Kitabı oku: «Игра «Жизнь» по Конуэю», sayfa 2

5 Хранитель мой, Сехейа!

Ну вот, первые несколько глав новой книги написаны. Как говаривал последний генсек Советского Союза, «хлавное – нАчать». Работа отнимает буквально всё свободное от неизбежной рутины время. Но какой-то частью здравого рассудка я улавливаю: что-то сдвинулось, как тектонические плиты, изредка подпихивающие друг друга под земной корой. Ощущение засасывающей и парализующей волю, но приятно обволакивающей воронки нарастает столь же стремительно, как летний ливень, который, едва зашлёпав каплями по асфальту, оборачивается стеной воды. Разумеется, самые важные вещи остаются неизменными: гравитация, смена сезонов, круговорот рождений и смертей. Но в реальности (которая у каждого своя), можно даже вслепую нащупать знаки перемен. Имеющий уши, да услышит!

Глубокой ночью раздаётся звонок. С перепугу не сразу соображаю: телефон это или в дверь звонят? Телефон. Чёрт, и пары часов не поспала, просидев за писаниной, а за окном, гляди-ка, светает!

– Н-нуу? – выдавливаю я в бешенстве. Сто процентов, думаю, налакавшаяся в баре приятельница! Упилась до синих соплей, и невмоготу ей без душевных разговоров…

– Подковы гну!

Мужчина. Неожиданно… И ни тебе «Доброй ночи», ни «Извините за поздний звонок»… Хам какой-то.

– Вы номером ошиблись! – в ответную ремарку я вливаю столько яда, что вместо звуков раздаётся шипение. Но на том конце провода делают вид, что не замечают этого.

– Не узнаешь? – с налётом пьяной печали интересуется баритон.

– Не узнаю!

– Ну и ладно. У меня есть к тебе одно дельце. Ты ведь на книгу уже подсела?

Ага, говорю себе, пора прекращать диалог с сумасшедшим!

– Вы о чем?

– О новой книге, – спокойно отвечает собеседник.

– Чьей?

– Твоей, разумеется, – его ирония усиливается, – Не Мураками же.

– Вы кто такой вообще? – подмышки у меня моментально становятся мокрыми, – Это что, розыгрыш? Я отключаюсь, извините…

– Подожди-подожди! – скороговоркой останавливает незнакомец, – Два-три слова буквально! Во-первых – не откладывай дело в долгий ящик…

Следует «беременная» пауза.

– А во-вторых? – подсказываю я, торопя развязку.

– Поскорей найди того, кто тебе поможет! – голос собеседника стремительно удаляется куда-то в бездонную пропасть эфира.

«Пик-пик-пик»… Обрыв связи. И номер в списке вызовов не определяется.

Все последующие дни я ловлю себя на мысли, что поглядываю в сторону телефона. Если жизнь – «это сон во сне», то пора бы проснуться. Не припоминаю, чтобы ставила кого бы то ни было в известность о своих творческих планах!

Так кто же этот человек? Ума не приложу…

Ну да, случались со мной курьёзы. Однажды звоню в другой город, поздравить с днем рождения подругу Люсю и минут десять мило с ней беседую. А потом она говорит:

– Ой, спасибо тебе за поздравление, только я не пойму, почему ты сегодня меня поздравляешь?

– А что? – спрашиваю я, смутно догадываясь о подвохе.

И что вы думаете? Оказывается, я ошиблась при наборе номера и попала к совершенно другой Люсе, у которой примерно схожая жизненная ситуация, но вот день рождения – неделей позже!

Но совпадения совпадениями, а в данном случае – не смешно. Уйти от назойливых мыслей о загадочном собеседнике не получается. Он слишком хорошо осведомлен. Я бы даже сказала, полностью владеет информацией о моей текущей жизни. Знает, что я читаю и о чём пишу, на чью помощь рассчитываю. Бес, ей-богу! И откуда он только взялся на мою голову?

…Отзовись, Сехейа! Что молчишь? Где и когда мы были вместе? Не помню… Одни грёзы тоскующей плоти изводят, лишают покоя и сна. Я так любила тебя, что, видимо, растворилась в этом чувстве без остатка. Меня не стало, а ты продолжаешь жить…

Знаете, в детстве я была большой выдумщицей. Сочиняла целые драматические сюжеты. А когда мыла посуду или разбирала школьные тетрадки, то разыгрывала их вслух, устраивая этакий театр одного актёра. Однажды сестра вернулась раньше времени со школы и застала меня врасплох.

