Kitabı oku: «Цель. Процесс непрерывного совершенствования», sayfa 3
Глава 3
Я просыпаюсь оттого, что Джули забирается на меня. К сожалению, это не проявление ее нежных чувств – она пытается дотянуться до столика, будильник на котором показывает 6.03. Он звонит уже три минуты. Джули вдавливает кнопку и со вздохом скатывается с меня. Через пару секунд я слышу ее ровное дыхание: она опять заснула. Добро пожаловать в новый день!
Минут через сорок пять я уже вывожу «Бьюик» из гаража. На улице еще темно, но, когда я проезжаю несколько миль, небо на горизонте начинает светлеть и на полдороге к городу встает солнце. Однако я слишком занят своими мыслями, чтобы сразу заметить его. Я бросаю взгляд в сторону и тут вижу, как оно выплывает из-за деревьев. Меня иногда просто бесит, что я живу в такой гонке, что (как и большинство людей, как я предполагаю) просто не успеваю обратить внимание на все те мгновения чуда, которые происходят вокруг меня каждый день. Вместо того чтобы наслаждаться красотой восхода, я слежу за дорогой и треплю себе нервы из-за Пича. Он назначил совещание в штаб-квартире всех, кто непосредственно подчиняется ему, другими словами, всех директоров заводов и весь свой управленческий аппарат. Как нам было сказано, совещание начнется ровно в восемь. Странно, что Пич не сказал, по какому поводу созывается совещание. Это большой секрет, понимаете ли: тссс-тссс, как будто речь пойдет не то о войне, не то о чем-то вроде этого. Он распорядился, чтобы мы были к восьми и взяли с собой отчеты и все необходимые данные для проведения тщательной оценки всей работы подразделения.
Естественно, мы все выяснили, по какому поводу созывается это совещание. По крайней мере, у нас есть достаточно обоснованное предположение. По сведениям, полученным из внутренних каналов, на этом совещании Пич собирается объявить нам, насколько плохо подразделение сработало в первом квартале. Затем он спустит нам директиву по претворению в жизнь новой кампании по улучшению производительности, с указанием по каждому заводу плановых показателей, обязательств и всего прочего в таком же духе. Я полагаю, это и есть причина того, что нам было приказано явиться к восьми, и со всеми данными. Пич, должно быть, полагал, что это придаст всему мероприятию дух дисциплины и срочности.
Вся ирония заключается в том, что для того, чтобы быть на месте в такую рань, половина из тех, кто должен присутствовать на совещании, должны были прилететь вчера вечером, что означает дополнительные расходы на отель и суточные. Таким образом, для того, чтобы объявить, насколько плачевны результаты деятельности подразделения, Пичу придется раскошелиться на пару тысяч больше, чем он заплатил бы, если бы назначил совещание на час или два позже.
У меня такое чувство, что Пич начинает терять контроль над ситуацией. Не то чтобы у меня сложилось впечатление, что его вот-вот захлестнет с головой или что-нибудь в этом роде. Просто все, что он в последнее время предпринимает, кажется неадекватной реакцией на существующую ситуацию. Он напоминает генерала, осознающего, что он проигрывает битву, и в отчаянном стремлении выиграть ее забывшего о стратегии.
Пару лет назад он был другим. Он был уверен в себе. Он не боялся наделять подчиненных большей ответственностью. Он давал вам свободу действий при условии, если вы обеспечивали приличный конечный результат. Он старался быть «просвещенным» руководителем. Он стремился быть открытым для новых идей. Когда кто-нибудь из консультантов говорил ему: «Для того чтобы люди работали продуктивно, им должно нравиться работать у нас», – Пич старался прислушаться к этому. Но это было в те времена, когда продажи были лучше, а бюджет не страдал от нехватки средств.
А что от него слышно сейчас?
– Мне нет дела до того, что им должно нравиться, – говорит он теперь. – Если это будет стоить нам хоть пять центов, я платить не собираюсь.
