Kitabı oku: «У судьбы твои глаза», sayfa 5

– Что?! Вы шутите, что ли?

– Нет, мистер Тёрнер. Я знаю, как вам тяжело, но у нас мало времени.

– Тяжело?! – Завопил я, и та семья, что делила со мной комнату ожидания прилепила уши и глаза к нам двоим. – Тяжело?! Да вы хоть понимаете, о чём просите?!

– Да, сэр, понимаю.

– Ни хрена вы не понимаете! Как можно выбирать? Спасайте обоих!

– Это невозможно, мистер Тёрнер. – С тем же непоколебимым спокойствием ответил доктор, и его дежурное «мистер Тёрнер» начинало меня подбешивать. – Из-за предэклампсии у вашей жены высокое кровяное давление. Началось кровотечение. Мы готовимся сделать кесарево сечение, как только вы дадите нам ответ.

Я заметался по комнате, как ненормальный, бормотал что-то, хватался за голову и молился, чтобы всё это мне только чудилось. Но всё было реально. Меня просили решить, кого оставить в живых. Любимую женщину или любимого ребёнка.

Вместо того чтобы приблизиться хоть к какому-то решению, я прокручивал в голове тот день, когда нам поставили диагноз «предэклампсия». Если бы только я не послушал Элизабет. Если бы только уговорил её сделать аборт и попытаться снова. Если бы только не понадеялся на высшие силы.

Если бы только…

– Мистер Тёрнер…

– Нет, не просите меня.

– Я вынужден.

Я свалился на неудобное сидение и спрятал лицо в ладонях. Пусть он уйдёт. Пусть я проснусь. Пусть окажусь в постели рядом с Элизабет. Это не может быть правдой.

– Мистер Тёрнер, выбор надо сделать немедленно.

Меня трясло. Я не мог сделать этот выбор. Пусть подождут. Скоро приедет Полин и подскажет, что мне делать. Она знает. Она всегда знает.

– Мистер Т…

– Да заткнитесь вы уже.

Никогда ещё так ненавидел, как звучит моё имя.

– Ваше решение…

– А как бы вы поступили на моём месте? – Я с надеждой поднял залитые слезами и кровью глаза на врача, и тот впервые утратил свою бесстрастную холодность, слегка смутившись.

– В данном случае у ребёнка больше шансов выжить.

– Нет. – Застонал я, и слёзы брызнули из глаз. – Нет, этого не может быть.

– Ваша жена потеряла слишком много крови, мы делаем переливание, но… У вашего сына больше шансов. – Повторился доктор Крейг на выдохе.

Я три раза открывал рот, чтобы произнести это вслух. Три раза мой язык застывал, прилипал к нёбу, резался о зубы. Наконец, не в силах ждать лишние, непозволительные секунды, доктор Крейг сжал моё плечо и спросил снова:

– Каково ваше решение?

– Ребёнок. – Только и смог выдавить я.

Так бы хотела Элизабет. Она так мечтала увидеть нашего малыша, подержать его на руках. Она столько перенесла за эти семь месяцев, стольким пожертвовала, чтобы ребёнок выжил, чтобы его сердце билось. Она бы сделала именно такой выбор.

Доктор Крейг лишь кивнул в ответ, отпустил моё плечо и, натянув маску, вернулся в операционную. Я смотрел ему вслед, пока он быстрым шагом удалялся по коридору. Его зелёная медицинская форма превратилась в чёрный плащ с капюшоном. Мой жалкий мозг увидел перед собой не акушера, а палача, который идёт на плаху, чтобы занести топор.

Не знаю, как так вышло, но я отрубился прямо на стуле. Тревога так сильно измотала меня, что я впал в забвение, казалось, на несколько часов. Но прошло лишь полчаса. И я снова услышал зловещий голос.

– У вас родился сын. Приношу свои соболезнования, но ваша жена скончалась от потери крови.

Я знал, что сам обрёк Элизабет на смерть, но услышать это вот так, отстранённым, почти безучастным голосом, было сродни сердечному приступу. Я бросился в операционную. Ворвался в безмятежный покой жены и упал в кровавую лужу.

