Kitabı oku: «Народный Пётр. Полное собрание анекдотов и сказаний о Петре Великом», sayfa 2

Yazı tipi:

(Из рукописи Крекшина. Он неоднократно уверял автора в справедливости рассказа. Прим. И. Голикова).

Анекдоты, касающиеся до государя императора Петра Великого, собранные Иваном Голиковым. Изд. третье, исправленное, дополненное и умноженное. М., 1807.

Случай из записок голландца

[Не однажды потом Пётр оказывался в северных морях]. Походы сии сопровождались иногда и опасностями. Однажды постигла его (Петра Первого. – П. К.) буря, приведшая в ужас всех его спутников. Все они прибегнули к молитве; каждый из них ждал последней минуты своей в морских пучинах. Один Пётр, безбоязненно смотря на штурмана, не только поощрял его исполнять свой долг, но и показывал ему, как править судном.

– Прочь от меня! – вскрикнул нетерпеливый моряк. – Я сам знаю, как надо править, и знаю это лучше тебя!

И подлинно, он с удивительным присутствием духа переправил корабль через все опасные места и провёл его к берегу сквозь гряды каменных рифов.

Тогда, бросясь к ногам царя, он умолял простить его грубость.

Пётр поднял штурмана, поцеловал его в чело и сказал:

– Прощать тут нечего, а я должен ещё тебе благодарностию, не только за спасение наше, но и за самый ответ.

Он подарил штурману в знак памяти своё насквозь промокшее платье и назначил ему пенсию.

Из записок голландца Схельтемы, переведенных П. А. Корсаковым//Сын отечества. 1838. Т. 5. Ч. 2. Отд. 6.

Неустрашимость Петра в море

Государя постигло [гораздо позднее] крайнее бедствие в безопытном ещё плавании его на Белом море, когда от жесточайшего штурма и самые опытные мореходцы приведены были в ужас, лишивший их всякой решимости, кроме одного его и простого кормщика; на сём же морском судне находилось несколько иностранцев, взятых им с собою из Архангельска; один из сих о сём бедственном приключении изъясняется так: «Когда царь, в 1694 году, от пристани Архангельской выехал в океан, то такая страшная поднялась буря, что все, с ним бывшие пришли в чрезвычайный ужас, и стали молиться, приуготовляясь к смерти; один только младый государь казался нечувствительным к ярости свирепствующего моря. Он, равнодушно возложа на себя обещание, – ежели благовременный подастся случай и не воспрепятствуют государственные нужды, – побывать в Риме, и отдать поклонение мощам св. апостола Петра, своего патрона, пошёл к кормщику и весёлым видом ободрял к должности всех унынием и отчаянием поражённые сердца» *), он только один с монархом в общем том страхе не потерял решимости, и как

*) См. Acta еrиditоrum, anno 1708 pag. 218.

сиe засвидетельствование важно, яко от иностранца, не могущего быть пристрастным. Но мы дополним ещё здесь оное. Помянутый кормщик был тамошний нюхонский крестьянин Антип Панов; *)

*) Кормщик, спасший Петра Великаго во время бури на Белом море, в 1694 году, как видно из подлинных документов назывался Антоном Тимофеевым. Петр по выходе на берег, собственными руками сделал в полторы сажени вышиною крест и поставил на том месте, где вышел на берег, на кресте виднелась голландская надпись: «Сей крест сделал шкипер Петр, в лето Христово 1694.» – (Двинские записки т. II, стр. 147, примеч. 123).

сей крестьянин был презнающий на тамошнем море кормщик, то, когда государь, пришед к нему, стал ему в деле, его указывать, и куда должно направлять судно, то сей с грубостию отвечал ему: «Поди, пожалуй, прочь; я больше твоего знаю и ведаю, куда правлю». И так, когда управил он в губу, называемую Унские рога, и между подводных каменьев, коими она была наполнена, счастливо проведя судно, пристал к берегу у монастыря, называемого Петроминским, тогда государь, подошед к сему Антипу, сказал: «Помнишь ли, брат, какими ты словами на судне меня отподчивал?». Крестьянин, в страхе падши к ногам монарха, признавался в грубости своей и просил помилования. Государь поднял его сам и, три раза поцеловав в голову, сказал: «Ты не виноват ни в чём, друг мой, и я обязан еще благодарностью тебе за твой ответ и за искусство твоё».

