они попробовали. Те со смехом отвечали, что, даже если им суждено через час умереть в муках, это будет самое вкусное, что они отведали в своей жизни. Запасливые женщины показывали найденные на опушках леса грибы размером с голову младенца, орехи, съедобные травы. По всему выходило, что смерть от голода в ближайшее время им не грозит.
Вот только орех и гриб – несерьезная еда для молодых мужчин, да и для малых ребятишек. Жалко было и псов, что разделили с ними все тяготы пути, а теперь страдали от голода. Вот и старый Вук, вдоволь набегавшись и накувыркавшись в траве, вспомнил кое о чем поважнее и неотрывно следил за хозяином подслеповатыми молящими глазами. И тут не могли помочь разноцветные сверкающие камни, которые женщины тоже сперва собирали в подолы, а потом и брать перестали. В их прежнем мире из-за каждого такого камешка могла начаться война…
– Пусть те, кто в силах, отправится в лес на разведку, – отдал приказ старик. – Возможно, совсем рядом есть поселение или даже город. Но первым делом хорошо бы поймать хоть какую-то дичь, чтобы подкрепить силы больных и раненых.
Вызвались снова почти все молодые мужчины, даже те, кто еще страдал от обморожения или ран. Все они в голос уверяли, что им с каждой минутой становится лучше, но Орлик все равно отобрал только самых крепких и здоровых. А когда подошел к лошадям, пасущимся вокруг большого камня, то углядел там свою невесту, уже оседлавшую с непреклонным видом чалую лошадку Айку.
– На охоту едут одни мужчины, – сообщил девушке Орлик, пряча улыбку.
– Что ж, моя мать мечтала об еще одном мальчишке весь срок, пока вынашивала меня, – прозвучал немедленный ответ.
– Дея, послушай, мы ведь не знаем, с чем столкнемся в этих лесах. Наш поход может быть опасен.
– Ну, в таком случае я защищу тебя, мой будущий муж и повелитель, – блеснула глазами и зубами острая на язык девица и похлопала Айку по шее.
Та очень бодро устремилась к опушке леса. Пришлось Орлику поторапливать своих товарищей и уже верхом догонять девушку.
А старейшина Владдух, оставшись в лагере, присел отдохнуть у белоснежного камня и в одиночестве предался раздумьям. Неужели и вправду в этом мире нет смерти, как говорилось в легенде? Все его люди будут отныне жить вечно, и он вместе с ними? Но ведь он уже старик… Но не то чтобы древний, конечно нет. В его возрасте еще хочется дождаться внуков, услышать их первый лепет, а когда чуточку подрастут, передать им накопленный опыт, сказки и предания. И потом без тоски и сожалений уйти туда, где давно дожидалась его жена, а теперь и два старших сына, родители, чьи лица он начал забывать, друзья. А что же будет теперь?
Небольшой отряд тем временем давно уже ехал по лесу. Тропинок здесь не было, но местные деревья росли не кучно и, похоже, редко теряли листья и ветки, так что кони легко шагали вперед без всяких понуканий, утопая копытами в удивительно сочной и высокой местной траве. Вот только никакой добычи им пока не перепало, даже увидеть издали не удалось.
Да и, по правде сказать, никто из едущих гуськом по лесу за свою жизнь не убил ни одной зверушки крупнее комара. С собой у них были найденные по пути и спешно обструганные палки, которые должны были заменить копья и дубины, игрушечными подобиями коих разве что в детстве играли. Но они были молоды, и каждый верил всей душой, что, попадись ему зверь, олень или вепрь, да хоть зайчишка, уж он сообразит, как с ними поступить. Вот только никто не попадался. Возможно, виной тому был неумолчный птичий грай над кронами деревьев, наверняка упреждающий живность о приближении опасности.
Иногда одному или сразу нескольким мерещился зверь за деревьями, но он стремительно испарялся, а между горе-охотниками тут же разгорались шумные споры.
– Это был волк! – уверял один.
– Никогда не слыхивал про волков с такими длинными ушами! – хохотал другой.
– Это просто ветер поиграл немного ветками, – подводил итог третий.