Снова эти сны. Слушание в суде слишком сильно вымотало меня, что я отключился на диване спустя десять минут после того, как вернулся в пустой дом. Полин и Крис занимались с дефектологом в платном кабинете клиники «Майо». Через час они будут дома, и мне придётся сообщить тёще новость, которая добьёт её окончательно.

Я призраком слонялся по комнатам, пытаясь избавиться от сонного наваждения, но картина мёртвой Элизабет не выходила из головы. Моё спасение скрипнуло дверью и вошло в дом. Крис что-то увлечённо рассказывал об уроке миссис Дориан, а Полин тащила на себе два пакета с продуктами. Я поцеловал обоих, подхватил пакеты и скрылся в кухне. Услышал, как тёща попросила внука подняться к себе и переодеться, пока она поговорит минутку со мной на кухне.

Ей не пришлось озвучивать вопрос, он стоял в её глазах беспокойным ожиданием. И я рассказал всё, что приключилось в суде, опустив глаза, как мальчишка, вывернувший вазу с цветами прямо на белый ковёр.

– Сто семьдесят тысяч… – Прошептала Полин и взялась за сердце. Рукой отыскала опору стула и на негнущихся ногах присела на него.

– Я раздобуду деньги. – Пообещал я, не зная, как собираюсь выполнить это обещание. – Ты сама говорила, мы не пропадём. И я обещаю тебе, что не дам нам пропасть.

– Пап! – Послышалось из комнаты сына. – Мне нужна помощь!

– Я сейчас вернусь, и мы вместе подумаем, как нам быть.

Полин кивнула и осталась дожидаться меня в неуютной тишине кухни. Я помог Крису выбраться из новых джинсов, которые мы недавно купили, потому что он сильно подрос за зиму. У них был слишком тугой ремень, с которым порой мне в одиночку было не справиться.

– Ты приглядывай за бабулей, чемпион, ладно? – Попросил я, высвобождая сына из заточения. – Ты ведь уже мужчина, а мужчины должны оберегать тех, кого любят.

– Ты так же оберегал маму? – С присущей всем детям наивностью спросил Крис, вылезая из свитера. Я взглянул на его худенькое тело, спрятанное под одеждой, вспомнил, каким тоненьким оно было в тот миг, когда я впервые осмелился взять его на руки.

– Старался изо всех сил. – С надрывом ответил я, потому что моих стараний оказалось недостаточно. – И ты должен стараться точно так же.

Крис серьёзно кивнул.

– Ты справишься сам? Я должен вернуться к бабуле.

– Я ведь уже мужчина. Справлюсь.

Я взлохматил гриву своего маленького мужчины, которую давно пора было укоротить, и медленно поплёлся вниз, к разговору, который не знал, как вести.

– Всё в порядке. Ложная тревога. – Пошутил я, входя в кухню. – Всего лишь тугой ремень и…

Полин лежала на полу в неестественной позе. Рука закинута за голову, глаза закрыты, грудь еле-еле вздымается.

– Господи, Полин! – Я кинулся к женщине, которая, казалось, стала ещё крошечней на холодном кафеле. Приложил палец к вене на шее, нащупал слабый пульс и, недолго думая, схватил телефон.

– Скорая, пришлите машину по адресу Бикон-драйв, 16. Моя тёща… кажется, у неё сердечный приступ.

Глава 8

Я знал больницу Сент-Мэрис как свои пять пальцев. Мог по памяти найти отделение гинекологии, знал, на каком этаже чище туалеты, и в каком кабинете принимает как минимум шесть врачей разных специальностей. Но в отделении кардиологии я оказался впервые. Здесь было спокойнее, будто каждый посетитель и сотрудник знал, что больное сердце нельзя лишний раз беспокоить.

Скорая приехала через восемь минут. Я отсчитывал каждую из них по кухонным часам и сжимал руку Полин, пытаясь передать ей хоть частичку жизни. Диспетчер посоветовала мне приподнять голову больной и освободить шею для лучшего поступления кислорода. Я заботливо уложил макушку тёщи к себе на колени и расстегнул кардиган на несколько пуговиц.

Заслышав стук костылей по паркету, я пытался придумать, что сказать сыну, когда он увидит бесчувственное тело бабушки.

– Я проголодался. – Сообщил Крис, появляясь в дверном проёме, но тут же замолчал и остановился, глядя на две наши фигуры на полу. – Что с бабулей?

