Kitabı oku: «Утерянные победы. Воспоминания генерал-фельдмаршала вермахта», sayfa 5

4. Ослабление власти командования сухопутных сил

Считается, что отстранение ОКХ и Генерального штаба сухопутных сил от влияния на курс ведения войны на суше произошло в тот момент, когда Гитлер сместил фельдмаршала фон Браухича и взял на себя командование не только вооруженными силами в целом, но и сухопутными. В действительности же, однако, Генеральный штаб был практически, если не формально, лишен влияния еще в те недели, которые последовали непосредственно за Польской кампанией.

После моей поездки в Цоссен 21 октября 1939 года, где я получил «оперативной директивой «Желтый план» для группы армий «А», как теперь называлась группа армий «Юг», я записал в своем дневнике: «Аккомпанемент Хальдера, Штюльпнагеля и Грейфенберга производит чрезвычайно удручающее впечатление». В то время генерал фон Штюльпнагель был первым оберквартирмейстером и правой рукой Хальдера, начальника Генерального штаба, а полковник Грейфенберг возглавлял оперативное управление ОКХ.

Из высказываний этих трех господ было совершенно ясно, что ОКХ приняло план ведения войны, навязанный Гитлером. Очевидно, что они, как и командующий сухопутными силами, крайне отрицательно относились к мысли о наступлении на западе. Кроме того, по их словам можно было понять, что они считают, что германская армия не сможет одержать решающую победу на западе. Это впечатление подтверждалось и оперативной директивой, которая будет рассмотрена в свое время, и в ходе посещений штаба нашей группы армий командующим сухопутными силами и начальником его Генштаба, несколько раз бывавшими у нас впоследствии.

Теперь стало совершенно ясно, что взгляды на целесообразность и перспективы немецкого наступления на западе могли расходиться – особенно поздней осенью и зимой 1939 года. Меня приводило в ужас, как резко снизился статус сухопутного командования в высшем руководстве вооруженных сил. И это сразу же после того, как оно провело одну из самых блестящих кампаний немецкой истории!

Правда, Гитлер уже однажды не посчитался с мнением ОКХ, во время судетского кризиса. Но тогда на карте стояло нечто совершенно иное – вопрос не о руководстве военными операциями, а о политическом решении. Разногласия Гитлера с ОКХ – главным образом с начальником Генерального штаба Беком – касались не проведения операций сухопутных сил, но вопроса о том, приведут ли действия против Чехословакии к вмешательству западных держав и тем самым к войне на два фронта, вести которую германская армия не смогла бы. Однако в конечном счете решение этого вопроса было делом политического руководства, которое имело возможность принять необходимые политические шаги, чтобы избежать войны на два фронта. Таким образом, хотя командующий сухопутными силами принял на себя тяжелую ответственность, признав тогда главенство политических соображений, он ни в коей мере не отказался от прерогативы осуществлять военное руководство в своей конкретной области.

Во время польского кризиса до нас не доходили сведения о подобном расхождении взглядов между Гитлером и ОКХ. Сказать по правде, я склонен думать, что после того, как в случае с Чехословакией Гитлер оказался прав в политической оценке западных держав, командование надеялось, что то же случится и осенью 1939 года. Как бы то ни было, я полагаю, что во все те решающие дни конца августа ОКХ, как и мы в группе армий «Юг», до последнего считало, что дело снова кончится политическим урегулированием, аналогичным достигнутому в Мюнхене соглашению. Во всяком случае, если не учитывать предложения Гитлера относительно развертывания наших сил в Восточной Пруссии, с которыми командование согласилось, нельзя сказать, что Гитлер вмешивался в ведение операции в Польше.

Однако теперь создалось совершенно иное положение. Конечно, с тем, что вопрос продолжения войны после разгрома Польши был вопросом военного курса в целом и в конечном итоге должен был решаться Гитлером, как главой государства и Верховным главнокомандующим вооруженными силами, спорить не приходилось. Но вопрос заключался в наступлении сухопутных сил на запад, его решение должно было целиком зависеть от того, будут ли готовы эти силы справиться с поставленной задачей, а также как и когда. По этим трем пунктам главенство командования сухопутных сил было неоспоримо.