И тогда же, переодевшись в другое платье, всё бывшее на нём, измоченное даже до рубашки, пожаловал ему в знак памяти и, сверх того, определил ему же годовую до смерти его пенсию.*

* По более достоверным письменным свидетельствам видно, что царь подарил кормщику своё мокрое платье, даже до рубашки, выдал 5 руб. на одежду, 25 руб. в награду и навсегда освободил от монастырских работ. О последующей судьбе Антипа Панова народное предание повествует следующее: царь Пётр, подаривши Антипу свою шляпу, даровал ему вместе с ней право бесплатно пить водку везде, во всех царевых кабаках, во всех избах, где бы и кому бы ни показал он эту шляпу. Панов этим лакомым правом не замедлил воспользоваться и неустанно злоупотреблял им до такой степени, что, наконец, опился и умер от запоев. Сам И. Голиков прокомментировал эту запись так: Первая часть рассказа принадлежит некоему иностранцу. Вторая сообщена бывшим архангелогородским, а потом московским первой гильдии купцом Михаилом Андреевичем Мамоновым, слышавшим сие от самого Антипа Панова.

Анекдоты, касающиеся до гогударя имперазпара Петра Великого, собранные Иваном Голиковым. Изд. третье, исправленное, дополненное и умноженное. М., 1807.

О происхождении и дальнейшей судьбе Антипа Панова

Один из польских панов, явившись в Нюхчу для грабежа и разорения, остановился у Святой горы с западной стороны для ночлега со своими приверженцами. Но в ту же ночь ему было видение, будто на его людей напал страх, так что они стали бросаться в озеро, находящееся при горе, а сам пан ослеп. Проснувшись, он рассказал об этом видении своим сподвижникам и, заявив, что с этого времени он оставляет своё преступное ремесло, отправился к местному приходскому священнику и принял от него святое крещение с именем Антипы, по фамилии Панова. Впоследствии, живя в Нюхче, он вполне усвоил искусство мореплавания и, как опытный моряк, управлял судном Петра Великого и спас царя и всех его спутников от верной смерти в Унских Рогах.

Получив от царя в подарок фуражку, по предъявлении которой любому виноторговцу он мог пить вина бесплатно сколько угодно, Антип Панов слишком неумеренно пользовался этим правом и умер от пьянства.

Краткое историческое описание приходов и церквей Арангельской. епархии. Вып. III. С. 149.

Повенецкий Пётр посильнее московского Петра

[В царствование Петра Великого Повенец был простым селом, принадлежавшим Вяжицкому монастырю]. Однажды государь с небольшой флотилией плыл по северной части Онежского озера, как раз близ того места, где впадает река Повенчанка. Не успели суда пройти небольшой остров, лежащий в одной версте от нынешнего города, как вдруг поднялась буря и началось страшное волнение на озере. Царская флотилия принуждена была от острова повернуть назад и пристать к берегу (с тех пор остров этот стал называться – Воротный).

Тут на берегу была церковь в честь первоапостолов святых Петра и Павла, так государь у попа совета спросил, можно ли ему идти в озеро. Поглядел поп на небо, да и сказывает:

– На карбасе я проеду, а тебе, осударь, на больших судах идти не достоит; и суда растеряешь, и народ загубишь без всякой пользы.

Рассерчал осударь на попа и пошёл в озеро. А поп на берегу стоит, да и говорит:

– Я, осударь, с литургией тебя подожду!

Не прошли суда до Воротного, как стало их пошвыривать – поневоле осударю пришлось назад вернуться и в церковь зайти. Кончились обедни, подходит осударь к честному кресту и говорит попу с усмешкою:

– Не попом бы тебе быть, батя, а матросом! Спасибо за науку! Вижу, что повенецкий Пётр куда будет посильнее московского Петра.

