Kitabı oku: «Жемчуга и самоцветы. Избранные стихи и песни. Том 2», sayfa 2

Кот али кат?
(по мотивам «Казачьих сказок»)

 
Не надо, унучек, трепать языком.
Не знаешь – спроси у дедани.
Не мог быть Котовский лихим казаком,
Поскольку он был молдаванин.
 
 
Да мало ль, што брешут твои друзяки!
Ты ухи развешивай боле.
Они дажедь Путина к нам в казаки
Запишут, коль дать трошки воли.
 
 
Названье станицы увидел, кубыть,
Смикитил своё, торопыга.
Да тольки ни цепь, ни верёвка, ни нить
Не свяжут Хопёр и комбрига.
 
 
Ты в байку любую поверить готов.
А знаешь, кужонок, што ране
Водилась в том займище уйма котов?
Оттеля пришло и названье.
 
 
Не веришь? От то-то! Обиделся, чай?
Смахни-ка слезинку с ресницы.
Поближе на лавку седай, не серчай.
Я правду скажу о станице.
 
 
Ну, слухай. Названье маненько не так
Писалося в давние годы.
По слову царёву свезли в те места
Из разных сторон воеводы
 
 
Мучителей-катов, зверюг-резаков.
Зачем? Не для добрых занятий.
Для пыток и казней простых казаков,
А вовсе не воров и татей.
 
 
Войсками подавлен был бунт на Хопре,
И взялись за нашего брата.
Когда энто было? Как раз при Петре,
Восстание батьки Кондрата.
 
 
Работы для катов там было полно,
Пришлось палачам потрудиться.
Пытали, рубили, пускали на дно,
Лилася кровя, как водица.
 
 
И всё продолжалось, соколик ты мой,
Без малого цельных два года.
Семь тыщ казаков обрели упокой
В хопёрских стремительных водах.
 
 
Хучь вейся верёвка – конец настаёт,
И вот уж почуяли каты:
Мятежников нет, и для них нет работ,
А значит не будет и платы.
 
 
Ить ране с замученной кажной души
Они от царёва вельможи
Всегда получали исправно гроши.
Пущай небольшие, но всё же.
 
 
А ноне расклад-то совсем не таков,
Не купишь ни хлеба, ни сала.
Ить денег нема, коль не рвёшь казаков,
А брюхо снедать не устало.
 
 
Пришли к воеводам тады резаки
И слёзно заплакали каты:
– Вернуться нам дайте от энтой реки,
Отправьте обратно до хаты.
 
 
Работы нема, так и денег нема.
Вон, мается скольки народу.
Нихто ить не хочет кормить задарма.
Отправьте домой, воеводы! —
 
 
А те посчитали, во сколько казне
Аукнутся энти затраты:
Провоз, да прокорм и решили: – Ан нет!
На месте останутся каты.
 
 
Пущай позабудут своё ремесло,
Освоят помалу землицу,
Поставят со временем тута село,
А лучше казачью станицу.
 
 
Вот так-то и сели тады резаки
Станицей, и люди вначале,
Прознав, што за новые там казаки,
Катовской ея величали.
 
 
В округе гутарили, коли казак
Приписан к станице Катовской,
Сие означает – он тать и варнак,
И род его дюже хреновский.
 
 
Потом постепенно лихие дела
Станичников первого круга
Степная метель навсегда замела,
Засыпала снежная вьюга.
 
 
За годом вослед устремляется год,
И катится лет колесница.
Со временем «Кат» заменилось на «Кот»
В названии энтой станицы.
 
 
Сто лет миновало, и вот уже там
Во славу казачьего рода
Котовцы поставили каменный храм,
Вернувшись домой из похода.
 
 
Ишо сотня лет пронеслась над Хопром,
Исчезла вдали без возврата.
И храм, возведённый народным добром,
Разрушили новые каты.
 
 
Век нонешний, третий помчался в намёт,
И финиша близится лента.
Теперя не ведаю: «Кат» али «Кот»
Уместней в названии энтом.
 
 
Давай, соколёнок, взрослей поскорей
И помни о главной задаче,
Штоб не было катов в станице твоей,
Штоб род не пресёкся казачий.
 