– Ей нехорошо, дружок. Но ничего страшного. Скоро приедут врачи и со всем разберутся. Подожди пока в гостиной.

Но Крис зашаркал тапочками в нашу сторону, лишая бабушку ценного кислорода.

– Крис, я же попросил подождать в гостиной!

– Но я хочу помочь.

– Мы не сможем помочь бабушке. Ей нужен врач.

– Но ты ведь сказал заботиться о ней. Я ведь мужчина и…

– Делай, что я тебе говорю! – Рявкнул я, и нижняя губа сына заходила ходуном. На лице затаились обида и злость, но с этим я разберусь чуть позже. Сейчас главное, что он послушно ушёл в другую комнату и не воровал воздух Полин. Не видел, как бабушка борется за жизнь.

Пока ждал скорую, звякнул Уэйну и попросил немедленно приехать, потому что у его жены сердечный приступ. Он примчался наравне со скорой и остался с Крисом наблюдать, как парамедики загружают каталку с телом Полин в машину, как я забираюсь следом, и мы укатываем в сторону больницы под раздирающий сердце аккомпанемент мигалок.

Я ждал уже сорок минут, но никто не выходил, чтобы сообщить мне о состоянии тёщи. Уэйн звонил трижды, но я не мог его ничем обрадовать. Но хотя бы не мог огорчить. Второй такой потери немногословный и чувствительный Уэйн не переживёт. Впрочем, как и я. Уже вторая женщина, которую я любил, умирала на моих глазах, и снова из-за меня.

Не нужно было рассказывать Полин о вердикте и о ста семидесяти тысячах. Я никогда ей не врал, но некоторые вещи лучше утаить от женщины, которая поддерживает своё состояние транквилизаторами. Нужно было догадаться, что это добьёт её.

Снова эти «нужно-не нужно», «если бы»… Моя жизнь лопалась от предположений и неверных решений. Протикал ещё один час, Уэйн позвонил ещё три раза.

– Пока ничего не известно. – Был мой скупой ответ. – Как Крис?

– Переживает. Как и все мы. Отказывается выходить из комнаты и лежит на кровати, притворяется, что читает.

– Я поговорю с ним, как только вернусь. Спасибо, Уэйн, что ты сейчас с ним.

– А тебе, что ты сейчас с Полин. – Тесть прокашлялся, будто ему тяжело было произнести это вслух. – Я не могу лишиться ещё и Полин, Шон. Не могу, понимаешь?

– Всё будет хорошо. – Заверил его я, не веря ни единому своему слову. – Врач идёт, я перезвоню.

Из кабинета в конце коридора вышел низенький мужчина среднего возраста, которому явно мешали лишние тридцать килограммов веса. Я так и представлял, как он советует своим пациентам придерживаться диеты, исключить жирное и больше гулять пешком, чтобы сбросить вес и не нагружать сердце, после чего со спокойной душой заказывает доставку в забегаловке восточноафриканской кухни «Муна Халяль». И этот лицемер занимался моей тёщей. Когда парамедики буквально залетели в приёмное отделение, выкрикивая какие-то термины и медицинские показатели подсоединённой к капельнице Полин, этот человечек появился около каталки с проворностью гепарда и тут же стал отдавать распоряжения медсёстрам.

Я следовал за группкой суетливых знатоков в белых халатах до самых дверей отделения интенсивной терапии, а затем внимательно следил за передвижениями каталки, когда Полин перевозили в кардиологию. И вот, закончив беготню по отделениям и покончив с необходимыми манипуляциями, меня удостоили чести узнать, какой прогноз у моей тёщи.

В своём неизмеримом халате необъятная фигура доктора напоминала белого кита. Непримечательный образ дополняли кустистые брови, пухлые щёки и очки в тонкой оправе, которые всё время сползали вниз. Белый кит представился доктором Уэбером.

– У миссис Холланд случился сердечный приступ. – Спасибо, капитан Очевидность, это я уже понял и без диплома медика. – Мы провели ангиопластику, но пришлось также дать ей тромболитики.

Ни слова не понял, но согласно кивнул, словно одобрил действия врачей.

– Ваша мать…

– Она моя тёща.

