Kitabı oku: «Утерянные победы. Воспоминания генерал-фельдмаршала вермахта», sayfa 9
Начальник оперативного отдела штаба 7-й воздушной дивизии случайно совершил посадку на бельгийской территории, в результате чего по крайней мере часть оперативной директивы, предназначавшейся 1-му воздушному флоту, попала в руки бельгийцев. Нельзя было не учитывать той возможности, что бельгийцы сообщат западным державам о существующем оперативном плане.
По существу, эта неприятность не привела к изменению оперативного плана, хотя, возможно, позднее склонила Гитлера и ОКХ к тому, чтобы они приняли во внимание предложения нашей группы армий. Совещание, проведенное командующим сухопутными силами 25 января в Бад-Годесберге, куда были приглашены генералы, командующие группами армий «А» и «Б» и подчиненными армиями, показало, что принципиальная позиция ОКХ осталась неизменной. Хотя совещание состоялось значительное время спустя после упомянутого инцидента, задачи групп армий и армий не изменились. Была лишь несколько расширена роль группы армий «Б», которая теперь предусматривала оккупацию 18-й армией всей территории Голландии, а не только, как намечалось раньше, ее частей, расположенных вне так называемой «Голландской крепости». Что касалось группы армий «А», все осталось по-прежнему. Хотя мы добились, чтобы в район действий нашей группы армий перевели штаб 2-й армии, она, как и 14-й моторизованный корпус, оставалась в распоряжении ОКХ. Несмотря на мое сообщение, по распоряжению моего начальника, о том, что удар одного 19-го танкового корпуса через Арденны сейчас, когда враг собрал значительные силы (2-ю французскую армию) на Маасе, не принесет нам успеха в Седане, фон Браухич все еще отказывался включить его в состав нашей группы армий. Из этого явствовало, что Верховное командование по-прежнему настроено не менять направления главного удара, пока не станет ясен дальнейший ход операции. Это же доказало, что факт попадания оперативной директивы к бельгийцам никак не повлиял на мнение высшего руководства.
Тем не менее через пять дней после этих заявлений, сделанных 25 января, штаб группы армий направил в ОКХ еще один меморандум на основе сведений о противнике, предоставленных между тем разведкой. Мы указали, что теперь необходимо учитывать возможность присутствия в Южной Бельгии мощных французских сил, в особенности механизированных частей. В таких обстоятельствах бессмысленно было надеяться, что один 19-й танковый корпус будет в состоянии преодолеть вражескую группировку или форсировать реку.
Наше мнение подтвердилось на учениях, проводившихся в Кобленце 7 февраля, когда мы проверяли способность к наступлению 19-го танкового корпуса и двух армий нашей группы. Учения ясно показали, насколько проблематично изолированное применение 19-го корпуса. У меня создалось впечатление, что генерал Гальдер, присутствовавший на учениях в качестве наблюдателя, наконец-то начал понимать нашу правоту.
Между тем в моей собственной судьбе наступил неожиданный поворот. 27 января меня уведомили о назначении командиром 38-го корпуса, который должен быть сформирован в тылу. От генерал-полковника фон Рундштедта я узнал, что командующий сухопутными силами конфиденциально сообщил ему об этом уже на совещании 25 января. Причина была в том, что меня нельзя было и дальше обходить при назначениях командиров в новые корпуса, поскольку генерал Рейнхардт, уступавший мне по выслуге лет, тоже получил корпус. Хотя в моем назначении не было ничего, что отличало бы его от обычного продвижения по службе, все же эта смена начальника штаба группы армий в тот момент, когда предстояло масштабное наступление, казалась очень странной. В конце концов, были и другие способы решить вопрос о выслуге лет, послуживший для нее предлогом. Поэтому вряд ли можно сомневаться, что мой перевод объяснялся желанием ОКХ отделаться от назойливого раздражителя, который осмелился составить план операции, идущий вразрез с их планом.
По окончании упомянутых учений, в проведении которых я участвовал, фон Рундштедт перед всеми присутствующими поблагодарил меня за мою деятельность на должности начальника штаба нашей группы армий. Он подобрал такие слова, в которых отразились доброта и благородство этого талантливого военачальника. Кроме того, для меня большим удовлетворением стало то, что генералы Буш и Лист, командующие двумя армиями в составе нашей группы, а также генерал Гудериан не просто сожалели о моем уходе, но искренне были им огорчены.
