Kitabı oku: «Чужой крест», sayfa 2
У Владимира всегда работы было невпроворот, что уж говорить про ярмарочные дни. Здесь только и крутись: у какого гостя коня подковать, кому оглобли наладить. Но чаще всего, конечно, обращались к кузнецу моряки. Всегда находились те, у кого сорвало резьбу в весельных уключинах, и цепи разошлись, и замки поломались. Бывало, что корабли сталкивались в спешке и толкучке, тогда уже и вовсе начиналась наладка. Чинили суда на верфи, а вот детали из металла ковали на берегу. Кузнецов в Опочке было едва ли меньше, чем брадобреев и гончаров. И спросом труд мастеровых всегда пользовался. Жестянщики, камнетёсы, кровельщики, портные, пекари и скорняки трудились, не покладая рук. Добавлялось забот во время крупных торгов и сторожам, и царским дьякам, и их подьячим; за воск, пшеницу и пушнину русская казна просила только серебро и золото. Во избежание мена здесь и были нужны беспристрастные казначейские люди, что «другу не удружат и недругу не отомстят, а посулов и поминков от дела ихнего не поимеют ни от кого ничего». Зорко глядели служилые охранники, предупреждая мен; за него и руку отрубят, а коли крупный грех, так и голову снесут. Да и пожарным в такое время не присесть. Так что суета в городе стояла день-деньской и ночь кромешную. Спать и есть многие забывали. За неделю продаж каждый, кто в деле, старался навертеть максимальный оборот и получить всю возможную выгоду. Прав был Николай, заметив, что уже через месяц-полтора мало, кто из корабельщиков отважится на дальнее путешествие в Русь по речному пути. Встанут реки под лёд, и для поставок останутся лишь дороги. А какие они в этих краях, иностранцы прекрасно знают.
Голод пробрал Стефана, и он не прочь уже был бы отужинать, гадая, почему эти русские тащат горшок не на стол, а со стола. Но входить в чужой дом со своими порядками гостю не должно, потому он терпеливо ждал, пока Николай выйдет за порог, проверит местность вокруг кузницы, вернётся, запрёт затвор и лишь тогда понесёт миски к котелку. Там наложит каждому порцию, там же, у печи, возьмёт по деревянной ложке, а уж затем позовёт младшего брата на помощь. Потому как заведено в любой русской семье, что старший решает, когда и сколько кому из домочадцев есть.
За трапезой мужчины говорили мало. Вычистив миски, туда же насыпали каждому по горсти печёного гороха и, выуживая его, как семечки, завели разговор. Очень интересно было русским послушать приезжего про страны заморские. Стефан в свои двадцать девять лет много, где успел побывать. Особенно нравилось ему в Италии и Османской империи. Естественным путём зашла речь о еде, и гость поведал про незнакомые соусы, характерные для европейской кухни. Что же касалось восточной гастрономии, то волшебство тамошних поваров творило огромное множество специй и экзотических растений. Турки забивали свои кладовые местным миндалём, пшеном, растительным маслом, фруктами свежими и сухими. Из соседней Персии и заморских арабских стран им привозили необычные растения для здоровья и активного долголетия, из них варили джемы, соки, сиропы, мороженое, которые считались лучшими десертами в мире. Из Китая османцы везли редкие для их земли травы и цветы. Особым видом искусства считалось разведение фруктовых садов и лекарственных оранжерей.