Лебяжий остров
(по мотивам сказки кубанских казаков)

 
В куширях, в камышах схоронившись хитро,
Первый раз шёл в разведку по плавням Петро.
 
 
Чёлн турецкий девчата видали не зря,
Вон, в протоке, с тревожными криками «Кря!»
 
 
Стая уток вспорхнула. Засада! Враги!
«Берегись!» – шепчет чакан – «Обратно беги!»
 
 
Но бежать не дозволит душа казака,
«Попытаюсь я взять-захватить языка.
 
 
Перед всеми похвалит меня атаман —
От, Петро, молодец! Обдурил басурман!
 
 
Сам малой, ну а пленный – бугай, большерук.
Вишь, как булькамы зыркает, башибузук!»
 
 
Так, мечтая, как слава ероя найдёт,
Наш разведчик побрёл осторожно вперёд,
 
 
Вострой шаблей легко раздвигая камыш.
Вдруг удар по потылыце… темень да тишь.
 
 
* * *
«Ну, казак, где залоги у вас? Не таи.
Коль ответишь, то все эти деньги – твои.
 
 
А не скажешь, так будешь висеть до поры
На осине, пока не зажрут комары» —
 
 
Толстый турок с усмешкой глядел на Петра.
Этот взор не сулил никакого добра
 
 
Молодому попавшему в плен казаку,
Что висел на аркане пред ним на суку.
 
 
Ни полслова Петро не промолвил в ответ.
Он-то знал, что надежд на спасение нет.
 
 
Лютой смерти над ним занеслася рука,
Но ничто не могёт покорить казака
 
 
И заставить друзей своих верных предать.
Ить, покуда в опасности Родина-мать,
 
 
Будет сердце казачье, как твёрдый булат,
И смертельные муки его не смягчат.
 
 
Оглянулся Петро на знакомый курган
И увидел, как солнце спускалось в лиман.
 
 
Где-то там, за курганом, в станице сейчас
Ждёт маманя сынка, не смыкаючи глаз.
 
 
Ждёт Маруся невеста, почти что жена.
Эх, сыграли бы свадьбу, да сука-война…
 
 
Рази можно в тот край за Кубанью-рекой,
Где родился, где предки нашли свой покой,
 
 
Туркам путь указать, не сгорев со стыда,
До родного гнезда? Ни за что! Никогда!
 
 
А пузач улещает: «Ты – храбрый казак,
И на век твой победных достанется драк,
 
 
А разок проиграть никому не страмно.
Да и вызнать секрет мы смогём всё равно.
 
 
Ить Аллах тебя в руки нам дал неспроста,
Чтобы шлях показал ты в родные места.
 
 
Пожелай он победы твоей стороне,
Был бы я сейчас связан, а ты на коне.
 
 
Посмотри, вот кошель, в нём монеты звенят.
Покажи нам залоги и будешь богат.
 
 
Хоть ты молод годами, но, вижу, толков.
Станешь важным пашою среди казаков.
 
 
А не скажешь… Аркан свой сниму я тогда,
Когда твёрдою станет вода ото льда,
 
 
Когда мух снеговых налетит белый рой.
Только ты не увидишь их, глупый герой.
 
 
Тебя высушит солнце и высосет гнус,
Но пощады не будет, Аллахом клянусь!»
 
 
У Петра голова наливалась свинцом,
Он на турка смотрел с потемневшим лицом.
 
 
Резал руки верёвки тугой перехват
И стучало в висках: «Я подвёл. Виноват!
 
 
Опоил меня призрачной славы дурман,
Я не выполнил дела. Прости, атаман.
 
 
Зря в лесочке густом у излучья реки
Ждут меня из разведки друзья-казаки».
 
 
Толстый турок прищурился, сузив зрачок:
«Ну, так что, не раздумал молчать, казачок?»
 
 
Тот, сухим языком проведя по губам,
Покачал головой, мол, секрет не отдам.
 
 
«Ты, казаче, наверно сдурел от жары?
Но помогут язык развязать комары.
 
 
Утром, хочешь не хочешь, секрет нам отдашь» —
Прошипел басурман и полез в свой шалаш.
 