9 февраля я выехал из Кобленца в Лигниц.
Однако мои верные сотрудники полковник Блюментритт и генерал-лейтенант фон Тресков не собирались отступать и считали, что моя отставка означает конец борьбы за наш оперативный план.
Я думаю, именно Тресков побудил своего друга Шмундта, шеф-адъютанта Гитлера, найти для меня возможность лично доложить Гитлеру о наших соображениях по поводу организации наступления на западе.
Так или иначе, 17 февраля я был вызван в Берлин для представления Гитлеру вместе с другими вновь назначенными командирами корпусов. После беседы был дан обед, во время которого, как обычно, главным образом, говорил Гитлер. Он выказал удивительную осведомленность в области технических нововведений как у нас, так и в государствах противников, а донесение о нападении британского эсминца на транспортное судно «Альтмарк» в норвежских территориальных водах вдохновило его на пространную речь о неспособности малых государств соблюдать нейтралитет.
Когда после обеда мы прощались с Гитлером, он пригласил меня к себе в кабинет, где предложил вкратце изложить свои соображения по поводу проведения операции на западе. Мне не ясно до конца, успел ли Шмундт доложить ему о нашем плане, и если так, то в каких подробностях. Во всяком случае, он удивительно быстро схватывал те взгляды, которые наша группа армий отстаивала в течение вот уже многих прошедших месяцев, и полностью согласился с моими доводами.
Сразу же после этого разговора я составил следующую записку для сведения штаба группы армий «А»:
«Во время представления фюреру в качестве командующего 38-м корпусом 17 февраля 1940 года бывший начальник штаба группы армий «А» имел возможность представить точку зрения группы армий на проведение операции на западе. Суть его заявлений заключается в следующем:
1. Целью наступления должен быть решительный успех на суше. В политическом и военном отношении риск слишком высок для частных целей, определенных существующей оперативной директивой, то есть разгром по возможности наибольших соединений противника в Бельгии и захват части побережья Ла-Манша. Целью должна быть окончательная победа на суше.
Следовательно, действия должны быть нацелены на то, чтобы одержать решительную победу во Франции и сломить сопротивление французской армии.
2. Для этого, вопреки положениям оперативной директивы, необходимо, чтобы с самого начала главный удар безусловно наносился южным флангом, то есть силами группы армий «А», а не группы армий «Б», кроме того, вопрос о нем не может оставаться открытым. По существующему плану в лучшем случае можно лишь нанести фронтальный удар по англо-французским силам во время их продвижения в Бельгии и отбросить их к Сомме, после чего операция может остановиться.
Если перенести направление главного удара на действующую на юге группу армий «А», перед которой стоит задача наступления через Южную Бельгию и Маас в направлении нижней Соммы, то значительные силы противника, находящиеся в Северной Бельгии, должны быть, после того как их отбросит фронтальный удар группы армий «Б», отрезаны и уничтожены. Осуществить это возможно только в том случае, если группа армий «А» быстро продвинется к нижней Сомме. В этом заключается первый этап кампании. Второй состоит в охвате французской армии крупными силами с правого фланга.
3. Для выполнения этой задачи группе армий «А» требуется три армии. Поэтому необходимо ввести в ее северный фланг дополнительную армию.
2-я армия, находящаяся на крайнем северном фланге группы армий, имеет задачу форсировать Маас в направлении нижней Соммы и отрезать силы противника, отступающего перед группой армий «Б». Южнее ее еще одна армия (12-я) должна переправиться через Маас по обе стороны от Седана, а затем повернуть на юго-запад и контрударом отразить возможную попытку французских войск развернуться для контрнаступления западнее Мааса.
На третью армию (16-ю) первоначально возлагается задача по прикрытию южного фланга операции между Маасом и Мозелем.
Необходимо, чтобы авиация как можно раньше разбила развертывающиеся французские войска, так как французы могут попытаться осуществить крупномасштабное контрнаступление западнее или по обе стороны Мааса, возможно, до Мозеля.
4. Форсирование Мааса у Седана изолированным 19-м танковым корпусом является полумерой. Если в Южной Бельгии противник выведет нам навстречу крупные моторизованные соединения, то сил корпуса будет недостаточно, чтобы быстро разбить их и форсировать рубеж Мааса. И напротив, если враг ограничится удержанием Мааса значительными силами, которыми располагает там в настоящий момент, корпус не сможет форсировать реку один.
