Kitabı oku: «Утерянные победы. Воспоминания генерал-фельдмаршала вермахта», sayfa 8

Борьба за план группы армий «А»

Естественно, что в октябре 1939 года заранее подготовленный план операций не очутился вдруг у меня в руках. Простому смертному, прежде чем он добьется своей цели, всегда приходится трудиться не покладая рук. Произведение искусства не может выйти из его головы в готовом виде, как Афина Паллада из головы Зевса.

И все-таки уже первые предложения группы армий, направленные в ОКХ (датированные 31 октября 1939 года) по поводу ведения операций в случае немецкого наступления, содержали основные принципы «нового плана».

Говоря точнее, разговор идет о двух документах. Первый – письмо командующего группой армий командующему сухопутными силами по принципиальному вопросу проведения немецкого наступления в сложившейся на тот момент обстановке.

Для начала фон Рундштедт подчеркнул, что наступление, планируемое в соответствии с оперативными директивами от 19 и 29 октября, не могло оказать решающего влияния на ход войны. Соотношение сил Германии и ее противников не давало оснований рассчитывать на полную и окончательную победу, а кроме того, операция ввиду фронтального характера не позволит ударить во фланг и тыл противника. Вероятно, ее итогом станет фронтальный бой на Сомме. В то же время фон Рундштедт указывал на трудности, мешающие эффективному применению наших двух козырей – танков и авиации – в осенне-зимний период.

Тем не менее наступление все же должно проводиться, если его успех создаст необходимые предпосылки для начала действий нашего флота и авиации против Великобритании. Опыт Первой мировой войны показал, что недостаточно владеть лишь частью берега Ла-Манша: для этого мы должны контролировать все побережье Северной Франции до самой Атлантики.

Растратить наступательный потенциал германской армии на частную победу, имея в тылу Советский Союз, было недопустимо. Этот потенциал являлся решающим фактором на континенте, и только наличие готовой к наступлению армии гарантировало Германии дружественные отношения с Советским Союзом.

Пока же наступательный потенциал нашей армии заключался исключительно в кадровых дивизиях, и это положение сохранится до тех пор, пока вновь сформированные соединения не достигнут необходимого уровня подготовки и сплоченности. Однако же нельзя осуществить наступление, ставящее целью одержание решительного успеха, одними кадровыми дивизиями.

Возможно, западные державы сами предпримут наступление под воздействием нашей авиации на Великобританию, хотя даже в том случае, если бы Великобритания потребовала этого наступления, оставались сомнения, что боевой дух французов не спасует перед человеческими жертвами, которые оно повлечет за собой. По нашему мнению, желательно было предоставить врагу самому взять на себя бремя нападения на укрепленные позиции и позор нарушения бельгийского (и голландского) нейтралитета. В то же время нельзя было ждать до бесконечности, пока Великобритания восполнит пробелы в вооружении и производстве самолетов.

С военной точки зрения войну против Великобритании можно выиграть только на море и в воздухе. На суше ее можно только проиграть, если растратить ударную силу армии в боях, не имеющих решающего значения.

Таким образом, письмо фон Рундштедта, по сути, предостерегало от преждевременного начала немецкого наступления – то есть в осенние или зимние месяцы. В этом отношении взгляды группы армий «А» и ОКХ совпадали. Однако они расходились в отношении методов проведения наступления, и командующий группой армий официально высказался против такого осуществления операций, какое предусматривалось в директивах ОКХ, а именно без гарантии окончательного успеха.

Второе письмо, направленное в ОКХ штабом группы армий «А» 31 октября, дополняло оценку фон Рундштедта некоторыми рекомендациями о том, как, по нашему мнению, следовало вести наступление. В этом документе, уже содержавшем основные положения «нового плана», подчеркивалась необходимость:

1) переноса главного направления удара операции в целом на южный фланг;

2) применения крупных моторизованных соединений с тем, чтобы они нанесли удар с юга в тыл союзных войск, находящихся в Северной Бельгии;

3) подключения дополнительной армии, которая возьмет на себя задачу по контрудару в случае крупномасштабного контрнаступления против нашего южного фланга.