Только Дея была поглощена серьезным делом: она уже заполнила платок и подол сарафана грибами, ягодами и пряными травами.
Наконец решено было устроить привал, чтобы обсудить, что делать дальше. Всадники как раз выехали на изумрудную, абсолютно круглую полянку, через которую вился-струился ручей. Чтобы развести костер, ободрали пропитанную янтарной живицей сосновую кору, набрали берестяных лохмотьев, подожгли огнивом, пожарили на ветках грибы и коренья, что припасла Дея. Ели и посмеивались, вспоминая мясные похлебки, хлебные караваи, сырные головы, жбаны с мочеными яблоками и прочие угощения, к которым привыкли в прошлой, мирной жизни. Впрочем, грибы и сладкие клубни вполне удовлетворили молодые желудки. А покончив с едой, развалились на траве и, глядя в небо, хором затянули свои старые песни.
Дея, устроившись чуть поодаль, у ног своей лошадки, слушала, прикрыв глаза, привычно выхватывая из мощного сплетения голосов тот, что был ей дороже всего мира, ее путеводной нитью с той поры, как ей минуло десять лет. В голосе любимого она чутко улавливала беспокойство – Орлик и вообразить себе не мог, как вернется к своему народу без добычи. Тут девушка тяжко вздохнула, открыла глаза – и ахнула.
Сперва ей показалось, будто небесное облако спустилось, заслушавшись, на поляну и незаметно разлеглось под деревьями. Или их застиг лесной пожар, и это не облако, а дым, который, однако, ничуть не беспокоил чутких лошадей. Пение прервалось, юноши вскакивали на ноги и несмело приближались к копошащимся теням. Скоро они уже различили под ветками очертания зверей, крупных и мелких, от пары волков до выводка белок. Вот только были они все полупрозрачные, так что сквозь смутное марево с намеком на окрас животного был виден опаловый скелет, темные провалы глазниц с интересом и без страха взирали на людей.
Сначала никто не мог и слова произнести. Потом самый юный из них, двенадцатилетний парнишка Видан, порывисто схватил за локоть Орлика:
– Да кто они такие?!
– Думаю, это призраки, которые прежде были живыми существами, – спокойно отозвался Орлик. – А значит, и мы…
Он не договорил, но все поняли без слов. Выходит, прошлая ночь все же убила их, и сейчас они в новом мире, о существовании которого прежде лишь смутно догадывались. Что ж, все обстояло не так уж плохо.
– Но тогда здесь должны быть и другие! Отыщем их поскорее! – в невероятном волнении вскричала Дея.
При нападении на город она потеряла родителей и старшего брата и теперь была готова сломя голову мчаться на встречу с ними. Кому нужен другой мир, если в нем не ждут тебя самые близкие? Девушка уже обернулась к своей лошадке, прикидывая, куда поскачет в первую очередь. Но Орлик, глядевший в другую сторону, крепко сжал ее руку:
– Кажется, нас самих уже нашли…
Три человека неслышно возникли из-за деревьев. Они были пешие, облачены в длинные красные плащи, перетянутые плотными кожаными поясами, с накинутыми капюшонами и на первый взгляд не имели при себе никакого оружия. Старшему было лет тридцать, его энергичное лицо выглядело холеным и на первый взгляд приятным, но змеиная улыбка на тонких ярких губах и длинные сверкающие зубы заставили Орлика насторожиться. Стоящий рядом с ним юноша взирал на них равнодушно и устало, тогда как глаза старшего так и сверкали. И когда Орлик осознал, куда направлен его взор, то пожалел, что не держит в руках никакого оружия…
Третий словно прятался за спинами первых двух, плащ на нем сидел так, будто человек был очень толст или под одежкой вообще притаились двое. Капюшон укрывал лицо до подбородка, и Орлику почудилось, что это и не человек вовсе…
– Приветствую вас, странники, – высоким голосом произнес самый старший. – И сколько же вас тут? Недавно пожаловали в наш мир, верно?
