Kitabı oku: «Осенние воспоминания», sayfa 3

Она молила:

– Солнце, милое,

Остынь, хотя б на пару дней.

Но солнце, в облаках размытое,

Увы, не сжалилось над ней.

А люди плакали и мучились,

Прося её, вернуть им жизнь.

Но пыль вставала серой тучею,

Душою, поднимаясь ввысь.

На улице был спутанный июнь

У отраженья красочная гладь.

Огни машин, подсветки телефонов.

Толпа, как бесконечная река.

Я слышу разговоры и рингтоны…

Я больше не смотрю на небеса,

Но в этот день, замёрзшие перроны

Остановили яростный порыв,

И звёзды посчитав, я зашагала к дому.

На улице был спутанный июнь.

Все месяцы в одну попали карму.

Немыслимо, как хорошо быть в ванной,

И греться, вылив в воду розовый шампунь.

Какой немыслимый и сказочный июль,

Я ожидаю, сея беспорядки.

Купила пальму, что сидит на грядке,

И платье, как рассветная лазурь.

Альбом для фото с пламенным сердечком.

Зачем? Не понимаю до сих пор.

Уже не раз, затеяв этот спор,

Сама себе кажусь я очень странной.

А дальше… Будет август и дожди.

И чай, увы, с малиновым вареньем.

И провожая лето, в эти дни,

Не выдам осени ни грусти, ни сомненья.

Ну а пока, я вижу сны о том,

Что это лето будет очень долгим.

И пальма вырастет, и буду я свободной,

И подарю друзьям смешной альбом.

Август

Шептала Августу: – Не уходи! Останься!

Уж выросли птенцы, и розы отцвели.

Забот так мало, можно наслаждаться,

Вдыхая аромат раскрашенной листвы.

И звёзды ярче, ведь туманный вечер,

Куда скорее просится в карман.

Приберегу, потом тебе отдам,

Когда ты скажешь, что останешься навечно.

Я понимаю, у тебя дела.

Грибы в лесу, на огородах плеши,

Расстроенные безутешно дети,

К трудам готовые, увы – едва.

А я? Ну, как же я?

Мой Август, я люблю тебя!

Вчера, под пледом, с чашкой чая,

Ты мне читал чудесные стихи.

И мне казалось, я стихи те знаю,

Ведь были эти строчки о любви.

Не уходи! Я свадебное платье,

Сошью чудесней, чем у всех невест.

В нём белого не будет, нет.

Лишь яркая листва, да кружево небес.

Да, знаю, любишь ты всё то, что собрала я.

Прошу лишь у тебя – не уходи!

Давай начнём роман – сначала,

Нарушив правила и сотворив мечты!

Оставалось лету – песню спеть, последнюю…

 Оставалось лету – песню спеть, последнюю…

 В долине трав созревших да нескошенных…

 В туманах утренних, прохладных, наземь сброшенных,

 В садах отцветших, потерявших стать…

 Где клумбы вялые, давным-давно – заброшены….

 И лето пело августом ликующим,

 Последним цветом ярких рукавов.

 Даря садам тот аромат чарующий,

 Шарлоток и сливовых пирогов.

 А разве мало?

 Нет! Спасибо августу!

 Он кормит нас, он дарит нам покой.

 И тихо охнет, сбросит вниз усталую

 Охапку листьев старый красный клён.

 И детвора, что в праздности по улицам,

 Слонялась парами, устав от кутерьмы,

 Вернётся в школы…

 Но сначала – августу,

 поклонятся,

 до самой, до земли….

По улицам бродила

 По улицам бродила,

 Рассвет встречала.

 Вокруг себя не замечала

 Ни суеты, ни звездопада.

 Лишь листья мне шептали: «Надо!

 Спеши, спеши, иди быстрее.

 Возможно, ты ещё успеешь».

 Но я спешить не собиралась.

 Зачем? Вокруг такая благость.

 Свобода, ночь и просто лето.

 Что может быть милей на свете

 Для сердца бедного – отрада.

 И больше ничего не надо.

 По улицам бродила,

 Рассвет встречала.

 Босая, кудри растрепала.

 Впустила ветер в них погреться,

 Дала платком своим одеться

 Чужим плечам, больным, усталым.

 А листья мне шептали: «Надо!

 Спеши, спеши, иди быстрее.

 Возможно, ты ещё успеешь».

 Но я опять не понимала.

 Зачем? Ведь я и так устала.