Вряд ли можно было ждать какого-либо отклика на письмо к 3 ноября, когда нас посетил командующий сухопутными силами и его начальник штаба, хотя это посещение все же дало мне возможность по распоряжению генерал-полковника фон Рундштедта изложить наши соображения им лично. Однако генерал-полковник фон Браухич отказал мне в просьбе предоставить нам дополнительные силы (еще одну армию и крупные танковые соединения), заявив: «Если бы я только мог их выделить». Так мы со всей очевидностью поняли, что он по-прежнему категорически отвергает нашу точку зрения. Несмотря на это, он все-таки пообещал выделить нам из резервов командования сухопутных сил бронетанковую дивизию и два моторизованных полка.

К сожалению, наши гости не менее ясно дали нам понять, что сильно сомневаются насчет запланированного наступления на западе, особенно в том, что касается шансов одержать решительную победу. Естественно, они попросили наших командующих армиями и корпусами доложить о состоянии их соединений на тот момент, но по тому, как они отнеслись к жалобам, конечно многочисленным, на недостаточную подготовку вновь сформированных дивизий, создавалось впечатление, что сами они не придавали большого значения предстоящей операции.

Чтобы сгладить это впечатление, генерал-полковник фон Рундштедт несколько дней спустя лично обратился к генералам группы армий. Охарактеризовав оперативный замысел штаба, он показал, что в действительности есть все шансы добиться решающей победы на западе, хотя предпринимать наступление до начала весны нецелесообразно.

6 ноября, отвечая на запрос ОКХ по поводу наших намерений в рамках исполнения директив, мы снова высказали наши рекомендации, но не получили ответа.

Все это время гитлеровские «предсказатели погоды», метеорологи министерства авиации, весело скакали вверх-вниз по своим лестницам. Каждый раз, как они предсказывали хотя бы краткий период хорошей погоды, Гитлер отдавал приказ о выдвижении войск в районы сосредоточения. Но каждый раз метеорологам приходилось отказываться от своих слов, и наступление отменяли.

12 ноября мы получили телеграмму следующего содержания, которая застала нас врасплох:

«По приказу фюрера сформировать третью группу подвижных войск на южном фланге 12-й армии или в районе, назначенном 16-й армии, с тем чтобы она наступала в направлении Седана и восточнее его, используя преимущество безлесной местности по обе стороны от Арлона, Тинтиньи и Флоранвиля. Состав группы: штаб 19-го корпуса, 2-я и 10-я танковые дивизии, одна моторизованная дивизия, «Лейбштандарт» и полк «Великая Германия».

В задачу группы входит:

1) разгромить подвижные силы противника, переброшенные в Южную Бельгию, и тем самым облегчить задачу 12-й и 16-й армий;

2) используя фактор внезапности, овладеть западным берегом Мааса в районе Седана или на юго-востоке от него и создать тем самым благоприятные условия для последующих этапов операции, в особенности в случае, если бронетанковые части, действующие в составе 6-й и 4-й армий, не одержат успеха на своих участках».

Вслед за телеграммой последовало соответствующее дополнение к оперативной директиве ОКХ. Из текста сообщения становилось ясно, что передача 19-го корпуса группе армий «А» сделана по приказу Гитлера. Что заставило его так поступить? Быть может, эта мысль родилась у него после имевшего место незадолго до того доклада командующего 16-й армией генерала Буша. Генерал был знаком с моими взглядами и мог упомянуть о нашем желании получить бронетанковые части для быстрого наступления через Арденны. Также возможно, что Гитлер сам пришел к этому решению. Он умел разглядеть тактические возможности и подолгу стоял над картами. Он мог понять, что проще всего форсировать Маас у Седана, тогда как выше танковые соединения 4-й армии столкнутся при переправе с большими трудностями. Он, вполне вероятно, увидел, что переправа через Маас у Седана создает благоприятные условия (в том смысле, что оно открывало возможности для южного фланга группы армий «А») и хотел угнаться сразу за всем. Все же на практике, как бы мы ни радовались получению танкового корпуса, это привело бы к рассредоточению наших бронетанковых сил. Поэтому командующий 19-м танковым корпусом генерал Гудериан сначала весьма отрицательно отнесся к новой роли своего соединения, поскольку всегда утверждал, что танки нужно применять таким образом, чтобы наносить мощный удар единовременно на одном участке. Только после того, как я объяснил ему оперативные соображения нашей группы армий, стремящейся сместить основную тяжесть всего наступления на южный фланг, и обратил его внимание на заманчивую перспективу выйти к дельте Соммы в тылу врага, Гудериан превратился в горячего приверженца нашего плана. В конечном счете именно его пыл вдохновил наши бронетанковые части на стремительный бросок к побережью Ла-Манша в тыл врага. Для меня, разумеется, было большим облегчением узнать, что Гудериан счел осуществимой мою мысль о прорыве значительными танковыми силами через столь труднопроходимую местность, как Арденны.

