Kitabı oku: «Покидая Тьму», sayfa 16
Ладони покрывались жгучей копотью, что медленно, словно плесень прокатывалась по всему дрожащему от страха исчезнуть запястью, создавая из человека ничто иное как дым, из которого прибыл на небо. Убийство? Рукава мантии догорали, осыпаясь маленькой крошкой, а удержание волнующегося существа внутри кипящего кулака приравнивалось к добровольному причинению себе тяжких увечий, что, по сути, лишь первое время приносило удовольствие. Довольно это терпеть.
Выпрямив первые три покрытые ожогами пальца, наверх вылетела мерцающая маленькая белая бабочка, порхание крыльев которой создавали невообразимо тяжёлые боли в голове у мучителя. Они сводили с ума и буквально приказывали раздавить насекомое для высвобождения от её сильного воздействия. Но… нельзя. Почему?
Наступает прилив ранее забытого тёплого весеннего настроение и удовлетворения кружащимися вокруг действиями близких людей. Непередаваемое чувство нахождения в неком отдельном ото всех координат месте с притягательной прохладой, но в тоже время, с горячими щеками. Уже из-под снега выглядывают свежие травы, перерождаясь которые, несут в себе воодушевляющее влечение к немедленному исполнению глупой глупости, к решению задач самым непрактичным способом и обыкновенной живой любовью. Такую картинку хочется навсегда запомнить, а лучше навечно повесить в самом светлом углу комнаты, чтобы никогда не покидать то время. Никогда. Ни на секунду не затягивающийся вальс слегка мокрого подтаявшего снега на прорастающей уже зелёной траве из грязи – вдохновляет, честно говоря. А как солнце играет с их причудливыми формами и цветом!
Пустота. Кем-то оставленный след, слегка смещённый в сторону из-за льда под тонким слоем снега. Снова ничего на протяжении целых пяти минут. Прыжок и два отпечатка подошвы на пыльном мраморе. Тишина. Вновь неосторожная попытка проверить дальнейшую дорогу аккуратным, на этот раз, шагом. Ничего и последний окончательный шаг.
А сколько душ в них погибло? Все они летят с высокого оранжевого неба к тлеющим руинам мира в надежде обрести счастье. Где они? Они все держат в руках маленький воск с колыхающимся от любого постороннего движения огоньком наверху, не представляя, что их ждём за фиолетовыми воротами. Солнце им направляющий знак за альтернативный мир, не покидающий верящих ему до последнего. Столбы света его приносят людей сюда. А они всё падают и разбиваются о камни. Кроме костлявой грудной клетки, плавающей в алом озере ничего нет от живого. Совсем. Всех их мантии были в плюще и на деревьях его видели, безусловно. Все идут навстречу висящей на самом мире пурпурной ткани, и новорождённые и умершие прикасаются к ней. Где раковина?
Звук был подобен осколкам. Он был цельным. До какого-то момента.
Как вспомнить сон? Момент времени, в котором, мы с тобою за руку держались. Девушка рядом не до конца понимала уверенно идущего впереди болтливого парня, не совсем поспевая осмыслить, переработать и ответить на все его вопросы, но она пыталась, честно. Сменился формат. Появились рамки. Сомнения закрадываются ей в голову: а вдруг, не стоит?
– Ну, там, дурачусь порой. – обернулся он.
– Да.
– И шубу бы надел, чтоб пробежаться по снегу.
– И не забыл бы куртку! – кажется, она уловила его настроение. Он ей нравится.
– Да.
– Если бы я была вафельницей…
– То я вафлей. Не знаю почему. Прости… – они покинули тьму.
– Сидеть бы вот так в пшеничном поле, знаешь, дёргать себя за рукава рубахи, жевать колосья. Смотреть на чистое небо, как-никак. Лежать над прудом. Я бы хотел встречать тебя, выглядывая из деревянного окна, запутавшись в шторах.
– А потом разглаживать бумагу и письма шкатулкой. Быть сытым лучами солнца. Любить. – девушка поражена.
Любовь была всему виной. Началом и концом всего приходилась. Первое мая не забыть никак. Но кто в любви виновен?
