Kitabı oku: «Невеста чудовища», sayfa 3
Глава 3: Вторая сторона
POV Максим
(За несколько месяцев до)
Звонкий женский голос дрожал от ужаса, когда его обладательница обратилась ко мне. Должно быть, себе она казалась невероятно смелой, но я чуял, как трясутся её круглые коленки, скрытые под форменной юбкой, как выступает пот над верхней губой и холодеют руки. Страх невозможно скрыть.
– Максим Игоревич, принести ещё что-нибудь?
Я отвернулся от окна отеля и покачал головой. Официантка была совсем молоденькой, с нежным пушком на округлых щеках, безжалостно измазанных тональником. Она была бы хорошенькой, если бы не этот взгляд затравленного оленёнка, который метался между мной и выходящими на улицу панорамными окнами. Прямо за ними стояли бугаи из местной охраны. Слишком заметные, чтобы быть по-настоящему эффективными.
По мощёной дорожке паркового комплекса шёл человек. Пока ещё человек. Лёгким, пружинящим шагом того, кто не отягощает свою совесть лишним грузом воспоминаний.
– Ничего не нужно, идите.
Девчонка с готовностью выскочила за дверь. Из угла донеслось недовольное цоканье – это Владислав выражал своё неудовольствие. Старый хрен не отказался бы от ещё одной порции односолодового виски. Я ценил его, как партнёра и поверенного, но с его образом жизни скоро придётся искать нового.
Игнорируя старика, я внимательно следил, как человек на дорожке ступает на круглую площадку перед журчащим фонтаном. Свет фонаря выхватил из вечернего сумрака лицо, исключая риск ошибки. Это был он, выродок и говнюк, жалкий уродливый червяк, возомнивший себя Богом. Георгий Кириченко, в узких кругах известный как Жора Клык. Достойный сын 90-х, потерявший всякий страх.
Это была общая беда всех нуворишей. Решив, что стали бессмертными, раз выжили в мясорубке перестроечных времён, они разбрасывались угрозами и давили там, где можно было договориться по-человечески. Держались за удобные им «понятия», со старпёрским апломбом презирали всех, у кого ещё стоял хер и начисто игнорировали двадцать первый век. Что же, сегодня Жора Клык познает свою истинную сущность мелкого дерьмеца. Прах к праху, пепел к пеплу. Дерьмо – к дерьму.
Я нажал кнопку вызова и сказал, не отрывая взгляда от движущейся фигуры:
– Начинайте.
Быстрыми, отработанными движениями из-за деревьев выскочили две чёрные тени. Кулаки сжались сами собой, в предвкушении я едва не протаранил лбом стекло. Но зрелище оказалось ниже всякой критики. Кириченко рухнул, как подхошенный, едва его пальцем тронули. Одна из теней бойцовским приёмом шваркнула его о каменные плиты дорожки, раскроив череп. Вторая припечатала тяжёлым ботинком в грудак и наставила оружие в лицо. Это было моим личным пожеланием. Он должен видеть свою смерть.
Жора Клык даже не пытался сопротивляться. Я помнил, как он вёл себя, прячась за спинами своих мордоворотов, как тыкал мне в лицо разорванным договором и потешался над «сопливым пацаном, которого поимели, как шмару на трассе». Ну и кто теперь пускает сопли, Жора?
Отсюда было видно, что Кириченко что-то блеет, пытаясь не то разжалобить, не то выторговать свою жалкую жизнь. Это он зря. Каждый из моих ребят знал, что проще, быстрее и безболезненнее будет пустить пулю себе в лоб, чем нарушить приказ. Пары прецедентов хватило, чтобы донести до всех – Дубовского нельзя предавать.
Вторая тень обернулась. Я равнодушно махнул рукой. Шоу не получилось, Жора Клык оказался трусливой беззубой шавкой – так собаке собачья смерть. Приглушённый глушителем и стеклопакетом выстрел был похож на звук, с которым открывают шампанское. Амбалы перед окном даже не шелохнулись. Умные ребята.