 
* * *
Солнце ниже и ниже спускалось в лиман,
Над землёй расстилался белёсый туман,
 
 
В этот вечер закат был кроваво-багров,
И звенела победная песнь комаров.
 
 
Распознали, подлюки, насколько сладка
И приятна горячая кровь казака.
 
 
Дружно взялся за дело безжалостный гнус,
И всё тело горело, как общий укус.
 
 
«От, проклятые вороги!» – думал казак —
«Лучше сразу бы вбылы, не мучили так».
 
 
Только турки храпят в шалашах до утра,
И им дела нема до мучений Петра.
 
 
Он просил: «Хоть бы дождик меня освежил,
Остудил лихоманку искусанных жил».
 
 
Но ни облачка нету на небе ночном,
Лишь вдали что-то движется тёмным пятном.
 
 
«Ой, Кубань!» – он молился – «Ой, ридна река!
Поможи же мэни, защити казака!»
 
 
Нет ответа, а ветер донёс до ушей
Монотонно-печальную песнь камышей.
 
 
Смежил веки Петро, выжав слёзную соль.
Забытьё и дремота ослабили боль.
 
 
* * *
То не звон комариный, не шум тростника,
Шелест волн ото сна разбудил казака.
 
 
Будто на ухо шепчет: «Казаче, поглянь,
Вон идёт наша гарныця дева Кубань».
 
 
На невесту Марусю похожа чуть-чуть,
Только косы волнами струятся на грудь,
 
 
Мудрость плещется в серых бездонных глазах,
Да запутался месяц в густых волосах.
 
 
– Значит, ты услыхала, что ты мне нужна?
«Услыхала, Петруша», – шепнула она.
 
 
Ты запомни, что горе твоё – не беда,
Ить защитник земли не умрёт никогда.
 
 
И не бойся, коханый, теперь ничего».
А студёные руки ласкали его.
 
 
Свежей влагою ветер лицо окропил,
И губами казак её жадно ловил.
 
 
* * *
А наутро прохлада окутала лес,
Мелкий дождик на землю струился с небес,
 
 
Казака не палил изнуряющий зной,
И он бодрый очнулся от дрёмы ночной.
 
 
Толстый турок, зевая, покинул шалаш
И спросил у Петра: «Что решил, делибаш?
 
 
Будешь первого снега тут ждать на суку
Или звон золотых всё ж милей казаку?»
 
 
Долго шутке смеялся, держась за бока,
А потом заглянул под откос бережка.
 
 
Вдруг от ужаса турок стал белым, как мел.
Он, упав на колени, на миг онемел,
 
 
А потом закричал, указуя на брег:
«О, великий Аллах! Да откуда тут снег?!
 
 
Он гяурам на радость, а нам на беду,
Но я воли твоей супротив не пойду».
 
 
Басурманин из ножен достал ятаган
И от страха дрожа, перерезал аркан.
 
 
– О, великий Аллах! Твоя воля – закон.
Я неверным сдаюсь вместе с войском в полон.
 
 
Коли дал нам Аллах удивительный знак,
Мы готовы идти за тобою, казак.
 
 
Вот гора ятаганов, пистолей и стрел.
Мы связались арканом, как ты повелел. —
 
 
– Что такое? При чём тут турецкий Аллах?
Может быть, мои други спешат на челнах?
 
 
И какой же шайтан напугал басурман,
Что, вон, даже паша бросил свой ятаган? —
 
 
Посмотрел под откос удивлённый Петро.
Снегом берег блестит, что твоё серебро.
 
 
– Вот те на! За меня заступилась Кубань.
Снег не мог пасть на землю в такую-то рань. —
 
 
В этот миг из-за серых насупленных туч
Путь пробил себе радостный солнечный луч.
 
 
Следом солнце лиман осветило сполна,
И качнулась внезапно снегов пелена.
 
 
Белоснежные льдинки, скользнув по воде,
Обратилися в сотни гусей-лебедей.
 
 
Стаи вверх поднимались, роняя перо.
«Это ж птицы, не снег» – догадался Петро.
 
 
И повёл своих пленных туда, где челны
Безмятежно качались на гребне волны.
 
 
* * *
Ну, а тот островок на лимане с тех пор
Прозывают «Лебяжьим», таков уговор.
 