Ящик открыт. Закрывать его поздно. Река разных бесов и кошмаров из неё льётся. Пожелтели вечно синие леса. Деревья попадали на промёрзлую землю замертво. Горело всё, только, ничего не было.
И было поле и была ночь. Слой света звёзд, что за деревьями скрыт, открывает их, оголяя ветви их. Покуда кометой зеркало не разбито, луны две никем не забыты, смотрят друг на друга чрез озеро то. Заключённые в рамках жёлтых на страницах сожжённых рисунки глади водной отражённой, свет для астронома живого.
Как и вправду быть, когда правде время быть. Прикосновения те, что неуклюже оставлены, запомнились месту этому чётким отпечатком на саже ладонью, беспорядочные они были. Сползая, оживали. Великой лжи разделять с правдой место есть и будет всегда, споры живых не угасли пока о правде лжи и о лжи во имя правды, правы они, пока живы, это правда, и нет в этом лжи. Цвета всеобъемлющие, чудные краски синего неба, деление было со сферой, делением было то место, делить которое никто не хотел.
Забывается потихоньку всё сущее, исчезает само понятие слова память. Кто они?
Распахнутые двери в пустые бордовые комнаты, порог которых утоплен давно в воде, что находится под парящей рамой. Яркие проблески внутри этих убежищ выносят всякое материальное наружу к растворимой в той же воде истине. Вытесняют ссужая площадь не без того тесного мрачного места. Выставляют на чужую волю, не желая более иметь с ними дел. Осыпающаяся пыль с потолка маленькими острыми камешками отпечатывалась на ногах прыгающих вниз простых смельчаков или бездумных дураков, не важно. Итог для всех был один. Блестели их рёбра на выходе к пропасти. В последний раз сверкали.
Тёмные волны жадно хватали каждое случайно всплывшее отражение света, обронивший потом о чём не думал жалеть вовсе, не представляя ценность этому явлению после неизбежного прыжка. Это был последний раз, когда они впивались ногтями в доски по бокам, выбирая то, чего нет.
Выглядело всё как боязливое качание на длинных толстых проводах где-нибудь над затуманенной бездной, которой ни конца, ни края не найти. И только шум срывающихся вниз цепей подгонял вперёд, обнадёживая найти выход и землю под ногами. Горло болит от ветра здесь, неприятно сглатывать слюну. Этот же сквозняк, по-видимому, ныряя в ещё какую-то невидимую остальным дырку создаёт вокруг себя поле с короткой и быстро угасающей в ту же секунду мелодией, прерывающаяся в конце схожим на автомобильное столкновение звуком. Только вспоминается уплывшее воспоминание, как с небес падает вечно меняющий форму предмет, проламывающий мне голову. Жутко было. Мычание в самодельно вырезанную флейту подбадривало и прибавляло шагам большей уверенности в скорый конец этих линий. Я бы хотел посвистеть вместе с тем, кто по ту сторону сидит. Последние корабли отплывают.
Дети подняли глаза наверх. Что они там видят? Размытый синими, красными и зелёными квадратами брошенный светлый хвойный лес. Яркие стволы их возвышались к неразличимому небу наверху, стоя друг к другу настолько плотно, что тени спускающиеся к усыпанной шишками земле не способы были протиснуться сквозь них. Полупрозрачный светящийся круг медленно выполз из-за ветвей, робко раздвигая их в стороны, боясь сломать. Тропинка же была видна, несмотря на тусклый, еле-еле просачивающийся сквозь старую замочную скважину свет уходящего за горизонт солнца, представляя собой незаменимого проводника в столь отдалённом, судя по незнакомым пейзажам, месте. Невидимая, но по ощущениям приятная и гладкая сияющая рука осторожно касалась вращающегося контура круга, чуть подталкивая его вперёд. А он был даже не против, наоборот, движимое им чувство неизвестности добавляло каждому его шагу уверенности перед невиданными иллюзиями в этой бескрайней безнадёжной пустоте.
– Ты можешь уйти куда угодно, только нужно сделать первый шаг. Ну же, вперёд! – внезапно прозвучал чей-то голос, – здесь безопасно.