И тем не менее по всем трем пунктам Гитлер поставил командование сухопутных сил перед свершившимся фактом, когда 27 сентября – без предварительной консультации с командующим сухопутными силами – сообщил командующим всех трех родов войск о том, что намерен той же осенью предпринять наступление на западе, нарушив этим нейтралитет Голландии, Бельгии и Люксембурга. Спустя некоторое время его решение выразилось в директиве ОКВ от 9 октября 1939 года.

По получении оперативной директивы «Желтый план» на основе высказываний трех вышеупомянутых офицеров я пришел к выводу, что ОКХ подчинилось этому capitis diminutio⁶. Оно отдало директиву о наступлении, которое по-прежнему не одобряло и в успехе которого сомневалось, по крайней мере в том, что он будет решительным. Учитывая соотношение сил на Западном фронте, приходилось согласиться с тем, что сомнения были небеспочвенны.

Поэтому я мог только заключить, что на этот раз ОКХ отказалось от притязаний на руководство в качестве органа, ответственного за ведение войны на суше, и смирилось с ролью чисто технического, исполнительного органа. Случилось то, что мы с генерал-полковником Беком когда-то старались предотвратить нашими рекомендациями о разумном распределении ответственности во время войны. Мы призывали создать единую инстанцию, которая действовала бы в качестве консультанта по вопросам ведения войны при главе государства и объединила бы руководство всеми операциями на суше и вооруженными силами в целом, – во всяком случае, на время, необходимое для одержания победы на континенте, либо командующий сухопутными силами должен был взять на себя руководство вооруженными силами в целом, либо начальник имперского Генерального штаба, ответственный за операции вооруженных сил в целом, должен был одновременно руководить действиями сухопутных сил. Ни в коем случае нельзя было допустить, чтобы два разных Генштаба – вооруженных сил и сухопутных сил – имели влияние на руководство последними.

Именно это, казалось, и произошло. Гитлер со своим ОКВ решали не только какие операции следует проводить сухопутным силам, но также когда и как. ОКХ оставалось только разрабатывать соответствующие приказы независимо от его согласия или несогласия с тем, что от него требовали. Командующий сухопутными силами был низведен с поста военного советника главы государства до уровня подчиненного командира, обязанного лишь беспрекословно подчиняться. Вскоре, как только ОКВ создало театр военных действий в Норвегии, это стало совершенно ясно.

Почему ОКХ было подобным образом отодвинуто на задний план – ответ на этот вопрос можно найти как в личных взаимоотношениях, так и в том, как решался вопрос о продолжении войны после разгрома Польши.

Гитлер – фон Браухич – Гальдер

Главная причина вышеописанных событий заключалась в личности Гитлера, в его ненасытной жажде власти и огромном самомнении, которое породили его бесспорные успехи и поддерживало лизоблюдство партийных боссов и некоторых лиц из ближайшего окружения. В отношении несогласных военных деятелей ему весьма способствовало то, что он был не только главой государства, но и Верховным главнокомандующим вооруженными силами, значит, их непосредственным начальником. Вдобавок он обладал особым талантом вдруг обрушить на своих военных сотрудников мощь экономических и политических аргументов, которые они не могли сразу же опровергнуть, поскольку государственному деятелю во всяком случае положено лучше разбираться в убедительности этих аргументов.

Однако в конечном итоге именно жажда власти Гитлера заставила его узурпировать роль высшего военачальника вдобавок к роли главы государства и политического вождя. В этой связи весьма примечателен один разговор, который состоялся у нас в 1943 году. Это был один из тех многих случаев, когда я пытался склонить Гитлера к разумной организации командования – иными словами, отдать руководство военными операциями в руки облеченного полнотой ответственности начальника Генерального штаба. В том разговоре Гитлер с жаром отрицал, что желает «играть в полководца», хотя, несомненно, его привлекала слава, связанная с этим. Напротив, утверждал он, по-настоящему решающее значение имеет то, чтобы он, и только он обладал властью и авторитетом добиваться исполнения своей воли. Он верил только во власть, а свою волю считал ее воплощением. Кроме того, есть основания предполагать, что после Польской кампании Гитлер опасался, что заслуги генералов могут нанести урон его авторитету в глазах народа, и поэтому он с самого начала так диктаторски отнесся к ОКХ в вопросе о ведении кампании на западе.

