Kitabı oku: «Моя история. Летопись трех поколений на сломе истории», sayfa 3

ольга степановна

Свою жену Павел Ворошилов привез в дом на Манилово из Залужья. Нынче эту деревню о 28 домах подпирает к берегу водохранилища Рыбинск, а в молодость Ольги Степановны на месте водохранилища лежали заливные луга реки Юги. Низменное место было, можно сказать, что одна большая лужа.

Таких мест в этом течении Волги было много. Хорошо было скот пасти рыбинским хозяйствам, – на лето коровушек на какой-нибудь остров переправили, да и пастуха не нужно, – куда им деваться-то! Даже волки в такие места не заглядывали. Им хватало на прокорм и в богатых рыбинских лесах.

А сена поймы рек столько давали, что его можно было бы использовать в качестве топлива для производства электричества в тех объемах, в каких стала давать Рыбинская ГЭС, после полного введения своих мощностей. Но история руками людей распорядилась этим ресурсом земли иначе. Однако вернемся к Ольге Степановне.

Она родилась в конце ХIХ века в семье Орловых. Таких фамилий в Рыбинском уезде немало, все они получили свой социальный маркер, став вольноотпущенными графского рода Орловых. Крепостных на сей чудесный момент было более, чем 2500 душ мужеского полу. Произошло это в 1831—1833 годах волей графини Анны Алексеевны Орловой-Чесменской. Она не сочувствовала крепостному праву. После оформления статуса свободных хлебопашцев отношения между крестьянами и крепостниками осуществлялось через приказчиков, бурмистров и старост, а меж самими крестьянами – через Вотчинное правление, выбранное на общем сходе мужской половины поселения.

Часть крестьян уезжала в отхожие промыслы, образуя общины и землячества, доверяя отношения и общественную собственность выборным органам. Так по российским весям стала множится культура общинного самоуправления.

Те же события происходили и в вотчинных землях Мусиных-Пушкиных, с культурным и административным центром в усадьбе Иловна, что стояла на высоком берегу реки в 23 верстах от города Мологи, в аккурат недалече от деревни Манилово – через реку. Мусины-Пушкины были весьма патриотично настроенными радетелями российской земли и много усердия приложили к развитию в своих вотчинах социальной инфраструктуры для вольноотпущенных крестьян. Средства бывших душевладельцев позволяли не ограничивать свои фантазии. Так, в 1846 году на территории усадьбы открывается Иловенское народное училище. Чуть позже в главном здании барской усадьбы организуется работа фельдшерского пункта и аптеки. В 1917 году строится больница, начинает работать и почтово-телеграфное отделение. Все эти учреждения были бесплатными для крестьян окрестных деревень.

Вотчинные правления тоже имели свою казну и земли, которые крестьяне могли испросить в свое хозяйствование. А невостребованными они до срока стояли лесами и лугами по берегу Мологи, состояние которых и ресурсы находились под строгим контролем выборного органа.

Последними владельцами усадьбы Иловна, вплоть до 1918 года, были граф Александр Алексеевич Мусин-Пушкин и его жена Мария Николаевна (ур. кн. Долгорукова). Жизнь усадьбы текла своим чередом, а хозяева наведывались в усадьбу один-два раза в год, принять доклад и казну от управляющего, познакомиться с делами попечительских советов, выстроенных на свои средства общественных мест. Весть о приезде благодетелей распространялась той самой цыганской почтой недели за две до их приезда. По обыкновению, это было летом. Усадьба прибиралась, центральный въезд украшали лентами и цветами. Когда барский поезд приближался к усадьбе, господа начинали разбрасывать мелкие деньги по сторонам дороги, поэтому в этих местах всегда собиралось множество народу.

Особенно радовались этому событию дети. Добрая барыня всегда привозила с собой конфеты и пряники, которые раздавала детям. Ольга Степановна хорошо помнила эти церемонии.

Кроме чисто ритуальных церемоний, в такие приезды решались и бытовые вопросы, возникающие в общине. Можно было обратиться к барину за высшей справедливостью, если решение Выборного Совета не удовлетворяло ожиданиям истца. Однажды пришлось обратиться за помощью к барыне и Ольге Степановне.