– С кем это ты разговариваешь? – спросила она.

– Ни с кем… – замялась я и отвернулась, чтобы спрятать смущение.

Вот и сейчас мне очень не хотелось бы делиться с кем-то своим переживанием. Но ждать звонка и не дождаться – этот страх доводит до полного отчаянья. Ночной разговор засел у меня где-то в центре мозжечка, отчего связь между правым полушарием, сконцентрированным на книге, и левым, отвечающим за быт, окончательно разорвалась.

…

…Ты глядишь на пожелтевшую от времени фотографию и в бледном овале лица не узнаешь меня. В бесцветных очах нет жизни, она утекает из этого снимка, улетучивается, как аромат духов, оставляя бессмысленную полынную горечь. День за днём ты теряешь меня…

Прошел, наверное, месяц, прежде чем таинственный собеседник снова позвонил.

– Да-да, – закричала я в трубку и мысленно захлопала в ладоши.

В эфире что-то подозрительно потрескивало, и шумели, как прибой, чьи-то далёкие голоса.

– Эй, не пропадайте! – заволновалась я.

– Связь барахлит, – отозвался собеседник, – Как там твоя книга? Продвигается?

– Более ли менее… Откуда Вы звоните?

Глупее вопроса не выдумать… Не ведать ни имени, ни отчества, ни вообще, кто таков, и при этом интересоваться местом нахождения!

– Издалека, вестимо. – хмыкнул некто, – Ну ты как, дозвонилась до нашего друга?

– До какого друга? Ах, этому… Нет, никак не насмелюсь.

– О! Это несерьезно! Не насмелится она, – собеседник цокнул языком, – Время, радость моя, поджимает! Тебе сколько лет?

– Тридцать шесть, – упавшим голосом призналась я в том, в чем обычно с маху не сознаются.

– Не успеешь глазом моргнуть – сорок стукнет! И всё, прощай молодость! Так что, отставь-ка свою ложную скромность на полочке в ванной и позвони ему, пока не поздно.

– Я даже не знаю, куда… я номера не знаю!

– Пошевели мозгами, детка! Услышимся…

В телефонной трубке окончательно засвербило, и связь оборвалась.

…Я все-таки надеюсь тебя отыскать. Я в это искренне верю. И пускай наши взаимно несуществующие миры окружены такими плотными мембранами, что легче верблюду пройти через игольное ушко, чем живому существу попасть из одного в другой, но рано или поздно, ведомые чутьём, мы подойдём к границе так близко, что сможем коснуться пальцами пальцев и услышать друг друга. А это – уже немало…

5

 
Женское счастье
 

Помню, одно время все мои помыслы направлены были лишь на то, как бы отвоевать у судьбы кусочек женского счастья. Точно так же как потом мне не понятно с чего взбрело в голову заняться сочинительством. А тогда я не пропускала ни одной вечеринки, жутко флиртовала с любым, кто давал тому повод, да и спала… не то, чтобы со всеми подряд, но без особого разбора. Мне казалось, сделай я над собой небольшое усилие, и окажусь по ту сторону одиночества, где ждет кто-то свой, по-настоящему близкий. Но этого не случилось. После развода с мужем мне пришлось пережить ещё несколько серьезных разочарований. Иной раз иллюзия безмятежной влюбленности исчезала так внезапно, что не давала ни малейшей возможности опомниться. Как будто резко, в самом непредсказуемом месте обрывался полнометражный фильм.

Так продолжалось несколько лет. Я очень боялась, но все-таки вынуждена была признать, что жизнь моя – сплошная повседневная борьба за выживание, – никогда не украсится длительными и гармоничными взаимоотношениями с мужчиной. По правде сказать, я никого не могла долгое время вытерпеть. В одно прекрасное утро я просыпалась, пристально изучала лицо спящего под боком самца и приходила к выводу, что он мне отвратителен. «Какая ошибка! Ты думала это любовь…».

Ты растворяешься во мне, словно солнце, словно животворное пламя, не обжигающее, а приносящее неземное блаженство… Ничего плотского, но я понимаю – это грех, в том первозданном смысле, какой заложен был Создателем.