По каменным плиткам медленно расползалась тёмная лужа. Подошедший Владислав глубоко вздохнул, с отвращением отворачиваясь от окна. Кадык, покрытый старческими пятнами, дёрнулся под морщинистой кожей.
– Не одобряю я твои методы, – пожевав сухими губами, сказал он ворчливо. – Да ты и сам знаешь. Ладно эти, калеченные-перекалеченные, их перевернуло давно, там человеческого и не осталось ничего, одно звериное. Но ты-то. Молодой ещё, горячий. Что ж с тобой приключилось, Максим? Как ты дошёл до этого?
Я не стал отвечать, чувствуя, что расправа не принесла мне должного успокоения. Злость всё ещё ворочалась в глубине, спускать её на союзника не было резона. Но его слова резанули по незаживающей ране.
«Как же я дошёл до такого? – Издевательский голос в голове корчил рожи и скалился. – Даже не знаю, давай-ка подумаем, приятель.»
В двадцать четыре я – один из богатейших людей страны. К тридцати планирую выбиться в мировые топы. Не мечтаю, а планирую, просчитывая свои шаги наперёд. Меня включают в списки «30 до 30-ти», самых завидных холостяков, самых успешных молодых бизнесменов и самых влиятельных людей столицы. За мной охотятся паппарацци и безумные поклонницы. Меня приглашают спикером на международные форумы. Меня считают самым перспективным именем в HoReCa сегменте бизнеса. Моё состояние в этом году перевалило за миллиард.
Журналисты из кожи вон лезут, задавая один и тот же вопрос – как же я достиг этого? Как сумел выстроить целую империю, пока мои ровесники ковыряют в носу на парах в институте и за кассой в Макдональдсе?
Расскажи я правду, они были бы в восторге. Столько пикантных подробностей. Первые полосы таблоидов захлебнулись бы лаем. Люди любят светлые евангелические образы, но ещё больше они любят взять такой образ, вывалять в смоле и перьях, и скинуть с пьедестала под улюлюканье толпы.
Я не был ни честен, ни благороден на пути к целям. Врал, когда нужно было. Предавал тех, кто переставал быть мне нужен. Убирал с дороги любого, кто открывал в мою сторону пасть. И никогда не давал слабины.
В мире хищников нельзя быть овцой.
Реальность такова, что в ней нет места высоким порывам. Им место в плохих книжках и глупых фильмах, над которыми вздыхают прекраснодушие нищеброды. Единственное правило, которое я выучил идеально – сожри первым, если не хочешь, чтобы сожрали тебя.
За шесть лет я сбился со счёта, скольких конкурентов я убрал с дороги. Подлоги и шантаж, похищения. Убийства. Я бы мог сказать, что очерствел, постоянно применяя силу, но это не так. Самое первое решение о физическом устранении я принимал так же спокойно, как и последнее. Для меня никогда не стоял вопрос, кто важнее – я или кто-то ещё. Ответ был очевиден.
Когда мои жертвы взывали к совести или к памяти родителей, я мог только усмехаться. Мои настоящие родители погибли в автокатастрофе, едва не забрав меня с собой. Виновника аварии не нашли. Зная, как работает наша полиция – не особо и искали, ведь у них не было высокопоставленных или богатых родственников.
Я выжил чудом. Местные газеты даже публиковали заметки об этом. Трёхлетний ребёнок выкарабкался с того света. Новость подавали, как что-то прекрасное и удивительное. Всем было плевать, что с этим ребёнком будет дальше, жизнь казалась им самоцелью.
Переломы и порезы изранили тело. Но куда страшнее были травмы, искалечившие психику.
Гораздо позже, уже попав в детский дом, я каждый вечер задавался вопросом: почему я? Почему я выжил? Почему мои родители погибли? Почему с хорошими людьми происходят плохие вещи? Мне никто не давал ответов, потому что ответов не существовало.
Мои родители умерли, а двоюродный брат отца – жил. Моральный урод, игроман и запойный алкаш, который, почему-то согласился меня опекать. Как я понял потом, он надеялся на пособие, да только не учёл, что оно крошечное. С трёх до шести лет моя жизнь была нескончаемым адом. Я не знал иного обращения, кроме криков и оскорблений. Прикосновение человека значило для меня только одно – опасность. Жизнь маленького человека не имела никакого значения.
