Kitabı oku: «О чем думает море…», sayfa 23
Глава 8
В этот раз Грете удалось все то, что не получилось в первый раз. Новое поколение детей было любознательным и пытливым, а мужчин все-таки удалось уговорить на то, что наличие в поселении инфомодусов необходимо по многим причинам. Сначала мужчинам пришлось смириться с тем, что Грета пользовалась своим инфомодусом, потом, когда они один за другим стали время от времени приходить к ней за свежей порцией новостей в мире (Грете казалось, что она где-то об этом читала… о гендерной привязанности мужских особей к глобальным проблемам), они сами организовали вылазку к мусорным кучам и принесли огромную кучу всякого технического барахла, из которого Грета с трудом наскребла на один инфомодус. Но они быстро обучались. Пока она собирала модус, вся работа в их поселении стояла – каждый хотел увидеть как и из чего она это делает, так что Грете приходилось работать всего по три-четыре часа в день и модус она собирала целую неделю вместо того, чтобы справиться за день.
В дальнейшем каждое пополнение мусорных куч, за которым теперь зорко следили все без исключения поселенцы, сопровождалось исчезновением практически на целый день и бурным возвращением с необходимыми деталями и просьбами «собрать инфомодус». Грета постепеноо стала поручать некоторые виды технических работ самым сообразительным, среди которых была пара молодых мужчин, оба подростка, которые встретили ее тогда на берегу и девушка-беглянка, появившаяся в поселении, незадолго до возвращения Греты. Вообще эта девушка была просто находкой для Греты. Лина, как называла она себя, сбежала из седьмой линии, после того как одну из ее квадрии вдруг ни за что ни про что послали на миссию продолжения рода, подготовка к которой могла выявить, что у всей ячейки есть дополнительные генетические модификации, которые теперь, когда они уже дошли до седьмой линии, оказались вне Основ.
‑ Ничего не меняется, ‑ думала Грета, слушая Лину. Все та же неразбериха и произвол… Лина смогла убежать во время тренировки на диких просторах – она просто не явилась на гравилет, а сопровождающие, видимо, даже не удосужились подсчитать вернувшихся ячеек и улетели без нее. Несколько дней она плутала по диким пространствам, никого не встретив, хотя среди ячеек ходят рассказы о жизни вне полиса, и обессиленная уснула прямо у мусорной кучи, где ее полуголую, голодную и насмерть перепуганную нашел Ной. Лина особо выделяла Ноя среди других мужчин, и когда вдруг появилась Грета и Ной стал уделять ей такое внимание, на которое раньше мог рассчитывать только Хим, Лина запаниковала. Она стала вести себя по крайней мере странно и непонятно для Греты, поэтому Грета повела себя так, как только могла повести себя Грета – позвала Лину к себе и прямо обо всем расспросила. Лина, ошарашенная такой прямотой и равнодушной любознательностью, все ей и выложила. Грета по привычке скривилась, и успокоила Лину, мол, ничего такого, никогда, и уж точно не Ной…
Точно не Ной. Но вот чтобы никогда… Грета немного покривила душой – в одном из самых дальних поселений ей пришлось лечить взрослого мужчину, его звали очень длинно – Философ, и вряд ли это было его именем, скорее прозвище. Но все их знакомство свелось только к трем дням его горячечного бреда – какое-то дикое животное пометило его когтями, раны воспалились и не собирались заживать – Грета обрабатывала раны и следила за работой капельного навеса. Он иногда выпадал из бреда и задавал Грете осмысленные вопросы, настолько осмысленные, что она терялась, а когда наконец, находилась с ответом, он снова впадал в горячечный бред. Через трое суток, когда стало понятно, что он пошел на поправку, его поселение решило сниматься с места, потому что нападения диких животных возобновились, и хоть больше пока никто не пострадал, испытывать судьбу не хотелось. Поселенцы собирались уйти вглубь пустынной зоны, а для Греты это был шаг назад, и она не пошла с ними…Не пошла, может быть, даже назло самой себе, потому что очень хотела остаться… Остаться и быть нужной…Нет…Она не хотела быть нужной никому из этих людей, никому… а тому, кто лежал в горячечном бреду она вовсе была не нужна. Ему было нужно что-то другое, какие-то экзистенциальные вопросы все не давали ему покоя, и он все спрашивал ее, а она все не находилась, что отвечать.