В случае, если моторизованные войска возглавят наступление, то для этого не менее двух корпусов должны одновременно переправиться через Маас в районе Шарлевиля и Седана, независимо от продвижения танковых соединений в направлении на Маас у Живе силами 4-й армии. Таким образом, 14-й корпус должен с самого начала действовать совместно с корпусом Гудериана; ставить вопрос о его применении совместно с группой армий «А» или группой армий «Б» в зависимость от развития событий недопустимо».
Фюрер выразил согласие с изложенными мыслями. Вскоре после этого была издана новая и окончательная оперативная директива.
К сожалению, с тех пор я не имел доступа к этому варианту директивы. Могу сказать только, что Гитлер отдал приказ о ее составлении 20 февраля.
По сути, она отвечала требованиям, принятие которых я так долго отстаивал, и предусматривала следующее:
1. Два танковых корпуса (19-й под командованием генерала Гудериана и 14-й под командованием генерала фон Витерсхейма) возглавят продвижение через Маас между Шарлевилем и Седаном. Оба корпуса вошли в состав недавно созданной «танковой группы» во главе с генералом фон Клейстом.
2. Окончательное назначение штаба 2-й армии (ранее в составе группы армий «Б») в группу армий «А» и передача необходимых сил. Это давало возможность немедленно ввести армию в прорыв, как только позволит полоса наступления группы армий после разворота 16-й армии на юг.
3. Подчинение 4-й армии (ранее в составе группы армий «Б») группе армий «А» для обеспечения ей возможности маневра в направлении нижней Соммы. (Группа армий «А» последовательно настаивала на том, чтобы ей передали по крайней мере расположенные на южном фланге корпуса этой армии для расширения полосы наступления. Грейнер ошибочно относит время этого изменения в боевом составе еще к ноябрю. Оно было произведено только в рамках новой оперативной директивы.)
Новые распоряжения ОКХ свидетельствовали о его полном согласии с точкой зрения штаба группы армий. Направление главного удара операции в целом было перенесено на южный фланг по всей ширине района, расположенного севернее линии Мажино, а также с учетом существующей там сети дорог. В то же время группа армий «Б» с ее тремя армиями оставалась достаточно сильной для успешного, как нам известно сейчас, выполнения своей задачи в Северной Бельгии и Голландии.
Группа армий «А», с другой стороны, теперь получила возможность застать врага врасплох внезапным ударом через Арденны и Маас в направлении нижней Соммы. Так она могла отрезать действующим в Бельгии вражеским силам путь отхода за реку. Кроме того, она могла нанести эффективный контрудар по крупным силам противника в случае, если бы они перешли в контрнаступление против южного фланга немецких войск.
Что касается осуществления немецкой наступательной операции в мае 1940 года, я хотел бы сказать следующее.
Наступление группы армий «Б» благодаря превосходству немецких войск и особенно бронетанковых частей имело более убедительный успех, чем можно было ожидать ввиду наличия мощных бельгийских укреплений и необходимости атаковать фронтально.
Тем не менее по-настоящему решающее значение для полного разгрома союзных сил в Северной Бельгии имел внезапный прорыв через Арденны и Маас к устью Соммы и, в конечном итоге, портов Ла-Манша. Не считая энергичного руководства войсками со стороны генерал-полковника фон Рундштедта, этим успехом, как мне кажется, мы главным образом обязаны неистовому рвению, с которым генерал Гудериан проводил в жизнь оперативные принципы группы армий.
Успех в Северной Бельгии оказался не таким полным, как мог быть. По данным, которые приводит Черчилль, противнику удалось вывезти из Дюнкерка 338 226 человек (из них 26 176 французов), хотя он и потерял все свое тяжелое вооружение и технику. Этой успешной эвакуацией противник обязан вмешательству Гитлера, который дважды останавливал продвижение наших бронетанковых частей: первый раз на подступах к побережью, второй – перед Дюнкерком.