Это были его слова, когда один из менеджеров попытался убедить его в необходимости оборудовать спортзал для своих работников, обосновывая это тем, что в результате люди будут делать свою работу лучше, так как здоровые работники – это в конечном итоге довольные работники, и тому подобное. Пич, практически, выставил его из своего кабинета.
Теперь он является на мой завод, переворачивает все вверх дном, и все это во имя улучшения обслуживания клиентов. И ведь это уже не первая стычка между мной и Пичем. Мы схлестывались еще пару раз, но ни разу так серьезно, как вчера. И что действительно не дает мне покоя, так это то, что когда-то мы очень неплохо с ним ладили. Я когда-то даже думал, что мы друзья. Когда я работал у него в аппарате, мы под конец дня, бывало, часами сидели у него в кабинете и разговаривали. Иногда мы даже выбирались куда-нибудь посидеть и пропустить по стаканчику. Все считали, что я подхалимничаю. Но, думаю, я нравился ему именно потому, что не подхалимничал. Я просто хорошо делал свою работу. Мы на самом деле были друзьями.
Я помню одну сумасшедшую ночь в Атланте, когда после годового совещания работников отдела продаж Пич, я и еще несколько шизанутых ребят из отдела маркетинга прихватили из бара отеля пианино и устроили в лифте концерт. Ожидавшие лифта гости отеля по открытию дверей обнаруживали в лифте нас, горланящих какую-то ирландскую застольную, и Пича, аккомпанирующего нам. (К слову, он к тому же очень неплохой пианист.) Через час до нас наконец-то добрался управляющий отеля. К этому времени толпа была уже слишком велика для того, чтобы мы продолжали распевать в лифте, тогда мы забрались на крышу и пели там для всего города. Мне пришлось вытаскивать Пича из потасовки с двумя вышибалами, посланными управляющим, чтобы разогнать нашу вечеринку. Да, это была ночка! Мы с Биллом закончили ее на рассвете, на другом конце города в каком-то неопрятном ресторанчике, произнося тосты, поднимая стаканы с апельсиновым соком.
Это Пич дал мне понять, что в этой фирме меня, действительно, ждет будущее. Это именно он обратил на меня внимание тогда, когда я был простым инженером по проектам, когда все, что я умел, было стараться изо всех сил. Это именно он выбрал меня для работы в штаб-квартире. И именно Пич устроил так, чтобы я смог продолжить учебу и получил степень магистра в управлении бизнесом.
А теперь мы орем друг на друга. Я не могу в это поверить.
Часы показывают 7.50, когда я припарковываю свой «Бьюик» в подземном гараже офисного здания ЮниКо. Пич и управленческий аппарат его подразделения занимают здесь три этажа. Я выхожу из машины и достаю из багажника портфель. Сегодня он весит фунтов десять, так как набит отчетами и компьютерными распечатками. Сегодня на хороший день рассчитывать не приходится. Нахмурившись, я направляюсь к лифту.
– Ал! – окликает кто-то меня сзади.
Я поворачиваюсь: меня догоняет Натан Селвин. Я останавливаюсь, поджидая его.
– Как дела? – интересуется он.
– Да ничего. Рад тебя видеть, – отвечаю я, и мы дальше идем вместе. – Видел распоряжение с назначением тебя в аппарат Пича. Поздравляю.
– Спасибо, – отвечает он. – Я, правда, не уверен, что сейчас при всем том, что происходит, это самое хорошее назначение.
– Что так? Билл заставляет работать по ночам?
– Да нет, дело не в этом, – говорит он. Затем замолкает и смотрит на меня. – Ты что, не слышал?
– Не слышал о чем?
Он внезапно останавливается и смотрит по сторонам. Рядом с нами никого нет.
– О подразделении, – говорит он полушепотом.
Я пожимаю плечами; я не понимаю, о чем он говорит.
