Kitabı oku: «В лапах Ирбиса», sayfa 2
Глава 3
Мне снилась боль, разливающаяся по всему телу. Тёмная раскалённая комната, удушающая запахом крови. Тишина, в которой малейших звук становится жутко громким, звенящим или шипящим в черепной коробке. Тяжёлое твёрдое тело, которое двигается на мне. Кажется слышно, как внутри всё рвётся, как стекают последние секунды жизни каплями его пота с моей кожи на грязный белый хлопок постели. Крик, застрявший внутри, удушает. Всё, чего я желаю – отключиться и больше никогда ничего не чувствовать. Он нарушает молчание, обещая, что будет продолжать пока я не сдохну и держит слово. Этот сон всегда заканчивается одинаково: он меня целует, наполняя моё ледяное тело своим раскалённым дыханием.
Я всегда просыпаюсь в холодном поту, задыхаясь от его поцелуя, которого не было, он странная выдумка моего мозга. Всё остальное было: боль, кровь, пот и холод смерти, который я испытала на себе. Каждый раз долго прихожу в себя, борясь с реальностью застывших во мне ощущений. Снова и снова внушаю себе, что всё в прошлом, чтобы перестать дрожать и сдержать запоздавший на два года вопль, который рвал меня изнутри также, как и его источник. Не могу отделаться от чувства, что он застыл во мне и не отпускает, давая понять, что больше ни для кого в моём теле нет места. Просовываю руку в трусики убеждаясь, что нет во мне ничего, что всё давно зажило и болеть нечему, но осознание не приносит покоя.
По параноидальной привычке осматриваю себя, убеждаясь, что нет ни синяков, ни крови. Снаружи не осталось ни единого следа. Только внутри всё осталось разодранным, и как бы я не боролась, не получается собрать себя, чтобы стало как прежде. Иногда кажется, что наконец получилось, части подошли друг к другу и осталось дождаться, когда срастутся, но раз за разом происходит одно и то же: привычное разочарование, хроническая боль, наивная надежда, что когда-нибудь всё получится. Правда, я уже и не знаю, хочу ли я стать той же девушкой, которая оказалась слабой и жалкой, сдалась без борьбы, позволив пеклу чужой ненависти испепелить себя. Иногда я по ней скучаю, потому что вижу будто со стороны то, как она жила и что делала. У нас общие воспоминания, но разные чувства и восприятие. Я училась на её ошибках, меняясь, трансформируясь, обращаясь в себя нынешнюю, избавляясь от неё в себе по частям. Я прекратила это делать в один момент. Сидела на работе и вдруг поняла, что должна сберечь каждую часть себя, особенно ту, что обладала поразительным свойством бороться до последнего. Я вспомнила, как она падала, учась ездить на велосипеде, но поднималась и продолжала учиться, когда все махнули на неё рукой. В одну из попыток она просто села и поехала, испытав невероятное чувство гордости, что смогла сделать это сама. С того самого момента она всё преодолевала своим упорством. Падала, разбиваясь, но поднималась и склеивалась, казалось, становясь прочнее. Теперь я этим свойством не обладаю, двигаясь по пути наименьшего сопротивления, оберегая нас обеих, пока она снова пытается собрать себя из хрустальной пыли, что от неё осталась. Когда это наконец случится, предстоит самое сложное – слиться в единое целое, снова став цельной личностью.
Никак не получается оторвать голову от подушки из-за этих тяжёлых мыслей. Вчера, придя домой после безумной ночи, не приводя себя в порядок, разделась почти до гола, зарылась в одеяло не смотря на жару, и отключилась. С непривычки проспала до новой ночи. Раньше могла несколько суток подряд провести без сна и еды, ловила от этого кайф, испытывая возможности своего организма. Как же принять тот факт, что никогда не будет как раньше? Как смириться и перестать сопротивляться реальности?