Николай и Владимир впервые узнали про спаржу, айву, сладкие сливы, черешню. Долгий путь купцов и корабельщиков не позволял везти эти чудесные растения, и не удивительно, что на местных торгах их никто из братьев не видел. С изумлением слушали они про рецепты долмы из виноградных листьев, про тёплый молочный напиток салеп, приготовленный из молотых орхидей, с добавлением розовой воды и тростникового сахара, и укрепляющий силу и родителей, и их будущих детей. Николай и Владимир не хотели отпускать своего гостя и просили рассказывать про дивные неведомые страны ещё и ещё. Им хотелось знать о климате, рельефах, плодородии. Но описанные красоты были не только природные; искусство европейских и турецких ваятелей, мастеров тканного промысла, художников и ремесленников по металлу удивляли любого. Софийский собор в Константинополе или кафедральный собор Святого Иоанна Крестителя в Риме служили образцами строительства святых домов. И Древний Рим, и Византийская Империя защищали правообладание божьих законов над властью монархов. Зайдя внутрь соборов и встав под своды купола, каждый верующий вбирал в себя свет, льющийся сквозь витражи апсид. Стенные росписи и великолепная мозаика вели с ним разговор о Времени. Порфировые столбы помогали взлетать в небо словам из уст молящегося перед ликом Иисуса. Мозаичные полы с контрастными кругами и квадратами косматеско призывали падать ниц перед святынями божьих домов.
Завоевав Византию, Османская Империя внесла в строительство храмов восточный стиль и наряду с христианскими реликвиями в Константинополе были построены богатые дома для знати. Султан Сулейман Великолепный, нынешний правитель турков, жил в прекрасном дворце Топкапы и продолжал украшать его и перестраивать.
– Покровительствует Сулейман не только поэтам и музыкантам. Всякий ремесленник, кто хочет учиться и дойти до совершенства, у него в почёте. Владимир, я видел на торгах сделанные тобою кресты и считаю, что ты можешь стать прекрасным мастером, – неожиданно сказал Стефан. Братья переглянулись: похоже, важный человек из Молдавии в их городе не в первый раз.
Спросив, при каких обстоятельствах случилось гостю видеть изделия не кузнеца, а скорее художника по металлу, русские так и не получили ясного ответа. Но зато совершенно понятным было предложение господаря поехать Владимиру вместе с ним в Константинополь. Опешив, младший брат, и без того не особо разговорчивый, встал из-за стола. Ему не раз приходилось по просьбе богатых людей выливать кресты, а затем вручную резать по меди или серебру, вытачивать на металле распятие, осыпать каменьями их или оклады икон. Вот только знать про этот промысел могли совсем немногие. Церковь сама выбирала богомазов и творцов святынь, к коим, безусловно, был причислен нательный крест. Наиболее почитаемые из этих мастеров жили при царском дворе и ревностно хранили все секреты своего дела. Простолюдину, самоучке, провинциалу подобное самовольство могло грозить жизнелишением: не понравится кому из монахов, в какую стороны смотрит Иисус, так запросто объявят искусника еретиком. Николай знал про это не хуже брата и, испуганный, пал перед гостем на колени и запел, лишившись от страха своего местного говора:
– Славный господарь, не губи! Проси, что хочешь, только не выноси свои знания из этих стен. Брат мой молод, ему двадцать будет только на следующий год. Я его пестую с того дня, как принял в поле из-под подола матушки. Одни мы на всём белом свете: родители наши рано сгинули, добрых жён мы себе пока не нашли. Пожалей нас, сирот. Не говори никому про кресты.
Стефан, опешив, смотрел на Николая с непониманием: вместо выгодного предложения он только что чуть не отвернул от себя этих славных русских. Поклявшись молчать, молдавский вельможа ещё раз спросил, согласится ли кузнец поехать с ним, чтобы учиться искусному ремеслу. Освоив его под покровительством могущественного падишаха, Владимир вполне может стать человеком богатым и знатным. Отрицательный ответ был обоснован боязнью кузнеца и его нежеланием оставить брата одного.
Расстались мужчины добродушно, и уже следующей весной Стефан приехал в Опочку с повторным предложением о дальней поездке.