 
И не дай тебе, Боже, коль кто из людей
Вдруг замыслит обидеть гусей-лебедей.
 

Легенда о Белом Олене
(по мотивам «Легенды об Оленях» П. С. Полякова)

 
I
В глубине седых веков на Донском раздолье
Дал Господь для казаков степи в Диком Поле.
И на вечны времена в знак благоволенья
Он послал своим сынам Белого Оленя
 
 
С тем, чтоб люди никогда ни в словах, ни в деле,
Зверю доброму вреда учинять не смели.
Так и жили много лет предки миром-ладом,
Чтя Божественный Завет, с круторогим стадом
 
 
По законам вольных птиц, без вражды и злости.
Но однажды у границ появились гости.
– Хто такие и откель протоптали тропы?
– Мы из северных земель беглые холопы.
 
 
Там у нас боярский гнёт крепнет год от года,
Лютый царь как воду пьёт кровушку народа.
Казни, лязганье оков, страшная картина…
Стоят жизни мужиков меньше, чем скотина.
 
 
Ох, не стало нам житья никакого боле,
Вот, и в дальние края мы пошли за волей.
Где могучий Дон-отец катит полны воды,
Вкус познаем, наконец, счастья и свободы.
 
 
В ноги падаем донцам – Сжальтесь, добры люди,
Дайте бедным беглецам землю на Присуде.
Не гоните, казаки, нет назад дороги.
Ведь у Дона, у реки места хватит многим. —
 
 
И казачий круг решил, что своей землицей
От щедрот донской души можно поделиться.
– Что же, ладноть, в добрый час! Место есть покуда.
Оставайтесь промеж нас на земле Присуда.
 
 
Но от рабского клейма отвыкайте, братцы.
С Дону выдачи нема, нечего бояться.
Нет невольничьих цепей, каторги, острога.
Обживайтесь средь степей, поминайте Бога.
 
 
II
День за днём, за сроком срок пролетали годы.
Не слабел донской поток, не мелели воды.
Ночка близилась к концу, звёзды в небе стыли,
К атаманскому крыльцу на кобыле в мыле
 
 
Прискакал да не казак, не донец весёлый,
А насупленный вожак беглых новосёлов.
– Слушай, батько, дело есть, объявляй тревогу.
У меня худая весть. Я прошу подмогу. —
 
 
По призыву на майдан собралось народу.
Вышел пришлый атаман, поклонился сходу.
– Со своих уйдя земель, с казаками вместе
Мы живём, но и оттель получаем вести.
 
 
И сейчас наш край родной покорён жестоко,
На него пошли войной полчища с востока.
Всех, кто молод и силён, из родимой хаты
Забирают в свой полон вражьи супостаты.
 
 
Бьют детишков, стариков, храмы жгут, иконы…
И рекой струится кровь, и стекает к Дону.
Рушат древние кресты в городах и сёлах.
Помогите нам, браты, объявите сполох.
 
 
В этой праведной борьбе с ворогом по праву
Вы стяжаете себе воинскую славу.
Долго думали донцы и решили: «Любо!»
И заржали жеребцы, заиграли трубы.
 
 
Бьются в дальней стороне ради дутой славы
И в чужой для них войне падают на травы.
Ну, а дома вой, да рёв, вдовы, да ребята.
Без отцов, да без мужьёв жито не дожато.
 
 
На Присуде мор и глад, чёрными ночами
Хутора на степь глядят мёртвыми очами.
Даже если вой-герой приходил с увечьем,
Угощали лебедой… Боле было нечем.
 
 
III
Хтось от голода забыл Божье повеленье
И стрелою завалил Белого Оленя.
Только сели жарить плоть, всюду потемнело,
И сказал с небес Господь – Злое вышло дело.
 
 
Дон был даден казакам и донские степи,
Чтобы жили вы века в этом благолепьи.
Вы ж ушли с родной земли против Божьей воли,
Славу бренную нашли там на бранном поле.
 
 
И когда же глад затряс ваши поселенья,
Погубили, убоясь, Моего Оленя.
Здесь, над степью, над рекой, принял Я решенье:
Павшим воинам – покой! Нет живым прощенья! —
 
 
Чёрный вран свои крыла вскинул, словно руки,
И легла на землю мгла, и утихли звуки.
Нет сияния зарниц, потянуло тленом,
Казаки упали ниц в ужасе священном.
 