Для обоснования последнего приказа, который фактически построил золотой мост через Ла-Манш для британской армии, приводятся три разные причины. Первая причина в том, что Гитлер хотел приберечь немецкие танки для второго этапа французской кампании, поскольку Кейтель, как говорят, сказал ему, что местность вокруг Дюнкерка труднопроходима для танков. Другая причина в том, что Геринг заверил Гитлера, что авиация вполне способна без посторонней помощи помешать британцам ускользнуть из Дюнкерка. Учитывая, как жаждал Геринг престижа и его склонность к хвастовству, подобное его высказывание представляется мне весьма вероятным. С военной точки зрения оба этих довода были ошибочны.
Третья причина состояла в том, что Гитлер – как якобы известно из его разговора с фон Рундштедтом – сознательно позволил британцам эвакуироваться, потому что, по его мнению, это могло способствовать достижению договоренности с Великобританией.
Как бы там ни было на самом деле, Дюнкерк – одна из самых больших ошибок Гитлера. Она помешала ему осуществить вторжение в Великобританию и впоследствии дала британцам возможность вести войну в Африке и Италии.
Хотя Гитлер и согласился с замыслом командования группы армий «А», позволившим отрезать неприятельские войска в Северной Бельгии ударом через Арденны к морю и довести их до самых врат Дюнкерка, все же он не полностью принял другую мысль об одновременном создании предпосылок для перехода ко второй фазе. То есть немецкое командование удовольствовалось тем, что обеспечило защиту механизированных соединений группы армий «А», наступающих в направлении моря, от контрудара по обе стороны Мааса путем распределения следующих за ними дивизий вдоль подвергавшегося опасности южного фланга. Очевидно, идею о том, чтобы отразить контрнаступление, в случае если оно будет предпринято крупными силами противника, незамедлительным ударом на юг западнее Мааса и затем окончательно разорвать фронт противника между Маасом и Уазой, сочли слишком рискованной.
Как выяснилось позднее, во время кампании в России, Гитлер обладал определенным инстинктом при решении оперативных вопросов, но ему не хватало тщательной подготовки военачальника, которая позволяет идти на большой риск в ходе операции, ибо он знает, что риск оправдан. Так и в данном случае Гитлер сделал выбор в пользу безопасных действий по прикрытию, а не смелого решения, предложенного группой армий «А». Ему повезло, поскольку командование противника не рискнуло перейти в крупномасштабное контрнаступление, хотя фактически оно могло сосредоточить около пятидесяти дивизий по обе стороны Мааса – а возможно, до самого Мозеля, – даже если бы для этого пришлось временно оставить территорию Голландии и Бельгии, за исключением укрепленных районов.
Итак, после завершения первой фазы немецкого наступления оба противника снова оказались лицом друг к другу на сплошном фронте вдоль линии Мажино до Кариньяна и далее вдоль Эны и нижней Соммы. Ближайшей задачей немецких войск было снова прорвать этот фронт. То, что вторая фаза немецкого наступления в такой короткий срок привела к полной капитуляции врага, главным образом объясняется тем, что он не смог, после своих потерь в Северной Бельгии, заполнить весь свой фронт от швейцарской границы до моря. Другая причина состояла в том, что боевой дух французской армии уже находился в упадке – не говоря уже о том, что противник не обладал танковыми войсками, сравнимыми по боевым качествам с немецкими соединениями. Если бы главнокомандующий союзными войсками действовал так, как ожидал от него штаб группы армий «А», он принял бы решение о крупномасштабном наступлении по обе стороны Мааса. Однако, согласно плану группы армий «А», наступление было бы разбито еще на подходе. Если бы при одновременном окружении противника в Северной Бельгии группа армий «Б» нанесла удар через нижнюю Сомму с целью окружения остатков французских сил по образцу плана Шлифена, мы закончили бы сражение за линией Мажино с перевернутыми фронтами.
Ввиду того, что, не считая британской эвакуации из Дюнкерка, мы одержали блестящую победу на Французском театре военных действий, вышеизложенные соображения могут показаться излишними. Возможно, они нужны хотя бы для того, чтобы показать, что и при более энергичных и целесообразных действиях врага «новый» план все же привел бы кампанию к победному концу – даже с учетом возможных критических моментов между Маасом и Мозелем на первом этапе операции.
6. Командующий 38-м армейским корпусом
Сторонний наблюдатель
Роль, которую мне предстояло сыграть в осуществлении наступления на западе, была настолько незначительна, что в этих воспоминаниях можно было бы о ней и не упоминать.