Сехейа! Я до смерти хочу твоего тела. Если нужно, я готова поделиться с тобой плотью и кровью, отдать тебе половину сердца и легкое, чтобы ты мог дышать этим воздухом, и правое полушарие, чтобы мы стали как одно… Я бы сотворила тебя, если бы могла. Но непроницаемое забвение обволакивает тени былого… Помни я твое настоящее имя, повторяла бы его бесконечно, как священную мантру, чтобы добавить тебе сил и решимости прорваться сквозь толщу времени и пространства…

Опять уселась за комп. Мазохистка! А ведь думала отвлечься хоть сегодня. До одури пялилась в телевизор, просматривала свежие сплетни в газетах. И всё-таки села. В два пополуночи. Для меня – как бы, в общем-то, норм. Тем более, что домашние спят уже таким глубоким сном, что можно слушать потихоньку старые баллады и отворять скрипучую оконную раму, чтобы покурить. Кстати, о зависимости. Думаю, творческий процесс тоже способствует активной выработке в крови эндоморфина, потому что меня, например, страшно напрягает, если на сон грядущий не черкну хотя бы пару строк…

(Многоточие в этом месте уместно лишь постольку, поскольку раздаётся телефонный звонок).

– Не разбудил? – интересуется вкрадчиво знакомый полубас-баритон.

– Ну что Вы! – отвечаю, – Какой одержимый в третьем часу ночи да спать будет?

Абонент молчит. Усмехается. Странное дело: лица его я себе не представляю, а вот усмешечку вижу, как у чеширского кота, вижу словно наяву.

– Знаете, – уведомляю я, забегая наперёд, – к стыду своему, я так и не связалась с «нашим другом».

– Думаю, тебе не следует этого делать, – ошарашивает вдруг собеседник.

Брови у меня непроизвольно выгибаются дугой.

– По крайней мере, не поразмыслив предварительно. Видишь ли, я как-то сразу не подумал… Тут важно, чего ты ждешь. А ну как не сможет он дать тебе то, чего ты на самом деле хочешь? Тогда наступит абстиненция, понимаешь?

– Угу, – киваю я, – В смысле, термин.

И тут до меня доходит, что он имеет ввиду!

– Вы что там думаете, что я до сих пор в него влюблена?

– А разве нет? – простодушно изумляется собеседник.

– Да Вы с ума сошли! – мне становится и весело, и страшно, – Слушайте, кто же Вы такой? Я Вас когда-нибудь видела?

– Разумеется, – с толком дела отзывается тот, – Неоднократно.

– Где?

Баритон вздыхает:

– С книгой все в порядке?

– Не надо переводить разговор в другую плоскость! – со дна моей, может, и не очень глубокой, но всё-таки ранимой души поднимается буря негодования, – С книгой всё в порядке… Как мне кажется. Смотря, что считать нормой. Как по-Вашему, способ общения, который Вы избрали, можно назвать нормальным? Я не знаю ни Вашего имени…

– Ни роста, ни цвета волос. Ни семейного положения, – продолжает за меня собеседник.

– Да! И это – меня тоже интересует.

– Вынужден разочаровать – женат…

– Подлец, – перед глазами у меня стоит уже не чеширская усмешка, а какое-то жалкое подобие улыбки, как у печального мима, – Вы что, не понимаете, мне надоело играть в прятки. Или сейчас же говорите, кто Вы такой, или идите в… баню, со своими наставлениями! Сама как-нибудь разберусь…

– В известной степени, ты права. Но всему свое время, – отвечает собеседник и отключает связь.

Над кроватью постер: связка из шести ключей. Очень древних, ржавых, но все-таки великолепных. Тонкая работа, сразу видно: их изготовил умелый ключник, мастер своего дела.

Шесть. Я всегда думала, что от рая – семь. Возможно, это ключи от ада. Они так натурально выглядят – еще одно преимущество современной фотографии: снять вещи таким образом, чтобы при всей обыкновенности они не потеряли сакрального содержания.

Чем-то они меня притягивают…

Лязг тяжелого металла в замочной скважине. Ещё немного – и врата отворятся. Но что по ту сторону? Вечная казнь или райское блаженство?