Такому человеку, неразборчивому в средствах, обладающему выдающимся умом и неукротимой волей, были вынуждены противостоять генералы фон Браухич и Гальдер. Он не только был всенародно признанным главой государства, но и занимал высшее положение в военной иерархии.

Поистине, борьба велась неравными силами, даже если бы оппонентами Гитлера в армии были другие люди.

Будущий фельдмаршал фон Браухич был очень способным офицером. Хотя он не достигал уровня таких генералов, как Арон фон Фрич, Бек, фон Рундштедт, фон Бок и Риттер фон Лееб, по положению он, несомненно, шел непосредственно за ними и, как показали события, тоже обладал всеми качествами, необходимыми для командующего сухопутными силами.

Что касается характера фон Браухича, то его поведение отличалось безупречностью. Не стал бы я отрицать и его силу воли, даже если, по моему опыту, она чаще негативно выражалась в некоторой негибкости, чем в конструктивной решимости. Он предпочитал выслушивать чужие решения, а не принимать их и добиваться их исполнения самому. Фактически он зачастую уклонялся от принятия решения, надеясь избежать борьбы, к которой не чувствовал себя готовым. Много раз фон Браухич упорно отстаивал интересы армии – например, когда добивался, чтобы Гитлер публично реабилитировал генерал-полковника фон Фрича, хотя хорошо понимал, что этим навлекает на себя немилость Гитлера в дальнейшем. Его смелость проявилась в приказе по войскам, который он отдал в связи со смертью фон Фрича. Однако в глубине души борцом он не был. Он никогда не относился к тем людям, которые умели добиться своего одной силой характера. Между прочим, генерал-полковник Бек однажды с горечью посетовал мне на то, как вяло фон Браухич отстаивал точку зрения ОКХ во время чешского кризиса и предоставил ему, Беку, выпутываться из трудного положения в полном одиночестве. С другой стороны, когда такие люди, как бывший посол в Риме фон Хассель, упрекают фон Браухича за нерешительность в вопросе о насильственном свержении Гитлера, они забывают о том, какая существенная разница между заговором, который подготавливает государственный деятель за письменным столом, уже не взваливая на свои плечи никакой ответственности (как герр фон Хассель), и участием руководителя армии в государственном перевороте, который в мирное время может повлечь за собой гражданскую войну, а в военное – отдать победу внешнему врагу.

Фельдмаршал фон Браухич, элегантный мужчина с печатью аристократизма, всегда вел себя исключительно как достойный человек. Он отличался вежливостью, обходительностью и даже обаянием, хотя его любезность не всегда производила впечатление внутренней теплоты. Насколько ему не хватало напора, который внушает уважение противнику или, по крайней мере, заставляет его действовать осторожно, настолько же он не производил впечатления волевой и творческой личности. В общем, от него веяло холодной сдержанностью. Он часто казался немного замкнутым и определенно был довольно щепетилен. Эти качества завоевали поддержку ближайших подчиненных, которые уважали в нем «джентльмена», но их было недостаточно, чтобы обеспечить ему полное доверие войск, которым пользовался, например, барон фон Фрич, да и на людей такого типа, как Гитлер, они не производили впечатления. Правда, генерал фон Зеект был еще холоднее в обращении, до такой степени, что казался неприступным. Но все чувствовали преисполнявший его внутренний огонь и железную волю, делавшую его вождем. Ни одним из этих свойств не обладал фон Браухич, и он не отличался воинской отвагой фон Фрича, которая завоевывала сердца солдат.

Что касается отношений фон Браухича с Гитлером, я убежден, что борьба с человеком этой непреклонной воли морально истощила фельдмаршала. Характер, происхождение и воспитание не позволяли ему в спорах с Гитлером прибегать к тому же оружию, которое Гитлер, будучи главой государства, использовал без всяких зазрений совести. Браухич подавлял раздражение и гнев, тем более что в полемике он не был достойным соперником Гитлеру. И так это продолжалось до тех пор, пока болезнь сердца не заставила его уйти в отставку, которая пришлась Гитлеру как раз ко времени.

Справедливости ради нужно добавить, что с самого начала Браухич находился в гораздо менее выгодном положении по отношению к Гитлеру, чем его предшественник. Прежде всего, после ухода Бломберга с поста главнокомандующего вооруженными силами, Гитлер стал не только руководителем государства, но верховным военачальником. Военный министр Бломберг нанес армии окончательный удар, когда предложил Гитлеру самому принять командование вооруженными силами – хотя, конечно, можно было говорить, что Гитлер все равно пришел бы к этому решению, с подачи Бломберга или нет.