 
Вдруг раздался детский писк, вслед другой, … десятый…
Горький плач пробился ввысь, в Божии палаты.
И Всевышний услыхал в тонком детском плаче,
Что невинных наказал за грехи казачьи.
 
 
Поднял лик Господь в слезах светлыя печали,
И от слёз на небесах звёзды засияли.
Солнца пламенный венец тьму рассеял сразу
И решил простить Творец чад своих проказу.
 
 
– Вам реку еще одно Божье откровенье:
Много крови суждено зря пролить в сраженьях.
Да и слуги сатаны будут всяко-разно
Вас толкать в круги войны, да пытать соблазном,
 
 
Путать с верного пути, и наступит время,
Выбьют вороги почти всё донское племя.
Но не будет казакам Моего прощенья,
Не придут сюда пока новые Олени.
 
 
Чтоб не скрылся судный день дней других золою,
Дам вам герб, а в нём Олень, раненный стрелою.
Пусть запомнят казаки новых поколений —
В этом знаке и грехи, и залог спасений.
 
 
Там, где зверь мой был убит, дол залив рудою,
Нынче озеро вскипит чёрною водою.
И когда в урочный час воды станут сушей,
Это будет знак для вас – прощены все души.
 

Легенда о Волге и Доне
(по мотивам книги В. Моложавенко «Тайны донских курганов»)

 
I
В стародавние года
Дело это было.
Волга-матушка тогда
К морю путь торила.
 
 
По полям, да по лугам,
Сквозь леса да рощи
Шла к Хвалынским берегам,
Набираясь мощи,
 
 
Наливаясь красотой,
Через плёсы, выри,
С каждой пройденной верстой
Становясь всё шире.
 
 
Отдохнуть легла она
Как-то близ яруга
И взгрустнула – Всё одна,
Нет милОго друга.
 
 
Вроде обликом красна,
Кто со мной сравнится?
Вон как вольная волна
Пенится, искрится!
 
 
Здесь нежна я и тиха,
Там сильна в быстрине…
А поди ж ты, жениха
Нету и в помине.
 
 
– Сёстры, Кама и Ока,
Может на примете
Богатырская река
Есть у вас? Ответьте!
 
 
Не виляйте ручейком,
Говорите прямо.
– Не слыхала о таком —
Отвечала Кама.
 
 
А Ока сказала – Ах,
Как ты угадала?
Я недавно во степях
Молодца видала.
 
 
И красив он, и могУт,
С вольной волей дружен.
Дон Иванычем зовут.
Тот, кто тебе нужен.
 
 
Ты пошли свой молодняк
В те края, сестрица.
Пусть узнают что да как,
Может пригодиться.
 
 
II
Волга рано поутру,
Не тяня бодягу,
В степь отправила Суру,
Вместе с ней Свиягу
 
 
Вслед за Доном походить,
Погулять по свету,
Что унают – доложить
Мамке по секрету.
 
 
Путь проделала Сура
По степи недолгий,
С Доном спутала Хопра
И вернулась к Волге
 
 
– Нет, маманя, не бывать
Дону Вашим мужем.
Ведь у Вас такая стать!
Он намного уже.
 
 
Неширок и неглубок,
Норовом спокойный.
Вам же надобен поток,
Ваших вод достойный.
 
 
А Свияге лень искать
Реку незнакому,
Попутляла и опять
Потекла до дому.
 
 
– Волга-матушка моя
И Сура-сестрица,
Исходила степи я
Ажно до границы.
 
 
А добравшись до конца,
Двинулась в начало,
Но ни Дона, ни Донца
Так и не встречала.
 
 
III
– Да, от дочек неча ждать
Исполненья долга.
Сразу видно – дурят мать. —
Догадалась Волга.
 
 
– А Ока-то не соврёт!
Я ж сестрицу знаю.
Сделать что ли заворот
Мне к степному краю?
 
 
Там земля, поди, мягка,
Мёдом пахнут травы… —
Так подумала река
И свернула вправо.
 