Человек медленно выходил наружу из темноты, ступая ногами на оставленный им же собственный обезличенный белый силуэт, покрытый снегом, никак не представляя, что давит ногами свою голову. Ступал он с постоянно присутствующим неподалёку опасением за творящиеся на горизонте вещи, размышляя об их конструкции и цели. Долго ли всё это будет продолжаться? Хватит ли сил добраться до конца, не потеряв себя? Безусловно, да. И даже под страхом быть видимым тысячам глаз, сломать его пока не удалось. Будущее неотвратимо, но не обязательно всегда встречать его в одиночку. Быстро написанные алым маслом зрачки затаивались в каждом предмете, что он использовал как опору, чтобы не упасть, и смотрели. Ждали его провала. А он всё не приходил. Он был всегда внутри себя.
Брошенные автомобили с открытыми дверьми. Затянутые простынями, разными тканями и плёнкой машины плакали через разбитые вандалами фары. Они ревели, взывая к сожалению. Затухали посреди таких же одиноких домов без целых окон, остывали с разрисованными яркими красками стенами и заграждениями. Теряли контекст.
Ни один бродячий человек не взглянет более на них, не представит знакомым и не коснётся с чувством сожаления. Его попросту не осталось. Пропали цветастые рекламные вывески за сажей и пылью. Брошенные плиты с балконов разрушили яркости. Белые клавиши пианино чернели под большим слоем пепла, вылетающего из окон жилого дома. Вся улица очнулась и пришла в себя от громкого треска тлеющих досок на старых деревянных балконах, а оконные рамы самовольно сбрасывались из разрушающихся кирпичных стен к ещё отражающему яркие красные блики ледяному асфальту с золотыми жилами.
Я спустился с разозлённых на меня небес к плачущей земле, чтобы собственными руками быть задушенным. Чтобы собственными глазами видеть льющуюся кровь своих близких. Быть причастным к разрушениям. Просто… Быть. Существовать и изучить существование остальных. Закручивать гайки в наши общие дома и теми же ключами забивать противников. Выращивать в той же земле, где лежат недоброжелатели и тело моё деревья с плодами. Вкусить горькость и сладость, остроту ножа и жжение полыхающего рядом огня. Понять, что значит жить как человек!
Сколько белых автомобилей я сжёг для окончательного убеждения в доказательстве о собственном существовании. Сколько ложных автомобилей я сжёг… Кто тот, что придумал всё это? Обрёк на мучения… Страсть и безумное влечение граничило с тревогой. Это сводило с ума. Филипп и Лиза. Где они?
Маленькие подаренные или заработанные детали составляют всю нашу личность на протяжении всей жизни. Слегка грязноватая белая ленточка с пояса свадебного платья. Рисунок на куртке. Любая фотография под обложкой ненужной книги. В этих мелочах есть всё наше представление о себе. Всё о чём думали и будет думать лежит в, казалось бы, самых непримечательных для кого безделушках. Не прелесть ли в таком сложном устройстве нашего мира? Ни сами слова или годы закодированы в них, а эмоции в те минуты или вечера. Пропади они – мы злимся на весь мир, хотя никто не в силах понять важность тех давно ушедших от нас дней. Виноваты ли они, что убили ваше прошлое?
Прошлое. Сколько всего приходит на ум с этим словом. А сколько ещё придёт? И, придёт ли вообще когда-нибудь снова? Не хочется забегать вперёд, но фейерверки необычайно красивы в подходящий час. Берущая нас под свою власть белая субстанция. Жуть. Срыв.
И даже за безоблачным синими небом над пустым жёлтым домом с идеально выстриженным газоном всегда стоят предупреждающие красные буквы о постоянно исчезающем из поля зрения чёрным человеческим силуэтом с вырезанными из старых журналов глазами.
А потом голос в их головах замолчал, после долгого рассказа. Два подростка открыли глаза и вновь почувствовали холод воды, волны озера которого бьются об их кипящие грудные клетки. Тина и водоросли за это время успели привыкнуть к новому месту обитания, на ботинках и брюках молодых людей зелень успешно продолжала ползти вверх к молниям на их куртках, предполагая запрыгнуть в карманы, пока ещё не поздно. Отколовшихся от берегов льдин осталось не так много. Все они уже давно бьются об торчащие коряги у каменных маленьких пляжей.