 Куда бежать, когда с рассветом

 Мы позабудем это лето.

 И будем просто – заблуждаться,

 Мечтая до него добраться.

Общество

Остывшее общество

Поэтов остывшее общество,

В ладонях осталось пеплом.

И всех, кто были хорошими,

Я отпускаю с ветром.

Летите, как воля вольная.

Душа успокоит чувства.

В стране, где стихи не читают,

Поэтам становится грустно.

Они замыкаются искрами

И прячутся под одеяла,

Такая нехитрая истина,

В тех временах, что настали.

Но будут другие, яркие,

Ведь время бежит по кругу.

И вот уже видим Байрона,

Он тоже томится со скуки.

И Пушкин, ломая перья,

Кричит, чтоб подали чаю.

И дерзкая поступь Есенина,

Ведёт его к пьяным подвалам.

А дальше наступит эпоха,

Когда уважали поэта,

Ведь всё, что они слагают,

Есть искра вечного света.

И где-то, мелкими буквами,

Снизу у пьедестала,

Напишет любимый читатель,

«Поэта сегодня не стало».

Два мира

У каждого, Родина разная.

Моя – это крошечный мир.

И воздух через окошко,

И то, на недолгий миг.

Москва для других столица,

Но для меня – страна,

Где повезло родиться,

И где не станет меня.

Но вот, что пугает жутко,

Что в милой моей стране,

Два мира живут не на шутку.

На небе и на земле.

Те, кто поселился на небе,

Не знают, как там внизу.

Они копейками мерят,

Московскую нищету.

Им кажется, всё в порядке.

Ведь люди не могут летать.

А значит, им всё позволено,

Врать, воровать, унижать.

И этим птицам бескрылым,

Увы, не увидеть с верхов,

Что небо давно расколото,

Осталось лишь несколько слов…

И упадут пернатые,

В яркие стёкла витрин.

И все, кто были богатыми,

Узнают про истинный мир.

Навстречу…

Мы тихо шагаем навстречу, и поравнявшись – молчим.

Одно по крови человечье, всё больше похоже на тир.

Так грубо и так жестоко, как не было никогда.

Но солнце порою восходит и видит наши тела.

Очнитесь! Такое бывает!

Ведь люди сильней лишь в одном,

Они убивают словом, каменным, как патрон.

Но время меняет мины, на каждом чужом лице.

И время неоспоримо влечёт нас к самим себе.

И серое – станет звёздным, чистейшим, как Божий свет.

И я протяну вам руку, надеясь на свой успех.

Я всех вас любила, очень, когда наступила тьма.

Любила, без права вето. Ждала, что наступит весна.

Весна, не в плане погоды, а чтобы весь кончился гнев.

Но если пока не время, я всех дожидаюсь. Всех!

У злобы есть стадное чувство, как и у многих чувств,

Ненависть краем ходит, тяжёлых, проклятых туч.

Но дождь не пройдёт проклятьем, мы не допустим. Нет!

Ведь каждое чистое сердце, как купол от страшных бед.

Это не значит – не видеть, это не значит – молчать,

Но Родина, это Родина, её нельзя проклинать.

Нельзя так стыдиться русского, что челюсть сводит от слов.

Ведь сердце большое и звучное только у русских миров.

И нет ничего на свете краше родной земли.

Домишки окном под землю и барские особняки.

И улочки, что из детства, навеки в наших сердцах.

И наши родные дети, что смотрят с надеждой на нас.

Кусочек правды

Люди меняют обувь несколько раз на дню.

Может хандра находит, идя по тонкому льду?

Шум перепонки рушит, тысячи, тысячи лет.

Любителям белых кружев больше надежды нет.

Поэзию на сожжение, гора из людских стихов.

Это такое сражение простых и рифмованных слов.

Вам кажется вы не в битве? Вам кажется вы сильней?

Иллюзия не в картинках, а в головах людей.

Не подходите близко, я раненый, но поэт.

Я не ручаюсь, право, за то, что скажу в ответ.

Не принимаю травлю, не принимаю зло,

И каждый кусочек правда, из крыльев – моё перо.

Я понимаю многое. Наверное, даже всё…

Мир перемолот в чёрное, тёмное, но стекло.

И приглядевшись внимательно, стекло озаряет свет.

Это души чистейшие, что Бог уберёг от всех.

Учите язык, господа!

Понтонная переправа.

Слева и справа, мёртвые тела,

Оторванная рука, нога.