– Все подразделение собираются продавать, – говорит он. – На пятнадцатом все уже в штаны наложили. Пич узнал от Грэнби неделю назад. У него времени до конца года, чтобы улучшить результаты, иначе все подразделение пойдет на продажу. И я не знаю, насколько это правда, но, говорят, Грэнби специально подчеркнул, что, если подразделение придется продать, Пич должен будет уйти.
– Ты это точно знаешь?
Натан кивает и добавляет:
– Похоже, это носилось в воздухе уже довольно давно.
Мы идем дальше.
Моя первая реакция на это: то-то последнее время Пич как с цепи сорвался. Под угрозой все, ради чего он работал. Если подразделение будет куплено другой корпорацией, Пич останется без работы. Новые владельцы захотят устроить чистку в доме, и они, несомненно, начнут с самого верха.
А как насчет меня? Останусь ли я с работой? Хороший вопрос, Рого. Пока я этого не знал, я мог исходить из того, что, если завод закроют, Пич, вероятно, предложит мне какую-нибудь должность. Это обычная практика. Конечно, это могло быть не то, что я хотел бы. Я знаю, что ни один из заводов ЮниВэар не нуждается в настоящее время в директоре. Но я рассчитывал, что я мог бы вернуться на свое старое место у Пича в аппарате, хотя я знал, что мое место уже было занято, и, как я слышал, Пич был очень доволен тем парнем, который там работает. Если сейчас подумать, то ведь он вчера по сути дела пригрозил мне, говоря, что я могу остаться без работы.
Черт, я ведь могу через три месяца оказаться на улице!
– Только, Ал, если тебя кто-нибудь спросит, я тебе ничего не говорил, – предупреждает меня Нат.
Он уходит, а я обнаруживаю, что стою один в коридоре на пятнадцатом этаже. Я даже не помню, как заходил в лифт. И все же я оказался здесь. Я смутно припоминаю, что, пока лифт поднимался, Нат что-то мне говорил о том, что все готовят свои послужные списки.
Я осматриваюсь, чувствуя себя весьма глупо, потому что не могу сообразить, где я должен сейчас находиться. Потом вспоминаю про совещание. Я направляюсь в холл и вижу идущих в конференц-зал.
Я вхожу и сажусь. Пич стоит у другого конца стола. На столе перед ним проектор. Он начинает свою речь. Часы на стене показывают ровно восемь.
Я смотрю по сторонам на присутствующих здесь. Их около двадцати, почти все смотрят на Пича. Один из них, Хилтон Смит, смотрит на меня. Он тоже директор завода и мне никогда особо не нравился. По одной причине: мне претит его стиль работы – он постоянно рекламирует какое-нибудь новшество, которое он внедряет, и в большинстве случаев то, что он делает, ничем не отличается от того, что делают все остальные. Как бы то ни было, он смотрит на меня слишком пристально. Это что, потому что я выгляжу ошарашенным? Интересно, что он знает? Я, в свою очередь, сверлю его глазами до тех пор, пока он не отворачивается в сторону Пича.
Когда я, наконец, оказываюсь в состоянии включиться в то, о чем говорит Пич, он уже передает слово главному бухгалтеру-контролеру подразделения Этану Фросту, худому морщинистому мужчине, который, если его чуть-чуть загримировать, вполне мог бы сыграть старуху с косой.
Новости в это утро вполне соответствуют их вестнику. Первый квартал только что закончился, и результаты плачевны повсюду. Подразделению всерьез грозят проблемы с денежными потоками. Необходимо затянуть все ремни.
Когда Фрост заканчивает, встает Пич и продолжает свою непреклонную речь в духе того, каким образом мы должны справиться с этой проблемой. Я пытаюсь слушать, но через пару предложений отключаюсь. Все, что я слышу, это фрагменты.