Дядя не единожды допивался до белой горячки, принимался ловить невидимых сущностей и называл меня дьяволом. А в понедельник надевал рубашку и, как ни в чём не бывало, шёл на работу. Никто, кроме меня, не был в курсе, какой он на самом деле. Благодаря знакомой врачихе в поликлинике, он выбивал себе больничный задним числом, если случалось заквасить на неделю. И благодаря ей же опека не знала, что моё тело постоянно было в кровоподтёках и ссадинах. Даже сломанные пальцы они однажды умудрились скрыть.
Но его любимым развлечением было тушить об меня сигареты. Я до сих пор не выношу сигаретный дым, запах табака. У меня не работают курящие люди, ни одного.
Когда я подрос, то перестал быть ему нужен даже в качестве груши для битья. Он пытался «забыть» меня в городе, но я возвращался. Не кормил неделями, вынуждая рыться в помойках у магазинов и выпрашивать еду у прохожих. Будь где-то поблизости цыганский табор, моя участь была бы очевидна, но такого везения дяде жизнь не приготовила. Зато подкинула сомнительных собутыльников, которые… Я не знаю. Я надеюсь ошибаться. Но то, что три взрослых мужика согласились взять в качестве карточного выигрыша ребёнка – оно наводит на мысли.
Мне удалось вырваться и сбежать, откуда только силы взялись. И впервые дядя нашёл меня сам. Он был очень недоволен. Очень разочарован. Знаешь, что делают с непослушными говнюками? Им делают очень больно.
Дядя отправился в ад, когда мне было шесть. В дом вломились несколько человек, судя по всему, каких-то бандитов или кредиторов, которым он не вернул взятое в долг. Мои рефлексы сработали безупречно – я спрятался, едва началась заваруха. И в щель между досок смотрел, как этому уроду загоняют раскалённые иглы под ногти. Как превращают его морду в кровавое месиво, мало напоминающее человеческое лицо. Как пытают паяльником, безуспешно добиваясь ответа на вопрос: «Где бабки?»
Это была чудовищная смерть. И он полностью её заслуживал.
Впервые в своей короткой жизни я был по-настоящему счастлив. Я думал, что мои мучения кончены, что теперь настанет совсем другая жизнь, в которой никто не сможет заставить меня страдать.
Меня нашли позже. Чудовищно истощённого, нелюдимого, одетого чёрти во что. Не имеющего зачатков ни чтения, ни письма. Шарахающегося от любого громкого звука. И не умеющего плакать, только воющего, как побитый волчонок.
В детском доме было лучше, чем у дяди – справедливости ради. Но тоже не курорт. Я был красивым ребёнком, но не умел ни общаться, ни дружить. Воспитательницы сперва меня выделяли, вызывая волну ненависти от других детей. Потом, убедившись, что хорошенький мальчик – такой же зверёныш, стали относиться с той же смесью равнодушия и презрения, как и к другим.
Теперь, когда моими врагами были не взрослые, я начал защищать себя. Яростно и жёстко, давая понять, что со мной шутки плохи.
В четырнадцать я уже был отпетым отморозком. Во главе компании таких же, как я. Мы чувствовали себя хозяевами положения, кошмарили весь приют и «ставили на счётчик» других подростков, получая дополнительные порции еды, вещи и даже деньги, которые присылали некоторым пытавшиеся загладить вину родители. Власть кружила голову, но я никогда не забывал подкреплять её делом. Мы не только трясли дань с мальков, но и защищали тех, кто исправно платил. Нас боялись и уважали – и я не отделял одно от другого.
Таких, как я, обычно не забирают в приёмную семью. Бездетные пары приходят за ангельскими младенчиками или весёлыми здоровыми трёхлетками, с ясными глазами и без родителей-наркоманов в анамнезе. Чем старше ребёнок, тем меньше шансов, что его выберут. Мне было пятнадцать и я уже вымахал выше любой из воспитательниц, а на лице моём было отчётливо написано – держись подальше, целее будешь.