 
А в степи жара да зной
С самого рассвета.
Тёмной тучки ни одной
Нет с начала лета.
 
 
Солнцем плавится земля,
В небе ворон-птица,
Только речка Иловля
В ковылях струится.
 
 
Да Медведица-краса,
Да Хопёр-вояка —
Дона родичи. А сам,
Где же он, однако?
 
 
Волгу высмотрел Хопёр
Возле переката
(У него, чай, глаз востёр!),
И бегом до брата.
 
 
– Дон Иваныч, будь готов
Гостье течь навстречу,
Сладим свадьбу без сватов
Здесь, на междуречье.
 
 
Всколыхнулся Тихий Дон,
Получив известье,
И направил волны он
К будущей невесте.
 
 
Так спешил ей поднести
Вод казачьих чарку,
Не заметил на пути
Речку Богучарку.
 
 
Придавил её слегка,
Притоптал немножко.
Ну, дык, с этих пор река
И осталась крошкой.
 
 
IV
А у Волги, без брехни,
Окромя двойняшек,
Было множество родни,
В том числе племяшек.
 
 
И одна из них река
(Ахтубой прозвали)
Тётку стала допекать,
Мол, в степные дали
 
 
Той ходить никак нельзя
По чужим дорогам.
У неё своя стезя,
Заданная Богом.
 
 
Бег у Волги чуть утих,
Вспомнились адаты.
А племяшка – Где ж жених?
Каб мила была ты,
 
 
От любови без ума
Рядом был бы ныне.
Что ж ты рыскаешь сама?
Где твоя гордыня?
 
 
Слово за слово, и вот
Волга понемногу
Вновь свершила поворот
На былу дорогу.
 
 
Ко Хвалыни на рысях
Двинулась, как прежде,
Крест поставивши в слезах
На своей надежде.
 
 
Дон, узнав про сей каприз,
Осерчал и с горя
Повернул и двинул вниз,
В Сурожское море.
 
 
Так на долгие века,
Словно бы кордоном,
Волга-матушка река
Разлучилась с Доном.
 

Легенда о донском цветке-бессмертнике
(по мотивам легенды донских казаков)

 
I
Давно это было, в лихие года
На Дон налетела с востока орда,
 
 
Прошла по Присуду с мечом и огнём,
Хлеба потоптала монгольским конём,
 
 
Поля окропила казачьей рудой,
Связала невольников крепкой уздой,
 
 
Разрушила храмы, сожгла городки
И в степи вернулась от Дона-реки.
 
 
А вслед за ордой от свово куреня
Плелись полоняне, судьбину кляня.
 
 
Ох, много донцов той далёкой весной
Узнали про вражий аркан власяной.
 
 
II
У Марьи-казачки монголы родню
Забрали с собою в полон на корню —
 
 
Любимого мужа и сына-мальца,
И дажедь почтенного старца-отца.
 
 
Спалили избёнку, порушили баз,
Она, же в леваде укрывшись, спаслась.
 
 
Ох, как горевала, оставшись одна,
Уж лучше б с семьёй бедовала она!
 
 
Потом порешила, что будя кричать,
В Орду ей дорога, родню выручать.
 
 
Отвесила Дону прощальный поклон
И двинулась прямо в ордынский полон.
 
 
Нелёгок и долог был путь у неё,
Безлюдные степи, не встретишь жильё.
 
 
Достались казачке и холод, и зной,
И голод, и жажда, и волчий конвой.
 
 
Она шла вперёд, разбирая следы,
И так через год добрела до Орды.
 
 
Оборвано платье, обувки нема,
Зияет прорехой пустая сума,
 
 
Тоща, что и мёртвый глядится живей,
Но всё же добралась до цели своей.
 
 
III
Марию доставил в шатёр караул,
И хан на неё с интересом взглянул:
 
 
– Чего тебе, женщина? Кто ты? Откель?
Зачем ты пришла? Какова твоя цель?
 
 
– Ты зришь пред собою казачью жену,
Супруг мой и чадо в ордынском плену,
 
 
Родитель мой с ними, я так их люблю!
О, хан, отпусти их на волю, молю!
 
 
А коли не пустишь, бери меня вслед.
Мне жизни на воле без родичей нет.
 
