Алёнкины рассказы. Хроники детских фотографий

Новая шуба

Летом 1959 года мама вернулась из московской командировки. Мы с Лёней, конечно, ждали подарков. Брату мама привезла губную гармошку и конструктор. А мне настоящий костяной веер цвета слоновой кости и шубу.

Надо сказать, что ассортимент детской одежды, как и взрослой, в то время был очень невелик. И эта белоснежная цигейковая шуба в комплекте с такой же шапочкой, меховыми рукавичками на резинке и пушистыми помпонами вместо пуговиц была просто чудом. Куплена она была, конечно, на вырост. И в тот момент мне приходилось приподнимать её за подол, чтобы она не волочилась по полу. Я тут же нарядилась и отправилась дефилировать по нашему общему большому коридору. Все соседи высыпали на показ высокой моды. Мне оставалось только, приподняв подол, расхаживать взад-вперёд и ловить комплименты. Эта шуба в то время была действительно редкой вещью. Не каждая взрослая модница могла ей похвастаться.

Как же я ждала зиму! И вот выпал первый снег. Мы с родителями отправились в Дом культуры железнодорожников смотреть фильм. По этому случаю меня нарядили в обновку, подвязав её черным шарфиком в белый горошек. Такой же бантик оказался на шее.

1960 год. Новая шуба

Я гордо вышагивала по улице Свердлова за руку с мамой, ловя на себе восторженные взгляды. Мы с шубой искренне считали себя  главным украшением города. В ту зиму обновка выгуливалась только по особым случаям, так как её длина не предполагала полную свободу действий.

Однажды выдался морозный день, и мама разрешила мне пойти первый раз в шубе в садик. Воспитатели были явно не в восторге. Вдруг я что-нибудь с ней сделаю, и им придётся отвечать. Но выгул детей перед обедом – дело святое. Сначала они по очереди водили меня на прогулке за руку, пока все дети носились по двору, валялись в снегу и катались с горки до блеска отполировывая пятые точки. Мне это не нравилось. Очень хотелось испытать шубу на этой самой горке. Такая красота была достойна более разнообразной жизни, чем редкие выходы в кино.

В какой-то момент воспитательница отвела меня на крыльцо детского сада, велела ждать её здесь и наблюдать за жизнью товарищей с этого постамента.  Я ждала. Было скучно. Хотелось в гущу детсадовских событий. Стала осматриваться вокруг. И тут мой взгляд упал на большую железную ручку входной двери. Она слегка покрылась корочкой хрустящего инея и очень аппетитно поблескивала в лучах дневного солнца. Решение пришло тут же.  Срочно нужно узнать какова она на вкус Сказано – сделано. Язык мгновенно намертво прилип к железяке. Ужасно она липкая оказалась. Не оторвать, не крикнуть. Вот так фокус! Эффект прилипания был совершенно не рассчитан на мой пятилетний язык. Поэтому боль во мне вся не поместилась и захватила крыльцо, дверь, шубу, валенки и всех синиц, которые ёжились на ветках.

У вас болели когда-нибудь валенки? У меня – да.

Тут же прибежала перепуганная воспитательница. За ней вторая. Было ясно, что Лену от двери надо отодрать!

– Как Сидорову козу!!! – настаивала одна из них.

Началась суета. Дверь вместе со мной приоткрыли. Из кухни принесли чайник с тёплой водой и простыню, которой обмотали меня, чтобы не испачкать шубу кровью, когда будут спасать язык. Шуба в данной ситуации была, конечно, в приоритете. Из чайника начали поливать ручку, язык чуть отлип, и я освободила его из плена. Без крови не обошлось. Но шуба была спасена. После этого маму настоятельно попросили больше не водить меня в ней в садик.

1963 год. Всё та же шуба

Дед Мороз

К пяти годам я не очень верила в Деда Мороза. Ну, по крайней мере, сомневалась в его существовании. Лёня, в отличие от меня, был уверен, что он есть.

Вот-вот нас покинет текущий год: умчится в прошлое, высоко вскидывая свой обмороженный декабрьский зад. Он уже в нетерпении топчется у порога с собранными чемоданами, упаковав в них все очень и не очень значимые события своего бытия. На календаре остался последний листок 1959 года. В полночь часы пробьют начало Нового года, и нам, детям, разрешат встретить его вместе со всеми.