Поневоле пришлось Петру отложить всё дело до завтра, но времени он не терял и распорядился тотчас же переписать селение Повенец в посад, или рядок, отобрав его от монахов, а для того, чтобы последние не остались от такого распоряжения в убытке, приказал вознаградить Вяжецкий монастырь доброю деревнею в Новгородском уезде. Говорят ещё, в тот же самый день было положено основание и Повенецкому медноплавилыюму и железно-делательному заводу.

Майнов В. Петр на Олонце // «Дело». 1883, №6.

Об архангельском корабеле Осипе Баженине

…С противоположной стороны <Двины>, на горе открывается (…) вид села Вавчуги. Там еще живут свежими преданиями о Петре Великом, там ещё недавно был он, гостил не одни сутки у богатого, умного владельца Вавчуги Баженина, которого любил ласкать и жаловать великий император. (…) На самой верхней террасе, на вершине Вавчужской горы, красуется сельская церковь старинной постройки, с колокольни которой открываются чудные и разнообразные виды, как говорят, больше чем на семьдесят вёрст. На эту колокольню входил с Бажениным Пётр Великий, три раза навещавший Вавчугу. На этой колокольне, но народному преданию, великий монарх звонил в колокола, тешил свою государеву милость. И с этой-то колокольни раз, указывая Баженину на дальние виды, на все огромное пространство, расстилающееся по соседству и теряющееся в бесконечной дали, Великий Пётр говорил:

– Вот всё, что, Осип Баженин, видишь ты (а глаз досягал чуть не самого Архангельска) здесь: все эти деревни, все эти села, все земли и воды – всё это твоё. Всё это я жалую тебе моей царской милостью!

– Много мне этого, – отвечал старик Баженин. – Много мне твоего, государь, подарку. Я этого не стою. Я уж и тем всем, что ты жаловал мне, много доволен.

И поклонился царю в ноги.

– Немного, – отвечал ему Петр, – немного за твою верную службу, за великий твой ум, за твою честную душу.

Опять поклонился Баженин царю в ноги и опять благодарил его за милость, примолвив:

– Подаришь мне всё это – всех соседних мужичков обидишь. Я сам мужик, и не след мне быть господином себе подобных, таких же, как и я, мужичков. А я твоими щедрыми милостями, великий государь, и так до скончания века много взыскан и доволен.

Милости государя состояли в том, что Баженин получил сначала звание корабельного мастера, а потом вместе с братом (Фёдором) назван именитым человеком гостиной сотни, мог отправлять свои корабли за море с разными товарами, имел право держать пушки и порох, мог без всякой пошлины вывозить из-за моря все материалы, нужные для кораблестроения, нанимать шкиперов и рабочих всякого звания, не спрашивая согласия местных властей. Всё это Баженин получил за то, что был одним из первых и лучших ценителей начинаний Петра и был первым основателем и строителем первого русского коммерческого флота (…) Весной 1694 г. был спущен с вавчужской верфи русский первый корабль с первым русским коммерческим флагом – «Святой Пётр» (…) В 1702 году Пётр, в третий и последний раз посетивший Двину, сам спустил в Вавчуге два новых фрегата.

Максимов С. В. Год на Севере // Избранные произведения, в двух томах. М., 1987. Т. 2.

Пётр Первый на лесопильном заводе при Вавчугской верфи

Раз Пётр, за веселою пирушкою, в доме Баженина, похвалился, что остановит рукою вододействующее колесо на бывшем тогда при верфи лесопильном заводе. Сказал, и тотчас же отправился на лесопильню. Перепуганные приближённые тщетно старались отклонить его от задуманного им намерения.

Вот наложил он могучую руку свою на спицу колеса, но в то же мгновение был поднят на воздух. Колесо, действительно, остановилось. Сметливый хозяин, зная хорошо характер Петра, успел распорядиться, чтоб оно вовремя было остановлено.

Пётр спустился на землю и, чрезвычайно довольный этим распоряжением, поцеловал Баженина, находчивость которого дала ему возможность сдержать своё слово и вместе с тем избавила его от предстоявшей ему неминуемой гибели.