"У нас есть душа. Душа создаёт жизнь. И жизнь, в свою очередь, создаёт душу". Фрактал. Красивый и бесконечно уходящий куда-то назад. "Бесконечное множество капель туши на снегу. Синяя, чёрная, голубая. Так много".
Лиза вынула из кармана незаконченную на половине мятую сигарету и подаренную ей зажигалку от миротворца-доброжелателя. Воспоминания о тех моментах аукались мокрым кашлем, кажется, постепенно уходящий назад. Убьёт? "Если ничто ранее не смогло, то почему сейчас должно?". Но, она не стала поджигать вываливающийся табак и подносить его ко рту. Нет. Она утопила эти вещи в озере, в котором мёрзла. Убьёт только отсутствие этого парня рядом с ней.
– Тебе не будет одиноко?
– Нет. Со мной всё будет в порядке. – Филипп улыбнулся.
– Я совсем как ты. Я пыталась сделать тебя счастливым.
– Что это? – расстояние между детьми уменьшилось в разы. Девушка вытянула руки в стороны для объятий.
– Так люди сближаются! Я доверяю тебе.
– А я больше ничего не ненавижу.
Школа. Подходящее к вечернему часу время на часах слегка подталкивало молодого человека к краю его лакированного скользкого стула и неминуемому падению на покрытый чёрными ссадинами от ботинок пол. Он изо всех сил пытался противостоять выталкивающей и давящей на его приподнимающееся настроение за счёт правильно решённых уравнений в контрольной работе силе щёлкающей секундой стрелки и механизму внутри круглой коробочки на стене. Свободные линии клеток на двойном листочке вот-вот закончатся, и даже за красными разделительными полями больше не осталось свободного места для его ответов и перепроверок. Как же он переживал за потеющие в процессе быстрого полёта над заданиями руками от переживания за итоговую оценку в этой недели. Она действительно определит многое в этом месяце. Облажаться нельзя, как он говорил себе, перебрасывая случайно взятый у соседа ластик.
Узоры на бледно-розовых обоях за бежевыми шкафами неплохо вкручивались между его мыслей, заставляя волноваться большего прежнего. Неприятно, конечно, но что поделать. Не вырвать же их. Придётся платить.
Пластмассовая насадка на конце металлической ножки стула медленно теплела от постоянного трения между ней и скачущим вперёд-назад ботинком ученика, чуть ли не плавясь, осыпаясь мелкой стружкой.
– Ты молодец! – прошептала ткнувшая линейкой парня в спину девушка позади него, – над последним даже я слегка задумалась на некоторое время. Но, ты ошибся немного.
– Где?
– Несмотря на множество исправлений учителем красной ручкой, все твои задачи решены правильно. Но, видимо, ты так увлёкся, что отнял у сегодняшнего месяца целых три буквы. Сентябрь.
– О, и правда, ведь! Спасибо! – предвкушающий положительную оценку за свою работу парень взлетел и без лишних самокопаний написал месяц снова, зачеркнув ошибку. Ничто не может его сегодня огорчить. Поэтому он подумал: если всё так отлично, может быть, идти до конца? – извини, ты закончила, да? А не думала ли ты о чём-то, что происходит непосредственно вокруг нас, но увидеть это мы не можем в силу наших возможностей?
Звонок. Шатающаяся большая стопка тетрадных листов была сложена на учительском столе возле компьютера и тетрадей с домашним заданием, принесённые сюда параллельным классом два уроку назад. Все сданные работы будут проверены в лучшем случае после нескольких уроков или окна, найденное сегодня в расписании после изменения. На очереди последний урок биологии на этот день, проходящий, как принято, в самом ярком кабинете второго этажа. Одна из четырёх его стен была буквально цельным окном, выходящее на стадион за школой. Провожать что-либо в нём под закат солнца было бесподобно, а сбежать с такого урока не позволяли себе даже самые отъявленные прогульщики.
– Сегодня смотрим презентации?
– А сдавших раньше времени отпускают. Ты готов?