Если вернуться к передаче нам 19-го танкового корпуса, то нет сомнений, что Гитлер видел в ней лишь тактическую меру, облегчавшую переправу через Маас для группы армий «Б».

Да и в дополнении к директиве ОКХ ни словом не упоминалось о новых целях. Оно не содержало ни единого намека на осуществление или хотя бы подготовку к одержанию окончательной победы за счет охвата сил противника группой армий «А» в направлении устья Соммы.

21 ноября командующий сухопутными силами и начальник Генерального штаба снова посетили нас в Кобленце. Помимо командующих армиями в составе группы армий «А», на совещании также присутствовали командующий группой армий «Б» генерал-полковник фон Бок и его командующие армиями.

В силу одного обстоятельства этот случай заслуживает отдельного упоминания. Фон Браухич пожелал выслушать соображения командующих армиями и группами армий, а также узнать, какие они распоряжения отдали в исполнение директивы ОКХ. Однако, когда пришла наша очередь, он предложил высказаться только командующим армиями. По-видимому, он хотел устранить всякую возможность того, что группа армий «А» огласит свои разногласия с оперативной директивой.

Поэтому нам не осталось иного выбора, кроме как передать руководителям ОКХ еще один подготовленный нами меморандум с соображениями относительно того, как следует проводить операцию.

Как и в двух предыдущих обращениях в командование от 31 октября и 6 ноября, а также в четырех последующих, от 30 ноября, 6 декабря, 18 декабря и 12 января, в нем излагались принципиальные положения, на которых основывался план операции группы армий «А» в целом. Все меморандумы, по существу, развивали те же концепции, что уже были изложены выше, поэтому воздержусь от их повторения.

Между тем Гитлер, по-видимому, обдумывал вопрос о действиях 19-го танкового корпуса на участке группы армий «А», а также о том, как ввести дополнительные силы для ее поддержки в том случае, если удар танковых сил в составе группы армий «Б» все же не достигнет ожидаемого быстрого результата. Как говорит Грейнер, заведовавший журналом боевых действий ОКВ, примерно в середине ноября Гитлер запросил ОКХ, можно ли усилить танковые соединения Гудериана и каким способом, если возникнет такая необходимость. Также Грейнер сообщает, что около 20 ноября Гитлер отдал в ОКХ распоряжение о том, чтобы оно подготовилось к быстрому переносу главного направления удара с группы армий «Б» на группу армий «А» в случае, если последняя «достигнет более быстрого и далекоидущего результата».

Видимо, действуя в соответствии с этим указанием, в конце ноября ОКХ перебросило 14-й моторизованный корпус из пункта восточнее Рейна за район сосредоточения группы армий «А». Тем не менее корпус продолжал оставаться в резерве, притом что ОКХ оставило за собой право решать в соответствии с ситуацией, куда он будет передан: группе армий «А» или группе армий «Б».

Неясно, сам ли Гитлер пришел к мысли перенести направление главного удара на группу армий «А», или к тому времени ему уже стали известны наши взгляды.

24 ноября, на следующий день после того, как в Берлине он обратился с речью к руководителям трех родов войск, Гитлер принял у себя генерал-полковника фон Рундштедта и генералов Буша и Гудериана. Во время обратной поездки в Кобленц я узнал от Буша, что Гитлер проявил большой интерес к точке зрения группы армий «А». Если это так, то я думаю, что его, видимо, больше всего интересовало усиление бронетанковых соединений нашей группы армий с целью прорвать рубеж у Мааса в районе Седана для облегчения задачи группы армий «Б». Мне кажется маловероятным, что фон Рундштедт воспользовался этим случаем и представил Гитлеру наш предварительный план, тем более что фон Брау-хич в тот момент занимал весьма шаткие позиции.