Я не сразу смирился с тем, что никогда никому не буду нужен. Что не встречу людей, которые будут любить меня просто потому, что я есть. Смотрел, как забирают других, приветливых и светлых, не успевших хлебнуть по полной – и ненавидел их. Зависть разрывала меня части. Я срывался на других, ухудшая свою репутацию ещё больше.
Но, несмотря на это, я всё же отправился в «новый дом». Состоятельная пара придирчиво выбирала среди старших подростков, что было достаточно необычно. Кому нужен дома травмированный неуправляемый подросток? Их волновали наши оценки, то, как мы выглядим, как соображаем – и только.
Они выбрали меня, заронив в душе надежду, что уж теперь-то всё будет иначе. Иллюзия рассеялась быстро. Дубовских, взявших меня под крыло, мало заботило, насколько я буду счастлив. Я был нужен им не как сын, не как человек, которому можно подарить толику любви и заботы. Я был для них функцией.
Своего рода сделка. Они мне – условия для жизни, лучшее образование, прекрасные стартовые условия. Я же взамен взваливал на себя роль их наследника, который обязан продолжить дело. Нет, Дубовские не мучали меня. Уж, во всяком случае, им не пришло бы в голову тушить об меня бычки. Но за те два года, что я прожил с ними, ни разу в их словах или глазах не было даже проблеска любви. Я был полезным ресурсом, который ценили и оберегали. Но не ради меня самого.
Они получили, что хотели. И вовремя – через два года оба сгорели, как свечки, подхватив в тропическом раю какую-то редкую лихорадку. Смерть будто шла за мной по пятам.
Я остался один на один со взрослой жизнью. Наследник не маленького состояния и бизнеса. Тогда мне казалось, что он работает, как часы. Спустя год я поменял это мнение, как и саму бизнес-модель, безжалостно вышвыривая всех, кто замедлял и усложнял работу. У меня появилась цель – забраться так высоко, чтобы никто и никогда не смог диктовать мне условия.
Говорят, что деньги – лучший афродизиак. Вкупе с моей внешностью они работали безотказно. Я полюбил секс, как развлечение, как любят алкогольные коктейли или сомнительные вещества. Эскортницы, модели и бесталанные, но красивые актриски были к моим услугам 24 на 7. Некоторые просто получали удовольствие, с такими всегда приятно иметь дело. Другие наивно рассчитывали на нечто большее – этих приходилось быстро осаживать. Мне нужны были их тела, их рабочие рты и налитые груди, упругие задницы. Но не более того. Слова любви вызывали только недоумение. Что это? Неужели они думают, что я поверю в их сказки? Я менял любовниц, даже не пытаясь запомнить их имена. Все эти Жанны-Дарьи-Марианны слились в одну безликую куклу из секс-шопа, которой можно как следует вставить. И меня это полностью устраивало.
Всё полетело к чертям лишь недавно. После успешной сделки мы с партнёрами завалились в «Джипси», чтобы как следует отметить. Здесь всегда было море готовых на всё роскошных девиц, которых не придётся уговаривать ни на тройничок, ни на порку. Я принялся лениво перебирать, отбраковывая всех, кто имел хотя бы крошечный изъян, пока не наткнулся на ту, что выделялась среди них, как богиня среди прачек. Гибкая девушка с копной чёрных волос и изумительно тонкими щиколотками извивалась в бешеном мелькании стробоскопов в такт ритму. То, как она двигалась, как изящно откидывала волосы за спину, как двигала округлыми бёдрами – не поддавалось никакому описанию.
Не я один заметил незнакомую красотку. На неё пялились все вокруг, но сама она смотрела только на одного – высокого парня, с которым танцевала. Я моментально сравнил нас, присуждая себе честную победу. Парень был неплох, но до меня не дотягивал. Мельче, субтильнее. Смазливое, но глуповатое лицо. И вряд ли он трахался лучше, чем танцевал.