Ёлка наряжена, стол накрыт, гости приглашены. Табуретки-сцены для наших с братом выступлений готовы. Стихи и песни выучены и повторены. В доме витает запах хвои, мандарин, пирогов, оливье и праздничного настроения. Во дворе медленно, как в сказке, падает огромными хлопьями снег со вкусом Нового года. На окнах снежинки, вырезанные из салфеток. Печки затоплены. Они дают какое-то особое тепло. Дрова в них потрескивают, добавляя уюта и усиливая веру в то, что нет ничего лучшего и более настоящего в жизни, чем родной дом и семья, где тебя любят. И воздух был именно таким из которого счастье шьют. Чудеса уже на подходе. Под ёлкой подарки с конфетами. Мама сказала, что это нам зайчики передали.

Как мы с Лёней загордились, что нас знают все зайчики нашего города и его окрестностей. К вечеру начали собираться гости. И пошёл поток подарков: коробки карандашей, раскраски, шоколад, новые игрушки на ёлку, стеклянная чернильница и ручка с пёрышком для Лёни (как-никак идёт в первый класс в наступающем году). Последним пришёл дядя Саша и сразу спросил, ждём ли мы Деда Мороза. Я замялась, а Лёня сразу оживился:

– Конечно ждём!

Дядя Саша поинтересовался, а как мы поздравили старика. Нам сказать было нечего. Мы об этом даже не подумали. И что? Теперь он к нам не придёт? Но сосед сказал, что ещё не всё потеряно. Надо срочно нарисовать рисунки с поздравлениями. Тут же взяв чистые листочки и новые карандаши, мы с братом уселись за стол. А что рисовать? Тут на выручку пришла мама. Она посоветовала мне нарисовать куклу, которая должна очень понравиться Снегурочке, а Лёне – автомобиль для Деда Мороза.

Мы очень старались. Вскоре работа была закончена. Мы готовы были вручить наши шедевры адресатам. Но как же теперь их передать? Я предложила сделать из этих листочков самолётики и бросить в окно. Но моё предложение было отклонено. Они могут затеряться в снегу. Что же делать?! И тут отличная идея осенила папу:

– А давайте положим поздравления в коробку и выставим за дверь в коридор. Там Дед Мороз их и найдёт.

1959 год. Поздравительная открытка от бабушки из Сибири

Маленькой коробки не оказалось. Нашлась только огромная картонная. Но искать другую уже не было времени.

– А как же Дед Мороз догадается, где его ждёт подарок? – поинтересовался брат.

Для этого нам с Лёней было предложено стать под дверью и громко спеть песню «В лесу родилась ёлочка». Лёня сразу согласился, я петь отказывалась. Дядя Саша сказал, что Дед Мороз торопится, у него перед Новым годом очень много дел. И если я петь не буду, он нас просто не успеет найти. Мы положили свои рисунки в пустую коробку и выставили её за дверь. Лёня петь начал первым. Я потом тоже подхватила. А вдруг Дед Мороз меня не услышит и подарок только Лёне принесёт. Поэтому я тоже старалась.

Песня закончилась. Мы бросились за дверь. Коробка стояла на том же самом месте, где её оставили.

– Неужели не прилетал? Не приходил? Не забегал? Не нашёл?

Мы расстроились. Коробку пришлось занести в квартиру.

Но нам показалось, что она стала намного тяжелее, чем была. Надо забирать свои поздравления обратно.

– Я же говорила, что никакого Деда Мороза нет!

Лёня открыл коробку и замер. По его выражению лица я поняла, что-то произошло. Я тоже к ней бросилась. А там в большом голубом грузовике сидел рыжий плюшевый медвежонок с хитрыми глазами-пуговками и красным бантиком на шее. Как они там оказались?! Ведь за дверь, кроме нас с братом, никто не выходил. Все гости были на своих местах.

1961 год. Праздновать Новый год готовы. Лёня, Лена и двоюродный брат, будущий врач-рентгенолог, кандидат медицинских наук Ваня Мезенцев

Неужели он существует?! Ведь и наши рисунки каким-то невероятным образом тоже исчезли. Мы в изумлении достали подарки. А вы верите в Деда Мороза? Чудеса случаются!

P. S. Сейчас-то я знаю, как происходят такие чудеса. Когда мы пели песню, соседи, с которыми заранее договорились родители, забрали наши рисунки и положили в коробку эти подарки.