Он говорил так, как разговаривали прибывшие в Кречет заморские гости, и, значит, язык Орлика и его друзей не был для него родным. Но говорил бойко, уверенно. Орлик и все остальные помалкивали, да никто, кажется, и не нуждался особо в их ответе. Только юноша внезапно вышел из спячки и что-то спросил на незнакомом языке, указывая на пасущихся лошадей. Старший немедленно перевел:
– Мой воспитанник хотел бы знать, что это за диковинные создания? Как вы их зовете? Вы привели их с собой?
Орлик, удивляясь, объяснил, что создания зовутся конями, именно они донесли людей на своих спинах до этого удивительного края, который, видать, вовсе и не на земле расположен…
– Отчего же не на земле? – скривил сочные губы старший. – На земле. Только на особенной. Здесь каждому рады, да не каждый рад, что попал сюда. Но вы, похоже, пришли сюда не с пустыми руками.
Юноши растерянно переглянулись, не совсем понимая, что этот странный человек имеет в виду. Покидая в спешке город, они не взяли с собой ни золотых слитков, ни драгоценных камней, да и вряд ли все это ценилось здесь, где такие же камни, только куда краше и крупнее, валялись прямо под ногами. Орлика же все больше волновало то, что старший, болтая, не отрывал глаз от его Деи.
Шагнув так, чтобы загородить собой девушку, он сказал:
– Вы, верно, имеете в виду наших коней, других богатств у нас нет. Да только эти кони не продаются, они не приучены к тяжелой работе и признают только нас. Но среди нашего народа много молодых, сильных юношей, и мы готовы на любой труд…
Пришелец прервал его взмахом невероятно белой, изнеженной руки.
– Ваши кони нам не нужны, в этом мире хватает, на чем или на ком ездить, – ухмыльнулся он. – А работники тут и вовсе не ценятся. Но ведь это все вы не с собой сюда принесли?
Он выбросил вперед и широко развел руки, указывая на середину поляны. Орлик и все прочие повернули туда головы – и изумленные возгласы зазвучали со всех сторон. Вокруг костра теперь стояли в траве и котлы, полные вареного мяса, и крынки с молоком, сырные и сахарные головы, кадушки с мочеными яблоками и соленой сельдью.
– Да как же это? – ахнул юный Видан. – Откуда?
Поскольку никто не мог ему ответить, снова заговорил зубастый незнакомец:
– Вы сами попросили все это, сидя у костра, и заплатили за свою просьбу. Это хорошо. Не всем здесь так улыбается удача.
Помолчал немного, скользнул зорким взглядом по изумленным лицам и добавил, загадочно улыбаясь:
– Мы пока покидаем вас. Поживите некоторое время спокойно. А потом… поглядим.
И все трое словно растворились в лесу, а Орлик и его друзья еще долго ошеломленно то взирали им вслед, то таращились на щедрые дары у костра…
Глава седьмая
Сюрприз
На кухне я просидела еще минут десять, но строить версии уже не было сил: голова отяжелела, даже простые мысли, вроде того что нужно пойти и запереть входную дверь, ворочались в мозгах с усилием, как бегемот в болоте. Тело стало таким тяжелым, словно в меня свинец залили по самое горло. Я выползла сперва в коридор, едва управилась с замком, потом побрела в свою комнату. Упала поверх одеяла, сил не хватило даже подтянуть подушку. И тут же отрубилась.
Проснулась, наверно, по привычке, в половине восьмого, как всегда в школу. Сон мне ничуть не помог, в мозгах ныло и постреливало, веки опухли и почти залепили глаза, как всегда бывало, стоило мне сильно понервничать. За окном было все так же темно, до рассвета – час. Я уже планировала рухнуть обратно, но тут спохватилась: мама ведь может вернуться в любой момент, что я ей скажу? Теперь мне едва ли удастся скрыть нарушение самого главного правила, но постараться все же стоило.