Красного цвета вода.

Славяне уходят к Богу.

Такая вот Перемога…

На радость английским снобам,

Полгода идёт война.

За океаном в печали,

Столько оружия дали,

Но русские живы пока.

Да что там, они навсегда…

Ничто не берёт врага.

И все европейские твари,

Как лист на осине дрожали,

Ведь русский, когда в ударе,

Он может пойти до конца.

А очень скоро – Зима.

Мы были весной в Париже,

Там в марте капель на крыше.

Мы были весной в Берлине,

Там на Рейхстаге – имя,

Здесь был Иван и Добрыня,

Из тридцать второго полка.

Остались там, навсегда.

И снова, фашиста рука,

Тянется из небытия…

Нам снова пора туда…

И Пушкин вернётся с нами,

И русский балет в Амстердаме,

И старый Чайковский в ударе,

В Европе теперь – на ура!

Никто не посмеет боле,

Сказать, что наш дух в неволе,

И русское слово, до боли,

Ворвётся в ваши уста.

Учите язык, господа!

Русские…

Россия, как расколотая льдина.

Как песня, что закрыта на засов.

И в каждом – Достоевский без причины,

Растерзанный на множество миров.

Здесь сотканы немыслимые грани,

И гении глупее дураков.

И тишина… И мысли так реальны,

Что их срубают с веток на растоп.

Все люди странные, но русские по праву,

В свою палитру захватили всё.

Красивых женщин и мужей упрямых,

Готовых лечь за брата на копьё.

Здесь матери, несут такую ношу,

Как миллионы погнутых крестов.

Века проходят, но не будет проку,

Русь тянет боль и тяжесть без оков.

Она сама готова на терзанье,

На смерть поэтов, клетки мудрецам.

Свобода здесь особенного цвета,

Похожая на рассеченный шрам.

И каждый русский плачет, как ребёнок.

В душе, во сне, на площади, во ржи.

И каждый русский, защищаясь словом,

Надеется – чтоб не было войны.

Поле 

На белое поле от снега, упала последняя капля,

И больше не видно снега, лишь красная, вязкая пакля.

Когда-нибудь, через годы, посеют на поле пшеницу,

И хлеб, напитавшись крови, получит солдата частицу.

Здесь русские били русских, нещадно ругаясь матом.

И умирая тихо, вновь брат становился братом.

И в церкви на колокольне, звенели слова набатом,

И русские вдовы рыдали, по тем убиенным солдатам.

Как больно, за самых лучших, что там полегли на поле.

Простые русские парни, погибли по чьей-то воле.

А где-то за океаном, есть те, кто с дьяволом в доле.

Но им не понять, что дьявол, всегда забирает волю.

Им нужно, чтоб каждое поле, огромной такой планеты,

Всегда покрывалось кровью, зимою и жарким летом.

И каждое русское слово, пусть даже в сердцах и матом,

Ложилось последним русским, убитым из автомата.

Слово

Слово звенело в коробке, ласково, тихо и робко.

Правда висела на ветке, дырявой газетою ветхой.

Мысли в моей голове, я не скажу их тебе.

Прячется мир под засов, чтоб его враг не унёс.

Но вот беда, все враги – сдобные пироги.

На фотографиях няши, и улыбаются краше.

Как разгадать, что почём, как ублажить их рублём?

Но знайте, что наши гроши этим врагам не нужны.

Слаще варенья и мёда, наша страна недотрога.

Сначала тащили в карманах, теперь в рюкзаках-чемоданах.

Так кто же эти враги, что так «веселы и добры»?

О, то вопрос на засыпку. Если ответишь – в Бутырку.

Лучше молчать в тишине, в тесной коробке, на дне.

Этот город…

Я люблю этот город, так,

Как любили его поэты.

И лощёные парапеты,

Обнимали в своих руках.

Я люблю этот город света,

Ускользающий в куполах.

Этот город, моя планета,

Перепутанная в проводах.

Эти птицы шумят на крыше,

Там на улице снегопад.

Этот город тихонько прячет

Свой последний раздетый сад.

На пороге своих ступенек,

Сядет город и будит ждать,

Наслаждений и вожделений,

И разбитый домами закат.

И когда фонари зажгутся,

Побредёт по своим делам,

По звенящим трамвайным путам,

И троллейбусным проводам.

И за самой последней заставой,

Где кончается этот день,

Милый город вздохнёт устало,

Превратившись в седую тень.