Рисунок Мезенцевой Елены

Новый адрес, новые истории

Новая квартира

Начало 60-х годов. Улица Челюскинцев, дом 29

Весной 1961 года привокзальная площадь в Свердловске приобрела свои окончательные очертания. Два новых серых кирпичных пятиэтажных дома с двух сторон от вокзала придали ей всем знакомый облик. В один из них в марте мы и переехали. Теперь все письма и открытки летели к нам по адресу: ул. Челюскинцев, дом 29. Двухкомнатная квартира по площади была не больше, чем на Жданова, но зато полностью благоустроенная: газ, центральное отопление, ванна, холодная, горячая вода и, главное – попа теперь могла ликовать на прохладной керамике нового унитаза.

Жили мы на пятом этаже, и все окна квартиры выходили на площадь. А ещё у нас был балкон – третий от вокзала.

Начало 60-х годов. Привокзальная площадь

Когда я первый раз на него вышла, то сразу представила себя Никитой Хрущевым на Мавзолее во время первомайской демонстрации в Москве. Мне очень хотелось размахивать руками и кричать на всю площадь:

– Пролетарии всех стран, соединяйтесь!

– Да здравствует нерушимая братская дружба народов СССР!

– Женщинам-труженицам – слава!

Но мама, зная мою тягу к приключениям, предусмотрительно затащила меня в комнату и понадёжнее закрыла дверь.

Лёня ходил в первый класс. Я оставалась дома одна. Как бы ни сопротивлялись родители, я сразу после переезда «уволилась» из детского сада по собственному желанию. Я его и до этого терпеть не могла, считая, что он ограничивает мои права и свободы. Чего только стоило одно построение по утрам с ложками в руках. И воспитательница, которая шла вдоль шеренги и наливала в них из бутылочки  рыбий жир. И старалась до краёв, побольше. Добрая была. Сама лично нас спаивала. А коллективные посиделки на горшках? То ещё развлечение. В новом доме мне и без садика дел хватало.

Иногда папа брал меня с собой на работу. Его поликлиника №32 находилась на улице Свердлова. У меня там всегда было важное задание. Врачи из всех кабинетов приносили мне свои печати и незаполненные бланки для рецептов, а я ставила на них оттиски и возвращала обратно. Мне такая работа очень нравилась, потому что я тут же представляла себя директором этой поликлиники.

Побаивалась я только одного врача, которого звали Иосиф Моисеевич Неизвестный. Хотя сын его, Эрнст, стал потом очень даже известным скульптором с мировым именем. Иосиф Моисеевич был пожилым человеком невысокого роста, крепкого телосложения и шутил всегда с серьёзным выражением лица.

Улица Свердлова, 60-е годы

Папа говорил маме, что он обладает гипнозом.  А это уже опасно. Вдруг заколдует меня в какую-нибудь зверюшку, а расколдовать не сможет. Поэтому я всегда с опаской заходила в его кабинет.

В выходные от папиной работы дни, когда взрослые на работе, я с ключом на шее бежала во двор ловить весну и полной грудью вдыхать воздух свободы. Правда, мама была уверена, что я дома в куколки играю. Но какие куколки, когда за окном апрель, весело щебечут птички, в голове весенний ветер, а во дворе снесли двухэтажный барак! Вместо него осталась огромная, не измеренная новыми сапогами лужа. Её как-то неудобно было даже лужей-то назвать. Это было целое море! Хотя мама обидно называла это море помойкой. Старшие мальчишки бросали в воду камушки карбида и поджигали его. Мы с товарищами-малолетками – негашёную известь. Вода шипела, и выделялось тепло. Вот это жизнь, какой там детский сад!

Рядом валялись двери от барачных квартир и прочий мусор. Пропадать такое добро не могло. Быстренько спихнув одну дверь в воду, прихватив палку вместо весла, я отправилась в плавание, гордо заняв место капитана. Я сразу превратилась в Христофора Колумба, Марко Поло и Миклухо-Маклая в одном лице. Впереди меня ждали дальние страны и великие открытия! Мне казалось, что в окнах нашего большого дома отчаянно крестятся все бабушки, провожая меня в дальний, опасный путь. Не хватало только марша «Прощание славянки».

Сначала всё было замечательно. Тёплый мягкий ветер щекотал лицо, лизал волосы, целовал лоб. Я отталкивалась палкой от земляного дна, направляя свой эсминец к центру водохранилища. Но в какой-то момент дно исчезло. Палка утонула. Я ведь не знала, что под бараком был подвал, а глубина его спорила с Марианской впадиной. Корабль доплыл до середины и остановился, тихонько покачиваясь в мутной воде. Сначала мне было весело, потом не очень. Как назло, во дворе никого не было. Я в открытом океане совершенно одна.