– Ох, да, простите. – Ничуть не смутившись своей ошибки, опомнился доктор Уэбер. – Вашу тёщу перевели в палату интенсивной терапии, вводим допамин внутривенно и даём кислород. Сейчас её состояние стабильно, жизни ничего не угрожает, но мы продержим её под наблюдением ещё день-два.

– Но она ведь выкарабкается?

– Очень на это надеюсь.

Спасибо за столь детальное заключение, доктор.

– Что могло вызвать приступ? – Поинтересовался он.

С чего бы начать? Она потеряла дочь, её внук страдает синдромом ДЦП и требует слишком много сил и заботы, она устаёт каждый день, будто вагоны таскает, а теперь ещё узнала, что мы угодили в долговую яму размером с Большой Каньон.

– Боюсь, она услышала неприятные новости. А ещё она шесть лет принимает алпрозалам.

Пышные брови доктора сделали резкий вираж вверх.

– Это слишком долгий срок для столь сильного средства. Она делала перерывы?

– Не знаю. Я сам только вчера узнал. Но мне кажется, что она принимала их постоянно.

– Это очень нехорошо. Очень нехорошо. – Задумчиво покачал головой кардиолог. – Они вызывают привыкание и снижают кровяное давление. Могут вызвать тахикардию и мышечные спазмы. Она худела в последнее время?

В отличие от многих женщин, Полин презирала диеты и любила побаловать себя сладким после сытного обеда, так что с аппетитом у неё проблем не было. Но это было до смерти Элизабет. С тех пор я попытался припомнить случай, чтобы она съедала всё с тарелки без остатка или перекусывала пирогом, который пекла для Криса. Я не обращал внимания, потому что был занят своими проблемами. Полин заставляла меня хорошо питаться, но сама не следовала своим же наставлениям. Она и правда похудела. Иссохла, словно цветок без воды, но я списывал это на стресс от потери дочери.

– Она и правда сдала в последнее время. – Удручённо согласился я. – Слишком много на неё взвалилось за эти годы.

– Это всё объясняет. Впредь постарайтесь взваливать на неё меньше забот, – с лёгким упрёком, присущим всем докторам, порекомендовал Уэбер. – И сообщайте плохие новости помягче, а лучше вообще оградите её от плохих новостей. Отныне забота о её сердце – ваша обязанность.

Ещё одно сердце, которое я держал в руках. О котором был не в силах позаботиться.

– Можно её увидеть?

– Пока нет. Она всё равно спит. Оставьте свой номер у поста медсестры, и мы позвоним вам сразу, как она придёт в себя.

Закончив свою пламенную речь, которую он наверняка говорит по пять раз на дню, доктор Уэбер кивнул мне и исчез в неизвестном направлении. Я выдохнул весь воздух из лёгких вместе с тревогой. Она выкарабкается, она поправится. Пока что это было самым главным.

Сообщив хорошие новости Уэйну и Генри, я купил букет ромашек в киоске с сувенирами на первом этаже и попросил медсестру поставить их в палате Полин. Обернулся к выходу и увидел знакомое лицо. Оно покрылось путаницей морщин, кофта под халатом натянулась на раздавшемся животе, с безымянного пальца исчезло золотое кольцо. Но это был он. Доктор Крейг. Человек, который заставил меня сделать самый ужасный выбор в жизни. Человек, руками которого я убил свою жену.

Он улыбался и перебрасывался чем-то забавным с молоденькой медсестрой в розовой униформе и не сразу заметил, что я его разглядываю. Зато увидев, смахнул улыбку с лица, стряхнул, как пыль с комода. Мы оба не ожидали этой встречи, и на секунду мне показалось, что сейчас он сорвётся с места и сбежит, лишь бы быть подальше от меня. И в самом деле, он тронул медсестру за локоть, извинился и поспешил в противоположном от меня направлении. Трус. Думал, что я здесь ради очередного скандала. Но на них у меня больше не осталось сил.

Глава 9

– Позовите этого долбаного доктора Крейга. Немедленно.

Алкоголь завязал мой язык в узелок, и каждая фраза звучала так, будто я изъяснялся на корейском. Две медсестры сбились в кучку за своим постом, взирая на меня с опаской и страхом. Минуту назад я бесформенным ворохом одежды ввалился в приёмное отделение больницы Сент-Мэрис, обращая на себя внимание десятков больных и врачей, и почти распластался на стойке.