Шатаясь и охая, принялась наводить порядок, точнее, скрывать следы Кимкиной ночевки. Застелила кровать, припрятала на верхней полке своего шкафа ее свитер с джинсами, сапоги запихнула за шкаф, чужой телефон сунула в школьную сумку. Подумав немного, я даже отключила домашний телефон, хотя, конечно, это мало что меняло. Наши мамы не дружили, но часто и тепло общались, и, если Татьяне Валерьевне захочется обсудить с моей матерью случившееся… Но, может, пожалеет и не станет названивать больному человеку?
Странно, но в школу я почти не опоздала. Ну разве что немного: звонок протрезвонил, когда бежала через школьный двор. Мне оставался последний рывок, когда вдруг на моем пути выросла какая-то фигура, и я врезалась в нее, как в стену из очень плотной резины.
Дорогу мне преграждал Вилли Мажейкас. Он не взял меня за плечи, а положил на них свои огромные пудовые кулачищи, которые Кимка любовно называла Фобос и Деймос, и этим почти впечатал в землю. Я испуганно замерла, не до конца узнавая приятеля: его всегда спокойное лицо сейчас было пепельно-белым и вообще жутковатым.
– Говори, что случилось ночью у тебя дома! – рявкнул он.
– Откуда ты знаешь?..
М-да, не лучший ответ, но я правда была убеждена, что Вил пока не в курсе случившегося.
– Мне позвонил ночью отец Лины, думал, я тоже был там, с вами! – отвечал парень отрывисто. – Я сразу вызвал шофера и рванул в больницу.
– Как Кимка…
– На вопрос отвечай! – заорал Вилли так, что я невольно закрыла руками уши. – Что было ночью?!
– Ничего не было, ты что, – забормотала я испуганно. – Сам знаешь, мы с ней вдвоем решили кино посмотреть…
– Но она мне сказала, что не останется у тебя на всю ночь!
У меня нашлись силы удивиться. Похоже, Кимка малость надурила своего парня или правда считала, что это полноценной ночевкой не считается, но ему-то что за дело? У меня что, плохая репутация, со мной опасно находиться наедине?
– Ты правда думаешь… – начала я, давя из себя улыбку, довольно жалкую, наверно.
– Я не думаю, я тебя спрашиваю! Скажи мне, что она видела? Что?! – Рык Вилли стал ужасен, кулаки сместились ближе к моей шее.
– Эй, полегче. – Сашка Дятлов вклинился между нами. – Кулачищи с нее убрал!
Он, видно, выскочил из школы, потому что был без верхней одежды. И какое же это облегчение, что он сразу пришел на помощь! Меня трясло, и даже не от страха, а от чувства нереальности происходящего. Вилли развернулся к Сашке так стремительно, будто собирался немедленно атаковать его. Но тут со стороны дороги просигналила машина, он дернулся, посмотрел туда, потом снова на меня. Сказал тихо, грозно:
– Очень надеюсь, что с Линой все обойдется…
И умчался прочь, только асфальт задрожал у меня под ногами. Тут уж Дятлов развернул меня к себе и спросил встревоженно:
– Данка, что там у вас произошло? Почему Вил так взбесился? Что с Линкой?
Общую канву случившегося я пересказала ему, пока мы шли к школе. Да и рассказывать-то было особо нечего, я ведь проспала самое важное. Ну, если оно вообще было. Второй раз Сашка взял меня за плечи уже возле раздевалки, так приятно было видеть сочувствие на его лице – и никакого осуждения или подозрения.
– Слушай, я не уверен, что нам стоит идти на уроки. Все равно с тебя толку не будет. А у меня сегодня олимпиада… должна была быть. Но отменили из-за карантина по гриппу. Что скажешь?
– Мать утром возвращается из больницы, не хочу маячить дома. – Меня снова окатил озноб от мысли, что нарушение правила неминуемо выплывет на свет.
– А зачем обязательно дома? Я же сказал – нам. То есть я составлю тебе компанию. Можно снова отправиться на то самое кино, фильмец отстойный, но хоть поспишь в удобном кресле. Проверено.
– Сашка, а чего ты меня домой к себе больше никогда не приглашаешь? – Сама не поняла, как у меня вырвалось, вообще не собиралась об этом спрашивать.
Дятлов помрачнел, отвел глаза и ответил кратко:
– Обстановка в доме… не гостевая.