Добропорядочные граждане находились на рабочих местах или за партами, претворяя в жизнь лозунг «Учиться, учиться и ещё раз учиться». Время шло. Плавать расхотелось, хотелось есть и сесть. Есть было нечего, сесть пришлось на мокрую грязную дверь. Жажда славы сошла на нет. Желание открывать новые земли тоже незаметно улетучилось.

Наконец, примерно через час, из школы потянулись вереницы нагруженных знаниями учеников. Некоторые, заметив меня на шхуне, начали издалека приветственно махать руками. Я им в ответ тоже. Но они проходили мимо, торопясь к своим обедам. Мозг возмущался:

– Меня что, спасать никто не собирается?!

И тут, на моё счастье, появилась моя подружка Иринка. Оценив на трезвую голову, как говорит папа, ситуацию, она нашла какую-то доску и кинула её мне. Но доска, не долетев, шлепнулась в воду, обдав меня грязной жижей. В этот момент мне полезла в голову мерзкая мыслишка:

– А не закончится ли на этом чёртовом плоту моя яркая, но такая короткая жизнь?

Мне стало жалко маму с папой, и я уже подумывала, а не всплакнуть ли. Потом собрала волю в кулак, решила снять пальто, чтоб не намочить, взять его в зубы и плыть. Но в самый последний момент вспомнила, что плавать не умею.

1960 год. Алёнка

Иринка предложила поискать собаку-водолаза, которая спасёт меня. Мне идея понравилась. Тем более, что я недавно видела, пробегало их несколько штук, пока я качалась на волнах. Иринка бросилась на поиски, но вскоре вернулась ни с чем. Местные водолазы оказались весьма меркантильны и не согласились без косточки или колбаски с ней куда бы то ни было идти. Они однозначно дали ей понять, что в моём спасении на них не стоит рассчитывать.

Я уже совсем замёрзла. Иринка начала реветь. Я, как могла, её утешала, пообещав, что она может забрать мои новые резиновые сапоги, в случае моей гибели. Она начала реветь ещё громче.  На наше счастье, в самый критический момент, появился добрый дядька. Видимо, услышал Иринкины причитания.

– Ну что, морячка, не пора ли на берег? – весело поинтересовался он. И, оценив ситуацию, велел ждать. Вернулся быстро с верёвкой в руках. Один конец её он бросил мне и велел привязать к ручке двери, а за другой потянул сам.

Приключение благополучно закончилось. Родной берег встретил меня Иринкиными слезами, соплями и объятиями. Жаль, что ещё цветов не было.

Больше всего я боялась, что об этом круизе узнает мама. И неминуемо последуют карательные меры в виде немедленного возвращения обратно в детский сад. Но всё обошлось. История моего заплыва осталась для родителей тайной.

На месте этого барака потом построили большой двухэтажный детский сад. Но у меня с ним дороги уже разошлись. Я к тому времени успела пойти в школу.

Что такое жить у вокзала

1963 год. Вид на вокзал с балкона нашего дома

Тем, кто не жил рядом с вокзалом, тем более в те далёкие времена, сложно представить ту атмосферу круглосуточных встреч и расставаний, грусть и радость, звуки и запахи, которые витали вокруг. Вокзал, железная дорога, поезда, пассажиры и провожающие. Брошенный шумным поездом перрон, обделённый объятиями. Романтика, жажда путешествий и предвкушение новых открытий. Таков и сам привокзальный район, и микроклимат в нём. Вокзал – это вечное движение и своя ни на что не похожая жизнь. Громкоговорители 24 часа в сутки оповещали всех жителей нашего дома о прибывающих, отправляющихся, опаздывающих поездах и электричках. Мы знали расписание всех поездов наизусть. До нашего сведения доводилась масса «нужной» нам информации: кто, кого, где ожидает и к какому поезду и вагону нужно подойти носильщику. Мы засыпали и просыпались под голос вокзального диктора. Летом по ночам на площадь выезжала специальная уборочная машина. Она издавала отвратительный монотонный звук и часа три мыла и скребла асфальт. Иногда казалось, что машина занимается уборкой уже внутри нашей квартиры.

Днём и ночью под балконом устраивались туристы и студенты стройотрядов с рюкзаками и гитарами в ожидании своих поездов. Мы знали все студенческие песни и распевали их во дворе:

По нашей улице идут две курицы.

Одна первой, другая за первой.