– Я приказываю вам позвать доктора… – Я икнул. – Крейга сюда.

– Сэр, я вынуждена попросить вас уйти. – Несмело заговорила медсестра с блондинистой гулькой и длинным носом. Единственное, что я смог разглядеть в пелене нетрезвого тумана.

Я дыхнул на неё алкодышащим драконом, из пасти которого вырывались хмельные пары, а не огонь, и повторил свою просьбу ещё громче и ещё настойчивее.

Пока блондинка с носом умасливала меня покинуть отделение больницы, вторая сняла трубку и связалась с кем-то. Я всё пытался уловить, что она говорит, но видел лишь шевеление губ, а в этом состоянии не мог прочитать даже вывеску над постом медсестёр, не говоря уже о шифрованном языке жестов.

Ко мне подошли два охранника, один больше другого, и встали по разные стороны за спиной.

– Предательница. – Швырнул я своё оскорбление в лицо медсестры с трубкой в руке. Вот кому она звонила.

– Сэр, прошу вас покинуть здание по-хорошему.

Они тут что, других слов не знают? Завели свою песню, словно на повторе. Какой-то крохотной извилиной, которая ещё не пропиталась алкоголем, я осознал, что меня не пустят к доктору Крейгу. Смиренно оставил пост медсестёр и кивнул верзилам.

И вот они провожают меня к выходу, как за спиной раздаётся оклик.

– Мистер Тёрнер!

Весь холл оборачивается к нему, жаждая увидеть продолжение спектакля. Всё же медсестра меня не обманула, не предала. Вот он, собственной персоной. Убийца в белом халате.

– Оставьте. – Бросил он охранникам. – Я переговорю с ним у себя. Мистер Тёрнер, идёмте со мной.

Я победоносно ухмыльнулся своим конвоирам и не забыл одарить медсестру благодарным взглядом, на который он слабо улыбнулась. Может, знала о моём горе, написанном на лице и растекающемуся по венам вместе со спиртом? А может, поняла, что только так меня ещё можно спасти. Я поплёлся за белым пятном в двух шагах впереди по лабиринтам ярких коридоров, на третий этаж. В гинекологию, в которую не совал свой нос уже полтора месяца, с того самого момента, как вышел отсюда с ребёнком и без жены.

– Присаживайтесь. – Попросил доктор Крейг спокойным голосом, но я чувствовал, что он весь на нервах, как и я. Я не принял приглашение и остался шататься у дверей.

Мой собеседник не стал настаивать и в качестве вежливости или из страха тоже остался стоять у своего стола. Какое-то время он просто рассматривал меня, как под микроскопом, пытаясь что-то разглядеть, что-то понять. Я же видел лишь его блёклые очертания на фоне дневного света за окном.

– О чём вы хотели поговорить?

– О том, что вы хотели, чтобы я сделал.

За эти полтора месяца беспробудного пьянства я выходил лишь в магазин за жгучей, исцеляющей сывороткой, но сегодня удлинил свой маршрут. Сам не знаю, как, но вышел за дверь и направился совершенно в другом направлении, пока не добрался до больницы. Только сейчас понял, что стою всё в тех же домашних тапочках, промокших насквозь и пускающих водяные лужи на стерильный пол. Я не ощущал холода, хотя даже не накинул куртку, а декабрь, незаметно заступивший на службу, был колючим, как спицы Полин, которыми она раньше вязала причудливые свитера.

– Я уже говорил вам. – Послышался уже не такой мягкий голос доктора. – Это был вынужденный выбор, иначе бы мы потеряли обоих… Вы подписали документы, что согласны с решением спасать ребёнка.

Он порылся в стенном шкафу и выудил оттуда папку. Шлёпнул на стол и открыл, чтобы я собственными глазами убедился. Я нахмурился, не в силах вспомнить, что подписывал что-то эти несколько месяцев. Пробежав глазами по тексту, который сливался в единую кляксу, я опустился в самый низ и увидел закорючку своих инициалов. Немного кривее, чем обычно. Но это точно моя подпись. Ш. Т. И завиток. Сомнений не было.