Новая роль

Небо, крыши, крылья в асфальт.

Плачьте тише, лучше молчать.

Этот город скроет следы,

Небо, звёзды, я у черты.

Крикну, в венах, звук тот застрял.

Каждый первый – на пьедестал.

Птицы, те, что следом за ним,

Будут молиться, чтоб Бог их простил.

Память меркнет, тают следы,

Кто-то новый сможет пройти.

Только крыша, крылья, асфальт,

Слёзы, лица, проклятый взгляд.

Мимо, люди, им всё равно,

Это просто немое кино.

В этой роли я играла лишь боль,

Может в новой, буду другой…

Смешной!

Выбор

Отважные люди разбили посуду,

И вылетев в окна, птицами стали, и небу кричали – Мы будем…

Последние птицы, что заперты были и брошены в клетках,

Стали слезами дождя, оседая на тоненьких ветках.

Так кто победил?

Невозможно решенье вопроса!

Люди лишь птицы, а птицы лишь слёзы!

Чего-то желая, увы, вопреки мирозданью,

Станьте вначале собой! Остальное оставьте за гранью.

Не верьте…

Не верьте тем, кто обманул хоть раз,

Не верьте тем, кто лишь к победам близок.

И не копите купленных друзей,

Они вас, право слово, люто ненавидят.

Не верьте тем, кто поедает вас.

Не верьте тем, в ком правда спит и плачет,

И не узнаешь ты, чего же значишь,

В словах того, кто лжёт вам каждый день.

Не говорите правду никому,

Кто не сказал за годы слова правды.

Они для вас опаснее всего,

Опасней тех, кто делит только праздность.

Простите тех, кто всё хотел украсть.

Простите тех, кто ваши чувства продал,

Они не знали, что болезнь души,

Вам жить в дальнейшем больше не позволит.

Забудьте тех, кто закрывает дверь.

Кто молча покидает поле дружбы.

Поверьте, эти люди не важны,

Для вас и для того, кто новым другом будет.

Не верьте всем льстецам, им счёту нет.

Кто хвалит вас, увы, не знает сути.

Они желают вас к себе привлечь,

Чтоб вы им льстили ярче и певуче.

Но им неведомо, что вы всегда в любви.

И правду говорите им с надеждой,

Что на каком-то праведном пути,

Они найдут свою тропинку света.

Не уходите сами никогда!

Пусть вас бросают, колют, режут, мучат.

Не уходите первым навсегда.

Терпите боль, пока им не наскучит.

И не смотря на пиршество «друзей»,

Ищете тех людей, кто точно – ваши.

Они добрее и честней, всех тех,

Кто режет душу вашу на утраты.

И вот когда вы проживёте жизнь,

И время вас пометит на исходе.

Сочтёте вы друзей и не друзей,

И к лучшим в небеса в любви уйдёте.

Я умирала до осени…

Я умирала до осени… Не меньше и не больше.

Забила щели проседью, прикрыла двери створки.

Я слышала, отчаянно, как вы стучали в двери.

Простите, я нечаянно, собою не владею…

И в щелях между августом и бесконечной осенью,

Сидят они, хохлатые, не поены, не кормлены.

И за минутку осени, готовые на многое,

Но только миру не нужны их чокнутые головы.

Все творческие особи, с изящною потертостью,

Лысеющие головы и девушки без возраста.

Как листья с клёна жёлтые, готовые к опадности,

Поэты наши звонкие, что в предвкушенье радости.

А нам нужны для пиршества, для пробужденья творчества,

Дожди ручьями внятными, по нестабильной плоскости.

Вечерние стяжания и чай под пледом с яблочным,

Малиновым раскрашенным, вареньем цвета ярмарки.

Вот так живут на острове – Осенние свершения,

Поэты наши броские, но людям неизвестные.

Но духом слишком русские, порой, с трудом им дышится.

Душой в стихах бессмысленных, их боль давно вам слышится.

И мода к чувствам – кончилась, снегами запорошена.

Стихи читают редкие, волшебные прохожие,

Они как тени, призраки, в страницах замурованы,

Спасибо им от бедного, поэта беспризорного.

Поэту…

 Могу в расстрельной колонне

 Траву бесследно топтать.

 На висельном эшафоте

 Шею в дугу изломать.

 В пыли, у обочины дальней,

 Бесследно окончить путь.

 Поэту погибнуть не страшно,

 Обидно с пути свернуть.