Криничная Н.А. Предания Русского Севера. Санкт-Петербург, «Наука» С.-Петербургское отделение. 1991

Северное сказание о царском привольном житье

Вставал осударь до солнышка и променаж себе делал, а там воды изопьёт и указы писать станет, да так день деньской и пишет указы, потому ввечеру до сотни кульеров в разные концы скачут – осударево слово развозят. О ту пору случилось осударю во время прогулки подойти к промысловой зимушке, а там двое промышленников живут и промеж себя разговаривают. Вот один и сказывает:

– Вот кому жизнь-то привольная!

– Кому? – спрашивает другой.

– Да царю! Лежи целый день, а там отдохни от лёжки-то.

Сейчас на тот же день приехал к зимушке от осударя посланный, забрал того промышленника, что житьё царское хвалил, и привёз его прямо к осударю.

– Вижу я, – сказывает ему осударь, – твою добродетель и захотел тебя за то наградить; будь ты при мне вроде как лакеем, и вся твоя служба только в том и будет, что спи, когда я спать буду, и не моги глаз закрыть, пока я не лягу.

Обрадовался промышленник несказанно такому благополучию и стал уже азям снимать, потому осударь почивать ложился; только он азям-то скинул, а в двери-то и стучатся.

– Выдь, – сказывает осударь, – да погляди, кто там.

Пошёл он – царя нужно.

– Что тебе?

– На Москве хлебушка нету.

– Подай перо и бумаги.

Подали, и стал царь писать и прописал с час времени, а там стал читать и вычитал, чтобы изо всех городов в Москву хлеб свозили и народу без процента взаймы давали.

Ушёл посланный, а уж в двери иной ломится.

– В Питере по воскресным дням народ без тебя, осударь, работать гоняют и твои царские денежки бояре в карман кладут, а народ износился и впроголодь ходит.

И туда написал осударь указ, чтобы по воскресным дням народ не нудить и деньги платить, а ослушников повесить! Ладно! Не успел кульер уйти, а в двери ещё глядит:

– Смилуйся, осударь батюшка, вели правды сыскать! Воевода на Низу жён отбивает, животинки отнимает, в кабале держит народ православный.

У промышленника один глаз так и липнет, а у осударя ни в одном глазу сна нет, и сидит он и пишет без перестачи. Воеводу сменил, в Шлюшин в крепость послал, а народу за десять лет все подати простил. Солнышко в окошечко глянуло, а новый кульер ломится – глядь, ан это его же товарищ промышленник.

– Гони его! – Шумит осударь. – Спать хочу!

А у лакея-то и сон прошёл, и азяма не накинул – на улицу в рубахе выскочил.

– Что приключилось?

– Плохо дело! Воевода пришёл, зимушку разорил, всё полесованье на себя отобрал и тебя искать велел, хочет заместо своего холопа в ратники сдать!

Как кинется наш полесовщик к царю!

– Батюшка, помилуй!

А тот:

– Спи, брат, спи! Али не видишь, что я спать лег.

И взмолился полесовщик осударю, чтобы он от себя сон отогнал и спас его от воеводской неправды, а царь и говорит:

– А хороша ли, друг милый, жизнь царёва? Полно весь ли он день лежит, а ночью от лёжки отдыхает?

Понял тут полесовщик, что осударь услышал его слова неразумные, и покаялся.

– Так ты и знай, – проговорил осударь, – у тебя одна голова на плечах неразумная, а у меня на плечах все ваши неразумные головы. Ты об одной своей позаботился и спать не захотел, а как мне обо всех-то неразумных головушках думать надлежит, так и век я не усну, а усну – так сильный прижмёт слабого, пойдёт тягота и неправда, голод и безвременье и вражеское попленение.

Майнов В. Петр на Олонце // «Дело». 1883, №6.