– Не помню, чтобы подписывал это.

– Перед тем, как отправиться домой, мы обсудили последствия вашего решения, и вы согласились снять ответственность с больницы. Это было здесь же, в моём кабинете.

Но я повторил, что не помню этого. Я вообще не помню остаток дня после того, как увидел тело жены в море крови. Лишь урывки воспоминаний. Полин прижимает меня к груди. Кто-то усаживает меня в машину. Подушки дивана со знакомым запахом когда-то вывернутого на них лукового супа и кондиционера для белья. Но не этот кабинет и никак не этот документ.

– Если вы пришли обвинять меня, то у вас нет на это прав. – Доктор Крейг многозначительно указал пальцем на мою закорючку. – Ваша подпись лишила вас этой привилегии.

Он говорил спокойно, но я нутром чувствовал, что он весь на нервах и тайно смакует свою коварную победу.

– Вы обманули меня.

– И в мыслях не было, уверяю вас.

– Я не мог тогда здраво мыслить. – Впрочем, как и сейчас. Я бы подписал что угодно в тот момент. Распоряжение о запуске ракеты в космос. Пакт о нападении на Бангладеш. Согласие на то, что я чёртов телепузик.

Но доктор развёл руками.

– Факт на лицо.

Смятение сменилось яростью. Первая волна накрыла с головой, вторая достигла рук и ног, третья заставила меня сделать то, о чём я до сих пор не жалею. Я схватил хитреца за грудки и прижал к шкафу. Стекло на дверцах затряслось, какие-то вещицы внутри затарабанили друг о друга, что-то упало.

– Ты, мерзкий червяк.

– Отпустите меня, мистер Тёрнер. Или я вызову охрану.

Как бы он не пыжился, пытаясь убедить меня в том, что я не представляю для него угрозы, он боялся. Как хищник, чувствующий страх своей жертвы, я чувствовал его испуг. Он по́том пропитал его рубашку под халатом, капельками выступил на лбу.

– Вы сами сделали тот выбор, мистер Тёрнер. – Процедил он, глядя в мои затуманенные глаза.

И я его отпустил. В тот раз я сдержался и просто ушёл. Позволил несправедливости случиться. Вернулся на облюбленный диван с двойной порцией виски и горя и проспал двое суток, пока Уэйн зарабатывал деньги, а Полин возила Криса по врачам.

Это было шесть лет назад. Воспоминания затерялись где-то в глубинах утомлённого скорбью и мутного от алкоголя мозга, и всплыли лишь сейчас, когда я увидел доктора Крейга воочию. Как я мог забыть о том дне? Эта встреча ввела меня в оцепенение, и я ещё десять минут сидел в машине с давно остывшим двигателем и мёрз.

Я не знал, что делать дальше, но теперь в непроглядной чаще показалась узкая тропинка, которая могла вывести меня из леса.

Я снял последние восемь тысяч со счёта и через час стоял в кабинете Алана Хьюитта, адвоката, который второй раз не смог защитить меня от судебной ответственности. Он был занят, о чём с важным видом сообщила его секретарша, но узнав, кто топчется на его пороге, мистер Хьюитт отменил свои важные дела и принял меня.

– Вот. – Я положил конверт с восьмью тысячами перед юристом. – Это остаток за вашу работу по делу Таннера.

Он был хорошим человеком, но перевидел столько случаев, что не верил людям на слово. Открыл конверт и пересчитал содержимое.

– Здесь на тысячу больше. – Сказал он, хотя мог бы молча присвоить их себе.

– Это задаток за следующее дело.

Мистер Хьюитт вскинул бровь и с любопытством взглянул на меня.

– Вы избили кого-то ещё? – С лёгкой юморцой спросил он.

– Пока нет.

– Тогда чем могу помочь?

– Шесть лет назад моя жена умерла при родах.

Такого ответа собеседник явно не ожидал и даже смущённо дёрнулся, словно позволил себе лишнего.

– Мне очень жаль.

– Спасибо. Беременность протекала с осложнениями, и нам посоветовали прервать её, но Элизабет, моя жена, была категорически против. За два месяца до предполагаемой даты родов ей стало хуже. Пришлось вести её в операционную.

– Это ужасно. Не представляю, что вам пришлось перенести.

