«Бродский среди нас» kitabından alıntılar, sayfa 8
Иосиф, Карл и Эллендея в Сан-Франциско, 1972 г.
Энн-Арбор, 1970-е.«Позже в своих интервью Иосиф говорил, что мичиганские годы были его единственным детством». Бродский в тулупе Карла у дверей «Ардиса».
1977 г. Фото Л. Лосева.
«Анн-Арбор был маленький город; Ленинград– большой город; Нью-Йорк же был целым неохватным миром. Нью-Йорк ему подходил: городской мальчик, он любил его».
«Марина Басманова была похожа на шведскую актрису, которая запала в душу отрока Иосифа».
Родители Иосифа Александр Иванович и Мария Моисеевна у себя дома.
«Для них было нешуточным ударом, когда его приговорили к ссылке, а их самих лишили пенсии и вынудили снова искать работу.»
«„В Петербурге мы сойдемся снова, / Словно солнце мы похоронили в нем…“, – писал Мандельштам… Русофилка во мне хотела бы, чтобы Бродский был похоронен в этом городе, но как человек, близко знавший его, могу сказать уверенно: он был бы рад узнать, что его похоронят на острове Сан-Микеле в Венецианской лагуне, рядом с Дягилевым и Стравинским».
То, что Иосиф приобщился к английской и американской поэзии, мне кажется, необычно для русского поэта. Я видела многих, которые знали польскую, французскую и немецкую поэзию, но английские и американские стихи мало кого интересовали. На Иосифа больше всего повлияли Оден и Фрост, поэты очень не русские. Ему нравится их сдержанность, ирония и техническое мастерство. Французской поэзией он не интересуется – Валери и Вийона не упомянул ни разу. Не заговаривал и о Рильке, хотя тот явно для него важен.
Иосиф приводил много причин почему он не поедет [в Россию]. В разное время и в зависимости от настроения они были разными; поэтому основываться можно только на его поступках - он не поехал в Россию, когда это стало возможно. Мне известны некоторые его доводы: одним было убеждение, что поездка в Советский Союз была бы формой прощения. Он не верил, что новые хозяева страны сильно отличаются от прежних, тех, кто не выпускал его родителей. Самому ему отъезд дался чересчур тяжело, и трудно поверить, что вернуться можно так, словно это тебе ничего не стоило.
Эссе Иосифа были важны для Нобелевского комитета: эти люди не могли прочесть его стихи на русском, но эссе они могли читать. Эссе были неровные, но ум Иосифа и мощная индивидуальность сквозили в каждой строчке.
«Двенадцать сонетов к Марии Стюарт», где поэт начинает с реальной Марии Стюарт, переходит на игравшую ее кинозвезду, в которую он влюбился, и наконец останавливается на живой женщине, Марине, напоминающей ему ту артистку.