Похоже, проблемы не только у меня.
– Ну что, я пошел за курткой?
– Давай, – вздохнула я. И вдруг вспомнила, что не завтракала, наверно, поэтому внутри меня такая пустота и зябкая дрожь.
Через полчаса мы сидели в кафе с видом на нашу городскую пешеходку, я жадно глотала горячий и немыслимо острый суп, ледяная скала внутри меня таяла и истончалась, так что наконец я перестала трястись. Сашка пил свой морс, обдумывал что-то, на меня не смотрел – терпеть не могу, когда смотрят во время еды, и он об этом знает.
– Ну что, полегчало? – хмыкнул, когда я отодвинула тарелку и сыто откинулась на спинку диванчика. – Видок у тебя был как у алкашки: бледная, глаза запали, трясешься.
– Я так себя и ощущала. Хоть не знобит теперь. Ну что, у тебя появились идеи насчет Кимки?
– Да вот думаю. Знаешь, может, все проще, чем кажется, и нечего тут ломать голову? Иногда у людей что-то сдвигается в мозгах без всякого повода. Кажется, это острый психоз называется или что-то в этом духе.
– Но у Кимки с психикой все в норме, насколько я знаю.
– Насколько знаешь, вот именно. Она могла испытывать стресс на новом месте, да еще зная, что твоя мама такие ночевки почему-то не одобряет. Прислушивалась, не звякнет ли ключ в замке, волновалась. Потом уснула и во сне испугалась чего-то еще больше, сознание помутилось, и вот…
Я пожала плечами. Тревожно за Кимку, если так, но это все же вариант, хоть отчасти снимавший с меня вину за случившееся.
– Ну ладно, рассмотрим уж сразу все возможности, – не унимался Дятлов. – Я понял, что тебя беспокоит: почему твоя мать такие ночевки запрещает и нет ли тут какой-то связи? Допустим, во сне ты начинаешь буянить, говорить какие-то глупости, ругаться и все в этом роде. И допустим, ты так себя ночью и повела. Как бы Линка поступила?
– Разбудила бы меня и хорошенько врезала, чтобы привести в чувство, – ухмыльнулась я. – Ну, или в обратном порядке.
– А допустим, поперло из тебя что-то, ты начала признаваться ей в любви и твердить: дорогая подруга, будь моей! Тогда как?
– Тогда бы точно сперва врезала. И такое из меня бы уж точно не поперло! Я нормальная, к твоему сведению!
Я понемногу начинала заводиться. Первый вариант нравился больше, вот и стоило на нем остановиться. Но Сашку уже несло:
– Ладно, проехали, нормальная. В комнате твоей очень темно по ночам?
– Вообще не темно. Я оставила включенной настольную лампу, только занавесила ее. Ну, так правильнее смотреть ноут и вкусняшки проще доставать.
– Ясно, – почему-то развеселился мой друг. – И на парня ты тоже совсем не похожа.
– Че-го? Это еще что значит?
– Ну, я рассматривал вариант, что проснулась Лина, со сна не поняла, где находится, рядом парень, и это определенно не Мажейкас.
Тут Сашка напряг лицо и расставил на столике кулаки, очень похоже изобразив нашего Вила. Я захихикала, а потом обиделась за Кимку:
– Это, может, у тебя такое бывало! Нечего на других переносить, ясно?
– Может, и бывало, – беззаботно отозвался Дятлов. – Ладно, все доступные варианты мы перебрали, больше тут думать нечего. Уверен, что тебе очень скоро позвонит Линка – или ее родители – и расскажет, в чем там дело.
Я протяжно вздохнула: хорошо бы. Мне уже не хватало моей верной подруги, столько лет мы делили на двоих все наши горести и секреты. Потом вдруг спохватилась:
– Да, насчет Вила. Он такую странную фразу сказал, до меня сейчас только дошло. «Что она видела?» Понимаешь? Не что я с Кимкой сделала или что у нас произошло, а что она видела. Как будто… ну нет, я даже не знаю, как это понимать.