Чтобы избавиться от надоевших мыслей, усталости от самой себя, отправилась в единственное место, которое мне здесь нравится – лесное озеро. Предыдущий владелец дома сразу предупредил, что оно очень коварно, и, если ты ему не понравишься, может утащить в свои глубины. Наверно поэтому оно мне так понравилось, и я так часто сюда таскаюсь. Кроме меня здесь никого не бывает. Местные боятся здесь купаться из-за дурной славы этого небольшого водоёма и добираться сюда не близко, а ещё вода кажется грязной и мутной. Смыла с себя в прохладе наваждение из сна. Долго лежала на спине на водной глади, любуясь ночным небом сквозь просветы в кронах деревьев, прокручивая последние сутки. Зачем татуированный расковырял мою рану, чего добивался? Ведь он чего-то добивался своими вопросами. И неужели так легко догадаться что со мной сделали. Он будто угадал меня не с трёх и не с двух нот. Ему оказалось достаточно одной, низкой, тяжёлой, протяжной. До разговора с татуированным была длительная ремиссия, основанная на монотонности моего существования. Думала, что начала забывать, приходить в себя, но нет – всё самообман. Я так и не срослась из тех ошмётков что от меня остались. Стыки ран затрещали, и я начала распадаться от малейшего напоминания о случившемся. Каждый раз будто всё по новой. Помнить каждую напряжённую ненавидящую черту лица, тяжёлый запах мужского тела, ощущать его внутри себя и знать, что это может повториться.
Не заметила, как ушла под воду. Со мной подобное не в первый раз. Необычное ощущение, когда не дышишь, но тело не испытывает недостатка кислорода. Вынырнула, окончательно придя в норму, начав обдумывать свои будущие действия.
Незнакомцы должны уже уехать. Их друзьям требуется срочное обследование и возможно дополнительные операции. Смысла и повода здесь оставаться нет. Татуированному я дала понять, что его помощь мне не требуется и вмешательства в свою жизнь я не допущу. Сомневаюсь, что его интерес к моей судьбе не угаснет по возвращении в привычную обстановку. Что-то мне подсказывает, что и без проблем мутной санитарки у него достаточно забот. Мне дико хотелось, чтобы всё оставалось по-прежнему. Избежать расспросов и сплетен, пытки в виде бесконечного любопытства окружающих. Хочу, чтобы моя тягучая однообразность продолжилась. Только приходится быть реалисткой – теперь это невозможно. Цепная реакция уже запущена. Придётся переезжать, как можно быстрее, пока на меня не начали собирать информацию, интересоваться прошлым. Не факт, что татуированный начнёт копать, но лучше перестраховаться и исчезнуть. У меня остался ещё один паспорт и шанс на новую жизнь.
Прежде чем принимать окончательное решение нужно побывать в больнице и убедиться, что там всё хорошо. Зря я так поспешно ушла, непрофессионально с моей стороны, да и не по-человечески, но оставаться, чтобы меня увидело ещё несколько человек, тем более врачей, было опасно.
Я пришла в свою смену с написанным заявлением по собственному желанию, подготовившись к любым расспросам. Продумала каждый возможный вопрос и варианты ответов на него – один абсурднее другого. На первое время сойдёт, а потом я исчезну. Только в больнице творилось что-то странное: все вели себя будто не произошло ничего из ряда вон, никто не задавал никаких вопросов и не упоминал события позавчерашнего дня. На мои вопросы о «гостях» тоже никто не отвечал, будто никого и ничего не было. Даже самый болтливый сотрудник, уборщица баба Маша, уверенно изображала болезнь Альцгеймера. Чуть позже до меня дошло, что те, кого не было в тот вечер и ночь в больнице, ничего не знают. Произошедшие события заперты в головах свидетелей неизвестным мне способом, и они упорно притворяются, что никаких приезжих не было, а я не блеснула хирургическими талантами.
Похоже визитёры неплохо оплатили всем свидетелям амнезию и провели внушение. Об этом я не подумала, что они подчистят за собой. Только стало как-то не по себе от осознания их возможностей. Да, тачки были крутые, оружие, дорогие часы, но что же здесь происходило пока я спала, как за одни сутки они обработали моих коллег и некоторых пациентов. А самым паршивым было то, что похоже я была единственной, кому внушение не проводили, потому что точно знали, что я буду молчать, не рискну привлекать к себе внимание. И ещё меня не искали, а это самое главное. Я им не нужна, иначе уже заявили о своём интересе. Я решила придержать заявление вместе с решением переехать, осторожно наблюдая за окружающими и слухами в посёлке, но всем действительно будто стёрли память. Даже неугомонной Машке, которая даже не смотрела в мою сторону, старалась держаться подальше и, как мне показалось, шарахалась от меня.