Сняв последний пластырь и отсоединив капельный навес, Грета, вглядываясь последний раз в спящего Философа, вместо прощания сыронизировала: ‑ Будут вопросы, приходи – поговорим…
То, что он выздоровел, не вызывало сомнений, но вот помнил ли он ее… Ей почему-то очень хотелось, чтобы помнил…чтобы вспоминал…
Грета тряхнула головой, словно физически отгоняя воспоминания. Теперь Лина была ее самым верным соратником. Лина была хороша по всем параметрам. Во-первых, она была образована – седьмая линия обучения ‑ это очень весомо. Во-вторых, она так же, как и Брита все схватывала с полуслова, без лишних просьб и объяснений выполняла необходимые действия и вообще… шевелилась! В отличие от мужской части обучаемых и помогающих, которым Грете то и дело приходилось напоминать: «Шевелимся, шевелимся!». И наконец, она была женщиной, а это как раз то, что позволяло Грете общаться так, как она привыкла – иронично, иногда жестковато и непредсказуемо. Мужчины пытались было разобраться в такой манере общения их единственных дам, но только больше запутывались в причинах и следствиях, оценках и эмоциях, ‑ так что оставили все, как есть.
В течение полугода в поселении организовали своеобразную линию обучения. Лина пыталась внедрить привычные ей методы самостоятельного обучения по модусам, но Грета, зашедшая несколько дальше в своей полисной жизни и понимающая основные нюансы эффективности такого обучения, предпочтение отдавала живым объяснениям и поощряла вопросы…вопросы…вопросы…
Хим, со временем Грета выяснила откуда у Огонька такое удивительное имя – и это была просто история абсурда. В очередную вылазку к мусорным кучам вместе с разными техническими деталями в поселение попали тонкие металлические пластинки с выдавленными на них надписями – надписи были сделаны на английском языке новосредневекового периода, помимо надписей на платинках были еще звездочки и какие-то то ли цветочки, то ли листики… В общем, как поняла Грета, в мусор выкинули старый хлам какой-то старушенции из кураторов, а то и из Матерей – последние были совсем древними, и запросто могли хранить новосредневековые раритеты, милые сердцу безделушки их ранней и давно забытой юности.
Но пластинки были до того красивыми, что поразили воображение не только детской части поселения, но и очаровали Светку. Она смогла прочитать надписи и кое-как объяснить Огоньку их назначение. На одном листике было написано «I love Him», а на втором «I’m waiting for Him». Как справедливо рассудила Света, это были примитивные гадательно-заклинательные ритуальные действия, направленные на мужскую особь, которая не называлась. Для Светки такое объяснение было вполне очевидным, а вот Грета, после того как Хим показал их ей, задумалась более глубоко.
Уже потом, когда все свершилось, Грета много раз задумывалась о том, что возможно тогда перемудрила, и наивное объяснение Светы было единственно верным?
Грета, всегда хорошо запоминавшая идеи, поведала Химу о том, что в доновосредневековый период по всему миру распространилось несколько верований, которые назывались… она не помнила как они назывались, но суть была в том, что есть что-то большее, чем человек, чем полис, чем ДНК, и это-то всемогущее что-то и есть причина, и тело, и результат всего происходящего в мире. Так, вот, в период нового средневековья… А, вот еще… эти верования, называя эту всемогущую и непознаваемую сущность, все-таки соглашались с тем, что непознаваемое неосязаемо и не может быть понято ограниченным человеческим умом, а потому придумали переходную сущность – которая наполовину человек, а наполовину все то же всемогущее существо…Так, вот, в период нового средневековья, у людей возникло стойкое ожидание того, что вот эта самая переходная сущность вдруг появится в мире и разом решит все проблемы человечества…
‑ И что, эта сущность явилась? – Хим обычно не перебивал Грету, впитывая все, что она рассказывала, и только через время задавал дополнительные вопросы, по которым Грета заключала, что осмысление полученной информации у него протекает глубоко и серьезно.
‑ Нет, нет, конечно…Это ведь образ, пойми, просто мечта человека, навязанная ему своим же собственным умом и иллюзией ограниченности. Хим, пойми, на самом деле, человек и сам всемогущ, только не хочет этого понимать и тем самым ограничивает себя…Потому и вот тут тоже кто-то написал, что ждет какого-то непонятного Его…который сможет явиться на земле осязаемым… Но для этого надо его любить… вот эту часть я уже плохо помню…
Хим молчал в таких случаях, но про себя думал, если бы я был так всемогущ, как ты говоришь, разве умерла бы мать…
Таким образом, имя Хим оказалось ни чем иным, как местоимением. Но Огоньку версия про непознаваемую сущность понравилась больше.