Сашка обеими руками взлохматил свою шевелюру, на миг его лицо отразило глубокую задумчивость. А потом он просто отмахнулся от меня, как от мухи:
– Да забей! Для Вила русский не родной.
– Ой, не надо. Сам знаешь, он по-русски говорит лучше многих русскоязычных!
– Ну, разволновался человек, можно его понять. Я бы тоже с ума сходил, случись что с одной девчонкой. Ты ее не знаешь, – добавил он и расплылся в лукавой улыбке.
Но мне сейчас было не до игр, честное слово.
– Может, мне поехать в больницу? Когда у меня вырезали аппендицит в девятом классе, Кимка тут же примчалась и с моей мамой в холле дежурила. А это вообще в Питере было.
Но Саня решительно отклонил мою идею:
– Не стоит пока. Давай все-таки подождем, хотя я, может, позднее съезжу, разузнаю, что там и как. А может, она дома уже, я сперва Вилу звякну. Ну, чем дальше займемся? В кино или просто побродим? В Питер можно смотаться.
– Нет, мне нужно домой. Если мама уже там, скажу, что голова разболелась, с уроков отпустили. Хочу ее поскорее увидеть.
– Все ясно, – к моему удовольствию, заметно погрустнел Дятлов. – Пошли, провожу до дома.
Провожать недалеко пришлось – мы живем на улице, соседней с пешеходной зоной, на нее можно попасть через подворотню, а можно обойти с выходом на проспект. Мы выбрали дальний путь, расставаться не хотелось. Наш с мамой дом-башню из красного и рыжего кирпича окружает прочный забор с калиткой и кодовым замком, чтобы чужие не шлялись по двору. Дорожка от калитки до подъезда вся оказалась усыпана опавшими кленовыми листьями – дворник, что ли, заболел. Смотрелась она здорово, особенно когда вдруг выглянуло одним боком солнце и асфальт полыхнул бордовым и золотым. Но уже через пару шагов мой правый каблук поехал на одном из подмокших листьев, Саня едва успел обхватить меня за плечи. Его руки задержались, хотя я уже снова утвердилась на земле. А во дворе – никого. Я подумала, что такого шанса Сашка не упустит, если он… если я для него не только подружка детства. И замерла, боясь спугнуть момент. Мне так хотелось определенности, особенно сейчас, когда все шло не так, как нужно.
Но Дятлов уже опустил руку, предварительно потрепав меня по плечу, словно собачку.
– Ну давай, Данка! Беги домой и не падай! Позвони мне, если будут новости насчет мамы или Лины.
«Не дождешься, болтун и обманщик!» – прошипела я себе под нос, спеша прочь с гордо вскинутой головой.
Хотя никогда Сашка меня не обманывал. Но лучше бы обманул! Да любой нормальный парень хотя бы притворился в такой ситуации!
* * *
Мама уже успела вернуться – это я поняла, едва отворив дверь. Пахло чем-то вкусным, на кухне бухтел телевизор. И я облегченно выдохнула, потому что боялась увидеть мать в постели, слабую и вялую. А еще больше – застывшую в гостиной на диване в ожидании меня, чтобы задать вопросы насчет прошедшей ночи и нарушенной клятвы. Но раз готовит, значит, не так все плохо, поскольку мамин девиз: «Нельзя заряжать продукты дурным настроением!»
Я без спешки разделась, в ванной умылась и прополоскала рот, удаляя запахи китайской кухни, потом сделала в меру страдающее лицо и в таком виде возникла на нашей кухне.
Мать в момент моего появления сгружала ингредиенты в бокастую суповую кастрюлю – готовила харчо. На ней был домашний халат, сверху – фартук, но из-под них выглядывала зауженная юбка светло-голубого шанелевского платья, в больницу она уж точно не в нем ходила. Неужели к Кимам в гости собралась? Ой, только не это! А куда еще?
– Привет, мам, – пробормотала я, мысленно сдаваясь и готовясь к худшему.
– Привет-привет. – Мать отвечала, не оглянувшись. – А я все жду, когда тебе надоест прятаться в прихожей. И почему мы не в школе?