О предполагаемой поездке государя в Рим

О предполагаемой поездке государя в Рим, Корб (Корб фон Иоганн Георг – дипломат, секретарь посольства императора Леопольда I к царю и великому князю московскому Петру Первому в 1698 году. – Е.Г.) приводит рассказ самого Петра. «Когда я плыл», – говорил Пётр боярам, – «со многими из вас из Архангельска в Соловецкий (Solowizi) монастырь, я был, как вам известно, угрожаем кораблекрушением; я пройду молчанием столь большую боязнь смерти и неминуемой, так сказать, гибели, которая вами тогда овладела. Теперь уже нам не угрожает предстоявшая гибель, мы спаслися, но я считаю справедливым и надеюсь, что и вы на это согласитесь, исполнить клятвы и обеты, данные вами святым. Я тогда, заботясь не столько о своём спасении, сколько об избавлении вас всех, дал обет Богу и святому моему Ангелу, Петру Апостолу, поклониться ему в Риме, при его гробе. Скажи, Борис Петрович (обратился царь к своему фельдмаршалу Шереметеву), в каком состоянии находится Римская область и её города? Ты там был, и потому можешь сообщить вернейшие о ней сведения». – Шереметев похвалил приятный климат и красоту местности. Царь, выслушав его, сказал: «С некоторыми из вас я поеду туда, покорив Турка, и таким образом исполню данный мною обет». Царь поехал бы в Рим и исполнил бы свой обет, если бы недавние столь опасные происшествия в его владениях, по случаю возникшего возмущения (стрелецкий бунт), не вызвали его в Москву».

Дневник И. Корба, в издании М.И. Семевского. Москва, 1869 г.

Другое сказание на эту тему

В 1714 году государь, будучи на Финском заливе с флотом, от Гельсингфорса к Аланду, претерпел великую опасность, угрожавшую самой жизни: ночью поднялась жестокая буря и весь флот находился в крайнем бедствии, все думали, что погибнут. Его величество, увидев робость корабельщиков своих, решился сесть на шлюпку и ехать к берегу, зажечь там огонь, чрез что дать знать близость берега. Бывшие на корабле офицеры, ужасаясь отважности государя, все пали к ногам его и просили неотступно, чтоб он отменил такое гибельное намерение и чтоб им это повелел исполнить. Но государь, показывая подданным на море бесстрашие, не послушал их, сел с несколькими гребцами в шлюпку и поплыл. Рулём его величество управлял сам, а гребцы работали сильно в гребле; но, борясь долго против волн, они начали ослабевать и уже потопления ожидали. В таком их отчаянии, Пётр встал с места и в ободрение кричал им: «Чего боитесь, Царя везёте! Кто велий, яко Бог! Бог с нами, ребята, прибавляйте силы!». Такая речь возобновила мужество во всех – пробился он сквозь валы до берега, куда вышед, зажёг огонь и тем дал знак флоту, что он счастливо туда прибыл, и что они также не далеко от берега. Государь, измоченный весь водою, обогревался у огня с гребцами и спросил: «Есть ли на шлюпке морской сбитень и сухари?». Ему подали, он выпил стакан, съел сухарь, велел выпить стакана по два матросам и потом заснул близь огня под деревом, покрывшись парусиною.

Достопамятные сказания о жизни и делах Петра Великого, собранные редакциею журнала «Русская старина». С.-Петербург, 1876.

Третий рассказ на эту тему

Всем известно, что Пётр Великий в молодости не терпел воды, и когда предлагали ему прокатиться по Яузе или по великому пруду, всегда отказывался от этих прогулок. Но с летами пропала в нём эта ненависть и заменилась настоящею страстью к плаванию, так что чрезвычайная смелость в водной стихии даже иногда ввергала его в очевидную опасность, в то время, когда он не умел ещё порядочно править рулём, уже перестал бояться воды. Так случилось однажды в немецком море; разъярённыя стихии хлестали борт лодки, заливая её, перекидываясь чрез палубу; матросы шептали про себя молитву.

– Не бойтесь!.. Император Пётр утонуть не может. Слыханное ли дело, чтобы Русский царь утонул в немецком море, – сказал государь и сказал правду.