Ее муж, Павел Ворошилов, часто отъезжал на промыслы, которыми была богата рыбинская земля. В этих промыслах он встретился с революционерами и так заразился их идеями, что в 1905 года вступил в партию и организовал на Манилове ячейку Российской социал-демократической партии большевиков. Поскольку человек он был заметный и совестливый, его неоднократно выбирали в Выборный Совет, в компетенцию которого входило и решение рекрутских вопросов. В Первую мировую решать таких запросов по мобилизации рекрутов приходилось много. А проводилось это так. Все мужчины призывного возраста тянули палочки: длинная – остаешься на хозяйстве, короткая – отправляешься на фронт.

Однажды короткую палочку вытянул друг Павла. И тут Павел выступил с почином высшей справедливости:

– У тебя дома четверо малых деток по лавкам, а у меня – трое, значит мне и идти воевать, – сказал и ушел на фронт, с которого не вернулся.

Такой поступок задел души односельчан, поэтому, когда молодой вдове Мария Николаевна Мусина – Пушкина оставила перед отъездом из усадьбы ключ от главного дома, все посчитали такое решение справедливым. Так Ольга Степановна стала хранительницей сокровищ, собранных многими поколениями меценатов славной фамилии Мусиных-Пушкиных в своей усадьбе «Иловна».

Ольга Степановна любила свою работу. Каждое утро она отправлялась в господский дом, который стал для нее и школой, и институтом, и музеем изобразительных искусств. Большая коллекция произведений изобразительного искусства состояла в основном из галереи портретов кисти Ф. С. Рокотова, С. Тончи и других мастеров, менее известных просвещенной публике. Значительную часть собрания выполнили крепостные мастера хозяев. Хозяева-меценаты много средств и усилий вкладывали в проявление талантов, вверенных им судьбою душ. Для прилежных к живописи крепостных душ в усадьбе в конце XVIII века была организована живописная мастерская, которая подарила миру имена Ильи и Ивана Шляхтенковых, Федора Уханова, братьев Шустовых и других, менее известных самородков.

Ольга любила рассматривать детали женских портретов, которые так разительно отличались от лиц и нарядов ее повседневного окружения. Народный костюм ее не раздражал. Он был целесообразен условиям быта. Но в ее сердце зарождалась осознанная благодарность людям, по отношению к которым она была всего лишь холопкой. Она видела, как присутствие этих людей в усадьбе влияет на поведение деревенских. И это присутствие и влияние явно шло на пользу последним: они держались трезвости, осваивали незнамые доселе ремесла, которые потом обогащали жизнь их семей новыми вещами и культурой.

Ее женский идеал рождался из внешнего вида этих господ, из их изысканных манер и красивой речи, которая отражала не только бытовые краски жизни, но способна была к выражению тонких оттенков чувств и мыслей, излишних для простого народа. Такое развитие самосознания мешало в повседневной жизни, но доставляло женщине такую радость и благодарность миру, что она сознательно отравляла себе жизнь отдалением от своего окружения, поднимаясь в своем развитии и подтягивая своих детей.

Барская гардеробная была полна удивительного белья. Удивительного, потому что в то время крестьянки ходили без исподнего. Все это вошло в их быт вместе с работой Ольги Степановны, которая сначала себя и дочерей обшила нижним бельем, а потом стала работать на заказ – все копеечка в дом с тремя сиротскими ртами!

Библиотека нравилась Ольге Степановне особенно. Здесь она больше всего проводила времени. Она была одна в доме, и никто не мешал знакомству с удивительным миром книг. Так проходило время до самой революции, которая в эти края пришла в 1918 году.

Революция ворвалась в жизнь окрестных деревень пожарами и грабежом барских усадеб. Ольга Степановна успела вынести из господского дома небольшую библиотеку и несколько безделиц, среди которых было шесть фужеров ручной работы. Весь этот немногочисленный скарб Ольга Степановна пронесла через все невзгоды войны и послевоенной разрухи и в сохранности передала своим детям.

Пять из сохранившихся фужеров сегодня живут на кухне внука Ольги Степановны – Владимира Ворошилова, в Москве. Мы пользуемся ими в особо торжественные случаи, когда вся большая семья моего отца собирается вместе.

В тот последний приход в барский дом, Ольга еще раз прошла вдоль портретной галереи, зашла в домовую церковь во имя Алексея человека божия, зажгла свечи. Она была верующей женщиной и не сильно скрывала своих взглядов, от гонений ее берегла добрая память о муже.