Девушка беззастенчиво прижималась к нему. Когда он положил руки ей на спину и скользнул ниже, я почувствовал, что меня обокрали. Она сияла тонкой улыбкой, манила, удивительно совмещая в себе несовместимое. Сексуальная до звона в яйцах, обольстительная, но такая хрупкая и… Невинная? Я подумал об этом и едва не засмеялся. В её лице не было желания подцепить кошелёк потолще, алчного блеска глаз, выдающего профессиональных охотниц за членами. Одно только удовольствие от танца, от себя и своего тела. Чистое наслаждение жизнью.
Незаметно для себя я провалился в фантазии. Представлял, как запущу руку в эти волосы, как заставлю изогнуться эту тонкую талию. Как буду насаживать её на член, а потом заставлю слизывать с него её же влагу. Как её пухлые губы будут шептать моё имя, прерываясь на горячие стоны. И как она будет ненавидеть меня, когда утром я выставлю её вон, насладившись сполна. Впервые мысль об этом не принесла мне должного удовольствия. Добровольно отказаться от такой девушки, свести всё к единоразовому развлечению казалось кощунством. Я хотел её всю, без остатка.
Не успел я опомниться, как они с кавалером свалили из клуба. Никто из моих знакомых её не знал. Я пытался разыскивать, подключил знакомых из ФСБ, но приметы были слишком расплывчатыми, да и камеры оказались бесполезны. Это раздражало, как камешек, застрявший в обуви. Я мог получить что угодно – но не мог найти какую-то девку?!
Пришлось отвлечься от поисков на время – на носу было заключение контракта о слиянии, который выводил меня на качественно новый уровень и открывал те двери, о которых простые смертные даже не догадываются. Я сосредоточился на новой проблеме. У второй стороны, дельца с железной хваткой и такими же нервами, вдруг оказался неприятный пунктик. Он категорически отказывался иметь дело с неженатыми. Хрен его знает, что за моча ударила ему в голову на старости лет, но факт оставался фактом – сделка не выгорит, пока я остаюсь в статусе холостяка.
Меня порядком достали выверты старой гвардии, их идиотские принципы и бессмысленные установки, но сейчас я был готов пойти на эту уступку. Один-единственный раз. Чтобы получить возможность больше никогда этих уступок не делать. Никому.
Тем более, что никто не будет проверять, насколько брак соответствует реальности. Достаточно штампа в паспорте, да сговорчивой сообразительной девицы, которая сыграет фиктивную жену. Конечно, это должно выглядеть хоть немного реалистично, так что замарашка с улицы не подойдёт. В поисках кандидатуры я наткнулся на старых приятелей моих опекунов, которые с готовностью предложили собственную дочь. Не просто так, в обмен на материальную помощь. «И это меня называют циником?» – рассмеялся я им в лицо. Но предложение меня устраивало. Судя по их словам, девушка годилась для своей роли, лишнего болтать или требовать не станет. Мне было не особо интересно, кто она, что она, лишь бы мордой и жопой вышла.
(Сейчас)
Секундная стрелка часов завершала очередной круг. Если девка опоздает хотя бы на минуту, отправлю её обратно к родителям – тратить моё время зря не позволено никому. Я был настроен в штыки, не ожидая ничего хорошего и готовый увидеть очередную пустоголовую шлюшку с накаченными губищами, но в глубине души всё-таки шевельнулось любопытство.
Справок о ней я не наводил. Даже не смотрел фото, хотя это было труднее всего. Я привык контролировать всё и всегда, так что мог позволить себе маленький каприз, отдавшись на волю случая хотя бы в этом.
Я встал, разминаясь. Телефонный звонок приглушённо прозвучал из кармана.
– Что там?
– Максим Игоревич, – донёсся из трубки взволнованный голос Феди, моего водителя, – вы не поверите…
В этот момент открылась дверь и я перестал слушать, оборачиваясь.
В дверях стояла Она.
Глава 4: Мелкий шрифт
Если бы я знала, что будет дальше – я бы никогда в жизни не переступила порог этого кабинета. Напротив, я бы сбежала так далеко, как только могла, прочь от золочёных интерьеров и равнодушного потребительства Москвы, от её ненасытных желаний и грязных развлечений. От людей, для которых чужая личность – всего лишь игрушка.