Прежде всего, к тому моменту, как фон Браухич вступил в должность, Гитлер занял совсем иную позицию по отношению к армии и, в частности, к ОКХ, чем в предшествовавшие годы. Бесспорно то, что сразу после прихода к власти Гитлер еще оказывал уважение руководителям армии и ценил их профессиональные способности. Это отношение он до конца сохранил к фельдмаршалу фон Рундштедту, хотя за время войны дважды снимал его с руководящего поста.

Два фактора в особенности привели к тому, что Гитлер изменил отношение к армии в последние мирные годы.

Во-первых, он отдавал себе отчет, что под командованием генерал-полковника барона фон Фрича (как и фон Браухича) армия не отступала от традиционных понятий простоты и благородства, а также солдатского понимания чести. Хотя Гитлер не мог упрекнуть армию в нелояльности к государству, было очевидно, что она не собирается выбросить за борт свои военные принципы в обмен на нацистскую «идеологию». Также очевидно было и то, что именно поэтому армия снискала популярность среди народа. Вначале Гитлер не желал прислушиваться к клеветническим обвинениям, которые распространяли против военных руководителей различные источники в партии, но в конце концов травля армии, развязанная главным образом такими личностями, как Геринг, Гиммлер и Геббельс, принесла плоды. Результаты этих подстрекательств стали ясны весной 1939 года из обращения Геринга к группе высокопоставленных военачальников якобы в качестве «старшего офицера вооруженных сил». В своей речи он бесцеремонно упрекнул армию, противопоставив ее двум остальным родам войск, в том, что она погрязла в старых традициях и не соответствует национал-социалистическому строю. Такой речи генерал-полковник фон Браухич, присутствовавший при этом, никак не мог стерпеть.

Вторая причина натянутых отношений Гитлера с ОКХ состояла в том, что позднее он называл «вечной генеральской нерешительностью».

Под этим он подразумевал два фактора. Во-первых, он имел в виду упорное стремление ОКХ сдерживать чрезмерные темпы перевооружения, поскольку их постоянное ускорение отрицательно сказывалось на качестве войск. Во-вторых, Гитлер утверждал, что всех своих успехов во внешней политике он добился вопреки сопротивлению генералов, которые раз от раза слишком осторожничали. Ответить на это можно тем, что генерал-полковник фон Фрич – и ОКХ в его лице – не возражал против планов Гитлера ни по введению всеобщей воинской повинности, ни по оккупации Рейнской области⁷. Также не возражал и генерал Бек (тогда фон Браухича не было в Берлине), когда Гитлер решил вторгнуться в Австрию.

Именно военный министр Бломберг сначала возражал против введения всеобщей воинской повинности по внешнеполитическим соображениям, от которых позднее отказался. И именно Бломберг во время занятия Рейнской области рекомендовал Гитлеру – без ведома ОКХ – увести немецкие гарнизоны с левого берега Рейна, когда французы объявили частичную мобилизацию. Тот факт, что Гитлер едва не последовал этому совету и что его переубедило лишь замечание министра иностранных дел фон Нейрата о том, что не время терять выдержку, мог еще больше усугубить, как постоянное напоминание о минуте своей слабости, неприязнь Гитлера к высшему офицерству. И если в годы перевооружения ОКХ не раз предупреждало его, что армия по-прежнему отнюдь не готова к войне, то этим оно лишь выполняло свой долг. Официально Гитлер всегда соглашался с этой точкой зрения, хотя она могла лишь усилить его антипатию к ОКХ.

Впервые внешняя политика Гитлера столкнулась с официальным противодействием на том совещании с министром иностранных дел и главами трех родов войск 5 ноября 1937 года, на котором Гитлер огласил свои намерения относительно Чехословакии. То, что он встретил сопротивление министра иностранных дел фон Нейрата, военного министра фон Бломберга и командующего сухопутными силами барона фон Фрича, определенно подвигло его к тому, чтобы он при первом удобном случае избавился от этих провозвестников беды.