Что касается утверждения Грейнера о том, что Гитлер уже в конце октября узнал о нашем плане от своего адъютанта Шмундта, это вызывает сомнения, по крайней мере в том, что касается даты. Правда, Шмундт действительно приезжал к нам по указанию Гитлера, чтобы удостовериться, действительно ли плохая погода и состояние местности препятствуют началу наступления, как о том говорилось в наших докладах. В тот раз полковник Блюментритт, наш начальник оперативного отдела, и генерал-лейтенант фон Тресков конфиденциально сообщили Шмундту, что группа армий представила ОКХ план наступления, который она считает более эффективным.

Через несколько дней Блюментритт с моего согласия (очень неохотного, хотя и с одобрения фон Рундштедта) послал полковнику Шмундту копию моего последнего меморандума. Передал ли тот его Гитлеру или хотя бы Йодлю, мне неизвестно. Во всяком случае, когда Гитлер вызвал меня 17 февраля 1940 года, чтобы выслушать мои соображения относительно наступления на западе, он ничем не дал мне понять, что видел хотя бы один из наших меморандумов, отправленных в ОКХ.

Возможно, что целью Гитлера в конце ноября было обеспечение возможности перенести направление главного удара из района группы армий «Б» в район группы армий «А» уже после начала операции. Тем не менее это ни в коей мере не означало отклонения от тогдашнего плана или принятия наших оперативных предложений. Несмотря на то что 14-й моторизованный корпус был переброшен за район сосредоточения нашей группы армий, оперативная директива полностью оставалась в силе. Как и раньше, успех должен был достигаться прежде всего за счет массированного удара группы армий «Б» через Северную Бельгию, тогда как за группой армий «А» по-прежнему оставалась ее защитная роль. Единственное различие заключалось в том, что Гитлер хотел иметь возможность перенести направление главного удара на более позднем этапе, если группа армий «Б» не добьется ожидаемого успеха либо если группа армий «А» достигнет более быстрого результата.

Это ясно следовало из ответа генерала Гальдера на новый меморандум, отправленный мною 20 ноября. Кстати сказать, первого ответа на наши обращения.

Суть наших замечаний состояла в том, что наконец, по всей видимости, наметилась новая цель наступления, а именно в районе действий группы армий «А», которое при условии успешного прорыва через Арденны повлечет за собой расширение масштаба операций, как мы и предлагали.

В своем ответе генерал Гальдер, признавая, что наши взгляды в большой мере совпадают с мнением ОКХ, все же утверждал, что приказ командования относительно 19-го и 14-го корпусов не определяет новое направление главного удара, а только предусматривает возможность его создания, если возникнет такая необходимость. «В результате влияния не зависящих от нас сил, – говорил далее он, – вопрос направления главного удара превратился из вопроса планирования в вопрос руководства операцией во время ее проведения».

Из вышесказанного можно сделать два вывода. Во-первых, что в намерения Гитлера входило оставить за собой право принимать ключевые решения также и во время фактического осуществления операции. Во-вторых, что он хотел поставить направление главного удара в зависимость от развития наступления и что, во всяком случае пока, он либо не знал, либо не собирался принимать план нашей группы армий.

Последнее впечатление подкрепил ответ генерала Гальдера, с которым мы имели телефонный разговор 15 декабря.

6 декабря я отправил ему еще одно личное письмо, в котором вновь перечислил все обстоятельства, говорившие в пользу нашего оперативного плана. В этом письме «новый план», по сути, излагался уже во всей его полноте. Не получив ответа Гальдера до 15 декабря, я позвонил генералу Штюльпнагелю, первому оберквартирмейстеру, и спросил его, собирается ли ОКХ и дальше игнорировать наши предложения. После этого состоялся вышеупомянутый телефонный разговор с Гальдером. Он заверил меня, что руководство полностью согласно с нами, но имеет строгий приказ о нанесении главного удара группой армий «Б» или, в качестве альтернативы, о возможности изменения его направления в ходе операции.

Искренне ли соглашалось с нами ОКХ или только на словах, в любом случае мысль о переносе направления главного удара в район действия группы армий «А» только после начала наступления была совершенно несовместима с нашими оперативными замыслами.