В Петербурге Император, пригласил в Кронштадт нескольких иностранных министров посмотреть на новыя гидротехническая работы и часть флота готоваго уже вступить в море; они отправились на голландском буере, которым управлял сам Пётр.

Как только переехали половину, вдруг на взморье поднялся сильный ветер с запада, Император приметил вдали туман с поднимающимся облаком и ожидал скорой бури.

Многия были объяты ужасом и тем более дрожали от страха, когда неустрашимый кормчий приказывал убрать половину парусов, и кричал матросам, чтобы они были осторожнее; некоторые заметили, что буер гнало скорее к Петербургу, чем к Кронштадту, и что он направляем был Императором то в ту, то в другую сторону, и предложили Его Величеству, не согласится ли он лучше возвратиться к Петербургу или, по крайней мере, заехать в Петергоф? Император, которому буря казалась не очень опасною, возвратиться назад считал стыдом, и потому отвечал спутникам: не бойтесь!

Между тем буря усиливалась и сопровождалась ужасным громом. Водяные валы били через борт, и казалось, что буер с минуты на минуту готов опрокинуться.

Опасность жизни была видима; на лице каждаго из здесь бывших выражался смертельный страх, только лицо Императора и лица его матросов выражали совершенное равнодушие к происходившему. Управляя рулём и повелевая действиями матросов, он совершенно не обращал внимания о чём просили его любопытные посланники; наконец один из них, совершенно уничтожившийся от страха видимой опасности, сохраняя однакоже приличную своему сану важность, сказал.

– Прошу, Ваше Величество или возвратиться в Петербург, или править к ближнему берегу, потому что я от моего Короля не за тем прислан, чтобы утонуть. Если я здесь погибну, то, разумеется, Ваше Величество должны в этом отвечать моему двору.

Император Пётр при всей опасности едва мог удержаться от смеха при виде трусости посланника, и тут же отвечал:

– Не бойтесь, милостивый государь, Фон Л., ведь если и придётся, то утонем вместе и вашему двору тогда не с кого будет взыскивать.

Однако же буря усиливалась всё более и более; Монарх, увидя совершенную невозможность, стал править в сторону и скоро прибыл в гавань Петергофа, где оставил своих спутников отдыхать, а сам на рассвте отправился в Кронштадт, и оттуда спутникам прислал несколько шлюпок с надёжными людьми.

От генерал-экипажмейстера Брюйна.

Анекдоты и предания о Петре Великом, первом императоре земли русской и о его любви к государству. В трёх частях. Москва, 1900. Составитель Евстигнеев.

Воспитание и юность Петра

Трёх лет остался Пётр по смерти отца и, с восшествием на престол старшего брата, Феодора Алексеевича, подвергся преследованию вместе с матерью и её родственниками. Печальная доля в младенчестве, гонения, бури способствуют раннему развитию. Перед глазами маленького Петра постоянно печальная мать, толкующая с ближними людьми о своей невзгоде, ссылке братьев, благодетеля Матвеева *).

*) Матвев сослан был Федором Алексеевичем в 1676 г., в Пустозерский острог. По возвращении его, в мае 1682 г., он был убит в том же году стрельцами, в первом бунте. Ред.

Царевича начали учить грамоте, призвали, по обычаю, дьяка, умевшего хорошо читать и писать. Дьяк этот был Никита Моисеев сын Зотов. Уже трёхлетним младенцем Пётр обнаруживал ту пылкую живость, которая впоследствии была отличительною чертою его характера: однажды, когда в селе Коломенском царица (Наталья Кирилловна) тайно смотрела на аудиенцию цесарского посла из соседнего покоя, нетерпеливый Пётр настежь распахнул дверь и дал случай иноземцам увидеть Московскую государыню *).

*) Об этом случае рассказывает очевидец, секретарь цесарского (прусского) посольства, Адольф Лизек, бывший в Москве в 1675 году. Этот же случай описан в «Истории царствования Петра Великого» Н. Устрялова. Ред.