Я с благодарностью кивнул, потому что пусть адвокат и говорил дежурными фразами, я видел, что они шли от самого сердца.

– Во время кесарева что-то случилось. Я был в прострации и не помню, что говорили врачи. Выжить мог лишь один из них. Жена или недоношенный ребёнок. Но проблема в другом. Меня попросили выбирать.

Алан Хьюитт моргнул, а затем снова. Словно в глаз ему попала не соринка, а целое бревно.

– Постойте. Я правильно вас понял? Врачи просили вас сделать выбор…

– Кого из них спасать, да.

Вот та реакция, на которую я рассчитывал. Глаза приняли форму двух глобусов, брови поползли к двум залысинам, губы сжались в тонкую дугу неодобрения. Он был в шоке, впрочем, как и я.

– Но это противоречит медицинской этике. – Заявил Хьюитт. – Когда вопрос стоит ребром, кого спасать, ребёнка или мать, в девяноста процентах случаев врачи принимают решение сохранить жизнь матери. По нескольким причинам. Она уже взрослая, сформировавшая личность. Вполне возможно ещё сможет выносить и родить ребёнка. А младенец, рождённый раньше срока, априори имеет меньше шансов выжить после.

Я понимал, то, что говорит адвокат, непреложная истина, но слышать, как о твоей жене и сыне изъясняются, как о чём-то абстрактном, было больно. Если бы я был один, то точно б зарыдал. Но я здесь не за тем, чтобы лить крокодильи слёзы.

– Теперь я это знаю. – Сокрушённо сказал я. – Но тогда был весь на нервах, не понимал, что происходит, да и до сих пор помню не всё. Какие-то отрывки событий, которые навещают меня во снах.

– Судя по всему, врач, который принимал роды, превысил свои должностные полномочия. Хоть убейте не пойму, почему он обратился к вам с этим вопросом, ведь протокол ясно даёт понять, как действовать в таких случаях. Но то, что он воспользовался вашей… – Хьюитт смаковал слова на языке, подбирая верное. – Недееспособностью, так скажем. Это выше моего понимания.

– То есть, можно сказать, что он поступил незаконно? Но… почему? Зачем было прибегать к этому? Зачем взваливать решение на меня?

– Я не могу ответить на ваш вопрос, мистер Тёрнер. К превеликому моему сожалению. Но, осмелюсь предположить, что во время операции что-то пошло не так. Возможно, имела место халатность. Так он хотел переложить ответственность на кого-то другого, в данном случае…

– На меня.

Хьюитт кивнул. А я погрузился в молчание. Как же так? Как такое возможно? Врач ведь должен ценить жизнь и делать всё возможное ради пациента. Элизабет могла погибнуть не из-за тяжёлой беременности, а по халатности этого ублюдка.

– Так почему вы здесь? – Снова спросил адвокат. – Смею предположить, за тем, чтобы подать иск на этого врача?

Я и сам не знал, зачем пришёл сюда с лишней тысячей гонорара. Докопаться до правды? Найти виновного, на кого смог бы скинуть груз своей ответственности? Как доктор Крейг сделал шесть лет назад? Я и не думал втягиваться в исковое разбирательство с больницей, но теперь… Если откроется, что Стивен Крейг действительно повинен в смерти моей жены, я с радостью засужу его, чтобы получить хоть грамм успокоения.

– Даже не знаю. А вы как считаете? Стоит того?

– Если всё было именно так, как вы утверждаете, то этот горе-врач получит по заслугам, это я вам гарантирую.

– Но есть кое-что ещё.

Хьюитт напрягся.

– Я вспомнил одну вещь. – О которой стыдно говорить вслух. Но я рассказал. О том, как пьяный ввалился в кабинет Крейга и как увидел свою подпись под документом, снимающий всю вину и с него, и с больницы.

Хьюитт молча выслушал, откинулся на спинку кресла и тяжело выдохнул.

– Одуреть можно. – Брякнул он. – Вас заставили подписать документ, пока вы были не в состоянии даже маму свою узнать? Это ещё одно косвенное доказательство того, что ваш акушер что-то напортачил. Не хочу вас огорчать, но придётся. С этим документом у вас и у меня связаны руки. Вы официально согласились не выдвигать обвинений. Ни один судья не встанет на нашу сторону.