Но пока что всё казалось… приемлемым. Даже более того. Ведь с первой секунды, как я устроилась на изящном стуле, закинув ногу на ногу, мне стало понятно – я понравилась Дубовскому. Это внутреннее женское чутьё, которое не обманешь. По его разгоревшимся глазам, тому, как он разглядывал моё лицо, моё тело, было ясно – кот в мешке его не разочаровал.
И это сделало меня хозяйкой положения. Хотя бы ненадолго, но приподняло над ним. Осознание своей красоты и власти, которую она вручает, придало мне уверенности. Но даже она была не в силах полностью избавить от волнения.
– Добрый вечер, Максим, – повторила я, намеренно избавляясь от отчества. Он старше меня всего на пять лет, пусть не думает, что я буду смотреть ему в рот из-за его денег.
Каждое моё движение было чётким, выверенным, чтобы не дать заметить, как я дрожу. Пусть я не могу успокоиться, но кто запрещает мне это спокойствие изобразить? В искусстве примерки масок я была не последним человеком. Пусть мне всего восемнадцать, но мне часто приходилось прятать истинные чувства от родителей, учительниц и одноклассниц, приятелей и парней, досужих сплетников и гостей. Только перед Лизой я всегда могла быть собой и не получить в ответ тонну осуждения.
Он разглядывал меня молча, словно гипнотизировал своими невероятными глазами. И я всё никак не могла понять, что скрывается за его непроницаемым лицом. О, без сомнений, там было желание. Я видела это тысячи раз на лицах мужчин, красивых и не очень, знакомых и случайных прохожих. Но было там что-то ещё. Трудноопределимое. Такое, от чего моя кожа вдруг покрылась мурашками.
Я тихонько кашлянула, разрывая затянувшуюся паузу. Губы сами собой дрогнули в насмешливой улыбке. Ужасный Максим Дубовский залип на меня, как кот на сметану. Тот, перед кем все ходили на цыпочках и даже имя его произносили с благоговейным придыханием, тот, кого я сама ужасно боялась перед нашей встречей. А теперь он не может оторвать от меня взгляд – и я понятия не имею, как себя вести. Смущения я не чувствовала, одно недоумение.
Дубовский встряхнулся, словно приходя в себя. Он моментально построжел, посуровел – внутренний огонь обратился камнем. Теперь он снова напоминал того себя, которого я видела на фотографиях. Безжалостного, равнодушного человека, для которого в этом мире существуют только цели и ресурсы для их достижения.
– Злата, – кивнул он. Потом придирчиво осмотрел платье. – Прекрасный выбор.
– Спасибо, – отозвалась я без улыбки. – Надела первое попавшееся.
Он едва заметно сузил глаза, но не стал возражать. Сел напротив, пододвинул ко мне меню.
– Хочешь чего-нибудь?
– Закончить поскорее, – спокойно сказала я, выдержав прямой взгляд. Хотя внутри у меня надрывно визжала маленькая девочка, застигнутая врасплох огромным волком. Я почувствовала, что стиснутые ладони вспотели и разжала их, делая вид, что поправляю сбившийся в сторону подол.
Дубовский хмыкнул. Не уверена, что моя маскировка обманула его хоть на секунду. Мне казалось, что он чувствует страх, истекающий из моих пор, как дикий зверь, загоняющий добычу. Он протянул руку и нажал кнопку вызова официантки.
Она явилась так быстро, словно всё это время ждала за дверью. Рослая, фигуристая девица со смазливым личиком и неестественно огромными губами. Здесь работало много таких, с инстаграмной внешностью, которую в последние годы стали принимать за красоту. Но я ни разу не видела, чтобы официантки в «Турандот» были так одеты.
Микроскопическая юбка туго обтягивала круглый зад, верхние пуговицы на тугой блузке были расстёгнуты, являя миру пышный бюст, поднятый чуть ли не на нос пуш-апом. Лицо скрывалось под слоем яркого макияжа со слишком тёмным тональником. А на ногах красовались совершенно неподходящие для тяжёлой работы официантки туфли на высоченной шпильке. Девица сразу же открыла стрельбу из-под гигантских ресниц, пожирая Дубовского тёмными глазами.