Немного постояв около аналоя, она перекрестилась и вышла из дома. По каменной набережной, которая красивым каскадом ступеней спускалась к реке, Ольга подошла к воде. Спуск стерегли статуи львов. Они, как и Ольга, хранили верность своим хозяевам до конца, грустно всматриваясь в смог будущего… потому что их верность была уже никому не нужна. Из будущего выдвигались иные времена.

Полюбовавшись закатом, она бросила ключи в реку, где кровавые отблески вечерней зари рисовали тревожное завтра. Булькнула вода, беспокойные круги побежали по поверхности реки, волнуя ее спокойное течение. Потом вода сомкнулась покоем. Так стихает природа – перед бурей, море – перед цунами, человек – перед Высшим Судом.

Василий Павлович

В самый разгар Рождественских приготовлений в семье Ворошиловых родился первенец. Действительно ли готовилась семья к Рождеству, мы не узнаем никогда, потому что 1909 год только вступил в свои права, а Павел – счастливый отец ребенка, уже четыре года как был членом РСДРП (б), где такие слабости были недозволительны Уставом.

Но чисто по-человечески это был двойной праздник для семьи, потому что вся округа волновалась не меньше Рождественской метели.

Два года назад выбрали II Государственную Думу – Шутка ли! Голос народа звучал и был слышим. Народ требовал земли, своей земли! Тяжелые цепи неволи сдвинули с места Государственный уклад, который столетиями казался незыблимым.

Павел был руководителем деревенской ячейки большевиков и активно участвовал в обсуждении прокламаций, которые обильно сыпались по широким российским просторам из подпольных типографий и будоражили общество, расчищая место для новых идей и партий.

«Товарищи рабочие!

Политическая реакция, наступившая после поражения Великой народной революции 1905 г., страшным гнетом легла на страну. Либеральная буржуазия, напуганная самостоятельностью рабочего класса в борьбе за власть, предала дело народной свободы и изменнически протянула руку царскому самодержавию, чтоб за спиной народа поделиться с ним политической властью…»

Мужики обсуждали и спорили, а бабы рожали и склеивали порушенный быт своим терпением и любовью.

Пятого января в Святцах значатся: Наум, Макар, Василий, Давид, Павел, Иван, Ян. Младенца нарекли Василием, и в положенный срок окрестили в храме. На этом настояла Ольга. Она была верующей женщиной и строго блюла христианские традиции, но не навязывала их горячечному и беспокойному мужу. Поэтому в семье был лад.

Бремя старшего мужика в семье Василий принял в девять лет, когда пришла похоронка на отца, ушедшего на передовую Первой мировой, которая для Павла Ворошилова стала Гражданской войной и гражданским долгом. К тому времени детей в семье было трое, из которых мужеского полу – он один. В то время отношения между хозяевами усадьбы «Иловна» и маниловскими мужиками были добрыми, и Мусины—Пушкины до последнего пытались сохранять их таковыми, прилагая огромные усилия для смягчения нравов некогда крепостных. Небольшое вознаграждение, которое Ольга получала за присмотр за барской усадьбой, не решало материальных проблем семьи, поэтому Василий с девяти лет ходил на подработки, а в двенадцать его приняли в артель плотогонов.

Работа была тяжелая. Бревна сбивали в плоты, и гнали по течению. Так Волга стала для Василия крестильной купелью будущей его многотрудной жизни.

Плотогоны

Жили плотогоны в шалашах, которые ставили прямо на плоту. Там же разводили вечерами костер, готовили пищу, пели песни, рассказывали были, делились новостями. С той поры у Василия запала в душу одна песня. Он быстро выучил слова этой песни, всегда с удовольствием слушал ее, но никогда не пел. Никогда.

Не слышно шума городского,

За невской башней тишина.

Лишь на штыке у часового

Горит полночная звезда.

Вот бедный юноша, ровесник

Младым цветущим деревам,

В глухой тюрьме заводит песню

И отдаёт тоску волнам…

Городской романс

В плотогонны брали только взрослых здоровых мужиков, но для Василия было сделано исключение ввиду его природной силы, которая в ту пору уже проявляла себя. Память о Павле Ворошилове тоже играла не последнюю роль в общинном решении.