Так вот, Хим оказался очень способным и усваивал материал быстрее других, из чего Грета сделала вывод, что Света все-таки, несмотря на общую настроенность поселенцев знать только необходимое, передала своему ребенку все, что смогла вспомнить. Через полтора года Хим помогал Грете наравне с Линой, которая к тому времени добровольно (все-таки они тут ненормальные!) приняла на себя миссию продолжения рода и на какое-то время выбыла из общественной жизни.
Все шло своим чередом: поселение разрослось, к ним примкнули еще несколько групп мужчин с детьми, нашлись две беглянки; линии обучались, поселение технологизировалось, уже было собрано несколько пищевых автоматов, примитивный, но тем не менее заметно облегчающих изматывающую гонку за пищевым разнообразием… Как вдруг произошло удивительное, знаменательное событие, приведшее в конечном итоге к катастрофе.
В вылазках к мусорным кучам как правило участвовали взрослые, которые уже теперь знали, что ценно, а что нет, и лишнего ничего не брали. Но вот однажды со взрослыми увязались дети – конечно, ничего серьезного им не доверили ни искать, ни нести, да и никто, в общем, не обращал внимания на то, что они делают в мусорных кучах. Единственной заботой взрослых было хорошенечко просолить одежду юных мусорщиков и все, что они возможно притащили с собой, во избежание прикармливания на своей территории умниц-бактерий. Поэтому детей сразу отвели к морю, и прямо в одежде, со всем содержимым их карманов просолили в морской воде.
Все, что нашли для себя интересным и полезным дети, так бы и осталось в их полном распоряжении, если бы не по-прежнему непревзойдённая внимательность Греты.
Прозрение
Грета шла по берегу и вдруг взгляд зацепился за что-то до боли знакомое, нагнувшись, Грета подняла из песка …бусину…такую же бусину, как тогда им добыла Света, с огромным объемом информации о миссии. Грета осмотрелась по сторонам и взрыхлила песок ногой…вдруг блеснула еще одна бусина…Грета опустилась на колени и аккуратно разгребая песок руками, стала прочесывать таким образом пядь за пядью…
За этим занятием ее застал Философ. Боковым зрением она отследила приближающуюся тень и привычно резко скомандовала: ‑ Стой! Не мешай!
Грета не знала, кто это, видно, кого-то из мужчин уже послали за ней на берег, куда она ушла со всеми купаться и вот уже полчаса как все вернулись, а ее еще не было.
‑ Не мешай, ‑ повторила она уже не так сердито, но глаз от песочного берега так и не оторвала, ‑ Что? Говори!
‑ А что говорить? – поинтересовался собеседник, но Грета не разобрала голос.
‑ Зачем пришел, говори, ‑ уже почти миролюбиво уточнила Грета.
‑ Ну, ты сказали приходи – поговорим… Я пришел.
Грета уже совсем было хотела подумать над сказанным, как вдруг из руки вместе с песком выпали еще две бусины: ‑ Ого! – издала победный клич Грета и кратко приказала: ‑ Ищи! – все так же не отрывая глаз от песка и вытянув вперед руку с бусиной в горсти.
Тень послушно опустилась на колени и тоже стала водить по песку руками. Грета просеивая песок между пальцев, приближалась к сидящему на коленях поселенцу. Бусин, как видно больше не было, у Греты уже болели глаза, и она наконец-то оторвалась от своего увлекательного занятия и обратила внимание на того, кто составил ей компанию.
Философ сидел на коленях, рассеянно водя одной рукой по песку, а вторую держа перед собой и перекатывая в ней две бусины. Взгляд был отстраненно отрешенным ‑ он смотрел в даль моря, или в себя, или в никуда…Грета не была уверенна. Она была ошеломлена.
Как же она любила этот берег! И первая тихая радость свободы, и дельфин, и Хим, ведь и Хим встретился ей на берегу, и вот… А еще бусины…
Философ повернулся к Грете и задал очередной неотвечаемый вопрос:
‑ А оно мыслящее? Море?
Грета не могла подобрать слов, чтобы рассказать о том, что да, конечно, море думает, она даже слышит его, и еще спросить…‑ и тут Философ снова спросил:
‑ А что это? – и поднимаясь, протянул ей бусины.