Я делаю это, прежде всего затем, чтобы отдать долг благодарности отваге и выдающимся подвигам войск, служивших под моим началом. Другая причина в том, что действия 38-го корпуса после успешного прорыва немецких сил на Сомме послужат иллюстрацией преследования, которое продолжалось через Сену до самой Луары и не давало противнику ни минуты передышки вплоть до его окончательного разгрома.
В те месяцы, когда другие разрабатывали планы, за которые я боролся, передо мной стояла скромная задача наблюдать за тем, как формируется штаб моего корпуса и вспомогательный полк связи в Штеттине. Время от времени я получал указание проинспектировать процесс формирования новых дивизий в Померании и Познани.
10 мая 1940 года в Лигнице, куда я ненадолго приехал, по радио узнал о начале немецкого наступления. Излишне говорить, что в несколько следующих дней все мои пожелания и пламенные надежды были с нашими войсками, наступавшими через Арденны. Сумеют ли они пройти через Люксембург и прорвать бельгийскую оборону по обе стороны от Бастони, прежде чем туда подойдут крупные французские силы? Удастся ли сохранить наступательный порыв танков в ходе переправы через Маас у Седана и создания основы для окружения северного фланга противника?
Читателю нетрудно понять, что я не чувствовал особой признательности к инстанции, отправившей меня в глубокий тыл в то самое время, когда на западе начал осуществляться план, за который я так долго и упорно боролся.
Вечером 10 мая поступил приказ штабу 38-го корпуса выдвигаться в Брауншвейг. Оттуда следующий перевод привел нас в Дюссельдорф, где мы поступили в распоряжение группы армий «Б». Следующие несколько дней мне нечем было заняться, кроме как слоняться по округе, осматривая мощные бельгийские позиции, взятые первым же штурмом на Маасе у Маастрихта и Альберт-канала, а также отвечающий всем современным требованиям форт Эбен-Эмаэль, захваченный внезапным ударом и по-прежнему обстреливавшийся дальнобойными бельгийскими батареями. Кроме того, я бывал в штабах группы армий «Б» и 6-й армии, чтобы узнать о ходе операции. Насколько я понял, они еще не составили ясного представления о намерениях врага. Этого представления, видимо, не было и у ОКХ, поскольку оно продолжало хранить молчание по поводу своих замыслов и ограничилось тем, что удлинило границу между двумя группами армий на северо-запад.
Продвижение 38-го корпуса от Соммы до Луары
16 мая штаб нашего корпуса вошел в состав группы армий «А», а на следующий день я прибыл в Бастонь для доклада своему бывшему командиру генерал-полковнику фон Рундштедту. Он, так же как и мой преемник, генерал фон Зоденштерн, и остальной персонал штаба, радушно встретил меня, и там я наконец-то узнал, как прошло наступление через Арденны и Маас. Наш корпус должен был перейти под начало 12-й армии, которая продолжит наступать на запад в направлении нижней Соммы, в то время как новая 2-я армия будет введена между 12-й и 16-й армиями фронтом на юго-запад.
Сразу же по прибытии в штаб 12-й армии я на собственном опыте испытал вмешательство Гитлера в руководство военными операциями. Действуя по указанию Гитлера, ОКХ отдало приказ о том, что танковая группа Клейста не должна продвигаться дальше Уазы, 12-я армия должна развернуться на юго-запад и перейти в оборону. 2-й армии предписывалось войти между 4-й и 12-й армиями и продолжать дальнейшее наступление на запад. Приказ объяснялся тем, что фюрер стремился любой ценой избежать пусть даже временной неудачи, которая могла бы поддержать уже упавший дух французского народа. Он опасался этой неудачи в том случае, если 12-я армия продолжит запланированное наступление на запад в направлении нижней Соммы и западнее Мааса с юга во фланг ей ударит французское контрнаступление.