6

 
О природе невезения
 

Сколько себя помню, всегда была невезучей. Меня до смешного легко обворовать любому начинающему карманнику, а если с вечера я решаю отложить мытье головы на утро, то утром обязательно отключают горячую воду. Говорят, кому не везет в мелочах, тот выигрывает по-крупному. Враки! По-крупному я только проигрывала. Ей-богу, до того свыклась со статусом неудачницы, что свались мне на голову кирпич, даже глазом бы не моргнула. Подумаешь, кирпич! Вот рояль бы пролетел – тут и сказочке конец…

А так, живу себе. Погруженная в рутину одинокая женщина, без особых примет и талантов. Старый, в общем, лейтмотивчик – маленький человек, с его минимальными запросами и никому неинтересным внутренним миром. Течение жизни отметает его в сторону, словно дворник метлою опавший лист. Но потом его, забытого, подхватывает на лету ветер и уносит куда-то очень далеко, за пределы нашего бренного мира…

Дождливое утро в Домодедово. Год 1993. Под навесом автобусной остановки – хмурые, как погода, пассажиры федеральных рейсов. Только небольшая группка студентов-альпинистов в ярких ветровках, с рюкзаками как-то оживляет мрачноватый монолит бетонной стены за спинами. Студенты с горящими глазами обмениваются впечатлениями о поездке. Среди них – две-три парочки, которые, нисколько не стесняясь, целуются взасос… Эх, молодость!

Подходит грязный по самую «ватерлинию» «Икарус». В салоне, ещё более темном, чем остановочное укрытие, я плюхаюсь на случайное место, даже не взглянув на соседнее кресло. Не все ли равно, с кем проехать рядышком эти сорок минут до столицы?

Качнувшись, автобус плавно трогается с места.

И тут в соседнем кресле что-то начинает шуршать. Поворачиваю голову: худенькая девушка в непромокаемом плаще.

– По делам? – спрашивает она и улыбается уголками губ.

– Ну да, – отвечаю я, прищурившись.

Мне не нравится, когда в собеседники навяливаются. Отвернуться было бы уж совсем невежливо, поэтому я нахмуриваюсь, как будто обдумываю что-то важное. И все же случайная попутчица меня притягивает. Что-то есть в её бледном, измождённом лице, жалкой и доверчивой улыбке, отчего даже сердце щемит. Она постоянно прикладывает ко рту влажный носовой платочек.

– Вчера сделала аборт, – признаётся она, заметив, что я искоса слежу за ее жестами, – еще не успела от наркоза отойти…

Мне – двадцать пять, кровавую подоплёку этого медицинского термина я уже испытала на собственной шкуре. Поэтому, хотя откровение попутчицы и коробит, киваю с пониманием.

– Какой тяжелый день, навевает мрачные мысли, – глядя за окно, продолжает девушка, – Сегодня, наверное, магнитная буря…

Какая странная противоречивость в объяснении плохого самочувствия! Явный интроверт. Ищет, с чего бы начать разговор. Это удивительно, но факт: если ваш попутчик в дороге умудряется раскрыть вам за короткое время несколько подряд семейных тайн, можете не сомневаться: в привычной среде он или она – замкнутый субъект. Просто иногда таких людей «прорывает» и они изливают душу тому, у кого меньше всего шансов столкнуться с ними когда-либо ещё.

– Что делать! – откликаюсь я, – Жизнь продолжается в любую погоду. Это самолеты могут себе позволить не летать. А люди всегда в движении… Вы, вот тоже – в таком состоянии, а куда-то спешите!

– У меня в Москве дочка живет, – попутчица застенчиво улыбается, как будто солнечный лучик пробивается сквозь плотные тучи, – Завтра ей исполнится три годика…

– Вы живете врозь? – удивляюсь я.

Такая малютка, подумать только – всего три года, – растет без матери!

Собеседница кивает и утирает платочком уголки глаз.

– Так вышло. У меня мужа убили год назад. И все так закружилось. Словно в адской пляске. Читали «Бесов»? Там метафора меня поразила: бесовское веселье, как они собираются вместе и кружатся, радуясь человеческому горю…

Пару минут мы сидим молча. После чего она продолжает рассказ, спокойным, чуть охриплым голосом.

– Мы с мужем хорошо жили. Он – коренной москвич. После института хотел в аспирантуру поступать, но друзья заманили в бизнес. А он вообще человек был увлекающийся, если загорится какой-нибудь идеей, весь выкладывался. Я его, бывало, сутками не видела. Когда Полинка, наша дочь, родилась, он уговорил свекровь пожить у нас, чтобы было, кому мне помочь. Но, в целом, жаловаться мне было не на что. Он обожал нас с дочкой, заваливал подарками. Однажды усадил меня в машину и повез за город. На все расспросы отвечал: «Сюрприз!».

На каком-то очередном повороте он притормозил, велел закрыть глаза и пригрозил шутливо:

– Чур, не подглядывать!