 
И хан ей сказал: – Ты смела и горда!
За то, что решилась добраться сюда,
 
 
С тобой отпустить я могу одного,
Того, кто дороже, милее всего.
 
 
Мария задумалась, спала с лица
И, глядя сквозь слёзы, сказала: – Отца!
 
 
Воскликнул правитель, услышав ответ:
– Подумай, отцу твоему много лет!
 
 
Он пОжил на свете, казачка, к тому ж
С ним рядом томятся твой сын и твой муж.
 
 
Погибнут в неволе, вдали от Руси.
Не хочешь супруга, хоть сына спаси!
 
 
Мария сдержала рыданье в груди:
– Ты мыслишь, что баба рехнулась, поди?
 
 
Тяжел этот выбор, но сам посуди,
Ведь я молода, и вся жизнь впереди.
 
 
Я с помощью Божьей на этом пути
Смогу себе нового мужа найти…
 
 
Вновь сына рожу – буде воля Творца,
Но кто мне заменит родного отца?
 
 
IV
Внимательно выслушал женщину хан
И нукеру крикнул: – Скачи за шихан!
 
 
В степи средь привычного всем ковыля
Цветок необычный взрастила земля,
 
 
Сиреневый цвет, как в Ононе вода.
Найди и сорви, и немедля сюда!
 
 
Вернулся посланник, доставил цветок,
И хан, протянув его женщине, рёк:
 
 
– Твой мудрый ответ оценить я сумел
И выполнить просьбу твою захотел.
 
 
Ты с этим цветком походи по Орде,
Искать своих близких с ним можешь везде.
 
 
Но помни, для поиска выделен срок,
Пока не завянет, не сгинет цветок.
 
 
Найдёшь их – до дома дорога пряма,
А нет, не взыщи, оставайся сама.
 
 
Загадка таилась в его словесах,
И тлела улыбка в раскосых глазах.
 
 
Взглянула казачка, лишь молвила: – Ах!
И высохли слёзы на впалых щеках.
 
 
Отвесила хану поклон – Исполать!
Спасибо за милость! Пойду их искать.
 
 
Предчувствием встречи с родными полна,
С цветком по Орде зашагала она.
 
 
Сияли глаза, как над Доном рассвет.
А хан ещё долго смотрел ей вослед.
 
 
V
Бессмертником кличут цветок на Дону,
Имеет он тайну-загадку одну.
 
 
Ить, как утверждает казачья молва,
Он может не вянуть не день и не два,
 
 
Неделю и месяц, кубыть даже год,
Бессмертник сиреневым цветом цветёт.
 
 
VI
А кто из потомков казачьих родов
Сейчас, как Мария, на подвиг готов?
 
 
А ежели выбор предложат такой,
Кого мы возьмём на свободу с собой?
 
 
И даст ли нам кто на пороге беды
Бессмертник иль даже хучь кружку воды?
 
 
Надеяться, вдруг да придёт мудрый хан?
А може, не ждать? Подскажи, атаман!
 

Легенда о запорожцах

 
I
Порог Ненасытец гудел и стонал,
Днепровские волны бурлили,
А дед Опанас у костра вспоминал
Казачьи легенды и были.
 
 
– Когда это было? Не помню, сынки.
Видать, в летописцы не гож я,
Но славно гуляли тогда казаки
В ковыльных степях запорожья.
 
 
Народ был бедовый, отважнее льва!
Красивы, дородны и статны.
Их конное войско завидев едва,
Враги убегали обратно.
 
 
Казак ить, ребятушки, с ним не шути!
Он, время не тратит на речи,
На бой не сробеет один к десяти
И выйдет с победою в сече.
 
 
Ни девок, ни жёнок (тут каждый – бобыль),
Ни чад голосящих, тем боле.
Лишь небо, да Днепр, да высокий ковыль,
Да воля, бескрайняя воля!
 
 
Оружие в яхонтах, яркий жупан,
Конь-ветер, что вскачку стремится.
Казак запорожский – он сам себе пан,
Свободная, вольная птица.
 
 
И все их боялись, они ж – никого,
И нехристей били нещадно,
Чтоб впредь до днепровских крутых берегов
Тем было ходить неповадно.
 