В наше время многие считают, что согласие генералитета с отставкой генерал-полковника фон Фрича показало Гитлеру, что отныне он может обходиться с ОКХ как ему вздумается. Не стану утверждать, что он именно тогда пришел к такому выводу. Если и так, то он явно заблуждался насчет мотивов, которыми руководствовались генералы. Их отношение отнюдь не являлось признаком слабости, но происходило из незнания истинных обстоятельств, их неспособности как честных солдат поверить в то, что руководители государства способны на столь подлые интриги, и практической невозможности в тогдашних условиях совершить государственный переворот.

Наконец, нет никаких сомнений в том, что, говоря с Гитлером, вышеупомянутые партийные деятели без умолку бубнили о «вечной генеральской нерешительности».

Поэтому ясно, что в отношениях с Гитлером фон Браухич с самого начала очутился в чрезвычайно трудном положении. К тому же, вступая в должность, он прислушался к дурному совету и пошел на уступки касательно кадровых перестановок, в частности на одну совершенно неоправданную отставку нескольких генералов, имевших блестящий послужной список, и назначение брата генерала Кейтеля начальником Управления личного состава сухопутных сил. Для фон Браухича этот шаг оказался роковым.

Сокрушительный удар по ОКХ был нанесен во время судетского кризиса, когда благодаря уступчивости западных держав Гитлер оказался прав, вопреки всем опасениям и возражениям армии. То, что фон Браухич пожертвовал из-за этого своим начальником штаба, естественно, лишь еще больше ослабило его авторитет в глазах Гитлера.

Второй личностью в ОКХ, которой приходилось иметь дело с Гитлером после отставки Бека, был генерал-полковник Гальдер, по своей профессиональной квалификации равный фельдмаршалу Браухичу. Во всяком случае, они оба сотрудничали в духе полного доверия, и я склонен думать, что фон Браухич соглашался с рекомендациями Гальдера по убеждению. Как большинство офицеров, начавших карьеру в баварском Генеральном штабе, Гальдер прекрасно разбирался в разнообразных функциях штаба и в придачу был неутомимым работником. Слова Мольтке о том, что «гений – это усердие», вполне могли быть его девизом. Но все-таки этого человека не озарял священный огонь, который, как говорят, воодушевляет истинного полководца. Хотя о свойственном ему большом чувстве ответственности говорит то, что, готовясь к Русской кампании, он поручил «набросать» план операции первому оберквартирмейстеру генералу Паулюсу на основании данных, предоставленных начштабами групп армий, факт остается фактом: главная концепция плана кампании должна вызреть в голове того человека, кому придется ею руководить.

Внешней выправке Гальдера не хватало элегантности фон Браухича. Его замечания отличались неподкупной объективностью, и я лично слышал, как он с полной откровенностью критиковал Гитлера. Тогда же мы были свидетелями того, как горячо он отстаивал интересы армии и как переживал вместе с ней, когда ей навязывались неверные решения.

К сожалению, объективность и сдержанность сами по себе не внушали Гитлеру большого уважения, да и любовь к армии оставляла его совершенно равнодушным.

По моему мнению, в конце концов Гальдера погубила двойственность его убеждений. Перенимая должность у Бека, он уже был известен как заклятый противник Гитлера. По словам Вальтера Гёрлица в книге «Германский Генеральный штаб», Гальдер, вступая в должность, сказал фон Браухичу, что согласился на нее только ради того, чтобы бороться с Гитлером. Ему приписывают многочисленные планы свержения Гитлера, хотя трудно сказать, какой исход ждал их в действительности.