Иными словами, пропагандистские интересы политического деятеля уже начинали вмешиваться в дела Верховного главнокомандующего. С одной стороны, было ясно, что, останавливая танковую группу Клейста на Уазе, мы рисковали упустить шанс разгромить силы противника в Северной Бельгии, которым танковая группа должна была выйти в тыл. В то же время приказ 12-й армии перейти в оборону фронтом на юго-запад означал отказ от инициативы в районе между Маасом и Уазой. Фактически же не было оснований ожидать крупномасштабного контрнаступления французов на этом участке. Как представлялось группе армий «А», противнику требовалось еще не меньше недели, чтобы сосредоточить необходимые для контрнаступления силы, – и это притом что у него вообще были такие намерения. А между тем именно та мысль, что наше наступление должно прикрывать южный фланг войск, прорывающихся к нижней Сомме, являлась одним из ключевых пунктов, с которыми наша группа армий неоднократно обращалась к ОКХ зимой.
Теперь стало очевидно, что Гитлер, не обладая достаточной смелостью взять на себя временный риск на южном фланге немецкого наступления, уже претендует на право самолично руководить операциями сухопутных сил, вмешиваясь даже в частности.
Однако, если в тот момент он мотивировал вмешательство призраком даже временной неудачи, быть может, это объясняется тем, что ОКХ – вопреки прежним рекомендациям группы армий – не ввело 2-ю армию в прорыв, как только первые немецкие части форсировали Маас. Она могла войти либо между 4-й и 12-й армиями, чтобы продолжить наступление на нижнюю Сомму, либо между 12-й и 16-й армиями для наступления на юго-запад между Маасом и Уазой. Причиной этого упущения не могла быть недостаточная ширина фронта для введения новых дивизий, так как прежде всего было необходимо вовремя назначить армейский штаб для противоположных по направлению ударов. Тогда, после расширения района операций, своевременно появилось бы место для введения новых дивизий.
Этот пример еще раз служит иллюстрацией того, что никакой оперативный план не может быть полностью реализован так, как его представляют себе авторы, даже если для отступления от плана нет убедительных оснований.
Хотя на этот раз вмешательство Гитлера не нанесло серьезного ущерба операции (как произошло впоследствии, когда танковая группа Клейста была остановлена перед Дюнкерком), оборонительная задача, поставленная им перед 12-й армией, еще позволила врагу создать на реке Эне новый фронт, который пришлось снова взламывать ценой тяжелых боев на второй фазе Французской кампании. Возможность окончательно разорвать французскую оборону на этом решающем участке фронта путем дальнейшего наступления была напрасно потеряна. А ведь именно это – наряду с окружением северного фланга противника – было одним из краеугольных камней наших оперативных предложений ОКХ с учетом неизбежного перехода ко второй фазе немецкого наступления.
Тем временем наш штаб был переведен в Клерф, живописный городок в Люксембурге. После этого мы перестали быть наблюдателями и получили задачу руководить несколькими дивизиями, следовавшими в арьергарде 2-й армии. Малоинтересная задача, особенно в тот момент, когда наметился решительный разгром северного фланга неприятеля.
Примерно тогда же я получил известие о том, что мой шурин Эгберт фон Лёш, командир эскадрильи пикирующих бомбардировщиков, пропал без вести под Брюсселем. Эгберт, один из младших братьев моей жены, несколько лет прожил с нами в Дрездене и Магдебурге, когда еще ходил в школу. Моя жена всегда любила его больше других братьев, он стал дорог нам, как сын, а теперь его молодая жена жила с нами в Лигнице. Последовали долгие недели, когда она, ее мать и моя жена мучились тревогой и неизвестностью, так как о судьбе экипажа и самолета Эгберта не было никаких известий. Какая-то доля уверенности была только в том, что он был сбит, когда эскадрилья Эгберта повела атаку. Только после окончания Французской кампании я смог как следует разобраться в этом деле, и после долгих поисков обломки самолета обнаружились в окрестностях Брюсселя. Опрос жителей ближайшей деревушки показал, что самолет был подбит прямым попаданием зенитной артиллерии при входе в пике. Двум членам экипажа удалось выпрыгнуть с парашютом, но обоих застрелили бельгийские солдаты, одного еще в воздухе, другого после приземления. Мой шурин и еще один член экипажа разбились вместе с самолетом.
25 мая мой штаб получил приказ сменить штаб 14-го танкового корпуса, который генерал фон Клейст оставил вместе с 9-й танковой и 2-й моторизованной дивизиями для защиты своего тыла на нижней Сомме, на участке Аббевиль – Амьен. Мы заступили 27 мая.