4. Константинополь. 1535 год, лето. Дворец султана
Полуостров, на котором стоит новый дворец султана, остриём клинка врезается между Босфором и Мраморным морем. С палубы корабля, и особенно со стороны пролива, величаво смотрятся пики минаретов Сарай-и Джедид-и Амире – Топкапы. Грозно торчит его восьмиугольная смотровая башня. Огнём горят неподалёку от дворца купола Собора Святой Софии. Но к мысу Сарайбурну иноземным судам никак не пристать, хоть с юга плывёшь из земель средиземноморских, хоть с севера входишь из черноморских вод. Венецианские каракки, торговые корабли из Генуи, русские ладьи, китайские джонки и крупные средиземноморские баштарды – все бросили якорь в Мраморном море, освободив пролив. Хочешь попасть на полуостров – бери балук, плати хозяину, и гребцы быстро переправят тебя к мысу со стороны Босфора. Лошадей дадут на берегу за отдельную плату.
Портов в этой части города нет. Короткие причалы отрезаны крепостью по периметру прибрежной византийской стеной, о которую разбиваются волны. В бухту Золотой рог из пролива ход и вовсе закрыт береговой турецкой охраной; туда попадут лишь свои моряки, проверенные. Приезжим гостеприимно предоставлена лишь малая часть полуострова. Сошёл с воды и тебя сразу встречают торговцы. Весь восточный город – это красочный и шумный базар. От него дворец султана отсекает ещё одна крепостная стена из камня. Оттолкнувшись от неё, улочки города стекают с Дворцового мыса прямо к бухте. Издалека жилища смотрятся, как уложенная на блюдо кисть винограда: крупные ягоды у лозы – это дома богатых людей на вершине горы, а плотно сбитые мелкие – жилища бедных внизу её.
На первый взгляд кажется, что вход в Топкапы только в одном месте. Но, как говорят знающие люди, для султана есть и другие выходы к морю, о местоположении которых лучше не ведать. Лишь великий визирь и валиде, мать султана, обычно посвящены в эту тайну. Но Хафса-хатун умерла в марте прошлого, 1534 года, унеся её с собой. Ещё поговаривают, что Хюррем, молодая наложница Сулеймана Великого, мать шестерых его детей, тоже знает о спасительном пути.
Не в первый раз прибыл в Константинополь молдавский господарь Стефан Романович. Но если раньше в бывшую столицу Византии, покорённую османами век назад, он приезжал по делам коммерческим, на этот раз у молдаванина другая нужда. Для её свершения ему необходима встреча с Сулейманом I, о чём последний уведомлён. Без его согласия попасть в Топкапы невозможно. Вместе с собой Стефан взял в далёкий путь Владимира, кузнеца из Опочки. Уговорил он его попытать своё счастье и, пав в ноги Великолепному, просить взять в ученики.
С молдавского корабля двое путешественников и толмач Стефана пересели в юркий балук. Высадившись на пристани, Стефан уверенно пошёл между кирпичными и глиняными домами. Здесь город был узким и удушающим. Но уже скоро путники поднялись в верхнюю часть Сарайбурну, где им открылись парки и дорогие дома. Вышагивая по каменным тротуарам, Владимир мог заранее оценить их полезность – в самый проливной дождь улицы оставались чистыми. А то, что город шёл в гору, позволяло воде утекать в море, не застаиваясь.
– Ни луж, ни грязи. Уткам и поросям здесь не понежишься.
– Про свиней говорить не смей, – шикнул переводчик: – Для мусульман они грязное животное, – всю дорогу от Тавриды, где они встретились, мужчина из Яссы учил Владимира, как себя вести и с какими словами обращаться к султану, если придётся это сделать. Высокий и мускулистый кузнец из Опочки выглядел на фоне молдаван устрашающе, его одежды – нарядно. Длинная рубаха из тонкого выбеленного холста, купленная по случаю, перехвачена поясом, к которому крепятся кожаный кошелёк и собственноручно выкованный гребень. Порты, обёрнутые внизу чистыми онучами, зашнурованы поверх оборами. Выбеленная ткань портянок столь тонка, что позволила юноше всунуть стопы в кожаные туфли, купленные Стефаном для важного приёма. Буйные русые волосы кузнеца, загнанные по кругу под плетёную чесучовую косицу, голое лицо юнца без усов и бороды и до боли светлые глаза с пытливым взглядом выделяли северянина и среди иных путешественников. Вздохнув, рад ли султан будет такому гостю, толмач буркнул:
– Смотри лучше по сторонам. – Кузнеца учёный наемник считал ниже себя положением, потому тыкал ему без зазрения. Владимир, впрочем, улыбался любой выучке.