Мы повернули и проехали еще метров триста.

– Смотри! – позволил муж, затормозив.

Я, знаете, ахнула. Решила: устроил мне романтический отдых вдвоем. И место – лучше не придумаешь. Изумительно красивый пруд с помостом, а на берегу – деревянная дачка в два этажа, выкрашенная в зеленый цвет и похожая на малахитовую шкатулку.

А потом он сказал мне вот что.

– Теперь это наш дом! Здесь мы будем отдыхать, когда только захотим. Полинке-то какой простор, а?

Это было неожиданно. Неожиданно хорошо! Я разулась и босиком по траве побежала к дому. Строение выглядело заброшенным, заросло высоким быльём, но это в нем и привлекало больше всего – обаяние уединенности. Я сразу прикинула, сколько краски потребуется, чтобы обновить стены, какой мебелью обставить пустые комнаты, какие навесить шторы. Мне хотелось расцеловать половицы. Настоящий загородный дом! Здесь можно принимать друзей – многочисленных и весьма прожорливых, – кормить их шашлыками и ушицей… Полька не поверит своему счастью. Столько простора для игр! Или – тихие вечера, когда дочка уже спит в своей кроватке, а мы сидим, обнявшись, на шатком помосте и считаем звезды в воде…

А через месяц его нашли утопленным в этом пруду. На его шее была завязана веревка. Другой ее конец был, видимо, намотан на камень, но соскользнул, и покойник всплыл на поверхность. Соседи-дачники, которые иногда приходили за водой для полива, увидели торчавшие из под моста ноги…

Не знаю, как так получилось, но когда я приехала туда по требованию следователя, тело еще даже не вытащили на берег. Я смотрела на белую, неестественно гладкую спину мужа и не испытывала ничего, кроме рвотных позывов. До меня не доходило, что это он там плавает, лицом в воде, понимаете?

Когда мужа хоронили, его компаньоны прямо на кладбище заставили меня подписать доверенность на управление его долей в бизнесе и на продажу нашей с ним квартиры. Сказали, он много задолжал серьезным людям, и надо рассчитываться. Сначала спокойно так сказали. Но я отказалась подписывать бумаги и тогда почувствовала совсем другое к себе отношение.

– Слышь, овца! – процедил один сквозь зубы, – Твой мужик на бабло попал, ты не доперла что ли? Давай подписывай, а то мы тя пахану тому волосатому в лярвы определим!

Другой цинично сплюнул:

– Хочешь дружеский совет? Вали-ка ты обратно в свой Мухосранск…

Связываться с ними равно было самоубийству. У них – лучшие адвокаты, купленные нотариусы, пушки в карманах и ноль проблем с совестью. Ввиду её отсутствия.

Мы с дочкой перебрались к родителям мужа. Я долго пыталась найти хоть какую-то работу, но Москва, сами знаете, город немилосердный. Свекровь, бывшая учительница, ничего в современных порядках не смыслит. Живут со свекром как два ходячих анахронизма, верят в коммунистические идеалы и светлое будущее. Поначалу меня это ужасно злило. Но потом я поняла: так даже лучше. И оставила на них Полинку. Уж лучше пусть живет себе в их нафталиновом мирке, чем видит то, в чем мне приходится барахтаться…

…Попутчица смолкает, можно сказать, на полуслове. И я вдруг понимаю, что запас ее откровенности иссяк. Что она погрузилась в себя, и ничто на свете не заставит ее прибавить к сказанному хотя бы междометие. Мы вместе выходим из автобуса, а через минуту она уже растворяется в потоке людей, бегущим по своим делам. Какое-то время я оглядываюсь по сторонам, пытаясь отыскать ее глазами: у входа в метро и на эскалаторе, – но незаметно переключаюсь на собственные проблемы.

7
Любовь моя, печаль моя

Едва успела я дописать предыдущую главу, как случилось неожиданное. В одной государственной конторке откликнулись на моё резюме, наверное, годичной давности, о котором я и сама-то успела подзабыть. «Пора завязывать с торговлей, которая не приносит никаких других плодов, кроме долгов и огорчений!» сказали в голос мать и сестра.

Немного поразмыслив, я решила, что ничего не потеряю, если схожу на собеседование в эту богадельню.