– Нельзя испортить такой день, всё слишком хорошо. – нечто похожее на влюблённость переполняло парня, чем он решил пьянеть до последнего, – погуляем в семь часов?
– Что?
– Погуляем?
Смех. Сладостью на губах оставался смех его девушки рядом с ним. Он был счастлив: она позволяла себе иногда прикасаться к нему, не боялась обращаться по имени и вести себя естественно и открыто. Кажется, что этот вечер навсегда отложиться в его сновидениях. С ней было… Спокойствие.
– Я здесь! – выкрикнул парень так громко, как только мог, совершенно не стесняясь бродящих вокруг кроватей консультантов в белых рубашках. Пара, зачем-то, заглянула в мебельный магазин. Шум там стоял необычный для такого места, остывая и превращаясь в эхо.
– Пожалуйста, дети, если вы ничего не покупаете – выйдите! – кричал вылезший из-за стола старый охранник, – возвращайтесь, когда будете жить вместе! – а почему нет? Подумал молодой человек. Только, как скоро это произойдёт?
Вечер. Девушка лежала в своей кровати, наблюдая за звёздным небом. Погрузившись полностью в свои раздумья, она уже и забыла, что держит край занавески, постоянно перебирая его из одной руки в другую, а ответ на сообщение своего парня она так и не придумала. Как ответить? Дошедшее до него сообщение с пожеланием спокойной ночи содержало в конце большого множества слащавых, но приятных сообщений смайлик в виде чёрного сердца. Но… Что заставило её выбрать именно его? Ведь, он даже не находился в часто используемых.
– Я увидела у тебя открытые аудиозаписи. Что ты слушал в две тысячи двенадцатом?
– Ну, на то он и две тысячи двенадцатый, нет? Мало ли, что я слушал тогда. Сейчас то уже не так.
– Прости, не могла не спросить. Всё своё я стёрла.
– Не могу не спросить: а что ты делаешь у меня дома? Не то, чтобы это зависело от времени суток, но… Я у себя дома, разве нет? Помнится, я всегда жил один.
– Извини. Сегодня впервые ночное небо безоблачное. – воскликнула она в восторге, – а из моего окна ничего кроме твоего дома не видно…
– Занятно…
– Также как и Земля рядом с луной в окружении звёзд. Только взгляни! С твоего балкона это лучше всего. – таинственная девушка запрыгнула на застеленный покрывалом диван, укуталась в одеяло, и открыла затисканный блокнотик с листами в клетку. Там было много разных неразличимых записей. Но она их читала.
Комната преобразилась в бледных лучах только начинающей разгораться луны. Самое впечатляющее ещё впереди, но парень с девушкой уже не отходили от запотевшего окна ни на минуту даже в соседнюю комнату. Терять друг друга не хотелось, поэтому он водил своей рукой по её не накрытой одеялом ноге, довольствуясь обычными прикосновениями и с её стороны, пока она, в свою очередь, не отлипала от новых пришедших в голову записей для друга-блокнота.
– Не хочешь поменяться портфелями и так пойти в школу? – вдруг, нарушала тишину девушка.
– Зачем?
– Не знаю, сейчас все так делают. Что скажешь?
– Ладно.
Сколько бы стараний и изучений не было вложено в решение сложной задачи, просыпается парень всё-равно по самой абсурдной системе: если ложиться спать в десять, то просыпается не в четыре часа следующего дня, а в девятнадцать текущего. Это по-настоящему сводило его с ума, хотя организм воспринимал этот неправильно протекающий процесс как самый нормальный, что, наверное, пугало больше. Почему?
Шорох от медленно скатывающейся с угла кровати шторы создавал единственный улавливаемый шум в комнате, если не во всей тихой квартире. Но, внезапно, три следующих друг за другом стука капель по тонкому навесу над окном стали причиной выплеска необычных чувств, разбив какие-то скучные и меланхоличные мысли от бессонницы, сумев разогреть и разогнать кровь по всему уставшему под вечер телу. И снова: Кап. Кап. Кап.
Прекрасны были те видения. Настоящими.