 
По водным просторам, не зная преград,
Скользили их быстрые чёлны,
И «чайки» казачьи забыли навряд,
Я чай, черноморские волны.
 
 
На турок, татар и иных басурман
Ходили, бывало, в походы,
Но боле, чем самый богатый дуван,
Ценили там радость свободы.
 
 
II
А русской царице меж тем донесли
О жизни привольной казачьей,
И ей захотелось (хитры москали!)
На службу принять их, тем паче,
 
 
Узнала, что в хлопцах есть удаль, и стать,
И прыть, и мужчинская сила.
А это, последнее, надо сказать,
Владычица шибко любила.
 
 
И чтоб запорожцев на службу завлечь,
Короче, оформить наёмку,
Царица немедля отправила в Сечь
Вельможного князя Потёмку.
 
 
Увидел светлейший насколь хороши,
Отважны сыны запорожья,
И вспыхнула зависть, отрава души,
Коварность взыграла вельможья.
 
 
Подумал Потёмка – Неможно никак
Везти этих хлопцев в столицу,
А то ненароком какой-нить казак
Собой очарует царицу.
 
 
Вон, сила мужская из них так и прёт,
Любой подойдёт в фавориты.
А мне что тогда? От ворот поворот
И двери в покои закрыты!
 
 
Покои-то ладно, да нет дураков,
Чтоб власть самолично отдали.
Поэтому нужно послать казаков
В поход, да отсюда подале! —
 
 
Для царских придворных интрига, обман —
Привычное, милое дело.
Светлейший подарки раздал, хитрован,
И сети расставил умело.
 
 
Сокрыв ото всех настоящий наказ,
Он именем русской царицы
Просил казаков поспешить на Кавказ,
Чтоб с местной царицей сразиться.
 
 
Мол, злая колдунья – придумывал он —
Грозит государыне нашей,
И надобно взять эту курву в полон
Живую иль мёртвую даже.
 
 
А сам себе мыслил – Уйдут казаки,
Назад не воротятся вскоре.
Побьют их кавказской царицы полки
В сраженьях у Чёрного моря.
 
 
А тех, кто удачно в кровавых боях
Со смертью сыграет в орлянку,
Накажет потом мусульманский Аллах,
Пошлёт им болезнь-лихоманку. —
 
 
Поверили хлопцы в обманную речь.
Коль просит царица толоку,
Коней оседлали, оставили Сечь,
Направили войско к востоку.
 
 
Уехали разом, собравшись за час,
Забыв на Днипро оглянуться.
И нету с тех пор их – сказал Опанас, —
И вряд ли обратно вернутся.
 
 
III
А что с ними сталось? ЧуднЫе дела!
В легенде вот так говорится:
В полон запорожцев без боя взяла
Кавказская эта царица.
 
 
Без сабельных ран, без железных оков,
Петлёй власяной не арканя,
Навек привязала к себе казаков
Прекрасная дева Ковбаня.
 
 
Краса от рожденья дана была ей.
Неможно представить и в сказке
И стан её гибкий, и пламя очей,
И взор с обещанием ласки.
 
 
Лишь только увидев её, казаки
Забыли о цели похода,
Привольные степи, густые колки,
Днепровские быстрые воды.
 
 
Ковбаня, сказав, что во всех влюблена,
Остаться позволила с нею.
И хлопцы остались на все времена,
Уйти от царицы не смея.
 
 
С тех пор Ненасытец тоскует, ревёт,
Пеклуется в вое и плаче.
Столетья проходят, а он всё зовёт
Ушедшее войско казачье.
 
 
И Днепр вспоминает о тех временах,
Когда басурманам на горе
Он лёгкие «чайки» носил на волнах
До самого Чёрного моря.
 
 
А степь, что упрятать могла без числа
Лихих казаков с атаманом,
Сегодня завяла и вся поросла
Сухим низкорослым бурьяном.
 
 
И лишь по весне из заморских сторон
На Днепр возвращаются птицы,
Приносят оттуда казачий поклон
И вести о жизни станицы.
 
 
Река засыпает, вздыхая во сне
О славе казачьего рода,
А птицы купаются в тихой волне,
Ныряя в днепровские воды.