С другой стороны, Гальдер был начальником германского, а потом и гитлеровского Генерального штаба, после того как Гитлер принял командование сухопутными силами. Быть может, политическому деятелю и пристало играть двойственную роль ответственного советника и заговорщика, но солдаты обычно не годятся для подобных дел. Прежде всего, по немецким традициям немыслимо, чтобы начальник Генштаба не состоял в доверительных отношениях со своим командующим. Даже если, в свете действий Гитлера, допустить, что начальнику Генштаба позволительно подготавливать свержение главы государства и Верховного главнокомандующего в мирное время, то во время войны двойственная роль начальника Генштаба и заговорщика неизбежно создавала неразрешимую дилемму. В качестве начальника Генштаба Гальдер должен был все силы отдавать на победу армии, за руководство которой он нес ответственность вместе с другими лицами, то есть работать над успешным осуществлением военных операций его командующего. Однако во второй своей роли он не мог желать этой победы. Нет ни малейшего сомнения, что, когда Гальдер встал перед этим трудным выбором, он предпочел исполнить воинский долг и сделал все, что было в его силах, чтобы верно послужить германской армии в ее нелегкой борьбе. В то же время его другая роль требовала, чтобы он любой ценой оставался на своем посту, с тем чтобы, как он надеялся, когда-нибудь получить возможность свергнуть Гитлера. Но для этого он вынужден был покориться решениям последнего в том, что касалось ведения войны, даже если не был с ними согласен. Прежде всего, он оставался на своем посту потому, что надеялся таким способом, как никаким другим, защитить армию от последствий военных ошибок Гитлера. Но за это ему пришлось расплатиться выполнением приказов, с которыми по военным убеждениям он не мог согласиться. Это противоречие не могло не истощить его внутренние ресурсы и в конце концов привело его к провалу. Ясно одно: генерал-полковник Гальдер так долго держался за свою должность начальника Генерального штаба не в своих личных интересах, а ради того, что стояло на карте.

Я попытался набросать портреты двух человек, при которых осенью 1939 года достиг своей кульминации процесс, который можно назвать только упадком ОКХ. Из сказанного мною ясно, почему оба этих, бесспорно, блестящих офицера не годились в соперники такому человеку, как Гитлер. Наряду с этим то, что низведение ОКХ до роли чисто исполнительного органа фактически произошло после его триумфов в Польше, также было вызвано расхождениями во взглядах Гитлера и ОКХ на дальнейшее ведение войны.

До и сразу после начала войны Германия, что вполне естественно, готовилась к обороне на западе. Кто бы мог предвидеть, что западные державы так постыдно бросят Польшу на произвол судьбы, после того как дали ей гарантии помощи? Их слабое наступление вдоль Саара на передовую полосу линии Зигфрида, после чего они тут же отошли на территорию Франции, нельзя было посчитать даже подготовкой для какого-либо крупного наступления в дальнейшем.

Пока были основания ждать этого наступления, оставалось только выжидать, удастся ли остановить его на линии Зигфрида или – в случае, если бы оно велось в направлении Рура через Люксембург и Бельгию, – нанести контрудар, как только из Польши освободятся необходимые силы. Однако бездействие западных держав создало совершенно иную ситуацию. Даже если учесть французские методы ведения войны и время, необходимое британцам для начала действий, нельзя было ожидать, что после разгрома Польши и освобождения всей германской армии для Западного фронта западные державы перейдут в наступление в ближайшем будущем. Судьба Польши решилась не позднее 18 сентября, когда закончился бой на Бзуре. Значит, не позже этого срока Гитлер и командующий сухопутными силами должны были обменяться мнениями по поводу ведения дальнейших действий на западе. И все же, судя по опубликованным к настоящему моменту книгам (особенно книгам генерала фон Лоссберга, в то время начальника оперативного управления ОКВ, и министерского советника Грейнера, ведавшего журналом боевых действий ОКХ), такого обмена не произошло.

Можно предположить, что реакция на блестящие военные успехи в Польше и неожиданное бездействие западных держав категорически разнилась у Гитлера и руководителей ОКХ. То, что англо-французские силы не предприняли наступления, Гитлер явно истолковал как признак слабости, позволяющей ему в свою очередь занять наступательную позицию на западе. К тому же польские события убедили его в том, что отныне для германской армии нет невыполнимых задач. Как станет понятно ниже, ОКХ отнюдь не разделяло этих взглядов. С другой стороны, позиция западных держав позволяла сделать вывод, что они вступили в войну только ради сохранения лица и потому с ними возможно договориться. Кроме того, генерал Гальдер, возможно, питал надежду подготовить почву для такой договоренности устранением Гитлера, и, следовательно, германское наступление на западе в тот момент было совершенно ни к чему.