Кажется, это Наполеон сказал: «On s'engage partout et on voit»⁸. Для французов его изречение стало почти аксиомой, особенно после того, как оглушительно провалилась их лотарингская инициатива 1914 года. С этой же аксиомой, безусловно, могло согласиться Верховное командование союзных войск в 1940 году. Поскольку оно хотело возложить на нас тяжесть начала наступления, то было совершенно право, когда бездействовало, выжидая. Оно должно было избегать решительного сражения в Бельгии, чтобы затем насколько возможно крупными силами нанести контрудар по южному флангу наших наступающих войск.

Но в нашем случае и речи не могло быть о том, чтобы дожидаться удобного момента, когда мы сможем выложить наши козыри, так как оперативный план группы армий «А» основывался на факторе внезапности. Едва ли противник мог ожидать со стороны Арденн удара столь мощных бронетанковых сил, которые приведут за собой целую армию. Однако это наступление достигнет своей цели – низовий Соммы – только в том случае, если удастся опрокинуть силы неприятеля, переброшенные в Бельгию. Мы должны были переправиться через Маас одновременно с остатками этих сил, чтобы впоследствии зайти в тыл вражеским войскам, расположенным против группы армий «Б» в Северной Бельгии.

Подобным же образом попытка разгромить крупные вражеские резервы на нашем южном фланге – например, между Маасом и Уазой, – прежде чем они завершат развертывание, и создать тем самым благоприятные исходные условия для «второго действия», то есть уничтожения остальных сил противника, могла удаться только в том случае, если бы мы обладали достаточными силами для сохранения инициативы.

Выжидать, в какую сторону «прыгнет кошка», чтобы потом выбрать направление главного удара, практически означало отказ от возможности уничтожить вражеские силы в Северной Бельгии, обойдя их с юга. В то же время это значило позволить противнику развернуть свои силы для такого контрудара по нашему южному флангу, который предоставлял ему шансы на победу. Хотя Верховное командование противника этим шансом так и не воспользовалось.

А по поводу того, чтобы оттягивать с переброской в группу армий «А» дополнительных сил и поставить выбор направления главного удара в зависимость от того, удастся ли нам действовать внезапно и недостаточными силами, можно лишь процитировать слова Мольтке о том, что «ошибку, допущенную на первых этапах развертывания, нельзя исправить».

Следовательно, непозволительно было ждать, как будет развиваться наше наступление, сокрушит ли противника в Бельгии массированный удар группы армий «Б» или пробьется ли к Седану одинокий 19-й танковый корпус. Если будет принят план группы армий «А», то мы с самого начала должны получить необходимые танковые соединения и три армии, даже если третью армию нельзя будет ввести в действие до тех пор, пока в ходе наступления для нее не появится оперативный простор. Вот почему в моем меморандуме от 6 декабря я запросил не две армии в составе двадцати двух пехотных дивизий и только одного танкового корпуса, а три армии в составе сорока дивизий и двух мобильных корпусов. (Между прочим, именно столько нам и выделили после того, как вмешался Гитлер и наш план был принят.)

И потому нам пришлось продолжать борьбу. Теперь мы больше всего были озабочены тем, чтобы с первого же этапа операции не только перед 19-м танковым корпусом, но и перед 14-м моторизованным корпусом была поставлена задача нанести удар через Арденны, форсировать Маас у Седана и двигаться дальше в направлении нижней Соммы. Кроме того, необходимо было, чтобы нам с самого начала передали третью запрошенную нами армию, которая нанесла бы контрудар по противнику в случае развертывания вражеских войск на нашем южном фланге западнее Мааса.

Если бы мы могли заставить ОКХ выполнить оба наших требования – даже если бы оно в целом не согласилось с нашим планом, – наступление неизбежно пошло бы по тем рельсам, которые ведут к окончательной победе, чего мы и добивались.

Конечно, и наш оперативный план – по словам Мольтке – не мог предопределить ход кампании после первого столкновения с основными силами противника, и меньше всего в том случае, если бы из-за недостатка сил операция захлебнулась еще на начальном этапе.