Грета словно вернулась в реальность и привычно выдала информацию:
‑ А, это инфоносители, должны быть большого объема. Надеюсь, они еще читаемы. ‑ Грета только сейчас поняла, что до сих пор стоит на коленях и стала подниматься, отряхивая одежду.
‑ Куда идти? – просто спросил Философ.
Грета махнула рукой в направлении поселения и оглядев Философа уточнила: ‑ А ты что, вот так, просто, без…
‑ Ага…не… была с собой еще сумка, но разоспался под шепот волн, проснулся – съедено, ‑ он говорил просто и так спокойно, как будто объяснял, что то, что произошло, именно и должно было произойти, и что именно в этом-то и состоит смысл всего в этом мире.
В поселении уже и правда беспокоились о том, что Грета не возвращалась, но зная ее, просто ждали, собравшись у самой крайней палатки поселения.
Очутившись в своей родной стихии, где любой ждал ее команды, одобрения или замечания, Грета наконец справилась с замешательством и кратко представила своего спутника встретившим их мужчинам:
‑ Философ. Имя. – жестом показав на него, тут же запустила руку в один из многочисленных карманов своего комбинезона.
И почти без перехода:
‑ Кто-нибудь видел это на берегу? – на ладони Греты лежало семь красивых переливающихся бело-синим блеском бусин.
К группе поселенцев, среди которых был и Ной, тем временем подошла Лина с ребенком на руках:
‑ Так у нас все дети с этими шариками играют! – Лина, пытаясь успокоить раскапризничавшегося ребенка, передала его на руки Ною, и продолжила: ‑ Они это с мусорных куч притащили – вчера им устроила экспроприацию, а то малыш чуть не задохнулся ‑ все же в рот тянут…
‑ Где? Где они? – нетерпеливо перебила ее Грета.
‑ Сейчас принесу, ‑ пожала плечами Лина и забрав с рук Ноя замолчавшего ребенка, обратилась к Ною:
‑ Идем, принесешь…шарики…
Ной кивнул и уже сделал шаг вслед за Линой, как резко остановился и раздраженно выкрикнул:
‑ Да что это, в конце концов?!
Грета поняла, что ее серьезность ввела всех в заблуждение и даже, наверное, напугала, потому она, лучезарно улыбнувшись, причем больше тому, что рядом стоял Философ, чем тому, за что часом раньше она бы легко отдала остаток жизни:
‑ Это информация! Если наши модусы смогут их прочитать, мы будем обладателями огромной информационной базы!
Все загалдели, разобрали бусины из рук и с удивлением рассматривали их. Ной нагнал Лину, и они вместе направились к своей палатке.
Грета взяла Философа за руку и потянула за собой, выйдя из толчеи, Грета крикнула, пытаясь перекрыть общий гул:
‑ Все материализаторы в инфопала-а-а-тку-у!
Грета привела Философа в свою палатку, в которой по-прежнему стояло четыре лежака, несмотря на то, что занимала ее только Грета, и оглдев ее вокруг, будто впервые видит, вопросительно-утвердительно произнесла:
‑ Разберешься?! – пожала плечами и ушла заниматься информацией.
Ей ужасно хотелось остаться с Философом, но она ужасно робела в его присутствии, словно она ячейка третьей линии и ее застали за подсматриванием в чужой модус…
Всю ночь Грета провела в инфопалатке, пересматривая материализаторы. Не все они были пригодны для использования – некоторые были повреждены, но и того, что удалось с них прочитать, было более, чем достаточно их поселению. Информация была, конечно, не последней свежести, последние достижения научной мысли датировались прошлым годом, но Грета нашла то, что давно не давало ей покоя – открытую информацию по вирусу, вживление которого остановило летальность пубертата для мужских особей.
Вначале с ней вместе работали еще несколько энтузиастов, но скорость с которой Грета просматривала инфоматериализаторы, очень быстро разогнала всех любопытствующих.
Под утро в палатку зашел Философ:
‑ О, я тебя нашел. Ну, что есть что-нибудь стоящее?
‑ Да!