В одно из своих ночных дежурств я пошла на крайние меры и напоила Этила. Хотела хотя бы этим отвратительным способом выяснить хоть что-то. К моему разочарованию он не помнил абсолютно ничего, даже приставленного к виску пистолета или того, как его колошматили о стену, пытаясь привести в себя. Все воспоминания, даже если они и были, выветрились из него вместе с парами алкоголя. Единственное, чего мне удалось от него добиться, что мне очень идёт белый цвет, в котором он ни разу меня не видел, за исключением той ночи, когда я надела на себя халат. Работая санитаркой, я носила серую или голубую форму, а из белых вещей в моем нынешнем гардеробе только пара белых маек, в которых я сплю. Пытаясь сделать проблески в памяти Этила ярче, я активно подливала ему алкоголь, но он отключился раньше, чем в его голове заискрились воспоминания. Больше никаких попыток я не предпринимала, ни с Этилом, ни с кем-либо ещё.
Так прошла неделя, а потом ещё одна. Я окончательно успокоилась, пока в один из дней, направляясь на работу, не заметила три чёрных иномарки с наглухо тонированными стёклами, от вида которых моментально затошнило и затрясло.
Глава 4
Я резко затормозила, запаниковав. Это первая реакция. Она ошибочная и неправильная, основанная на эмоциях. Дышать. Главное дышать и думать.
– Девушка, с вами всё в порядке? – Вывел из ступора мужской, слегка хрипловатый голос.
Отряхнувшись от панического наваждения, перевела взгляд в сторону голоса, приходя в норму, дожидаясь, когда дымка рассеется и зрение снова станет чётким. Нельзя так реагировать на каждую чёрную машину, этим я выдаю себя и порождаю лишнее внимание и вопросы. Только они копии его машины, той самой, от вида которой биение сердца заходится в бешеном темпе. Это не Кирилл. Он действовал бы по-другому, не стал выдавать свой приезд. Хищник поджидает свою добычу в укрытии.
– Может врача? – Продолжил незнакомец, озвучив интересное предложение. Я все свои диагнозы знаю, изучила вдоль и поперёк, только озвучить это не могу, хоть и хочется, чтобы хоть так быть ближе к медицине. Сфокусировала взгляд, устанавливая зрительный контакт. Его я вижу впервые. За пятьдесят, крепкий, подтянутый, сразу видно следит за собой. Волосы каштановые, с проседью. Одет просто, неброско. Смотрит на меня пристально, добродушно, с искренним волнением, нахмурив густые брови над своими очень красивыми голубыми глазами, которые компенсируют все огрехи в его внешности. Нос у него был сломан несколько раз точно, а от левого уголка рта идёт небольшой шрам, но очень говорящий, скорее всего он был в этом месте разрезан. Пока я соображала, он отбросил сигарету, которую я не заметила сразу, в урну, и решительно приблизился, протягивая руку, чтобы прикоснуться к моему плечу, скорее всего. Сама не заметила, что никак не реагирую на его слова и действия, а надо. Моментально пришла в себя, выдав реакцию, ставшую хронической.
– Со мной всё в порядке. Спасибо. – Поблагодарила, попятившись, увеличивая дистанцию.
– Не похоже. – Слишком строго произнёс он, нахмурившись ещё больше. Добродушность поубавилась, смешавшись с тревогой и суровостью.
– Мне лучше знать. – Намеренно отключила вежливость. Мне не нравилось его лишнее внимание. Он лишь ухмыльнулся правым уголком рта, пройдясь по мне взглядом как рентгеном.
Я в последний раз бросила взгляд в сторону машин и, больше не посмотрев на незнакомца, поспешила домой, в свою крепость.
Мой домик находился в лесу, недалеко от посёлка, но только знающий эти земли мог найти это место. По документам я зарегистрирована у местного алкаша, и все думают, что я действительно живу в его доме, даже он. Здесь я приходила в себя, зализывала раны и училась жить заново, адаптировалась к своим страхам и заново привыкала к общению с людьми, обдумывая каждый новый прошедший день, вспоминая с кем и о чём разговаривала, и как мой собеседник на меня смотрел, что было в его глазах и движениях настораживающего или предупреждающего. Здесь я попыталась всё забыть. Только моя психика оказалась слишком изувеченной. Прошло два года, но фантомные ощущения преследуют меня до сих пор. До сих пор я чувствую его в себе и во сне, и наяву. Я перестала себя убеждать, что справлюсь с этим, приняла и смирилась. Привыкла насколько это возможно, перестала реветь от сопутствующих воспоминаниям ощущениям.