По иронии судьбы, начальник конторки оказался моим знакомцем. Года полтора назад у нас вышел мимолетный роман, и я, конечно, испытывала легкую неловкость оттого, что приходится общаться с ним по поводу трудоустройства. Мне показалось, он тоже растерялся. Так что мы оба выглядели, как провинившиеся ученики в кабинете директора. Поначалу я рассчитывала, что его симпатия давно улетучилась, и у нас сугубо деловой разговор, но с каждой минутой всё больше понимала – ничего подобного. В итоге, договорились встретиться в свободное время на нейтральной территории. Что тут скажешь? Конструктивно пообщались!

Вернувшись домой, я закрылась в комнате и попыталась сосредоточиться хоть на чем-нибудь. Но тщетно. Мысли блуждали в моей голове как бестолковые и своенравные козы: то пробираясь дружно в чужой огород, то разбредаясь по окрестностям на недосягаемые расстояния. В таком настроении сесть за книгу – все равно, что спросонок заняться макраме…

«Догорает закат, и зажигаются огни большого города. В многолюдном месте так и хочется спрятаться от посторонних глаз. Вечерами я запираюсь в маленькой квартире, снятой по случаю и недорого, и, потягивая виски или пиво, слушаю старинные хиты. Но этого мне кажется недостаточно, и я еще больше ограничиваю свое внутреннее пространство: закрываю глаза и представляю себе тенистый сад, тихую аллею…

Прикосновение твоей руки невесомо, а дыхание похоже на ласковый ветерок. Кто сказал, что ты ушла навсегда? Это неправда. Нет смерти для тебя. Просто ты по другую сторону глухой стены, окружающей мой печальный сад. Ты т а м, я точно знаю. Интересно, чем ты сейчас занята? Может быть, читаешь? Или ждешь звонка? Или просто сидишь, глядя прямо перед собой и пытаешься уловить, что за кошки скребут на душе?

Когда-нибудь ты всё поймёшь. Я в это верю и только потому всё ещё цепляюсь за свою одинокую жизнь»…

Ну не умею я подолгу держать на людей зла! Поэтому, когда таинственный «чеширский кот» звонит в очередной раз, очень даже радуюсь. Во всяком случае, пообщаться с ним мне хочется гораздо больше, чем идти на свидание к потенциальному работодателю. Правда, выказывать своей радости не охота, ещё подумает, что флиртую.

– Ах, это опять Вы! – говорю я тоном брюзгливой училки, – Давайте сразу определимся, как мне Вас величать? Ну что, ей-богу, за детские игры?

– Хорошо, – соглашается собеседник, – Можешь звать меня Харуки. И, кстати, переходи уже на «ты».

– Ха-руки? – настрой на занудство сдувает как ветром, – Нет, подождите… Вы точно чокнутый…

– Ну почему? – невозмутимо парирует «Харуки», – Тебе ведь нравится Мураками?

– Мураками мне, действительно, нравится, но причем здесь Вы… то есть, ты? А в общем-то по барабану. Назовись хоть Наполеоном Бонапартом, я тогда на Жозефину стану откликаться. О кей?

– Слушай, мне вот что странно, – «Харуки» хмыкает и, похоже, закусывает губу, его выговор становится невнятным, – откуда в тебе столько агрессии? Это что, от продолжительного отсутствия полового партнера?

– Пошел ты! – сотовый телефон летит куда-то в дальний угол комнаты. Вот и с этим договорились…

«День за днем я пролистываю твои мысли. Дневники в поистершихся тетрадках. Беру их в руки и физически чувствую твоё тепло. Где ты сейчас, любимая?

Хорошо тебе в ангельской плоти! А я скучаю. Ночью, в абсолютной темноте воображаю: ты рядом. И упиваюсь пьянящим самообманом до того как начнёт светать»…

Игра зашла слишком далеко. Думаю, тот, кто называет себя «Харуки», хочет сжечь за моей спиной все мосты, все пути к отступлению.

Вчера он позвонил в необычное для себя время – ещё до полудня.

– Тебя радует моя тактичность? – поинтересовался он первым делом, – Звоню как приличный человек, в одиннадцать часов утра…

– Да уж, – откликнулась я, – Наверное, съел чего-нибудь!

– Ну и юморок у тебя! Как у автослесаря с восемью классами, – рассмеялся Харуки.

– Эй, полегче на поворотах! – осадила я его прыть, – Ты еще за предыдущее хамство не извинился.

– Насчет нерегулярной половой жизни?