Чем ближе они подходили к Топкапы, тем лучше были прибраны сады. Толмач стал рассказывать путникам про дворец султана. Его делили на четыре части изолированные дворы.
– Османцы называют их мейданы. Просителям можно попасть в первый двор или во второй. В третьем живёт Сулейман, и туда приглашают только великих гостей, – произнёс мужчина, важно поправляя короткую, расшитую разноцветными нитями жилетку. От ходьбы он, полный и засидевшийся за книгами, устал и взмок. Белая рубаха смялась подмышками и на сгибах локтей, шёлковые штаны взмокли на поясе, кисточки на чёрных коротких сапожках торчали в разные стороны.
– Надеюсь, нам повезёт, – Стефан остановился и потрогал через одежды то, что нёс с собой. Хотя Владимиру ещё в Опочке было сказано, что едут они в Константинополь ради него, очень сомневался русич, что молдавский господарь снизойдёт до того, что станет тратить своё время на обычного мастерового. А ещё догадывался Владимир, что каким-то образом их поездка связана с тем заказом, что он должен исполнить для Стефана.
У ворот Повелителя путников остановили особые воины султана – бостанжи в светлых джуббе длиной до лодыжек. Балахоны, чтобы не путались при ходьбе, подпоясаны ремнями. Сверху из запаха видны белые полотняные рубашки. Снизу – широчайшие шаровары. На ногах четырёх офицеров дворцовой охраны ловко сидят короткие красные ботинки из мягкой кожи с загнутыми кверху концами. Головы стражей венчают белые войлочные колпаки с длинными хвостами и золотыми кокардами. Янычары стоят перед воротами по обеим сторонам высокого портала. Знающим людям он напоминает вход в средневековый замок, с каждой стороны которого вырезаны ниши по форме митры.
Чуть вглубь, вплоть до внутренней арки ворот с клеймом и золотой вязью, сгрудились ещё столько же воинов, один из которых явно командующий. Лёгкие их нательные рубахи из белой бязи выпрастываются до пят. Поверх рубах надеты длинные красные кафтаны. Очень длинные ложные рукава джуббе, напяленного третьим слоем, переброшены через плечи каждый со своей стороны, продеты вперёд и заткнуты за кушаки. Чёрных шёлк одного из них выделяет высокий ранг раба дворца, которому оный принадлежит. Юскюф с плюмажем на голове подтверждает важность кетюда-бея – старшего офицера. Его красные шаровары заправлены в высокие сапоги не красного цвета, как у остальных, а жёлтого, что тоже служит знаком отличия в ранге. Летняя жара не влияет на форму служивых. Зорко осматривая всех, кто приближается к воротам, глава янычар то и дело вскрикивает, и тогда подчинённые ему башчавуши, жестикулируя саблями, приказывают пришлым задрать полы одежды, штанов и даже снять головные уборы.
Уже в этой части османский дворец напомнил Владимиру Псковский Детинец – также одна высокая крепостная стена, внутри которой живёт своей жизнью особая часть населения города во главе с правителем. Такой же единственный вход. Те же наружные и внутренние дворы. Только сторожевых башен в Псковском Кремле шесть, а не одна. И переходят в Детинце по перекинутым мосткам, а здесь из одной части в другую передвигаются исключительно по наземным внутренним улочкам.
После досмотра и объяснений с толмачом, что это гости султана, Стефана и Владимира пропустили во двор Янычар. Посреди просторного сада стояли большой фонтан, из которого те, кто был верхом и допущен сюда, поили коней. Рядом рос огромный плешивый платан. В самом конце, там, где высились новые ворота, был разбит ещё один фонтан, поменьше, и лежали два плоских белых валуна.