На тот момент на нижней Сомме еще не было устойчивого фронта. 2-я моторизованная дивизия 14-го танкового корпуса (которую должна была сменить 57-я пехотная дивизия) удерживала плацдарм в районе Аббевиля на левом – или южном – берегу реки. 9-я танковая дивизия выполняла ту же задачу в Амьене. В районе между городами находились только патрули.
До тех пор и врагу не удавалось стянуть достаточно сил для формирования нового фронта вдоль нижней Соммы. По всей видимости, напротив нашего Амьенского плацдарма стояла французская колониальная дивизия и сколько британских частей, а напротив Аббевильского плацдарма – британская дивизия.
Наша задача заключалась в том, чтобы удержать оба плацдарма. Первоначально 9-я танковая дивизия и 2-я моторизованная дивизия, которая должна была быть сменена в Аббевиле, оставались севернее Соммы в качестве подвижного резерва. Однако вскоре после этого их вполне разумно подтянули к побережью Ла-Манша для участия в боях.
Генерал фон Витерсхейм, командующий 14-м танковым корпусом, сказал мне при передаче приказа, что не ожидает со стороны врага никаких крупных операций. Через час после его отъезда поступило донесение о яростных атаках противника на обоих плацдармах и появлении на обоих участках вражеских танков. Однако во второй половине дня обе атаки были отбиты, после того как под Амьеном наши войска подбили несколько тяжелых французских танков, а под Аббевилем – тридцать легких и средних британских танков. Девять из последних подбил артиллерист по фамилии Брингфорт. Он был первым рядовым, которого я представил к Рыцарскому кресту.
Тем не менее я считал эти атаки явным доказательством того, что враг либо надеялся отправить поддержку своему упорно теснимому северному флангу, либо собирался создать новый фронт на нижней Сомме. Это ставило перед нами тот же вопрос, о котором я говорил выше в связи с приказом Гитлера по 12-й армии. Следует ли нам по-прежнему оставаться на нижней Сомме в обороне или попытаться удержать инициативу?
Оборонительная тактика, которой, по-видимому, было приказано придерживаться 14-му танковому корпусу, неизбежно позволила бы противнику создать новую сильную линию обороны вдоль нижнего течения Соммы. Более того, проблематичной была сама возможность удержать Амьенский и Аббевильский плацдармы после того, как противник стянет туда свежие силы. Две механизированные дивизии, предварительно оставленные в резерве севернее Соммы, совершенно не годились для боя на плацдармах, поскольку их нельзя было ни ввести туда для укрепления обороны плацдармов, ни использовать для контрудара до того, как противник сровняет плацдармы с землей, уничтожит находящиеся внутри дивизии и перейдет через Сомму.
Тогда же я пришел к выводу – и несколько раз представлял его генералу фон Клюге, командующему 4-й армией, в состав которой мы тогда входили, – что мы должны обеими механизированными дивизиями (либо двумя сменившими их пехотными дивизиями) внезапно форсировать реку между двумя плацдармами и нанести удары с флангов по наступающим на плацдармы силам противника. Я имел в виду маневренный бой южнее реки – то есть перед ней – до тех пор, пока не закончится сражение в Северной Бельгии и северный фланг немецких войск не сможет развернуться и перейти через Сомму. Мы должны поставить себе целью удержать открытый участок и не дать врагу сформировать непрерывный фронт. Конечно, нельзя было отрицать, что при такой тактике, пока корпус ведет отдельный бой южнее реки, он может оказаться в затруднительном положении. Приходилось идти на этот риск, чтобы в интересах стратегической непрерывности операции избежать нелегких боев на Сомме, где у врага будет время стабилизировать и укрепить фронт.
Но, к сожалению, командующий 4-й армией не обратил внимания на наши неоднократные представления и не дал дивизий второго эшелона, предназначенных для форсирования реки. Было ли это продиктовано его личным мнением или распоряжением ОКХ, мне неизвестно. В итоге нам не осталось иного выбора, кроме как продолжать оборонительные бои на плацдармах, пока противник имел возможность создавать сплошную линию фронта между плацдармами вдоль Соммы. Фактически обычно считается, что можно вести оборонительный бой за рекой или удерживать ее с помощью стационарных плацдармов. Однако ни в одном учебнике не сыщешь сведений о том, что бой за речной рубеж можно вести подвижно и перед рекой.