А я сидю, сидю на плентуаре,

А я сидю и видю,

По нашей улице…

И всё повторяется сначала. Или любимая нами песня «Какава»!

Какава, эх, на сгущённом молоке,

Какава – дрожит стакан в моей руке.

Какава – мечты сбываются мои,

Зачем мне кофе и чаи, когда я пью какаву!

Все знакомые и, порой, не очень знакомые старались осчастливить нас, придя в гости, чтобы дождаться своего поезда. Особенно часто это случалось в вечернее и ночное время. Однажды, когда папа ещё не вернулся с работы, к нам зашли очередные отъезжающие. Они как-то представились маме, но она не поняла, а переспрашивать было неудобно. Она решила, что их знает папа. Папа тоже не стал ничего спрашивать, посчитав, что это мамины знакомые. Гостей накормили ужином и уложили отдохнуть до прибытия их транзитного поезда. В четыре часа утра незнакомцев благополучно проводили. Кто это был, так никто никогда и не узнал. А родителям, между прочим, утром надо было на работу рано вставать.

Наш балкон на пятом этаже был лучшим местом для изучения и обзора привокзальной жизни. Однажды, осенью 1961 года, на площади началась какая-то стройка. Напротив вокзала была огорожена площадка и закипела работа. Всё было покрыто тайной. Но только не для нас. Нам из окна было всё хорошо видно.

Тайна быстро была раскрыта. Началось возведение памятника Уральскому добровольческому танковому корпусу. Мы, познакомившись со всеми строителями, держали строительство под своим чутким контролем. В феврале 1962 года фигуры танкиста и рабочего уже были на постаменте, очень тщательно укутанные от любопытных глаз в белую ткань.

60-е годы. Вид на привокзальную площадь и наш дом

Монтировали их, как правило, ночью. В последнюю очередь привезли головы. Мы, как всегда, на своём посту у окна. Кран поднял головы танкиста и рабочего на высоту нашего дома. Мы замерли и гордились, что видим это первыми. Но что-то пошло не так. После нескольких манипуляций кран опустил их обратно на грузовик, и тот уехал. Первая попытка оказалась неудачной. Через два дня всё снова повторилось, естественно, под нашим внимательным наблюдением. На этот раз всё прошло как нельзя лучше. Мы успели полюбоваться на этот грандиозный монумент, пока он весь снова не спрятался под белым покрывалом.

Двадцать второго февраля 1962 года на привокзальной площади собрались тысячи людей посмотреть на открытие памятника. Заиграл гимн страны, и белое полотнище поплыло вниз, открыв бронзовые фигуры танкиста и рабочего. Гром аплодисментов разорвал тишину. Никогда ещё наша площадь не слышала таких оваций. А мы, гордые, на своём балконе считали себя причастными к созданию этого величественного монумента. Мы первыми видели его до открытия!

У городского пруда на фоне стадиона Динамо

Игры нашего двора

Начало 60-х годов. Улица Челюскинцев, слева дом 29

Жизнь у вокзала накладывала свой отпечаток на нашу детскую среду обитания. Двор на улице Челюскинцев был большой и зелёный. Только в нашем доме было девять подъездов, а ещё два дома рядом. Компании у нас были большие и шумные. Кроме площадки для игр с качелями, был ещё корт. Зимой там заливали каток. А летом мальчишки с утра до вечера играли в футбол. Готовились к участию в турнире «Кожаный мяч». Хорошие мячи тогда были редкостью. Однажды Лёне подарили на день рождения такой. Это был настоящий футбольный мяч жёлтого цвета. Когда у него не получалось выйти играть самому, он сбрасывал мяч товарищам из окна пятого этажа.

Всё свободное время мы проводили во дворе. Иногда, не успев позавтракать, брали на улицу любимое лакомство – кусок хлеба политый подсолнечным маслом и посыпанный солью. Но если зазевался, то тут же услышишь: «Сорок восемь, половинку просим!» И если не успел до этого сказать: «Сорок один, ем один!» То будь добр, поделись с товарищем.

Девчонки летом до позднего вечера играли в классики. Весь асфальт перед домом был расчерчен мелом в поля из равных десяти квадратов. В верхней части рисовался полукруг, который назывался котёл. Главное было иметь правильную баночку, которую нужно было, прыгая на одной ноге, перегонять из квадрата в квадрат. Ей могла быть жестяная коробочка от конфет или от обувного крема. Для этого мы выстраивались в очередь у будки чистильщика обуви. У него всегда был для нас нужный ассортимент. Мы набивали банки мокрым песком и скакали без устали с утра до вечера.