Меня едва не стошнило, когда она, наигранно ойкнув и посетовав на свою неловкость, уронила блокнот для заказа и нагнулась за ним. Спиной к нам. Клянусь, я увидела её трусы – и порадовалась, что они там вообще были. Сверкая зубами-винирами, девушка тёрлась возле Дубовского. Делая вид, что не расслышала, склонялась над ним, чуть ли не тыча своей грудью в лицо. Мне от её щедрот досталась разве что порция презрения, щедро влитого в косой взгляд. Он как бы говорил: «Знаю я, чего ты тут рассиживаешь. Но я подойду ему больше». Я невольно вспыхнула. Бывало всякое, но за эскортницу меня ещё не принимали.
Стараясь стереть с лица раздражение, я отвернулась, рассматривая изумительную вышивку настенных экранов. И очень удивилась, когда Максим остановил словесный поток официантки, рассказывающей о преимуществах блюда с таким томным придыханием, словно подавалось оно на её обнажённом теле.
– Прекрати это, – сказал он с едва заметным отвращением, даже не глядя на девушку. Та недоумевающе захлопала ресничками. Тогда он протянул руку, чтобы рассмотреть бейдж, пришпиленный к нависшей над ним груди. – …Марина. Трахать таких куриц, как ты – это извращение. Я не зоофил. Так что либо ты заканчиваешь спектакль, либо окажешься на улице быстрее, чем обычно соглашаешься на отсос. Тебе всё понятно?
– Да, – ответила девушка сухо, моментально подбираясь. Она даже застегнула блузку.
В карих глазах застыли слёзы. Вместо того, чтобы торжествовать и мстительно радоваться, я почувствовала, что жалею её. Разве это жизнь? Пытаться выбиться в люди через постель, зная, что в лучшем случае тебя воспринимают как домашнюю зверюшку или аксессуар на члене. И при этом любое богатенькое чмо будет считать себя в праве вытереть о тебя ноги. Такие, как Дубовский. О, я уверена, что он сделал в своей жизни гораздо больше зла, чем эта разукрашенная девица. Но с ним так не поступают, ему почёт и уважение, ведь в его руках власть и деньги. В каком же безумном мире мы живём.
Дубовский сделал заказ, выбрав тартар из лосося и одиннадцатилетний Dom Perignon. Целую бутылку. После того, как официантка покинула кабинет с максимальной скоростью, которую позволяли развить высоченные шпильки, Максим снова обратил на меня внимание, выжидательно глядя из-под бровей, словно ждал ответа.
– Вы зря взяли так много, – сказала я. – Напиваться в мои планы не входило. Пожалуй, я и вовсе не буду пить.
– А я разве спрашивал, что там входит в твои планы? – ответил Дубовский. Он лениво склонил голову, глядя, как я наливаюсь возмущением.
– Как это понимать? – сказала я резко, напрягаясь. – Вы что…
– Прекрати выкать, – прервал он меня приказным тоном, в котором скользнуло недовольство. – Это просто смешно. Не знаю, что ты там себе придумала, но я тебе не враг. И рассчитываю, что тебе хватит мозгов это понять. Я хочу, чтобы ты расслабилась.
В ушах моментально зашумело от злости. Его тон был просто оскорбительным. Его слова были верхом неуважения. И сам он – воплощение того, что я ненавидела в людях больше всего на свете. Самодовольный, эгоистичный, привыкший помыкать людьми выскочка.
– А я вот хочу покинуть это место, – издевательски сказала я. – Кажется, наши желания не совпадают.
– Тогда почему ты ещё здесь? – Он откинулся на спинку стула. На лбу появилась крохотная морщинка между бровей.
Я закусила губу. И правда, почему?.. Разум услужливо подкинул ответ.
– Из-за моих родителей.
– Враньё, – отрезал Дубовский.
Он встал, прошёлся к камину. Я невольно залюбовалась исполненными внутренней силы движениями, но тут же одёрнула себя. Ещё чего не хватало.
– С чего вы взяли?