Никто не знает где я живу, а найти это место непросто. У меня есть пара дней в запасе, чтобы собрать вещи, определиться с дальнейшим курсом, продумать и подготовиться снова начать всё заново. Жаль, что придётся уехать, а точнее исчезнуть, но слишком много незнакомцев появляется в этом маленьком посёлке, слишком много чёрных иномарок, слишком много «слишком». А я и так привлекла к себе внимание. Пусть сейчас все молчат, но вечно это не продлится. Затишье никогда не бывает постоянным, и я не собираюсь дожидаться бури.
Не стала предупреждать на работе, что не выйду. О том, что уезжаю, сообщу уже сидя в автобусе или поезде, как получится. На память обо мне им останется моя трудовая с единственной записью, после которой они могут писать всё, что угодно. Мой внезапный отъезд будет им поводом для обсуждения на ближайшее время, раз с приездом незнакомцев сорвался.
Сломала и выбросила симку. Начала собирать вещи, обдумывая, куда ехать. Ответ один – как можно дальше, в очередную глушь, где меня никто не найдёт, не узнает и не станет всматриваться на фото в паспорте. Меняя жизнь, я не стала менять внешность, надеясь, что покойницу искать не будут, а зря, больше этой ошибки я не допущу, да и с фото в очередном паспорте на меня смотрит блондинка.
В последний раз наслаждалась теплом лесного озера, обволакивающего обнажённое тело. Не переставала удивляться его странной особенности сочетать в себе тепло и холод. Я всегда начинала свой заплыв в тёплой половине, плавно переплывая в ледяную и обратно. Сабрина, девушка, которая жила у меня некоторое время, предпочитала обратный порядок. Я сразу почувствовала в ней надлом, подобный моему, и не задавала лишних вопросов, чем понравилась ей. Перед отъездом она призналась, что попыталась сбежать от своего прошлого, но здесь ей кажется, что она застряла в нём. Я скучаю по ней и буду скучать по этому месту, но даже покой, подаренный им, не заживил самую главную мою рану – я уже никогда не стану врачом.
Возвращаясь домой, поняла, что погорячилась, отправившись плавать, не взяв с собой ничего теплее плавок и белой мужской футболки, под которую моментально забралась вечерняя весенняя прохлада. Обнажённое влажное тело покрылось мурашками. И следующего раза уже не будет, чтобы исправить эту ошибку в моём стремлении сделать свою жизнь совершенной. Сейчас я наслаждалась каждым моментом, пытаясь пропитаться лесным воздухом, насладиться тишиной, запомнить свои ощущения. Я испытывала странную благодарность к этому месту, будто к человеку, который бескорыстно мне помог, ничего не попросив взамен. Впервые захотелось плакать не от тревоги или боли, а от простой человеческой грусти расставания. Я не стала давать себе обещаний, что обязательно сюда вернусь, они будут напрасными, но это станет моей мечтой, к которой я буду стремиться.
Зайдя в дом, скинула тяжёлые резиновые сапоги и поспешила к камину, где уже всё было готово, осталось лишь поднести спичку, чтобы зажечь огонь. Только коробок я не нашла, похоже Куся куда-то заиграла.
– Чёрт! – Раздражённо ругнулась, обхватив закоченевшее тело руками. Не так я себе представляла прощальный вечер с этим местом.
– Помочь? – Раздался за спиной мужской голос.
Сначала я не поверила своим ушам. Готова больше поверить, что у меня галлюцинации, чем осознать, что в доме кто-то есть. Обернулась одной головой и встретилась взглядом с голубоглазым незнакомцем. Сейчас он был одет в тёплый свитер тёмно-бежевого цвета, тёмно-синие брюки и чёрные ботинки. Вроде ничего особенного, но от его одежды веет дороговизной. Разительная разница впечатления о нём на первой встрече и сейчас. Мужчина даже смотрит на меня иначе, заинтересованно и внимательно, но при этом не изучающе, как было у больницы, а будто всё обо мне знает, что напрягает больше, чем само его появление. Пользуясь моим замешательством, он подошёл по-мужски уверенным шагом, не торопясь, и присев рядом на корточки, достал из камина щепку, поджёг её зажигалкой, которую всё это время сжимал в ладони, и положил к остальным дровам. В тишине комнаты начало раздаваться лёгкое потрескивание разгорающегося огня. Мой взгляд не упустил платиновых часов, напомнивших ещё одно фантомное чувство – холодной тяжести на руке, которое не покидает меня никогда.