Уклад жизни артели был общинный, но решающее слово во время сплава, особенно когда мнения сталкивались и исключали друг друга, зависело от Старшины. Он был выборный. Обыкновенно члены артели садились за трапезу вокруг одного котла. Котел общий, а ложка у каждого своя: деревянная, на длинной ручке. От длины ручки зависила эффективность забора каши, потому как сама трапеза шла строго по очереди, по одному забору за раз, и не мешкая: голод – не тетка и тут сантименты и нерасторопность участников трапезы не поощрялись.

Соль и растительное масло тоже были общими, но распоряжался ими выборный старшина. В его обязанности входило так же обеспечить справедливое управление жизнью артели и обеспечение максимальных заработков, поэтому в условиях многозадачности он экономил на всем, но не забывал и об обеспечении минимального бытового комфорта. По кухне дежурили по очереди, а добавлять масло и соль в кашу – была обязанность старшего. И здесь он был непреклонен – одна ложка масла на котел и точка! Деньги – дело хорошее, но кушать после трудового дня хотелось не по-детски, а нарушать заведенные традиции каралось исключением из артели, поэтому мужики придумали хитрость. Они подсаживали Василия под правую руку старосты, а когда тот отмеривал ложкой растительное масло для каши, Василий должен был как бы случайно подтолкнуть плечом дающую руку. Масло проливалось в котел в избыточном количестве, Василий получал подзатыльник, но из артели его не выгоняли по причине малолетства и «неразумности». Так и работали, так и жили. «Экстремальный фитнес» способствовал доброму развитию природной силы Василия.

К восемнадцати годам Василий уже активно участвовал в кулачных боях. В конце ХIХ века культура кулачных боев была в широком ходу. Чаще всего такие бои устраивались в зимние праздники. Это могли быть бои между городскими и фабричными, между разными слободами, между деревнями. В каждой команде обычно были и наемные борцы. Наличие в команде такого бойца подчас было решающим фактором победы, поэтому их труд хорошо оплачивался организаторами или в складчину, когда соревнование носило стихийно-организованный характер. Часто эти бои носили отнюдь не развлекательный, а вполне себе бытовой характер. Василий любил этот досуг, и очень скоро стал успешным и хорошо оплачиваемым «наемником».

Где драка, там и женщины. Хоть и не блистал красотой Василий, да крепок был характером и рукой. Много женщин сохло по «вольному соколу». Стали приходить к Ольге Степановне разведкой посыльные семейств, где девки на выданье сидели. За разговором и чаевничаньем предлагали «товар» да испрашивали расположения видного жениха. Ольга Степановна поначалу пыталась подвигнуть сына на женитьбу, но после одного показательного случая перестала этим заниматься. А дело было так.

Василий рубил во дворе дрова, выказывая всем действом силушку свою молодецкую. Ольга Степановна сидела на завалинке с рукоделием, когда к ней пришла соседка. Слово за слово плетут женщины разговор, а соседка все поглядывает на Василия да пытается зацепить его интерес, да к разговору пригласить. А разговор все о том, что у того дочка на выданье, да у того, да у этого:

– А ты все холостишь да бессемейничаешь, Василий. Скоро всех девок замуж поразберут, где жену себе искать будешь?

Василий был не промах, такие разговоры ему изрядно поднадоели, и он решил покончить с ними одним махом:

– Вот сейчас положу «друга» на плаху и порешу с ним, чтобы вы больше своими языками не трепали, да не лезли куда не просят, – сказал и сделал замах топором.

Женщины ахнули и, крестясь, удалились, дивясь дерзости да бесстыдству молодого человека. Но с той поры разговоры о женитьбе в доме прекратились. Да и какая женитьба, коли вдов по окрестным деревням было в ту пору не меньше, чем теперь. А ходить по-ночам в одиночку Василий не боялся.

Один раз пересек он дорожку к сердцу зазнобы мужику из соседней деревни. Сильно разозлил мужиков, потому как ходить – похаживал, а жениться на бабе не собирался. Да и по возрасту вдовица была постаршее его лет так…

Один на один в драку с Василием никто не мог пойти, так мужики втроем сговорились. Им по тридцать, ему – восемнадцать. У них ножи за голенищами, а у Василия – крылья за спиной после свидания. Идет домой, песенку насвистывает. Трое навстречу выходят, нерукопожатно хмурятся, руки разминают. Василий спину показывать не привык, но дело принимало нешуточный разворот. Мужики окружают. Василий отходит спиной к брошенному амбару, отступая выхватил дрын из плетня…

В ту ночь Василий пришел домой хмурый, с порезанной рукой. Одежда в крови. Дело не новое для Ольги, перевязала сыну руку, застирала белье, а поутру пришли старики из соседней деревни:

– А что, хозяюшка, Василий-то дома?