Третье пришествие
Пока собранные в линии поселенцы изучали научную информацию и делились на направления, Грета отошла от руководства всей этой затеей – там всем заправлял Хим, а Ной играл роль своеобразного арбитра в возникающих конфликтах. Конфликты неизбежно возникали, потому что собранные модусы были несовершенны и часто просто отключались, и тогда оставшиеся без информации пытались навязать свое общество тем счастливчикам, которым больше повезло с модусами. Основным препятствием было то, что им так и не удалось наладить сеть, в которой могла бы крутиться информация с материализаторов, а огромные объемы информации на материализаторах не позволяли продублировать ее на модусах. Приходилось занимать очередь и работать непосредственно с «бусиной», а потом переходить к закреплению полученной информации в экспериментах или упражнениях, если, конечно, в процессе работы не отключался модус…
Грету беспокоили, только если возникали споры по собственно научным вопросам – она выступала как эксперт. В остальное время она занималась, насколько это позволяла ей допотопная и собранная ею же исследовательская аппаратура, разработкой вирусного штамма, который устранив летальность мужского пубертата, начал выкашивать немодифицированные женские особи.
О том, что отбор происходит именно по этому принципу Грета догадалась сама – официальная инфолента буквально каждый день сообщала о смерти какой-нибудь из Матерей или старейших кураторов, случайных ячеек… Официальная версия гласила, что штамм забирает самых оснОвных, самых верных Основам, тех, кто в самые страшные времена нашел в себе силы противостоять пагубному воздействию вируса Захария. То есть все было вывернуто таким образом, будто вирус Захария, о котором слышали все, но знать толком редко кто знал – его давно уже не разрабатывали, работали только с его последними модификациями – как будто бы в стародавние времена воздействовал не только на мужские, но и на женские особи. И вот те, кого сейчас косило как деревья в ураган, будто бы заслонили собой женскую часть человечества, взвалив на свои хрупкие плечи неподъемную ношу сопротивления страшной напасти, преградили, практически, собственными телами победное шествие вируса и спасли человечество от вымирания…
Из-за нелепости официальной версии никакой научной информации по разработкам нового штамма в инфоленте не было, что, конечно, замедляло работу Греты в этом направлении ‑ ей приходилось отрабатывать все возможные варианты штамма самой, пересчитывать тысячи симуляций, и конца и краю этой работе видно не было.
Грета уже почти уверилась в полной бесполезности своей работы – то, что она пыталась сделать здесь одна, там, в полисе скорее всего делают целые команды исследователей, и даже если ей просто повезет, и она сможет найти необходимую симуляцию, вырастить живой вирус и проверить экспериментально его действие у нее не будет никакой возможности.
Размышляя подобным образом и не встречая поддержки ни в ком, кто бы мог с ней разделить взваленную ею на себя работу, Грета, наконец, отчаялась. Ее отчаяние выглядело примерно так…
Одним пасмурным промозглым зимним вечером, улыбающаяся, энергичная Грета, вихрем влетев в инфопалатку, выдала примерное такое:
‑ Лю-у-уди-и-и! Ну, что вы уставились в свои экраны, ну, что там есть такого, что могло бы заменить вам мир!? Вы! Имеете такую возможность просто смотреть в небо, просто слушать море, узнать все его мысли! просто ощущать ветер в волосах! Зачем вы тратите жизнь на искусственный мир?!
Она говорила с таким азартом, с таким энтузиазмом, что когда Грета вдруг исчезла, пока последнее слово еще растворялось в воздухе палатки, все как по команде встали из-за своих модусов и дружно вывалили из палатки…
Погода была по-настоящему зимней – то ли морось, то ли туман висели густой кашей в воздухе, а те редкие порывы ветра, которые были призваны разгонять эту влагу, пронизывали насквозь противным мокрым холодом. На улице было темно, что называется хоть глаз выколи – не то что звездочки, не было даже намека на луну, и вообще, понять, где небо можно было только приняв за аксиому, что раз человек стоит на земле, то задрав голову вверх, весьма вероятно увидит небо. С моря доносился такой грохот разбивающих прибрежные песчаниковые пещерки волн, что можно казалось, будто огромное чудовище, шлепая огромными водяными лапами, наступает на лагерь, и если пока оно еще не обрушило свой вес на поселение, то только потому, что не видно ни зги.
‑ Н-да, что-то со звездами Грета погорячилась… – наконец-то разорвал всеобщее замешательство чей-то голос.
‑ Да и с морем, видимо, тоже…‑ добавил другой…
‑ Ну, а так-то, конечно-то, чего?! Приро-о-о-да, пого-о-ода, ‑ не сдерживая улыбки поучительным тоном завершил Философ – он подошел к палатке к началу Гретиной речи, и когда она, вылетев, чуть не растянулась на скользкой от дождя траве, успел поддержать ее. Так что, когда вся инфопалатка высыпала на свежий воздух, они с Гретой оказались чуть сбоку от основной группы и сейчас смеялись вместе со всеми.