«…совершенно необходимо снизить риск спада…» «…приемлемо для нашего сегодняшнего положения на рынке…» «…не снижая стратегических затрат…» «…необходимые жертвы…» «…улучшение производительности повсюду на местах…»
Включается проектор, на экране один за другим мелькают графики. Идет бесконечный обмен показателями между Пичем и присутствующими. Я пытаюсь сконцентрироваться, но у меня ничего не получается.
«…продажи в первом квартале упали на двадцать два процента по сравнению с прошлым годом…» «…общие затраты на сырьевые материалы возросли…» «…коэффициент живого труда, непосредственно затраченного на производство продукта, из расчета соотношения между фактически отработанными часами и оплаченными часами имел высокий трехнедельный…» «…и если вы теперь посмотрите на данные по часам, фактически отработанным на производстве, и сравните их со стандартом, то станет очевидным, что по данным показателям эффективности мы отстаем более чем на двенадцать процентов…»
Я говорю себе, что я должен включиться и следить за тем, о чем идет речь. Я тянусь к карману пиджака, чтобы достать ручку и начать записывать.
«Ответ ясен, – говорит Пич. – Будущее нашего подразделения зависит от нашей способности повысить производительность».
Ручки, однако, я не нахожу. Я начинаю искать в другом кармане и вытаскиваю сигару. Я в недоумении рассматриваю ее: я не курю больше. Какое-то время я пытаюсь сообразить, откуда, к дьяволу, взялась эта сигара. И тут я вспоминаю.
Глава 4
Две недели назад. На мне этот же самый костюм. Это было еще тогда, когда я думал, что все образуется. Я в командировке и жду самолета в аэропорту О'Харе. До самолета у меня еще есть время, и я иду в один из залов ожидания. Зал забит такими же командированными, как и я. Ищу, куда бы сесть, пробегая глазами по одетым в полосатые тройки мужчинам и женщинам в консервативного покроя пиджаках, как вдруг мой взгляд задерживается на мужчине в ермолке, одетом в свитер. Он сидит у лампы и что-то читает, держа в одной руке книгу, в другой сигару. Рядом с ним свободное место. Я подхожу, чтобы сесть. И только когда я уже почти опустился в кресло, до меня доходит, что я его знаю.
Когда в толпе одного из самых напряженных аэропортов мира случайно встречаешь знакомого, поневоле поразишься. Вначале я не совсем уверен, что это действительно он. Но уж слишком он похож на одного физика, которого я когда-то знал, чтобы это был кто-то другой, а не Иона. Когда я начинаю опускаться в кресло, он поднимает на меня взгляд, и в его глазах я читаю тот же самый вопрос: «Мы знакомы?»
– Иона? – спрашиваю я.
– Да, – полувопросительно отвечает он.
– Я Алекс Рого. Помните меня?
По его лицу можно догадаться, что он не уверен.
– Это было давно, – напоминаю я ему. – Я тогда был студентом. Я получил стипендию для изучения математических моделей, над которыми Вы тогда работали. Вспоминаете? У меня тогда была борода.
Наконец по его лицу я вижу, что он меня узнал.
– Ну конечно! Конечно, помню. Алекс, правильно?
– Точно.
Официантка спрашивает, не хочу ли я чего-нибудь выпить. Я заказываю виски с содовой и спрашиваю Иону, не присоединится ли он ко мне. Он решает, что не стоит: ему скоро уходить.
– Как идут дела? – интересуюсь я.
– Некогда, – отвечает он. – Очень некогда. А у тебя?
– Та же картина. Я лечу в Хьюстон. А ты?
– Нью-Йорк, – отвечает он.
Складывается впечатление, что беседа в этом русле его не вдохновляет, и он хотел бы закончить разговор. На секунду воцаряется тишина. Не знаю, хорошо это или плохо, но каждый раз, когда в разговоре возникает пауза, меня неодолимо тянет заполнить ее своим голосом (и я ничего не могу с собой поделать).