 Забыть, как рождаются рифмы,

 И плавность волнующих строк,

 Бывает, при жизни – обидно,

 Когда истощается слог.

 Как тоненькие занавески

 На окнах теряют блеск,

 Теряется… да не к месту,

 Поэта крылатый след.

 Изломаны крылья бывают,

 Пусть только не стынет кровь,

 Когда поэт – умирает,

 Смерть – не всегда всерьёз.

 И осень, простая осень,

 Не будет так хороша,

 Без яркой души поэта,

 Без строчек его стиха.

Горящие люди

Сжигание происходит искрами. Его не торопят. Нет.

Леса поджигают спичками. За сутки – лишь чёрный след.

Но люди, не лес. Мы мягкие. В нас чувства живут в слезах.

А слёзы пусть и солёные, но всё же мешают в кострах.

Мы плавимся и ломаемся под гнётом своих оков.

Мы словно за воздух хватаемся. За каждый его виток.

Мы простыни вяжем в линию, мечтая по ним сбежать.

Но нитки сгорают первыми, не думая нас спасать.

Нельзя отсидеться, спрятаться. Но можно плевать на всех.

Но право, такая тактика, уже вызывает смех.

Уже не имеет значения, что носишь ты на лице.

Любая красная линия давно на твоём виске.

И всем, кто ещё надеется, что будет не больно гореть,

Должна огорчить… Лишь муками, мы можем до неба взлететь.

Но я бы о нас не думала. За трусость мы платим сполна.

Но на Земле останутся, наши чертоги зла.

И наши дети останутся не только в своей беде,

А в том, что каждый в отдельности копил на своём окне.

Мы предали их и бросили, не рассказав – зачем,

Мы прятались в одиночестве, до страшного стука в дверь.

Хорошим людям!

Небо разбитое, мокрое.

Души роняет в асфальт.

Осень такая долгая,

Что многое может отнять.

Я ведь поклонница осени,

И вот стою на краю…

Голодная и бездомная,

Грустную песню пою.

И сточные воды – едкие.

Они обрекают мир,

На наше несоответствие,

В стёклах немытых витрин.

Хорошие люди прячутся.

Я тоже сижу в углу.

Как всем нам однажды встретиться,

Придумать я не могу.

Протянутые руки!

Мы с вами разделены на параллели,

На клетки, полоски, на дырки от дрели.

На ватные палочки вместо вакцины,

На жизнь и на смерть от такой медицины.

В стране, где приятной покупкою стали,

Дома и квартиры, что царям не пристали.

В стране без законов, без чести и права,

Терзают драконы рабов, что молчали.

Молчали так долго, что слово – свобода,

Страшнее любого никчемного слова.

И цепи роднее цветущего поля. Забыли,

Что поле растет лишь на воле?

Драконы на запад с укором, с раздором:

– Они виноваты, что мир так устроен.

А вы их спросите, зачем 20 лет,

Россия течёт за бугор, на десерт?

Закончится нефть, и газовый кран,

Закроют навеки. И серый туман…

Конец человека в огромной стране,

Лишь крест у дороги и мне, и тебе.

А дети драконов, взирая на запад,

Уже приготовили яркие шляпы,

А в чемоданах наша страна -

Поделена, продана, растерзана.

Картина из будущего, лет через пять.

Вы точно хотите этого ждать?

Давайте сольёмся и руки пожмём,

Не будем страной, что идёт на убой.

Пустыня

Почему вам нужны фотографии,

Одинокой, ранимой души?

Она корчилась, она плакала.

Вы на помощь к душе не пришли.

Вы не видите истину страшную.

Всё забавы в дурной пустоте.

Я писала, как дети плакали,

Но вы струсили в том посте.

Я писала, как горе – горькое,

Всю Россию сжигает дотла.

Вашей трусостью, равнодушием,

Я от вас по песку ушла.

Я в пустыне. Ночами холодно.

Не бывает в пустыне дождей.

И никто не отправит голубя,

С крошкой хлеба на пятый день.

Я уже не хожу, лишь падаю.

Но не как не могу понять.

Почему лишь пустое и странное,

Принимаете как благодать?

Герои

Когда я застыну, и голос мой сядет,

Я эхом по миру, свободу отправлю.

Как много хороших людей ожидают,

Когда мир взорвётся и нас оправдают.

Мы сложим кресты под «Акульей горой».

Как много героев, как много имён.