Так или иначе, ОКХ могло быть уверено, что до той поры, даже после падения Польши, Гитлер не рассматривал мысли о наступлении на западе. Зимой 1939/40 года я получил тому неопровержимое доказательство. В очередной раз, когда Гитлер отдал приказ о готовности к выдвижению войск в районы сосредоточения, ко мне явился начальник штаба воздушного флота, назначенного для поддержки группы армий «А», генерал Шперрле и сообщил, что его соединения не смогут взлететь с размытых водой аэродромов. На это я возразил, что у люфтваффе было несколько месяцев на постройку взлетно-посадочных полос с твердым покрытием, но Шперрле заверил меня, что Гитлер еще раньше категорически запретил любые работы по подготовке к будущему наступлению. В той же связи можно отметить, что производство боеприпасов не достигало уровня, необходимого для наступления на западе.

Очевидно, ОКХ ошибочно оценило умонастроение Гитлера, когда сочло его неизменным. Грейнер отмечает, что во вторую половину сентября, когда события в Польше подходили к концу, ОКХ поручило подготовить документ о дальнейшем ведении войны на западе генералу Генриху фон Штюльпнагелю. Он приходил к выводу, что до 1942 года германская армия не будет располагать достаточной материально-технической базой для прорыва линии Мажино. Он не рассматривал возможности обойти ее через Бельгию и Голландию, так как правительство Германии лишь недавно заверило эти страны, что не нарушит их нейтралитета. В свете этого документа и предыдущей позиции Гитлера ОКХ, по всей видимости, пришло к выводу, что курс действий на западе по-прежнему будет носить оборонительный характер. В соответствии с этим по окончании Польской кампании оно приказало усилить оборонительные позиции сухопутных сил на западе, явно без предварительного согласования с Гитлером.

В совершенно новой обстановке, создавшейся вследствие окончательного разгрома Польши, такой образ действий был равносилен передаче Гитлеру инициативы в отношении всех будущих планов. Безусловно, для военных руководителей это был неверный путь, если они желали сохранить влияние на дальнейший ход войны, какую бы форму она ни приняла. Кроме того, выводы фон Штюльпнагеля нельзя было рассматривать как решение проблемы будущего военного курса Германии. Если бы мы стали дожидаться 1942 года, чтобы прорвать линию Мажино, западные державы, по всей вероятности, ликвидировали бы отставание в производстве оружия. Кроме того, успешный прорыв за линию Мажино невозможно было бы развить в решающую операцию. Против как минимум ста дивизий противника, которыми он обладал еще с 1939 года, этот способ не годился для достижения окончательного успеха. Даже если бы враг действительно выделил значительные силы на защиту линии Мажино, у него все же остался бы стратегический резерв в 40–60 дивизий, достаточный для того, чтобы немедленно остановить прорыв укрепления даже широким фронтом. Боевые действия, без всякого сомнения, выродились бы в окопную войну без убедительного результата. Германская стратегия не могла ставить перед собой такую цель.

Конечно, нельзя предполагать, что генерал-полковник фон Браухич и его начальник Генерального штаба ожидали добиться чего-то исключительно оборонительными действиями. И все же они сначала надеялись либо на соглашение с западными державами, либо на то, что те в конце концов сами перейдут в наступление. К сожалению, в первом случае они не обладали полномочиями принимать решения, а надежда на наступление, как покажет время, была пустой. Фактически с военной точки зрения весна 1940 года была не только самым ранним сроком, но и самым поздним, когда Германия могла надеяться на проведение успешного наступления на западе.

По словам Грейнера, Гитлера не ставили в известность о меморандуме Штюльпнагеля, но он наверняка знал, что ОКХ намерено и дальше придерживаться на западе оборонительного курса. Вместо своевременного обсуждения будущего ведения войны, которое должно было состояться не позднее середины сентября, Гитлер вдруг поставил командующего сухопутными силами перед фактом своего решения от 27 сентября и последовавшей 9 октября директивы ОКВ вооруженных сил. Без каких-либо предварительных консультаций с командующим он не только приказал перейти к наступательным действиям на западе, но и решил, как и когда вести эти действия. Все эти вопросы никоим образом нельзя было решать без участия командующего сухопутными силами. Гитлер требовал начать наступление как можно раньше, во всяком случае до конца осени. По словам генерала фон Лосс-берга, первоначально он определил срок 15 октября. Это значило, что танковые части и авиацию нужно перебросить из Польши не позже завершения боя на Бзуре. Больше того, Гитлер указал, как, по его мнению, будет проходить наступательная операция, а именно в обход линии Мажино через Бельгию и Голландию.