– Интересно, – продолжаю я, – что после всех моих тогдашних планов заняться наукой я закончил тем, что ушел в производство. Я сейчас работаю в ЮниКо директором завода.
Иона кивает в ответ. Вид у него становится более заинтересованным. Он затягивается сигарой, я продолжаю говорить. Меня за язык особо тянуть не надо.
– Собственно говоря, я поэтому и лечу в Хьюстон. Мы входим в ассоциацию производителей, и ассоциация пригласила ЮниКо принять участие в ежегодной конференции с выступлением на открытой дискуссии по вопросам робототехники. В ЮниКо выбрали меня, потому что у моего завода самый большой опыт по работе с роботами.
– Понятно, – замечает Иона. – Будете обсуждать техническую сторону?
– Скорее, производственную, нежели техническую, – объясняю я. Тут мне приходит в голову, что я могу ему кое-что показать. – Секундочку…
Я пристраиваю портфель на коленях, открываю его и вытаскиваю программу конференции, присланную мне ассоциацией.
– Так, – говорю я и начинаю читать. – Кризис производительности в Америке: робототехника – решение восьмидесятых… Группа пользователей и экспертов проводит открытую дискуссию по вопросам грядущего влияния индустриальных роботов в сфере производства в Америке.
Но когда я поворачиваюсь к Ионе, то вижу, что его это не очень впечатлило. Ну да, соображаю я, он человек академический и не понимает делового мира.
– Ты сказал, у тебя на заводе используются роботы? – переспрашивает он.
– Да, в паре цехов, – отвечаю я.
– И они действительно повысили производительность завода?
– Конечно, – говорю я. – Мы получили, что же там было? – я поднимаю глаза к потолку, пытаясь вспомнить цифры. – Если не ошибаюсь, на одном участке мы получили повышение производительности на тридцать шесть процентов.
– На самом деле?.. На тридцать шесть процентов? – переспрашивает Иона. – То есть ваша фирма получает от твоего завода на тридцать шесть процентов больше денег, только благодаря установке нескольких роботов? Потрясающе.
Я не могу сдержать улыбку.
– Нет, не совсем так, – объясняю я. – Было бы неплохо, если бы это было так просто! Но все намного сложнее. Понимаешь, это повышение на тридцать шесть процентов мы получили только в одном цеху.
Иона смотрит на свою сигару, затем тушит ее в пепельнице.
– Тогда вы по сути дела не повысили производительность, – говорит он.
Я чувствую, что моя улыбка застывает у меня на лице.
– Я, кажется, не совсем понимаю, – говорю я.
Иона наклоняется ко мне с заговорщицким видом и произносит:
– Позволь мне задать вопрос, только между нами, твой завод смог отправить хотя бы на одну единицу больше продукции в день в результате того, что произошло в цеху, который вы оборудовали роботами?
В замешательстве я тяну:
– Мне надо посмотреть цифры…
– Вы уволили кого-нибудь? – задает он следующий вопрос.
Я откидываюсь на спинку кресла и смотрю на него. Что, черт возьми, он хочет этим сказать?
– Ты имеешь в виду, уволили ли мы кого-нибудь в результате установки этих роботов? – уточняю я. – Нет, у нас договоренность с профсоюзом о том, что никто не будет уволен в результате мер, направленных на повышение производительности. Мы перевели людей на другую работу. Конечно, когда бизнес на спаде, мы проводим увольнения.
– Но роботы сами по себе не сократили ваших затрат на оплату труда работников, – замечает Иона.
– Нет, – вынужден признать я.
– Тогда, скажи, снизился ли у вас уровень товарно-материальных ценностей и незавершенного производства?
Я хмыкаю.
– Слушай, Иона, что все это значит?
– Ты не ответил, так снизился у вас уровень товарно-материальных ценностей?
– Если так сразу сказать, не думаю, но мне надо проверить цифры.