– С того, – он повернулся, – что ты не похожа на человека, который будет делать то, чего не хочет на самом деле. Может, ты и не осознаёшь все свои желания, но это не значит, что их нет.
Взгляд Дубовского хлестнул меня раскалённой плетью. Держать лицо. Надо держать лицо.
– Иногда приходится чем-то жертвовать, – сказала я упрямо. – Выполнять долг. Даже против своей воли. Ради благополучия и счастья моих родителей я готова вытерпеть многое. Даже ваше присутствие.
– Вот как… – протянул он. Голубые глаза вдруг блеснули. – За что ты меня ненавидишь, киса?
– Какая я вам киса? – окончательно возмутилась я. – Не смейте меня так называть.
– А ты не смей мне выкать, я же сказал уже, – парировал он и ехидно добавил: – Киса.
Дубовский вдруг улыбнулся. Меня как током дёрнуло. Это была совершенно нормальная, задорная юношеская улыбка. Не то, что ожидаешь увидеть на таком лице. Она настолько не вязалась с его образом, с его брутальной внешностью и мерзким характером, что я растерялась. Будто на поверхности показался на мгновение какой-то другой Максим Дубовский, спрятанный где-то в глубине. И тут же нырнул обратно, одни круги по воде.
В этот момент вернулась официантка Марина, уже переодетая в нормальную форму, с собранными в хвост волосами. Она хотела открыть шампанское, но Максим покачал головой, жестом отсылая её. Откупорил сам и разлил на два бокала. Я нахмурилась. Этот человек упорно не желал меня слышать.
– Ты как Юлий Цезарь, из двух рук?
– Второй для тебя.
– Нет, не думаю. – Я картинно приложила палец ко лбу. – Разве не я секунду назад говорила, что не намерена пить?
Дубовский не реагировал на попытки поддеть его или вывести из себя. Пока что. Но ведь и у него должно быть слабое место, точка, на которую нужно лишь легонько надавить, чтобы вызвать бурю. У всех она есть. Он не особенный.
– Нам предстоит не самый обычный разговор, – сказал он. – Ты напряжена. Выпустила когти. Защищаешься, хотя я ещё не нападал. Сейчас это лишнее. Так что пей. Мне не нужна тут истерика и сцены оскорблённой гордости.
– Деловой подход, – процедила я сквозь зубы.
– Разумеется.
Поколебавшись, я всё-таки протянула руку, взяла тонкий бокал за ножку. Пузырьки шампанского рвались на поверхность. Я сделала глоток – безупречно. Как и всё здесь. Терпкий на языке, слегка горчащий напиток сразу ударил в голову, окрашивая происходящую драму комедийными тонами. Что же, Дубовский был прав. Мне и правда это нужно. Сам он продублировал моё движение с микроскопическим опозданием, так что со стороны могло показаться, что мы выпили синхронно. Бокал казался игрушечным в его огромной ладони.
Убедившись, что я не собираюсь разбить бутылку о его голову или выкинуть ещё чего похлеще, Максим перешёл к главной теме вечера.
– Что именно сообщили тебе родители?
– В общих чертах, – поморщилась я. – Что от меня требуется исполнить роль жены. Штамп в паспорте, участие в светских мероприятиях. Взамен – деньги, по истечению назначенного срока.
Я слизнула с губ остатки шампанского, которое нравилось мне всё больше и больше. Дубовский тяжёлым взглядом проводил движение моего языка. Мне стало не по себе, но я отмахнулась от этих мыслей. Показалось.
– Что же, – нехорошо усмехнулся он. – Почти всё верно. В общих чертах.
– Почти?
– Они кое-что забыли. Одну небольшую деталь. Ты же знаешь, что всегда нужно читать мелкий шрифт в договоре, правда?
Мышеловка захлопнулась. Предчувствие чего-то ужасного рухнуло на меня, прижимая к полу.
– О какой детали речь? – спросила я, допивая шампанское одним махом. Голос предательски дрогнул, и я видела, как Дубовский этому обрадовался. Перед глазами запрыгали мушки, я старалась не смотреть ему в лицо, только в сторону.