– Это их лобное место, – пояснил Стефан, указывая на камни: – Здесь рубят голову осуждённым.
– Не крути так головой, османцы не любят, если их разглядывают, – снова предупредил толмач.
Если в первый двор наши друзья входили вместе с другими гостями, к следующим воротам они пошли втроём. Зубчатая стена над Орта Капы – вратами Приветствия – соединяла две мощные восьмиугольные башни с бойницами и остроконечными крышами. Снова опросив путников, янычары сразу проводили их в комнатку в стене внутри ворот. Здесь было прохладно, стояли мягкие топчаны и низкий столик. Рядовые охранники в одинаковых красных халатах, шароварах и кюляхах с выброшенной от затылка и падающей на спину белой тканью, с прикреплёнными к головному убору сбоку деревянными походными ложками, тут же принесли персиковую воду, пшеничные лепёшки, тёплое рубленное мясо, фрукты и восточные сладости. Вряд ли такое гостеприимство было предзнаменованием скорой встречи с Сулейманом.
Двое суток просидели наши гости в этой комнатке. Им исправно приносили еду и воду, пропускали по нужде, но при этом ничего не обещали. На третий день, утомлённые тяготящим бездельем, мужчины услышали выстрел из пушки.
– Султан прибыл! – обрадовался Стефан: – Пушка всегда стреляет, когда хозяин возвращается домой, и никогда, если он его покидает. Потому как никому не должно знать, что дворец остался без падишаха.
– Теперь можно надеяться, что нас отсюда выпустят, – предположил Владимир.
Через несколько часов за гостями султана пришёл гонец и позволил им пройти во второй двор. Этот бирун все назвали Диван из-за здания здесь, в котором по нескольку раз в неделю заседал государственный совет во главе с главным визирем. Диван мейданы был усажен кипарисами. Лучами от Орта Капы шли по всей его территории укатанные дорожки, направленные к многочисленным зданиям. Главный путь – дорога Падишаха – шире остальных, делил двор на две части и заканчивался далеко у новой стены и новых ворот. Пустой внутри, по периметру бурун включал в себя много хозяйственных построек. Справа стояли дворцовые кухни. Их трубы видны, когда проплываешь по Босфору. Слева – конюшни, и их стены – часть общей защитной стены, за которой парк падишаха.
Не успели путники отойти от ворот, как тут же услышали стук копыт. Это военные наездники, спешившись до того, как попасть во второй двор, взяли лошадей под уздцы и повели их в стойла.
– Акынджи? Сейчас? – сказал себе Стефан, шагая за сопроводителем в длинном сатиновом голубом халате и белой объёмной чалме.
– Это лёгкая кавалерия быстрого перемещения. Обычно таких наездников призывают к службе лишь во время военных действий, – тихо объяснил толмач Владимиру незнакомое слово.
– Вот именно. Но, насколько я знаю, сейчас Сулейман не ведёт войны, – прошептал Стефан, соглашаясь. Впрочем, стоило замолчать. Соблюдение тишины в этом дворе была главным условием для любого. И всё опять же из-за Дивана – дворца заседаний совета мудрейших, к которому путники уже подходили.
Им навстречу вышел Великий визирь Ибрагим-паша, главный советник падишаха и распорядитель Топкапы. Даже не зная местных обычаев, Владимир догадался, что высокий прямоугольный тюрбан, украшенный золотой тесьмой наискосок и по всей высоте, носят лишь вельможи. Да и джуббе, отороченный чёрной лисой, – это недешёвый наряд. Восточные торговцы брали у русских купцов меха, расплачиваясь специями и заморской парчой. Такой мен был предназначен только для богатых иностранцев: русские простолюдины не позволяли себе купить к столу корицу или перец, османский инсалар не мог носить меха даже бобра. Размышляя об этом, путники молча подошли к Дивану.
Снаружи здание походило на торговую галерею с арочными сводами и крышей из золотого кружева. Античные колонны из незнакомого Владимиру зелёного, жёлтого и серого камня, отшлифованные до блеска, подпирали свод. Не удержавшись, кузнец погладил одну из них и задрал голову, разглядывая золочёные сетки на окнах и рисунки на мраморе над ними.