– Проверь цифры, если хочешь, – говорит Иона. – Но если уровень товарно-материальных ценностей не снизился… и затраты на оплату труда работников не сократились… и ваша фирма не продает больше продукции, а так оно и есть, вы ведь не отправляете больше заказов, то как же можно говорить о том, что эти роботы повысили производительность вашего завода?
Где-то глубоко внутри желудка у меня возникает такое же ощущение, как если бы вы находились в лифте, трос которого вдруг оборвался.
– Н-у-у, – тяну я, – в каком-то смысле я понимаю, что ты хочешь сказать. И все же показатели эффективности у меня улучшились, а себестоимость снизилась.
– На самом деле? – спрашивает Иона и закрывает книгу.
– Ну конечно. Показатели эффективности в среднем вообще намного превысили девяносто процентов. И себестоимость на деталь значительно снизилась. Знаешь, чтобы быть сегодня конкурентоспособным, мы должны делать все для повышения эффективности и снижения себестоимости.
Мне приносят мой виски; официантка ставит стакан на столик рядом со мной, я даю ей пять долларов и жду, пока она отсчитает сдачу.
– Имея такие высокие показатели эффективности, вы, должно быть, делаете все возможное, чтобы роботы были задействованы постоянно, – продолжает Иона.
– Само собой, разумеется, – соглашаюсь я. – Мы должны обеспечить их бесперебойной работой, иначе мы потеряем все то, что выиграли от снижения себестоимости на деталь. И к тому же показатели эффективности пойдут вниз. Это верно не только для роботов, это верно для всех других производственных ресурсов. Производственный процесс должен быть бесперебойным, чтобы сохранить необходимый уровень эффективности и поддерживать наше преимущество в области себестоимости.
– На самом деле? – замечает он.
– Ну конечно. Естественно, я не хочу сказать, что у нас нет проблем.
– Понятно, – говорит Иона. Потом он улыбается. – Слушай, давай начистоту! Ведь уровень товарно-материальных ценностей у тебя уже выше крыши, не так разве?
Я смотрю на него. Откуда он знает?
– Если ты имеешь в виду незавершенное производство…
– Я имею в виду все твои товарно-материальные ценности, – говорит он.
– Ну, в разных местах по-разному. Кое-где да, уровень высокий, – соглашаюсь я.
– И все постоянно запаздывает? – продолжает он. – И вы ничего не можете отправить вовремя?
– Приходится признать, – говорю я, – что у нас, действительно, масса проблем с выполнением заказов в срок. В последнее время обслуживание клиентов на самом деле превратилось в проблему.
Иона кивает, как будто он ждал этого признания.
– Погоди, а ты откуда знаешь обо всем этом? – спрашиваю я.
Он опять улыбается в ответ:
– Так, по наитию, – говорит он. – Кроме того, я сталкиваюсь со всеми этими симптомами на многих производственных предприятиях. Ты ведь не одинок.
– А разве ты не физик? – спрашиваю я.
– Я ученый, – отвечает он. – И сейчас, скажем так, я занимаюсь наукой об организациях, в частности, о производственных предприятиях.
– Не знал, что есть такая наука.
– Теперь есть, – говорит он.
– Ну, как бы ни называлось то, чем ты занимаешься, а затронул ты, должен признать, именно те проблемы, которые доставляют мне наибольшую головную боль, – замечаю я. – Каким образом…
Я замолкаю, прерванный каким-то восклицанием на иврите. Иона смотрит на старые часы, которые он только что достал из кармана брюк, и говорит:
– Извини, Алекс, я опаздываю на самолет, мне надо идти.
Он встает и берет пальто.
– Вот жаль, – говорю я, – ты ведь меня заинтриговал.
Помолчав немного, Иона говорит:
– Знаешь, если ты обдумаешь все, о чем мы тут говорили, ты сможешь вытащить свой завод из той аховой ситуации, в которой вы сейчас находитесь.
– Слушай, ты меня, кажется, не так понял. Да, у нас есть пара проблем, но я не могу сказать, что ситуация аховая.