На том и закончилось Гретино отчаяние – мужчины вернулись в инфопалатку, а они с Философом ушли в свою, где Грета снова села за пересчет симуляций.
И Грете повезло! Весна бурно отцвела и лето уже заявляло свои права, когда одна из симуляций вдруг дала стопроцентное соответствие по всем параметрам. Грета, боясь спугнуть удачу, буквально затаив дыхание, еще раз перепроверила результаты, и да! У нее сложилось! Получилось!
Она была рада, безумно рада, но что же теперь делать? Ведь вырастить по этой симуляции штамм в условиях поселения она не сможет…
И тут с безумной, по мнению Греты, и весьма изящной, по собственному определению, идеей появился Хим. Его затея была, действительно, настолько простой и очевидной, что вполне могла считаться обречённой на удачу. Конечно, оставалась небольшая вероятность того, что результат будет не так сногсшибателен, как сейчас представлялось, но рискнуть стоило.
Хим два последних года тщательно прорабатывал мировую инфоленту и проштудировал все научные работы по теории обществ и полисному порядку, какие мог только найти. В это же время среди его сверстников сложился небольшой кружок любознательных ценителей Основ – начали они с критики, но, чем больше работали с их заветами, тем красноречивее и глубокомысленнее становились их защитительные речи в пользу оснОвной идеологии. Мало того, в конечном счете эта веселая компания распалась еще на две противоборствующие группировки, одна из которых, отколовшаяся от основной и оснОвной, базируясь только на собственной интерпретации обрывочных сведений о религиях и идеологиях новосредневекового периода, провозгласила неизбежность рождения Мессии. Эти клоуны даже математическую модель, доказывающую, что пришествие избавителя человечества от горестей и бед, о котором так или иначе говорилось в древних вероучениях, как раз совпадает с текущим историческим периодом.
Взрослые мужчины снисходительно относились к «забавам» молодых и не видели в таких заблуждениях особой беды, полагая, что с возрастом «мозги встанут у них на место». Грета, в силу занятости с поиском симуляции, вообще как-то упустила тот момент, когда информация, которая должна была наполнить их природное существование гармонией знания, превратилась в меч в руках ребенка. Она несколько раз пробовала говорить с Ноем и предостерегала его снисходительное потворство подростковым заблуждениям, но никто из старших мужчин не видел в «мальчишеском озорстве» большой проблемы.
Хим, безусловно, был одаренным существом, но при этом в нем могли сочетаться абсолютно несочетаемые качества. Он был удивительно доверчив и добр, а в некоторых случаях почти наивен, и вместе с тем проявлял просто чудеса недоверия к тому, что не соответствовала его представлениям о мире. Он мог быть хитрым и легко врал, при этом в самых незначительных жизненных ситуациях вдруг мог показать такую стойкость убеждений и твердость характера, что даже самая маленькая ложь казалась ему преступлением и он решительно и смело заявлял об этом – он смело говорил о своей некомпетентности, о своей нерешительности или даже трусости, о том, что намеренно лгал или намеренно избегал выполнения тех или иных обязанностей… Он категорически отрицал возможность снисхождения к тому, кто обещал и не сделал, кто взялся и не смог, кто мог, но не стал… И одновременно легко позволял себе не сдержать обещания, полениться, забыть…
Вместе с тем, если какая-то идея увлекала его, он был способен озаботить решением поставленной им проблемы буквально всех – самая невероятная идея, провал которой был очевиден при любых допущениях, в его устах превращалась в удивительное приключение и храбрый поступок, вызов, экзамен на характер! И они шли за ним! Они шли вместо него! Они давали ему то, что он хотел, то, что он просил и даже то, о чем он только мог бы подумать!
Он был напорист и ленив одновременно, он был упрям и легко бросал только что начатое дело… Ной говорил, что перерастет… Философ относился к такому прогнозу скептически, но всегда был готов защищать право человека на собственный опыт. Грета понимала, что оба они правы, и винила себя в том, что очаровав этих, по сути, детей природы, бессистемным набором научных фактов, не помогла им выстроить более или менее адекватной реальности картины мира.