Но там же Мольтке говорит, что военачальник должен смотреть дальше первого столкновения и «не упускать из виду конечную цель». Этой целью, как мы ее себе представляли, могла быть только окончательная победа на Европейском континенте. Именно эту цель и должно ставить перед собой немецкое наступление с начала и до конца, даже если для ее достижения нужно действовать в два отдельных этапа.

Процитированное выше правило Наполеона, к которому в конечном итоге и сводились сомнения Гитлера по поводу направления главного удара, в другой обстановке могло бы дать прекрасные результаты. А для нас оно означало целиться слишком близко, даже не рассчитывая на окончательную победу.

18 декабря, после того как мое письмо начальнику штаба от 6 декабря не произвело желаемого результата, я представил фон Рундштедту «проект оперативной директивы» о наступлении на западе, основанный на нашей оперативной концепции. Он должен был послужить ему в качестве основы для доклада командующему сухопутными силами и, если тот его одобрит, Гитлеру. Беседа с фон Браухичем состоялась 22 декабря, но с Гитлером фон Рундштедт не встречался. Также письменную копию вышеуказанного проекта мы направили в ОКХ, так как я надеялся, что в такой четкой форме наши соображения скорее убедят оперативное управление ОКВ, чем чисто теоретические рассуждения, имевшие место до сих пор. Только после войны мне стало известно, что оперативное управление так и не получило от Гальдера ни одного из наших меморандумов.

Из-за погоды во второй половине декабря о наступлении не могло быть и речи. Так или иначе, нам представлялось желательным, чтобы прошло некоторое время, прежде чем мы возобновим попытки изменить оперативный план, тем более что мы уже предоставили командованию достаточно пищи для размышлений. Поэтому я смог поехать домой на Рождество. Во время возвращения в Кобленц из Лигница я заехал в ОКХ в Цоссене, чтобы узнать, что там думают о нашем проекте. Генерал Штюльпнагель снова заверил меня, что ОКХ во многом согласно с нами, но связано приказом Гитлера о том, чтобы решение о направлении главного удара оставалось открытым.

По-прежнему было неясно, говорил ли командующий сухопутными силами о наших рекомендациях Гитлеру. Это казалось маловероятным, так как генерал-лейтенант Хойзингер, тогдашний начальник 1-го отдела оперативного управления, сказал, что фон Браухич не был у Гитлера с 5 ноября.

После Нового года гитлеровские «предсказатели погоды» снова оживились. Мороз при ясном небе обещал период хорошей погоды, которая позволит задействовать авиацию, хотя холод, сопровождавшийся снегопадом, после чего Эйфель и Арденны оказались под толстым слоем снега, ни в коей мере не благоприятствовал танкам. Во всяком случае, Гитлер снова отдал приказ, который заставил войска двинуться к районам сосредоточения для начала наступления.

Невзирая на это, 12 января мы послали в ОКХ еще один меморандум, озаглавленный «Наступление на западе». В нем снова, уже в который раз, излагалось мнение о необходимости того, чтобы наступление имело целью решительную победу. Хотя в тот момент мысль об изменении оперативной директивы была исключена, мы рассчитывали, что наши взгляды все же будут приняты во внимание после фактического начала операции. Во всяком случае, приказ о начале наступления отменялся уже столько раз, что мы имели разумные основания надеяться на его отмену и на этот раз, что дало бы время внести в план коренные изменения.

Однако для этого нам нужно было устранить камень преткновения, который до сих пор мешал принятию нашего плана. В чем он заключался? Согласно тому, что мы слышали в ОКХ, дело было в Гитлере. ОКХ неоднократно подчеркивало, что, хотя оно в большой мере и согласно с нами, его связывает приказ Гитлера, требующий не определять главное направление удара до того, как начнется операция. Но докладывало ли ОКХ Гитлеру о нашем плане, который так сильно расходился с его вариантом? Может быть, Гитлера удастся убедить, если представить ему план, преследующий не только частные цели, но и такую возможность, какой ни он, ни главы ОКХ фактически никогда всерьез не рассматривали, – возможность окончательной победы на западе?