Петру оканчивался десятый год, когда умер царь Феодор (27-го апреля 1682 г.). Петра выбирают в цари, но этот выбор ведёт к стрелецкому бунту. До сих пор удаление, гонение раздражали ребёнка, теперь страшные кровавые сцены перед глазами, мучительная смерть родных *),

*) Тогда были убиты братья и родственники царицы: Афанасий Кириллович, Иван Кириллович, Иван Фомич и Василий Филимонович Нарышкины. Отец её, Кирилла Полуектович, удалён от двора, а младшие братья – Лев, Мартемьян и Феодор – успели скрыться в первый день бунта, переодевшись слугами. Ред.

отчаяние матери, власть похищается, переходит в руки прежних гонителей. Кровавые сцены не могли остаться без влияния, и чувства, возбуждённые ими, должны были действовать разрушительно, хотя бы и сдержаны были на время.

Опять удаление и гонение, опять перед глазами вечно печальная мать и вечные толки о том, что власть похищена и делается Бог знает что в государстве. Грустно и скучно, страшно скучно для ребёнка, которому уже «начинает быть грузно от силушки, как от тяжёлого бремени». Ученье кончилось с уходом Зотова; у старших братьев Петра, после дьяка, выучившего грамоте, был другой учитель, Симеон Полоцкий. Петру не дали такого учителя. Что же делать огненному мальчику, который, когда и вырос, не умел ходить, а только бегать? Оставалось одно занятие – «ходить по улице широкой, с ребятами тешиться», как говорила старинная песня. Пётр выбегает из дворца на улицу, чтоб больше уже не возвращаться во дворец с тем значением, с каким сидели там его предки. В потехах с ребятами на улице, в воинских играх, новый Ромул кличет клич по новую дружину, и дружина собирается, удалые потешные конюхи (1682 г.) – будущие образцовые полки.

Отроком Пётр «в десять лет казался пятнадцатилетним юношею, на щеках играл румянец, как у красной девицы, большие черные очи сверкали огнём, темно-русые природные кудри украшали чело, во всех движениях его обнаруживалась смелая живость».

Так описывает Петра известный путешественник Кемпфер, видевший его на другой год по воцарении, следовательно, на 11-м году возраста, и думал, что ему не менее 16-ти лет.

Петра не учили как должно, по его собственному признанию; но он многое знал – как же он приобрёл эти знания? Пусть расскажет сам.

Князь Яков Долгорукий, перед отъездом своим во Францию в посольство, разговорился с четырнадцатилетним Петром и, между прочим, сказал, что у него был важный инструмент, да жаль – украли: можно было этим инструментом брать дистанции, не доходя до того места. Искра упала в порох. «Купи мне этот инструмент во Франции». Долгорукий купил, привёз – астролябия в руках Петра, но что он с нею станет делать: не умеет как взяться, а у кого спросить? К дохтуру немцу *),

*) Захар фон-дер-Гулстл.

не знает ли? Дохтур сам не знает, но говорит, что сыщет знающего человека, и действительно приводит голландца Франца Тиммермана. Учитель нашёлся, а ученик «гораздо пристал с охотою учиться геометрии и фортификации». – «И тако», – говорит Пётр, – «сей Франц, чрез сей случай, стал при дворе быть беспрестанно в компаниях с нами».

Достопамятные сказания о жизни и делах Петра Великого, собранные редакциею журнала «Русская старина». С.-Петербург, 1876.

«Охота есть занятие холопское…»

Бояре с неудовольствием смотрели на потехи Петра и предвидели нововведения. По их наущению сама царица и патриарх увещевали молодого царя оставить упражнения, неприличные сану его. Пётр отвечал с досадою, что во всей Европе царские дети так воспитаны, что и так много времени тратит он в пустых забавах, в которых ему, однако ж, никто не мешает, и что оставить свои занятия он не намерен. Бояре хотели внушить ему любовь к другим забавам и пригласили его на охоту. Пётр сам ли от себя или по совету своих любимцев, но вздумал пошутить над ними: он притворно согласился; назначил охоту, но приехав объявил, что с холопями тешиться не намерен, а хочет, чтоб господа одни участвовали в царском увеселении. Псари отъехали, отдав псов в распоряжение господ, которые не умели с ними справиться. Произошло расстройство. Собаки пугали лошадей; лошади несли, седоки падали, собаки тянули снуры, надетые на руки неопытных охотников. Пётр был чрезвычайно доволен – и на другой день, когда на приглашение его ехать на соколиную охоту господа отказались, он сказал им: «Знайте, что царю подобает быть воином, а охота есть занятие холопское».