И вот, Хим, наслушавшись подросткового бреда своих «соратников», надергав одному ему понятных идей из ответов Греты на его обрывочные рассуждения или необусловленные вопросы, решил… ни много ни мало, быть тем самым мессией, который придет через Золотые ворота Гефсиманского сада и принесет миру – мир.
В целом, в его рассуждениях была большая доля здравого смысла.
Современный полисный мир, возглавляемый древними и по большей части выжившими из ума старухами, возглавляемый, но не управляемый – колесо ДНК-полисов крутилось само по себе. Матери, их Совет, их постоянные добавления и исправления в Основы и принципы генной модификации, подсовываемые им нечистыми на руку Старейшими кураторами, за мышиной возней сведения старых счетов не замечающих остального мира, не могли больше считаться ни достойными уважения, ни вызывающими желание продвигаться вверх по иерархии. Да и сама иерархия, откалибровавшая женские особи по индексам, рушилась при попытке применения такой системы по отношению к мужским особям.
Вся наука, нацеленная только на обеспечение функционирования самой полисной системы, давно буксовала и не давала никакого нового знания. Прикладной характер исследований полностью исключал возможность интегрального подхода к проблемам хотя бы одного самого узкого научного направления. Некоторые области научного поиска вообще канули в лету, и дилетантизм специалистов в смежных с ними сферах тормозил решение задач междисциплинарного характера.
Об этом Химу рассказала сама Грета, и теперь он бил ее ее же аргументами.
Попытка обрисовать каждой особи четкие рамки того, что она может, а чего нет, что вообще случается, а чего быть не может, призванные искоренить в человечестве первобытную веру в чудо, с самого начала могла считаться провальной! Ведь с самого начала и сами ДНК-полисы, и удивительные технические и генетические достижения были этим самым чудом. И даже то, что чудо это было санкционировано Матерью всех Матерей и создано руками и умами самих ячеек, не умаляло его чудесности!
Человечество по-прежнему ждет чуда! Человек готов к чуду всегда! Да, не готов, может быть, не готов ко всякому чуду, но к тому-то, которого он хочет…готов ведь?!
А чего хочет человечество? Чего хочет житель полиса? – исцеления! Исцеления и свободы! А чего ждет поселенец? – свободы! Свободы и исцеления! И ведь они могут обрести это легко и непринужденно! Могут! Но не умеют сделать этого сами! Им обязательно нужен Другой, который скажет: ‑ Я сделаю это для тебя! Я! ‑ и тогда они побегут к нему и станут спрашивать, что сделать нам, чтобы ты сделал это для нас!? И я стану говорить им обычные вещи, и они сами сотворят чудо, но не поймут этого, потому что будут верить, что чудо это от меня!
Грета слушала Хима и не могла избавиться от ощущения, что когда-то все это уже было, стойкое ощущение дежавю возвращало ее в каменное подземелье, в котором она провалялась, борясь с вирусом…Будто там был кто-то еще…Грета поделилась своими сомнениями с Философом, на что он, по своему обыкновению, ответил, что все уже когда-то было, и мы были другими, и вообще ничего нет. Все иллюзия. Когда он так говорил, Грета на какое-то время переставала переживать и беспокоиться, принимала проблему в том виде, в котором она существовала в настоящем, и не пыталась искать причин ее возникновения или просчитывать возможное развитие событий.
Вот и сейчас Грета, вначале бросившаяся развенчивать бредовые идеи молодежи и переубеждать новоявленного Мессию, просто отпустила ситуацию: были вопросы – отвечала, обращались за помощью – помогала…в той мере в которой это не усугубляло абсурдности ситуации.
Все более или менее могущие считаться взрослыми в их поселении безусловно поддержали Хима в его затее. И почти месяц их поселение было похоже на муравейник перед дождем: у каждого было свое задание, которое необходимо было выполнить на благо общего дела, но так как задания раздавал сам Хим, и логика его поручений была понятно только ему, то постоянно возникали дополнительные вопросы, ответить на которые мог только сам мессия. Его добровольные помощники целый день дергали его уточнениями, предложениями и предположениями. Хим раздражался очень легко, но потом отходил и признавал свою неправоту, но когда он злился, никому не хотелось оказаться даже на линии его взгляда. В связи с этим к концу третьей недели охотников что-нибудь уточнить сильно поубавилось, а к концу месяца – не стало и совсем. Но это не значит, что все всем было понятно, нет, вопросы все еще оставались, и народ потянулся к…Грете.