– Не все же такие счастливчики, как ты, – игривый тон собеседника задел меня за живое, сразу захотелось ужалить его в ответ, – Трескаешь жинкины борщи да вареники, по ночам ее тискаешь – ну и радуйся! Нечего тут… убогих обижать.

– Да-а? – протяжно удивился Харуки, – Это кто у нас убогий? Уж не ты ли?

– Я, допустим.

– Гомерический хохот я опускаю, – среагировал телефонный мистификатор, но всё же хохотнул, – Тоже мне, страдалица… Буриданова ослица, вот ты кто! В глубоком ступоре раздумий.

– Знаешь, что? – разозлилась я окончательно, – Ты дождешься, пошлю тебя в такую даль, что обратной дороги не найдешь!

– Прости, – собеседник шумно вздохнул, – Но тебе необходимо сделать окончательный выбор. Понимаешь, о чем я?

– Не совсем…

– А мне думается, отлично понимаешь. Просто трусишь. Смелей! Разве не об этом ты мечтала: увидеть мир таким, каков он есть на самом деле?

…Действительно. Тут он прав. Для меня нет ничего слаще какой-нибудь захватывающей дух научной сенсации. Артефакты сводят меня с ума, а свежие гипотезы завораживают настолько, что по нескольку дней я не могу ни думать, ни говорить о чем-либо другом. Всем людям в той или иной степени свойственно любопытство, но мой нездоровый энтузиазм в этом отношении не имеет границ. Будь то жизнеописание Рамзеса Второго, спор Эйнштейна с Бором, история зарождения символизма, – я всюду ищу свои знаки. Как ищут родственную душу, точку опоры, верную дорогу в жизни, так я стараюсь отыскать забытый смысл. Восстанавливаю по крупицам разрушенную неизвестным катаклизмом мозаику…

После слов Харуки я почувствовала, как напрягся позвоночный столб, словно перед прыжком. Нет, определенно во мне есть что-то от хищника…

Короче, отказаться от соблазна я не смогла.

– Хорошо, – сказала я, сглотнув накопившуюся во рту кисловатую слюну, – Я согласна. Если мне гарантируют безопасность…

Харуки хмыкнул:

– Ты шутишь, что ли? Думаешь, у нас программа защиты свидетелей или тому подобная фигня? Давай так: ты попытайся, а там посмотрим…

Пик-пик-пик… И что у него за манеры? Ни тебе «здрасьте», ни «до свидания»!

«В том, другом мире помнишь ли ты обо мне? Вот что тревожит меня больше всего. Смотрю на нашу фотографию, где мы обнимаемся у самой кромки воды: море вышло густо зеленым, что весьма странно для такого солнечного дня. Я вообще-то не верю в приметы, но, когда впервые взглянул на этот снимок, сердце как-то нехорошо екнуло. Так и вышло: это фото оказалось последним»…

Уж не знаю, что подразумевал под попыткой лже-Харуки, а только бессонная ночь мне обеспечена. Взвинченное состояние не даёт сосредоточиться на книге, тем более на делах, так сказать, мирских. Так что пока от моего согласия – сплошные минусы. И ни одного плюса…

Проследив за траекторией, которую начертала в ночном пространстве за окном недокуренная сигарета, я уселась с ногами на расстеленную постель и стала ждать. Чего именно – не ясно. Возможно, внутренних подвижек, возможно, внешних перемен. Но свет гасить не стала. Даже компьютер не выключила: поставила музыку.

Стинг – какое приятное жало, в самое сердце. Умеют же люди душу бередить! Или Эмма Бантон. Как будто ласковой ладонью гладят по затылку, и боль стихает.

Время от времени я поглядывала на часы. Стрелки передвигались по циферблату со скоростью раненой во все четыре конечности черепахи. Может быть, у меня получится поймать неуловимый миг настоящего? Хотя… Есть ли в этом какой-нибудь смысл? Задержаться на мгновение в вечности, чтобы осознать: нет смерти для меня, только жизнь, перетекающая из сосуда в сосуд, из клетки-матери в новорожденную клетку…

«Сегодня удивительный вечер. Ты не бывала в этой квартире, я снял её уже

после того, как тебя не стало, но сейчас чувствую, что точно здесь не один. Видимо ты зашла посмотреть, как я устроился, и бродишь по комнатам, разглядывая обстановку. Вот скрипнули половицы в коридоре, зашелестела занавеска в ванной, отворилась на кухне форточка. Ты всегда любила проветрить»…