– Камень тёплый, как живой, – пробормотал он, закрыв глаза и прислушиваясь, не заговорит ли с ним кристалл.
Внутри строение открывалось огромным холлом, разделённым арочными перегородками на три зала. Трудно передать словами всё великолепие Дивана. Мозаика и золото, от пола до потолка, дерево и бархат, огромный прозрачный купол. На родине Владимир видел лишь красоты Псковского кремля. Покои в домах некоторых богатых купцов, к которым он приходил за заказами, выглядели рядом с Диваном пустыми и бедными. Восточная мозаика повергла кузнеца пасть на колени. Мастеровой человек смотрел на золотую вязь на стенах, на ковёр под ногами, искусный, словно нарисованный, на полы из керамики, похожие на соты. Он глубоко вдыхал сладкие запахи ванили под высокими сводами. Он не мог оторвать глаз от каменного панно, представляя, что это волшебная птица в полёте нарисовала крылом на камне дворец султана и море, и землю под собой.
Дав безбородому юнцу насладиться красотой, визирь повелительным жестом попросил его подняться. Их повели в соседний с холлом зал, где вдоль стен стояли низкие мягкие топчаны – диваны, кои и дали название месту. И здесь, где заседал высший орган управления империи и куда приглашали высокопоставленных гостей, всё было совершенно диковинным. Многочисленные узоры и сочетания мозаик, красных, голубых, зелёных, переплетались золотыми орнаментами. Аляповатыми и излишне насаженными они могли показаться, когда бы русский юноша уже не видел местные базары, сочные и многоцветные, множественные оттенки тёплого моря, щедрости красок южной природы, не слышал эмоциональные переливы восточной речи. Свет от оконных витражей лился так мирно, что Владимир закрыл глаза и снова стал прислушиваться и принюхиваться. Перед ним пролетали годы и столетия, запечатлённые в каждом витке арабской вязи, в любом из узоров камня, во всяком повороте архитектуры.
Главный визирь остановил церемонию и осматривал очарованного гостя, довольно прищурившись и то и дело поглядывая в сторону окна в стене за золотой решёткой. Стефан и толмач склонили головы и степенно ждали.
– Ты впечатлён, пришелец? – наконец спросил Ибрагим-паша.
– Будь благословенны те, кто создали эту красоту! – ответил кузнец с неподдельным восторгом.
– Как твоё имя? – поинтересовался вельможа, впервые улыбнувшись. Когда Владимир назвался, распорядитель спросил, кто он и зачем просит аудиенции у падишаха.
– Достопочтенный, я приехал к вам научиться, как ваши мастера, сочетать камень и металл так, чтобы свет одного не затмевал блеск другого.
Стефан позволил себе вмешаться и добавил:
– Прошу Вас, уважаемый Ибрагим-паша, передать Вашему повелителю, что мы привезли с собой очень важную вещь. Угодно ли будет Сулейману Великолепному на неё посмотреть? – едва заметно молдаванин поклонился в сторону решётки.
Распорядитель молчал. Только ему было видно, как окно за решёткой закрылось. В зал зашёл янычар. Подойдя к вельможе с поклоном, он произнёс «хаммам» после чего попятился к двери, всё так же, не разгибаясь.
– Запомни, как нужно входить и выходить во дворце, обращаясь с почтением, – посоветовал переводчик, указывая взглядом на слугу.
Услышав незнакомую речь, визирь насторожился и заставил румына повторить, что он сказал. Переводу Ибрагим-паша улыбнулся:
– Ты прав, толмач, что объясняешь чужестранцам наши традиции. Великий султан просит своих гостей ознакомиться с одной из них. Не стоит вести долгие речи, будучи уставшими. Хаммам освежит вас. Скажи своему господину, что я доволен тобой, – добавил он для молдаванина и, дождавшись от Стефана кивка, коротко махнул рукой на выход.