Воспринимая действительность в углублённых недрах высокомысленного содержания, мы запускаем новую партию интерпретации мира.
Аромат свежеиспечённого попкорна, честно, подкашивал ноги нетерпеливого парня у гардероба со своей девушкой, номерок от своего пальто который она не может получить уже пару минут из-за выстроившейся длинной очереди. Он надеялся хорошо провести с ней время за игрой в бросание дротиков в наполненные водой шарики за большой плюшевый приз, за маленьким перекусом между играми, и закончить день весёлой прогулкой подводящей итоги. Но… Почему она ничего не сказав ему ушла оттуда? И так всегда: если его оставляют одного – приближение дыма неизбежно.
Выжженное сигаретное пятно на плёнке с озером оставалось парить над водой, демонстрируя непроглядную черноту внутри себя без единого намёка на тени, блики или отражения. Её текстура буквально прогибала все имеющиеся измерения под своим видимым контуром, что оставляло немало вопрос. Ощущалось это примерно так, будто всё совершенно неподвижно, но в то же время, движется с дикой скоростью. Но по-прежнему страшно было оставаться, догадываясь, что всё останется таким же, как прежде. И… Счастливо, одновременно. Когда ещё удастся так улыбнуться? Рано или поздно всё изменится, и это к лучшему. Осталось от их разговора в воздухе лишь чьи-то неаккуратно вымазанные в синей краске отпечатки пальцев и ладоней на белой бумаге, чему слегка разбавленная водой красная акварель добавляла жизни в этот незаконченный рисунок. Кое-где, всё-таки, картина бледнела.
Громкость безнадёжного рвения наружу из закручивающейся внутрь пустой тёмной окружности разных чудищ и людей росла вместе с голодным растущим диаметром совершенно иного измерения по ту сторону сферы. Они оказались обречены на всеобщую гибель внутри удушающего монстра, пугающий неимением личности и образа, как такого.
Возможно. Мы.
И сотворил Бог человека по образу Своему, по образу Божию сотворил его; мужчину и женщину сотворил их.
Взгляни сейчас жизни своей и миру в глаза воплощённые в человеке, которого любишь. Безусловно, любое действие направлено на сохранение ваших с ним отношений, поддержание давно ставших нормой откровенных разговоров по ночам, чьи детали доверяются только ему. Таких выразительных глаз, наверняка, ты больше ни у кого никогда не увидишь, а запах знакомых духов, возникший случайно в одинокой прогулке тугой петлёй остаётся на шее под конец тяжёлого изнурительного вечера. Кажется, ну, наконец-то! Я не один.
Таким людям ты показываешь настоящего искреннего себя со всей безудержной болтовнёй и, не стесняясь, улыбаешься в ответ, продолжая и продолжая встречаться на совместных прогулках, свиданием которые язык не повернётся назвать. По крайней мере, ты этого не говоришь, чтобы не обидеть. Вдруг, всё выстроенное месяцами рухнет? Ты задумываешься: не рискнуть ли пошатнуть вашу дружбу для достижения чего-то большего? Не специально, конечно. Просто осознаёшь, что опьянённый энергией и сочувствием этого человека мир вокруг тебя больше не жесток и не вреден. Если, вдруг, ваши руки будут соприкасаться? Впервые за последнее время твоё сердце действительно кого-то реально полюбило за чистоту души, за схожий характер и смех. Тебе всё рядом с ним мило, или с ней, неважно. Это чувство искренне и неподдельно.
Если раньше видеть её было счастье, то сейчас страшно, если даже подумает обо мне.
А, ведь, правда. Те дошедшие до меня слова под гром салютов могли быть вовсе не преувеличенной шуткой. А я не поверил.
Просто… Не забывай двигаться дальше. Нет ни на ком обиды или гнева. Всё намного проще обычных ссор, которой, даже не было, по сути. Наверняка, первого шага ты ждала от меня. Извини, если поздно всё понял. Я человек, в конце концов. Мне страшно. Это наша суть.
И увидел Бог все, что Он создал, и вот, хорошо весьма.
Так совершены небо и земля и все воинство их.
Земля же была безвидна и пуста, и тьма над бездною, и Дух Божий носился над водою.