В перерывах от классиков и футбола большими компаниями играли в цепи кованные, вышибалы, жмурки, фанты, штандер.

Самой любимой игрой были казаки-разбойники. Говорят, название игры возникло исторически. Ещё в царской России казаки охраняли мирных жителей от набегов разбойников. Мы делились на две команды: казаков и разбойников. Задача разбойников – как можно быстрее убежать и спрятаться, оставляя после себя через каждые 20—30 метров мелом стрелки. Цель казаков – найти и поймать. Вокзал с его окрестностями предоставлял для этой игры огромные возможности! И мы их использовали.

Мы с Иринкою и Галкой на одной большой скакалке

дружно прыгаем и скачем, вверх взлетаем словно мячик

В один из дней команда разбойников так увлеклась, что, пренебрегая запретом взрослых, выбралась на дальнюю платформу станции Свердловск-пассажирский. А там стоял грузовой состав с пустым открытым вагоном. Азарт и погоня подсказали решение – прячемся здесь. Казаки проскочили мимо. Вот удача! Но в этот момент поезд тронулся. Прыгать на ходу никто не рискнул. Малолетним разбойникам было 7—9 лет. Вот так спрятались! С собаками не найти! Поезд набирал скорость, мелькали пути и незнакомые дома. Ветер странствий не внушал оптимизма. Колёса мерно постукивали и нагнетали тревогу. Команда приуныла. Когда и где будет следующая остановка? Через час? Через день? Время тянулось долго. Разбойники уже успели основательно испугаться. Но вдруг состав начал тормозить и вскоре совсем остановился. Оказалось – это станция Свердловск-сортировочная. Бегом отсюда! Кругом пути и составы. Не оставалось ничего, как пешком отправиться по шпалам в обратную сторону. Путь был долгим. Вернулись, еле волоча ноги, уже ближе к ночи, когда казаки спокойно спали в своих кроватях.

Ещё мы любили играть в ножички. На земле рисовали круг и делили его пополам. Ножичком нужно было попасть на территорию противника и таким образом отвоевать у него как можно больше земли. Ножи нам, конечно, никто не покупал. Но рядом же были вокзал и сквер за ним. А уж там мы находили всё, что было нужно. Каких только ножей у нас не было!

Вокзал и цыгане в то время – это одно целое. Их табор каждое лето обосновывался в ближайшем скверике за вокзалом. Ходить туда наша компания побаивалась.

Игра в вышибалы

Однажды, когда мы прогуливались по привокзальной площади, к нам кинулась одна из цыганок с мешком семечек, которые она тут продавала. За ней гнался милиционер. Беглянка сунула нам мешок и попросила его спрятать. Мы и спрятали. У себя во дворе. Здесь она нас с мешком уже и сама никак найти не могла. Зато целую неделю весь двор наслаждался солёными жареными дарами южных подсолнухов.

Летом мы развлекались тем, что путешествовали на троллейбусе номер один от вокзала через весь город до Химмаша. От конечной до конечной. У нас были проездные билеты, поэтому эта прогулка нам ничего не стоила, не считая укоризненных взглядов кондукторов. Так мы, между делом, самостоятельно изучали родной город.

Начало 60-х годов. Конечная остановка троллейбуса №1 на привокзальной площади

Как-то к нам в гости приехал двоюродный брат Сергей. Он был на полтора года младше меня и осенью только собирался идти в школу, но самостоятельно добрался до нас из Томска на поезде. Белобрысый, в сатиновых шароварах, обстоятельный и серьёзный крепыш. Прямо – мужичок с ноготок. Жил он с родителями в маленьком городе Асино и никогда не видел трамваев и троллейбусов. Мы тут же решили устроить ему экскурсию по своему любимому маршруту. Водители в троллейбусах тогда были только женщины. Как только наш любимый номер один тронулся, Сергей бросился к кабине и, увидев, кто сидит за рулем, закричал на весь салон:

60-е годы. Троллейбус №1 на улице Свердлова

– Люди добрые, смотрите! Баба – шофёр!

Ох и насмешил же он народ.

По вечерам из всех окон доносились имена детворы. Мамы звали нас домой.

«Школьная пора, и при всякой погоде пропадали пропадом мы во дворах. Через года слышу мамин я голос – значит, мне домой возвращаться пора».

Эта песня как раз про то наше беззаботное, счастливое детство.