Пушкин А.С. История Петра. Подготовительные тексты. ПСС в 10 т. Изд. «Наука». М. 1965. Т. IX.

Дедушка русского флота

Нашёлся знающей человек и дело не ограничивается учением в четырёх стенах; ученик не умеет ходить, а только бегает. Огненный мальчик таскает Тиммермана всюду, и при виде всякого нового предмета расспросы: что это? зачем? Предметов новых мало, а беспокойный мальчик всюду пробирается, заглядывает, нет ли где чего, всё ему надобно, всё отопри и покажи. В Измайлове забрался в амбары, где лежали старые негодные вещи двоюродного деда царского, Никиты Ивановича Романова, и вдруг судно особого рода, иностранное! Запрос Тиммерману: что это за судно? – Бот английский. – Где его употребляют? – При кораблях, для езды и возки. – Чем лучше наших? – Ходит на парусах не только что по ветру, но и против ветру. – Против ветру! Быть не может! Надобно посмотреть: есть ли такой человек, который бы починил бот, и ход его мне показал? – Есть. Сейчас отыскали Голландца Карштен-Бранта, который при царе Алексее вызван был для постройки кораблей в Дединове. Брант починил бот, сделал мачту и паруса и начал лавировать на Яузе: «Это мне паче удивительно и зело любо стало», – говорит Пётр. «Потом, когда я часто то употреблял с ним, и бот не всегда хорошо ворочался, но боле упирался в берега, я спросил его: для чего так? Он сказал, что узка вода. Тогда я перевёз его на Просяной пруд (в Измайлове), но и там немного авантажу сыскал, а охота стала от часу быть более».

Начал проведывать, где больше воды? Отвечали, что ближе нет большего озера как Переславльское в двалцати верстах. Но как туда пробраться? Сказать прямо матери, что идёт на большое озеро плавать и суда строить – не отпустит, надобно уехать обманом. Сказал, что дал обещание съездить к Троице на богомолье, а от Троицы пробрался в Переславль.

Вид обширного красивого озера, где бот уже не будет стукаться о берега, разумеется, ещё более разманил Петра, он стал просить у матери завести такую потеху на озере; царица согласилась, и Брант с мастером Кортом, отправились в Переславль строить корабли.

Начало русского флота

Царь Пётр Алексеевич в малолетстве своём нашёл в селе Измайлове ботик, голландцами при царе Алексее Михайловиче построенный, на котором в Москве на Просяном пруду, на Москве-реке и Яузе, а потом на Переяславском озере, плаванием забавлялся. Сей то незапно обретённый ботик произвёл в юном государе, который прежде боялся воды, охоту к построению сперва малых фрегатов, потом военных кораблей и был причиною возрождения великого флота в России.

1723 года его величество приказал тот ботик привезти в Санкт-Петербург, откуда отправлен в Кронштадт, где от всего флота прибытие оного пальбою и другими морскими почестями поздравлено и в память величайших от того ботика на море успехов торжествовано. В сие время монарх на нём был кормчим, в гребле находились генерал-адмирал Апраксин, два адмирала и адмиралтейский полковник Головин, называемый Бас. При сём случае, когда по возвращении в гавань произведён был залп, то государь, выходя из ботика, к встречающей его императрице и ко всем министрам и флотским адмиралам сказал: «Смотрите, как дедушку (так называли ботик) внучаты веселят и поздравляют! От него при помощи божеской флот на юге и севере, страх неприятелем, польза и оборона государству!». Во время стола, когда пили здоровье ботика, то Пётр Великий говорил: «Здравствуй, дедушка! Потомки твои по рекам и морям плавают и чудеса творят. Время покажет, явятся ли они и пред Стамбулом».