Он смотрит на меня. А ведь он действительно знает, что у нас происходит, думаю я.
– Знаешь что, – слышу я себя, – мне все равно сейчас некуда деть время, что, если я провожу тебя до самолета? Ничего не имеешь против?
– Нет, пошли, – говорит он, – только быстро.
Я встаю, подхватываю пальто и портфель, мой виски остается стоять на столике. Я быстро отхлебываю из стакана и оставляю его. Иона уже движется к выходу. Он ждет, пока я его догоню, и мы выходим в коридор, полный людей, спешащих в разные стороны. Иона идет таким быстрым шагом, что я с трудом поспеваю за ним.
– Я хотел бы знать, – спрашиваю я, – что заставило тебя предположить, что у меня на заводе что-то не в порядке?
– Ты же сам об этом сказал, – отвечает Иона.
– Я ничего такого не говорил, – возражаю я.
– Алекс, – говорит он, – из твоих слов было ясно, что на самом деле завод, которым ты управляешь, не настолько эффективен, как ты думаешь. Совсем наоборот. Завод, которым ты управляешь, крайне неэффективен.
– По показателям это эффективный завод, – возражаю я ему. – Ты что, хочешь сказать, что мои люди дают мне неверные отчеты… что они меня обманывают, или..?
– Нет, – отвечает он. – Не думаю, что твои люди тебя обманывают. А вот показатели точно тебя обманывают.
– Ну ладно, иногда мы, конечно, подгоняем кое-какие цифры. Но этим все занимаются.
– Ты не понял, – говорит он, – ты считаешь, что управляешь эффективным заводом, но то, из чего ты исходишь в своем убеждении, неверно.
– Что в этом неверного? Я исхожу из того же, из чего исходят большинство директоров.
– Вот именно, – соглашается Иона.
– И что это все означает? – интересуюсь я. Я начинаю чувствовать себя несколько оскорбленным всем этим.
– Алекс, если ты не отличаешься от большинства людей на земле, то массу вещей ты воспринимаешь как само собой разумеющиеся, и поэтому ты о них даже не задумываешься.
– Иона, я думаю постоянно, – возражаю я. – Это часть моей работы.
Он качает головой.
– Алекс, ну скажи мне, почему ты считаешь, что твои роботы – это такое великое улучшение?
– Потому что они повысили производительность, – отвечаю я.
– А что такое производительность?
Я с минуту молчу, пытаясь припомнить.
– В соответствии с определением, принятым в моей фирме, – говорю я, – это формула, которую мы используем, что-то вроде: добавленная стоимость на работника равна…
Иона опять качает головой.
– Вне зависимости от определения, принятого в твоей фирме, производительность – это нечто другое, – заявляет он. – Оставь на минуту формулы и тому подобное. И просто своими словами, исходя из своего опыта, объясни мне, что такое – быть производительным?
Мы быстрым шагом заворачиваем за угол, и впереди нас я вижу детекторы металла и охрану. Я планировал попрощаться с ним тут, но он не сбавляет шага.
– Просто скажи мне, что такое – быть производительным? – повторяет он свой вопрос, проходя через детектор. Уже стоя по другую сторону, он настойчиво спрашивает:
– Для тебя лично, что это такое?
Я кладу мой портфель на ленту и иду вслед за ним. Интересно, думаю я, что он хочет услышать?
Стоя уже по другую сторону детектора, я отвечаю:
– Ну, я полагаю, это значит, что я чего-то добился.
– Именно! – восклицает он. – Ты чего-то добился. В смысле чего?
– В смысле поставленных целей, – отвечаю я.
– Верно! – говорит Иона.
Из кармана рубашки из-под свитера он достает сигару и протягивает мне.
– Мои поздравления! – говорит он. – Когда ты производителен, ты достигаешь чего-либо в смысле поставленной цели, верно?
– Верно, – соглашаюсь я, забирая свой портфель.