Всегда знала, что у нее глаза на затылке и слух как у орла!
– Голова очень болит. Классная отпустила, сейчас же все боятся эпидемии гриппа, – бодро соврала я. – В Питере уже школы закрывают, – добавила, удачно вспомнив, почему Сашка не поехал на олимпиаду.
– Но, понятное дело, грипп тут не при делах, – парировала родительница. – Во сколько вчера расстались с Линой?
Бросило в жар, запершило в горле, мне едва удалось выдавить:
– Н-не очень поздно. Не помню точно. Но уже темно было, конечно.
– Нормальная еда почти не тронута, зато холодильник забит корейской смертью желудку, – сердито резюмировала мать.
Вот же я дура, все прибрала, а очистить холодильник забыла! Тогда бы, может, и разговора про Кимку не возникло, не пришлось бы сейчас врать и дергаться. Самым мучительным было то, что мама мне вроде как верила, не доискивалась, не уточняла время ухода подруги. Была уверена, что сдержу слово, и это неожиданно оказалось едва ли не худшим из случившегося. Если не считать, что я до сих пор не в курсе, что с Кимкой.
– Мам, ты как вообще? – поспешила я сменить тему. – Тяжелые были процедуры?
– Да все нормально, – скороговоркой откликнулась мать, таким голосом она говорила, когда не хотела на какой-то теме задерживаться. – Тяжело было лежать под капельницей почти пять часов подряд, а так пока никаких неприятных последствий.
– А я не поняла, ты что, собираешься куда-то? Разве у тебя не постельный режим?
Я обличающе потыкала пальцем в торчащий край юбки.
– С какой стати? – почти возмутилась мать. – Наоборот, врачами велено всячески расхаживаться, двигаться, пока есть возможность!
– А куда ты собираешься двигаться в этом платье, по парку гулять, что ли?
Мать опустила глаза, словно сама малость удивилась, откуда вдруг на ней этот наряд. Макияж, кстати, у нее тоже был совсем свеженький. И поярче, чем она обычно впопыхах красилась на работу. Мать задумчиво перевела взгляд на часы над кухонным столом. И сказала:
– Давай-ка, Богданка, мы с тобой чайку попьем, а потом я тебе таблетку дам от головы, чтобы не глотать химию на пустой желудок.
– Не хочется, мам! – Я едва не сболтнула, что желудок у меня очень даже не пустой, но вовремя прикусила язык.
– Ну тогда просто присядь, – посоветовала мать.
– Ой, что такое? – перепугалась я и немедленно шмякнулась на табурет, потому что у меня аж ноги затряслись противной мелкой дрожью от ее тона.
А коварная моя родительница, особо не торопясь, зачерпнула столовой ложкой суп, подула, попробовала. Уменьшила огонь и накрыла кастрюлю крышкой и только после этого села на стул напротив меня, на самый краешек, чтобы не мять юбку. И сказала:
– Так, Данка, только без паники. Соблюдай спокойствие. Я через два часа выхожу замуж.
– Что-о?!
Я чуть на пол не сверзилась, так это неожиданно прозвучало. Не то чтобы я была такой уж противницей материнского брака, понятное дело, я хочу ей счастья. Просто за все годы, что мы живем с ней вдвоем, никогда и темы такой не возникало. И вдруг так молниеносно… и разве не должна она была прежде обсудить это со мной?
– Спокойно, дочка, это чисто деловой момент, – усмехнувшись уголками губ, продолжала мать. – У нас с тобой сейчас не самое простое время – я имею в виду свою болячку. Конечно, я с этим справлюсь, но кое-какие меры для своего же спокойствия решила принять. Кстати, имей в виду, что в моем положении покой – едва ли не главное условие выздоровления, – ввернула она ловко. И продолжила: – У меня на работе есть хороший знакомый, можно сказать, друг. Отличный человек, правда, какой-то невезучий, одинокий. Зато очень надежный. Я сама попросила его о помощи, и он мне не отказал. Этот брак нужен на самый непредвиденный поворот событий, чтобы у тебя в любом случае остался опекун.