И каждый наш враг ожидал, что силён.

Но время иначе решало наш спор.

Проснись же Россия! Ведь ты не больна!

И час твой пробил для спасенья себя.

И дети твои, уже поняли суть.

Стране, где воруют сердца, не уснуть.

И старых царей, обнуляющих путь,

На каждой из кухонь уже не вернуть.

Осталось сказать, что мы люди,

Не скот, а кто так решил, пусть навеки падёт.

COVID-19

Вы живёте в битом стекле,

Оно режет руки и грудь…

И дыханье тускнеет, но суть,

В том, что радость, увы, не вернуть.

Те, кто болен и предан – в Аду,

Уже правды не смогут сказать.

Я могу, и у всех на виду,

Меня могут, увы – расстрелять.

Не смотрите на синий экран.

Это ложь, что внушаема так,

Что людей, как большой океан,

Могут в зомби они превращать.

Койки будут пусты, хоть кричи.

Все больные сидят по домам.

Умирают они в тиши…

Койки тем, кто остался богат.

Всё за деньги. Купи и продай.

Там о бизнесе речи ведут.

Жалко всех, но хочу я сказать,

Это время, как едкая ртуть.

Нас никто, никогда не спасёт,

Через год нас найдут и в мешки.

А квартиры пойдут им на счёт,

То, что мы им в бюджет не внесли.

Я боюсь за родных и друзей.

За себя не боюсь – что терять…

И пока я могу говорить,

Вы должны эту правду узнать.

В этом городе страха и зла,

Несмотря, что так много церквей.

Двадцать скорых не могут забрать,

Маму, папу и двое детей.

Я молюсь за вас, милые люди

Люди, милые, вы здоровы?

Вы детей своих сберегли?

Я же вижу во сне, что по лугу, по полю,

Этим летом шаги не прошли.

Я не слышу, увы, как звонят телефоны.

И молчанье, молчанье в ответ.

Дорогие друзья, вас не много,

Но будьте здоровы и тихонько молитесь за всех.

Я мечтаю о радости жизни.

Чтобы мир возродила Земля.

Но, увы, мои добрые мысли,

Мне приходится прятать от зла.

Я встречаю таких идиотов,

Что готова им это сказать.

Трусов, жадин и тех, что в угоду,

Могут только подстилки лизать.

Я молюсь за вас, милые люди.

За здоровье, за радость, за смех,

За друзей настоящих и давних,

Чтобы жизнь им дарила успех.

Двери белые заперты

Двери белые заперты, мысли слеплены холодом,

И никто из России не сможет уйти.

В этот день, навсегда, реки в стёкла закованы.

И дороги ведут в бесконечные, снежные дни.

Вот и всё. Вы так много болтали и плакали,

А теперь в капюшонах ютитесь и длинных шарфах.

И зависли слова, они больше отрадой не капают,

Это вам не ревущая вечно подруга-весна.

Вас никто не увидит в метелях, что вьются по городу.

И никто не услышит. В ушах барабанит плейлист.

Кто сказал вам, что в вечность попасть нет возможности?

Мы уже у неё, то Зимы однодневной волшебный каприз.

Позабудьте болезни, они заморожены.

В эскимо, в мандарины, и елей смолистую суть.

Не печальтесь тому, что все одинаково скованны,

Может это поможет найти к обновлению путь.

Русская деревня

Деревни пустеют,

И битые стёкла в домах,

Даже в школе, что в землю ушла.

И поле, такое красивое поле,

И речка-речушка, что тоже одна.

Покинута нами, оставлена в спешке.

Москва нас встречает, но ждёт ли она?

Зачем ей чужое, смешное наречье?

Что ж нам не сидится, где мать родила?

Прости нас столица, не мы виноваты.

Мы хлеб уж не сеем, коров не растим.

Нам стать бы богатыми как депутаты,

Чтоб вновь нам вернуться и всё возродить.

И годы, как птицы, садятся на ветки.

А что же с деревней? Погибла она.

Затянута тиною тихая речка,

А раньше кормила, поила она.

Растёт борщевик. Его целое поле.

И лес весь зарос. Нет в лесу лесника.

И плачет осина, и плачет берёзка,

На кладбище, где не ступала нога.

Кресты облупились, и предки устали,

Всё ждут нас и ждут, но напрасно, увы.

И те, кто уехал, не депутаты.

Шофёры, кассиры и просто – они…

В стране, где мечтают стать очень богатым,