– Дома, а где ж ему быть. – Ольга Степановна забеспокоилась. Старики были взволнованы, глаза прятали, в руках мяли картузы.

– А поговорить-то с ним можно? – спросил самый высокий и строгий из делегации.

– Василий, поди-ка сюда, – окликнула сына Ольга Степановна и пошла в дом. На крыльце она столкнулась с сыном. Лицо Василия выражало упрятанную в молчание ярость, ноздри раздувались, как бока галопной лошади, глаза сверкали сталью. Ольга отпрянула. Она никогда раньше не видела сына в таком состоянии. Василий спустился к старикам, расположившимся у калитки. Разговор был недолгий, но ошеломляющий: в соседней деревне помирал мужик, израненный Василием в эту ночь. Дело выходило на каторгу…

Но выборные самоуправления обоих деревень порешили иначе: коли раненный прилюдно признает Василия невиновным в драке и простит ему его грех, то дело до суда не двинется. Так оно и вышло.

Только с тех пор Василий перестал кулаками махать и гулять по ночам, а вскоре и оженился. На Марии Слабовой.

Слабовы

Мария была родом из Слабовых (1909). Она выросла в большой трудолюбивой семье, которую можно было бы отнести к классу кулаков, если бы не одно важное обстоятельство. Отец Марии рано стал сиротствовать после потери кормильца в семье. Поселяне держали его за пастушка, пуская под свой кров и допуская к столу по очереди. Так принято было в то благочестивое время, когда трезвый образ жизни поддерживался общим сговором не то, что деревни – губернии! Да! Да!

17 (30) июля 1914 года был обнародован императорский указ о запрете продажи водки. С этого момента «сухой закон» получил прописку в Российской империи. Это был мировой тренд, в котором Россия поучаствовала в роли локомотива. Более двинутые капитализмом страны столкнулись со странной особенностью рабочего класса ронять свой жизненный уровень через пьянство, хотя предполагалось, что будет происходить как раз наоборот. Император Николай II решил не повторять ошибок венценосных родственников, державших Европу под своим скипетром, и загодя пресек сей недуг народный, когда его собственный капитализм еще только учился ходить, правда, сразу семимильными шагами.

Это было трудным решением. На момент выхода Указа Государственная казна зависела от торговли водкой на 26%. Но личные пристрастные взгляды императора Николая II на устройство общественной жизни без Зеленого змия совпадали с широким фронтом различных политических течений: монархистов, либералов, социалистов, разночинцев. Солидарность восторжествовала, Змий пал под копьем Георгия Победоносца. Вместе со Змием полегли и прагматики. Полегли с формулировкой: «быстрый ход внутренней жизни и поразительный подъём экономических сил страны требуют принятия решительных и серьёзнейших мер, с чем может справиться только свежий человек». Читай – романтик.

За прагматиками полегла и Россия: сократившаяся на треть государева казна в условиях значительного вовлечения в Мировую бойню привела Россию к жесточайшему социально-экономическому кризису 1916 года и революции 1917 года.

На Холопове самогон не гнали и водки не уважали. Этим баловали бобылихи на краю деревни, но их промысел был рисковым. Бобылих не трогали, поскольку так было проще исполнять попечение о вдовствующих. Но было дело, когда тем же занялась вдовица с детьми. Так ей пришлось уехать с детьми в дальние края, потому как никто из деревенских не хотел отдавать за ее детей своих дочерей. Гнилое семя не может дать доброго урожая! И так велось практически по всем губерниям Российской Империи. Романтики!

Василий, так звали отца Марии, в школах не учился и грамоты не знал, но был скор и горазд на ремесла. Да и чему только не научишься, когда твоя жизнь начинается с пастушков! Встретив свою Пелагюшку, он начал семейную жизнь с низкого старта. Выбившись из нищеты, он уже не мог остановиться и продолжал упорствовать в труде даже тогда, когда вся деревня уже предавалась забавам на зимнем отдыхе. Зимой большинство деревенских било баклуши да тратила накопленное по празднествам да посиделкам. А домочадцы Василия мяли кожи, да шили обувку, которую он успешно продавал на ярмарках, да в торговых поездах с коробейниками.