Чтобы покончить с этим вопросом раз и навсегда, мы сопроводили меморандум письмом генерал-полковника фон Рундштедта, которое оканчивалось следующим предложением:

«В связи с тем, что группе армий стало известно, что фюрер и Верховный главнокомандующий взяли на себя руководство всей операцией, оставив за собой право принимать решение о направлении главного удара (то есть лишив ОКХ свободы самостоятельно принимать решения по оперативным вопросам), я прошу передать этот меморандум лично фюреру.

Фон Рундштедт».

Это требование, с которым я предложил обратиться в командование и которое генерал с готовностью скрепил своей подписью, в какой-то степени противоречило армейским традициям Германии, предписывавшим, что только командующий сухопутными силами или его начальник штаба имеет право давать обращаться с рекомендациями к Верховному главнокомандующему.

Однако, если ОКХ действительно было согласно с нашим мнением, ничто не мешало ему принять наш оперативный план и передать его Гитлеру от своего имени. Таким образом командование получило бы возможность произвести на него впечатление и, быть может, реабилитироваться в его глазах в качестве высшей инстанции по всем вопросам, касающимся операций сухопутных сил. Никто не был бы рад этому больше меня, поскольку я, будучи на посту заместителя начальника Генштаба, вместе с генерал-полковником фон Фричем и генералом Беком с таким трудом добивался того, чтобы ОКХ вернуло свое положение⁹.

Если, с другой стороны, ОКХ уже сделало неудачную попытку убедить Гитлера принять предложения, совпадающие с нашими, то представление плана по инициативе генерал-полковника фон Рундштедта, о котором Гитлер был столь высокого мнения, значительно укрепило бы позиции ОКХ.

Не исключено, что Гитлера еще можно было бы отговорить от того, чтобы ставить направление главного удара в зависимость от хода операций, а это – по крайней мере, именно так внушало нам ОКХ – было главным препятствием, мешавшим принятию нашего плана.

Ответ, который мы получили на меморандум, нас разочаровал. В нем говорилось, что мы ошибочно предполагали, будто ОКХ стремится только к частным целям, поскольку остальные цели будут поставлены своевременно. Приняты меры к тому, чтобы передать группе армий «А» дополнительные силы и один штаб армии, но фактические сроки остаются на усмотрение командующего сухопутными силами. Также было сказано, что командующий сухопутными силами в основном согласен с положениями нашего меморандума, но возможности доложить его Гитлеру не представилось.

Это уверение в согласии командующего все же не могло скрыть от нас его нежелание отстаивать перед Гитлером рекомендованные нами коренные изменения оперативного плана.

Напротив, оперативная директива оставалась в силе в неизменном виде. Исход сражения в Бельгии должен был решать фронтальный удар группы армий «Б», на участке действий которой, по крайней мере на первом этапе операции, должны были сосредоточиться главные усилия.

Группа армий «А» по-прежнему должна была прикрывать эту операцию. Ее задача никак не была расширена в отношении удара в направлении нижней Соммы и обхода с тыла вражеских войск, фронтально остановленных в Северной Бельгии группой армий «Б».

Перераспределение главного усилия немецкого наступления по-прежнему находилось в зависимости от хода операции. Группа армий «А» не получила бронетанковых соединений, включение которых в ее состав с самого начала операции, согласно нашему плану, позволило бы захватить противника врасплох в Южной Бельгии и обойти его с тыла в направлении устья Соммы. Также группа армий не была уверена в получении дополнительной армии, необходимой для контратаки с целью прикрытия нашего удара по перешедшему в контрнаступление противнику.

Иными словами, мы упорствовали в той самой неисправимой «ошибке на первых этапах развертывания». Лица, облеченные властью, не желали сделать шаг, который генерал Йодль в феврале 1940 года назвал «окольной дорожкой, на которой можно попасться в руки бога войны».

Не вполне сознавая это, Верховные командования Германии и союзников пришли к общему выводу, что безопаснее атаковать друг друга в лоб в Северной Бельгии, чем ввязываться в рискованную операцию – с немецкой стороны в случае принятия плана группы армий «А», а со стороны союзников в случае уклонения от решающего боя в Бельгии для нанесения мощного удара по южному флангу немецкого наступления.

Тем временем произошло событие, в котором впоследствии многие увидели решающий фактор, повлиявший на принципиальные изменения, произведенные позднее в плане операции в соответствии с рекомендациями группы армий «А».