– Виктор. – Представился он, а я так и сидела статуей, пытаясь сообразить, что делать. Сейчас я беззащитна, в ловушке и совершенно не готова хоть как-то реагировать. – Ну, а ты, по твоим фальшивым документам, Екатерина. – Виктор улыбнулся после своих слов, будто только что пошутил и я тоже должна посмеяться, только вот мне не до смеха, пока не пойму, что ему от меня нужно.
– Они не фальшивые. – Уточнила я, еле шевеля губами, всматриваясь в его лицо. Спокойный и доброжелательный, но это обман. Я чувствовала, что он может быть другим, отметила это в момент нашей первой встречи у больницы.
– Как посмотреть. Человека, которому они принадлежали до тебя, давно нет в живых. Но ты и без меня это прекрасно знаешь. – Я не готова к этому разговору, к тому, что он что-то знает обо мне и, тем более к тому, что он может знать обо мне всё. – Прежде чем мы продолжим разговор, я бы хотел увидеть на тебе чуть больше одежды. – И снова улыбнулся, но очень по-доброму.
Он улыбнулся, а меня как током ударило. Сижу в просвечивающей влажной майке, которая ничего не скрывает, соски от холода пошло стоят. За время нашего разговора его взгляд не спустился ниже моих глаз, и я не ощутила угрозы мужской похоти. Обхватила себя руками, и, медленно поднявшись, попятилась в соседнюю комнату, по совместительству спальню. А он с какой-то снисходительной ухмылкой наблюдал как я отхожу от него. Наверно это выглядело крайне глупо.
Пока натягивала на себя джинсы, свитер и кроссовки, собирала влажные волосы в пучок, пыталась понять, как вести себя с Виктором. Только в голове было пусто. У меня нет никакой информации о нём, зато, похоже, у него есть обо мне. Прошлась по комнате несколько раз, остановилась у окна, но даже не успела подумать о побеге, когда за спиной раздались шаги, дверь в комнату открылась и я обернулась, застыв на Викторе испуганным взглядом.
– Я не причиню тебе вреда. Мы с тобой сейчас поговорим. Пойдём на кухню, угостишь меня чаем, тебя пришлось долго ждать. – Он дождался, когда я совладаю с собой и шагну в его сторону, после чего спокойно развернулся и двинулся вперёд.
Виктор сидел за столом напротив меня, потягивая чай на травах, которые я сама собирала. Мой личный успокоительный сбор, который в сложившейся ситуации не помогал. Так и не смогла произнести ни слова, пока мы ждали, когда закипит вода и заварится напиток, только наблюдала за гостем, недоверчиво вглядываясь во все зеркальные поверхности. Его спокойствие выводило из себя, как и пристальный взгляд. Он ничего не делал и это нервировало, потому что я по-прежнему не понимала опасен ли он. Дважды уронила ложку и чуть не разбила чашки, доставая из шкафчика. Виктор сидел с невозмутимым видом, просто наблюдая за моей нарастающей нервозностью, степень которой уже не получалось скрыть.
– Не хочешь назвать своё настоящее имя? – Прервал затянувшееся молчание неприятным фактом из моей жизни, когда я уже несколько минут, сидя напротив него, наблюдала как он пьёт чай, в перерывах болтая жидкость в прозрачной чашке.
– Катя. – Постаралась ответить как можно твёрже, но Виктор лишь в очередной раз ухмыльнулся и покачал головой. Что означал этот жест я не понимала, то ли ему не нравилось, что я плохо вру, то ли, что я просто вру, то ли, что вру несмотря на то, что уже поняла, что он знает, что я вру.
Он продолжил говорить после небольшой паузы и глубокого вздоха, отставив чашку в сторону, положив руки со сплетенными в замок пальцами на стол, а взгляд сфокусировав на моих глазах.