Летом трудились на земле, но питались, как городские – без постов, со скоромной пищей и белым хлебом по выходным. Деревенские летом скотину не забивали. Слабовы свиней били по мере необходимости. А чтобы купить тушу коровы, Василий ездил по вестям и весям: где в какой деревне корова ногу сломит, или медведь задерет, там и Василий Слабов объявлялся. Медведей и волков на ярославщине всегда хватало, поэтому мясо в семье у Слабовых не переводилось. Об этом знала вся деревня, но «жить как все» принуждать не смела – закон не позволял. Волга-матушка повывела всех ледащих по своим берегам и выгнала из деревенских мужиков семена того самого капитализма, который сказочными всходами пробудил жизнь Империи.

Поначалу капитал рос на торговле хлебом и судостроении, но ко времени появления наших героев акцент стяжания сместился в мануфактурное производство и железные дороги. Тягаться с мануфактурами Василий со своей семейной артелью не мог. Деревенские квасцы крепко держали его на месте. Это был крепкий кулак, но с острой чуйкой. Кулацкая суть не позволяла семье раствориться в сложном производстве с большим количеством наемной рабочей силы, а чуйка удерживала капиталы Василия в доходных промыслах, которые в своей множественности и многообразии служили гумусом промышленного производства и питали растущую индустриальную мощь Российской империи. Поэтому Революцию Слабовы встретили в большом новом доме на хуторе Ясная Поляна, с трактиром-чайной на дороге, которая шла от Рыбинска до Северной столицы. Чайная – это гражданская позиция старика Слабова: дабы не вводить народ во грех пития. Не баловал он продажей спиртного, хоть это и было выгодно, – держал планку коллективной безопасности, как мог.

Опять не повезло старику Слабову, раскулачили. Раскулачили по навету своих же бывших односельчан, которым он давал в долг зерно и деньги. Накануне утром приехала на санях товарка из Холопова и предупредила Пелагею о готовящемся изъятии продовольствия и имущества. Мария в это время была на сносях и отдыхала у родителей. Так решил Василий. А сам он в это время работал в Рыбинске.

Пока женщины охали и причитали, во двор въехала подвода с двумя красноармейцами и наветчиком из Холопова. Решили Марию увезти от греха подальше, ведь пострадать мог и Василий: белый след красные комиссары не прощали.

Товарка вывела беременную во двор, усадила в сани. Туда же побросали вещи, какие попали под руку, накрыли сани тулупом. Женщины собрались и выехали так быстро, а положение Марии было столь очевидным, что красноармейцы не посмели становить отъезжающих.

Наветчик не раз бил челом на пороге слабовской избы и хорошо знал двор и хозяйство. Когда на подводу погрузили станок, сбрую, инструменты, иуда вспомнил про красивый шкаф, который Василий смастерил своими руками и которым гордилась вся семья. Вынесли и шкаф, и другую мебель прихватили. В изба остались только лавки и пустой сундук из-под одежды.

Дошла очередь до скота. Пелагея пошла в след за красноармецами в скотник. Там с ужасом смотрела, как холеная скотина ловит удары прикладов и мечется в ужасе и непонимании, выбегает во двор. В нервном припадке, женщина вцепилась в корзину с гусыней, сидящей на яйцах, пытаясь не то спасти будущие жизни, не то закрыться от несправедливости и жестокости происходящего. Проходя мимо Пелагеи, злорадствующий сосед попробовал отобрать у женщины корзину. Пелагея уперлась. Тогда мужчина вцепился в голову гусыни. Пелагея бросила корзину и обняла гусыню, прижала ее к груди. Птица отчаянно кричала и защищалась от насильника. Мужчина продолжал тащить птицу на себя до тех пор, пока шея гусыни не треснула, брызнула кровь, голова повисла. Мария всем телом отозвалась на боль птицы, чуть ослабила руки. Наветчик воспользовался уступкой и вытащил тело гусыни за шею, быстро побежал к телеге, где его ждали стражи закона.

На том род Слабовых в истории предпринимательства России затух. Впрочем, как затухло и само предпринимательство на долгие полсотни лет.