– Но как же тот факт, что я ничего не соображал в тот момент?

– Это было шесть лет назад, мистер Тёрнер. – С сожалением напомнил адвокат. – Сейчас вы уже не докажете, что тогда были не в состоянии мыслить здраво. Придите вы ко мне сразу же, я бы ещё попытался что-то сделать, но теперь…

– Ясно. Этот ублюдок останется неприкасаемым.

– Поверьте, мне искренне жаль.

– Неужели, ничего нельзя сделать?

Говорят, надежда умирает последней. Каждый день я хватался за тысячи маленьких надежд, и все они умирали. Как сейчас. Я понял это по напряжённому молчанию Алана Хьюитта.

– Спасибо, что уделили мне время. – Сказал я не без уныния и засобирался на выход.

Хьюитт зашелестел конвертом и протянул мне стопку купюр.

– Возьмите.

– Это за консультацию.

– Возьмите. – Настойчиво повторил адвокат, и, приняв деньги обратно, я понял, что там гораздо больше тысячи, что я накинул сверху. Он возвращал большую часть своего гонорара за помощь с Таннером. – Вам сейчас нужен каждый цент.

Комок размером с яйцо застрял в горле, мешая дышать и говорить. Я кивнул, преисполненный благодарности, пожал руку человеку, который меня почти не знал, но желал помочь хоть чем-то, и ушёл.

Почему я не вспомнил об этом раньше? Если бы не забылся в пьяном безумии, то, возможно, сумел бы привлечь доктора Крейга к ответственности, но было слишком поздно. Всё это время я винил одного себя за тот роковой выбор, который я даже не должен был делать. Но, вероятно, вина лежала не только на моих плечах. Доктор Крейг совершил ошибку и скрыл её за моей глупостью. Моя жена умерла из-за него. Мой сын никогда не сможет вести жизнь физически здорового человека из-за него. Вся моя жизнь покатилась в канаву из-за него.

А я даже не мог этого доказать.

***

Где наскрести сто семьдесят тысяч долларов тому, кто уже продал свой дом, сидел на шее двух почти пенсионеров, и воспитывал больного ребёнка, которому постоянно требовалось недешёвое лечение?

Первой мыслью было продать почку. Но это не вариант. За такой ценный «товар» можно получить всего-то двадцать пять тысяч долларов – я узнавал. Слишком мало. Потом меня подмывало ограбить какой-нибудь банк на окраине, где не ахти какая охрана и видеонаблюдение. Но посмотрим правде в глаза: у меня кишка тонка, да и причинять вред людям не входило в мои планы. Каким бы безвыходным ни казалось положение, я ещё сохранил частички совести и достоинства.

До чего можно опуститься, если раздумывать о таких вещах? Но я пал слишком низко. Кредит мне никто не даст. Я безработный, да и моя кредитная история оставляет желать лучшего. Если бы банки действовали по схеме полиции, то по городу бы давно висел мой портрет. Вместо подписи «Разыскивается» красовалось бы «Неблагонадёжный заёмщик».

Конечно, я не собирался ни продавать свои органы, ни грабить банки. Это были минутные помутнения рассудка, которые подняли мне настроение. После того, как я вдоволь нашутился с самим собой, я перешёл к реальным действиям.

В четверг какой-то лысый детина в кожаной косухе купил мой «форд рейнджер». Приехал в Рочестер из самой Саратоги, лишь бы поскорее сесть за руль моего монстра. Ему кровь из носу хотелось стать обладателем пикапа по заниженной стоимости, а мне позарез нужны были деньги. Идеальная сделка. Теперь мой карман оттягивала пачка в двадцать тысяч, а сердце ныло от потери любимой машины. За тридцать три года я сменил четыре тачки, но только с «рейнджером» меня связывало столько общих воспоминаний. Даже смешно так отзываться о простом автомобиле, но мы прошли огонь и воду. Смерти и болезни. И теперь пришло время прощаться с ним, словно со старым другом.

Пришлось пересесть в малютку Полин, чтобы поколесить по городу и не опоздать ни в один из пунктов в расписании Криса. Пока я ждал его за дверями кабинета дефектолога, мне позвонил Генри и сообщил довольно приятную новость.