– Ты не похожа на Катю. Катя Соболева была слабой троечницей, с трудом закончила девять классов, не доучившись бросила кулинарное училище, подавшись в проститутки и наркоманки. Единственным её талантом было умение глубоко заглатывать, что она активно демонстрировала в порно фильмах, используя псевдоним Соска. И ты правильно подумала, я посмотрел пару видео, чтобы убедиться, что это действительно не ты. Катя Соболева не читала книги по нейрохирургии, и на её ноутбуке из видео было только порно, а не записи медицинских симпозиумов, от которых простой смертный засыпает на третьей минуте, я выдержал десять, прежде чем выключить. Ты хочешь, чтобы я поверил, что эта Катя смогла в практически полевых условиях прооперировать двух человек, причём настолько профессионально, что за ней не пришлось ничего переделывать? К тому же Катя Соболева умерла от передоза два года назад. Узнать всё это, мне не составило труда. Её сутенёр поведал интересную историю про то, что ему заплатили за документы этой несчастной, а ещё за молчание о самом факте смерти его подопечной, тело которой таинственным способом исчезло. Ты действительно похожа на фото в паспорте Екатерины Соболевой, но на этом все сходства заканчиваются. – Эти подробности личности, которую я использовала, не были мне известны и теперь, узнав их, почему-то хотелось провалиться под землю. По большому счёту мне было всё равно кем быть, лишь бы больше не быть собой. – Ты ещё хочешь оставаться Екатериной Соболевой? Что-то мне подсказывает, что нет, особенно если учесть, что Соска осталась кое-кому должна, и я сомневаюсь, что ты хочешь за неё расплачиваться, её кредиторы берут натурой. Не прошло желание утверждать, что ты Екатерина Соболева? Вижу, что прошло. Не хочешь называть настоящее имя, выбери новое. Документы сделают за пару дней, и они не будут фальшивыми, сможешь спокойно по ним передвигаться по стране и за её пределы, убегать сколько твоей душе угодно. Или можешь перестать бегать и прятаться, принять мою помощь и защиту. Я увезу тебя из этой дыры, тебя никто не посмеет обидеть, ты ни в чём не будешь нуждаться, вернёшься в профессию, будешь снова лечить людей.
Виктор произнёс волшебные слова. Божественные. И то, как он их произнёс вселяло в мой больной мозг, что Виктор действительно может дать мне всё, о чём говорит. Внутри завибрировала надежда, сердце заколотилось, в руках появилась дрожь нетерпения, будто мне подарили подарок, который не терпится открыть, особенно потому, что я уже знаю, что внутри. Я ярко представила возможности, которые передо мной открываются, только резко осеклась. Страх прочно сидел в моём подсознании, омрачая всё, что предлагал Виктор. Даже не страх, а ужас, что стоит выползти из укрытия, как моё жалкое существование закончится. За него я не цеплялась, лишь за несбыточные мечты, скрашивавшие моё уныние. Мечты, где я – снова я, где не надо прятаться, притворяться, бояться, где я живу не впустую, не зря. Желание закричать «ДА!» было придушено трезвыми мыслями. Виктор не сказал о себе ничего кроме имени. Я лишь догадывалась о том, что он как-то связан с недавними «гостями» нашей больницы, и это его машины меня так напугали. Он знает, что я фальшивка. Предлагает то, что я истинно жажду до трясучки. Не говорит, что попросит взамен. Даже если не попросит, у всех действий и решений есть последствия, это я как никто другой усвоила на всю оставшуюся. Не заметила, что пока я думаю, он внимательно изучает мои реакции. Слишком привыкла жить одна в этом доме, чтобы и в этих стенах контролировать себя, как стараюсь делать это на людях.
– Я могу подумать? – Попыталась отсрочить свой отказ, не понимая, как он на него отреагирует.
– Конечно, пока я не допью чай. – Произнёс, шутливо болтая в прозрачной чашке жидкость, которой оставалось на один глоток. Специально ограничивал меня во времени, не позволяя нормально подумать, играя на моей психике. А если я не могу думать, то и ответ будет соответствующим, самым примитивным и безопасным.
– Спасибо за предложение, только я приняла решение ещё до вашего визита, и менять его не собираюсь. – Твёрдо, на одном дыхании, так, чтобы поверил он и я сама.
Виктор осушил чашку, пристально глядя на меня, а затем молча встал и неторопливо вышел из дома с абсолютным спокойствием на лице.