Мы быстро идем, оставляя позади многочисленные выходы к самолетам. Я стараюсь поспеть за широкими шагами Ионы.
Он продолжает говорить:
– Алекс, я пришел к выводу, что производительность – это действие, направленное на приближение фирмы к достижению ее цели. Действие, приближающее фирму к достижению ее цели, является производительным. Действие, не приближающее фирму к достижению ее цели, не является производительным. Ты понимаешь, о чем я говорю?
– Да, но… послушай, Иона, это же просто здравый смысл, – замечаю я.
– Это просто логика, – отвечает он.
Мы останавливаемся, и я смотрю, как он протягивает свой билет.
– Но это же слишком упрощенно, – говорю я. – Это мне ни о чем не говорит. Я имею в виду, если я движусь к достижению моей цели, я производителен; если не движусь – не производителен. Ну и что?
– Я тебе и говорю о том, что понятие «производительность» не имеет смысла, если ты не знаешь, какова твоя цель.
Он забирает билет и направляется к выходу, ведущему к его самолету.
– Ладно, тогда, – продолжаю я, – посмотрим на это таким образом; одна из целей моей фирмы – повысить эффективность. Значит, каждый раз, когда я повышаю эффективность, я производителен. Это логично.
Иона резко останавливается и поворачивается ко мне с вопросом:
– Ты знаешь, в чем твоя проблема? – спрашивает он.
– Конечно, – отвечаю я. – Мне нужно достичь более высокого уровня эффективности.
– Нет, твоя проблема не в этом, – говорит он. – Твоя проблема в том, что ты не знаешь, что является твоей целью. Между прочим, существует только одна цель, вне зависимости от фирмы.
На какую-то секунду я не знаю, что сказать. Иона опять направляется к выходу. Кажется, все уже прошли на посадку. В зале ожидания только мы с ним. Я иду за ним.
– Подожди, что ты имеешь в виду, говоря, что я не знаю, что является целью? Я знаю, что является целью, – говорю я.
Мы уже у двери в самолет. Иона поворачивается ко мне. Из салона на нас смотрит стюардесса.
– На самом деле? Тогда скажи мне, что является целью твоего производственного предприятия? – спрашивает он.
– Целью является производить продукт настолько эффективно, насколько возможно, – отвечаю я.
– Нет, – возражает он, – это не цель. А что является действительной целью?
Я бессмысленно смотрю на него.
– Кто-нибудь из вас собирается садиться? – интересуется стюардесса, выглядывая из двери.
– Сейчас, – говорит ей Иона. Потом он поворачивается ко мне:
– Ну же, Алекс, быстро! Говори же, что является действительной целью, если знаешь.
– Влияние? – предполагаю я.
Он явно удивлен.
– Ну… неплохо, Алекс. – Но в результате того, что ты просто что-то там производишь, влияния не приобретешь.
Стюардесса чувствует себя оскорбленной.
– Если вы не собираетесь садиться, вам придется вернуться в терминал, – холодно заявляет она.
Иона не обращает на нее внимания.
– Алекс, невозможно понять, что такое производительность, если не знаешь, что является целью. До тех пор, пока не определена цель, все это просто игры в цифры и слова.
– Ладно, тогда это доля рынка, – говорю я. – Это и есть цель.
– Разве? – отвечает он и заходит в самолет.
– Послушай! – окликаю я его. – А сказать ты мне не можешь?
– Подумай над этим сам, Алекс. Ты сам можешь найти ответ, – говорит он.
Он протягивает свой билет стюардессе, оглядывается на меня и прощально машет мне рукой. Я поднимаю руку, чтобы махнуть ему в ответ, и обнаруживаю, что я все еще держу сигару, которую он мне дал. Я кладу ее в карман пиджака. Когда я опять поднимаю взгляд, его уже нет. Появляется нетерпеливая стюардесса и безучастно заявляет мне, что она закрывает дверь.
