Kitabı oku: «Тень за кадром», sayfa 3

3
Роман

С того самого момента, как похититель позвонил Роману, последний не забывал об этом разговоре ни на минуту.

Не забывал Роман и о том, что гнусный преступник очень даже запросто может состоять в его собственной съемочной группе. Какой-нибудь там осветитель или черт знает кто… Кто угодно может быть причастен.

После того, первого обеда, во время которого раздался пресловутый звонок, Роман вовсе перестал обедать.

Во время перерывов он неизменно оставался в павильоне и зорко следил за каждым выходившим и входившим…

Но дни шли, а похититель больше не давал о себе знать.

На съемки как таковые Роману было в высшей степени наплевать. На каждую сцену он тратил лишь один-единственный дубль, что заставляло членов съемочной группы, хорошо знавших Романа по прежней работе, недоуменно шушукаться:

– Что это с нашим Вороновым? Куда он торопится?

– После исчезновения дочери он стал сам не свой…

– Видимо, в этом-то все и дело… Кончился, значит, режиссер Воронов…

Через неделю после съемок Владимир Басов не выдержал и вновь затеял разговор с Вороновым о съемках.

– Роман, что ты вообще снимаешь? – спросил Басов, дождавшись момента, когда все остальные уже разошлись.

– Кинокартину «Нос», – нелюбезно ответил ему Роман.

– А ты уверен, что кинокартину? Может, телеспектакль?

– Владимир, – тяжело посмотрел на него Роман, – я ведь тебя уже предупреждал. Ты здесь только актер.

– Как ты не понимаешь, – со злостью заговорил Басов, – что после такой дешевки от всей твоей хваленой репутации ничего не останется!

– Плевать мне на это, – отмахнулся Роман. Но минимальный интерес в нем все-таки шелохнулся, и он нехотя спросил: – А какая такая у меня репутация?

– До сегодняшнего дня, – охотно просветил его Басов, – она была просто кристальной. Никто на «Мосфильме» не мог такой похвастаться. Не говоря уже о том, что ты абсолютно порядочный человек… хотя и это среди нашего брата редкость… ты еще и безупречно работаешь. То есть работал – до этого проклятого «Носа». Все мы завидовали твоей увлеченности, въедливости, стремлению довести до совершенства каждый кадр… Все дружно говорили, что другого такого фанатика своего дела среди нас нет… И вот теперь этот «Нос». Тебя как будто подменили с ним…

Роман недобро усмехнулся:

– А ты уверен, что я не всегда был таким, как сейчас?

– Да, конечно, не был! – воскликнул Басов.

– Погоди, погоди… Ты ведь со мной раньше не работал. То, что ты мне сейчас поведал, это же только с чужих слов…

– Но я ведь видел и результат! – возразил Владимир. – Я смотрел все твои фильмы, и все они безупречны.

– Это лишь монтаж, – небрежно заметил Роман. – Они становятся такими только на монтажном столе. А до монтажа это обычная куча киномусора.

– Ну а натурные съемки? – не унимался Басов. – Ты же все прежние свои картины снимал вне павильонов!

– Надо же иногда и меняться, – усмехнулся Роман. – Ты этого не допускаешь? А вообще все, что ты сказал про «меня прежнего», это как будто не про меня, а про кого-то другого. На кино мне, по большому счету, плевать, я воспринимаю его просто как работу, причем нелюбимую. Никакой въедливости и стремления к совершенству у меня отродясь не было. Да и человек я вовсе не такой уж порядочный…

– Ну, уж это ты на себя наговариваешь, – не согласился Басов, хотя уже не так горячо.

– Наговариваю? – неприятно улыбнулся Роман. – А ты вот знаешь мою жену?

– Да, конечно! – с энтузиазмом отозвался Басов. – Элла… Красавица, умница, блистательная актриса…

– Так вот этой блистательной я уже давно изменяю, – процедил Роман, глядя коллеге прямо в глаза. – Причем с полной дурой, к тому же бездарной… Ты ее тоже знаешь.

– Ну, это твое личное дело, – протянул Басов и наконец оставил Романа в покое.

Больше он этого разговора не возобновлял.

* * *

А вскоре в павильон к Роману по окончании очередного съемочного дня заглянул его коллега Фигуркин, негласно считавшийся худшим режиссером «Мосфильма».

– Слышал о твоей беде, – произнес Фигуркин, входя и бесцеремонно садясь на единственный свободный стул.

Сам Роман прохаживался вдоль декораций и лишь брезгливо посмотрел на него, но ничего не ответил.

– Милиция, как я понимаю, и в ус не дует? – продолжал Фигуркин.

На этот раз Роман даже не удостоил его взглядом. Только громко проскрипел зубами.

– Я понимаю, старик, – сочувственно протянул Фигуркин. – Тебе, как говорится, все теперь обрыдло… Но ведь надо же что-то делать, действовать…

Тут Роман наконец не выдержал.

– Слушай, иди-ка ты отсюда, – прошипел он.

– Ну зачем ты так, зачем? – с оскорбленным видом воскликнул Фигуркин и даже поднялся на ноги. – Я ведь тебе помочь хотел, подсказать кое-что…

– Ну валяй, – с ненавистью посмотрел на него Роман.

– Наша доблестная милиция, как известно, – начал Фигуркин, – не способна и стог сена в пору жатвы отыскать…

Роман поморщился. Он знал, что Фигуркин недавно закончил отвратительный фильм на колхозную тему. А теперь, значит, козыряет своими колхозными псевдопознаниями…

– Но не на одну милицию можно уповать в трудную минуту жизни, – продолжал вещать Фигуркин. – Есть и иные силы, способные исполнить то, на что от государства помощи не жди…

– Ближе к делу! – резко потребовал Роман.

Фигуркин моментально принял деловой вид:

– Короче, сообщаю сугубо конфиденциально. Ты, видимо, не знаешь… мне почему-то кажется, что ты не знаешь… Так вот, ты, говорю, не знаешь, а между тем совсем неподалеку от нашей богом оставленной студии живет-поживает… кто бы ты думал?

– Даю тебе еще только пятнадцать секунд, – яростным шепотом отчеканил Роман.

– Я бы так не торопился, – хладнокровно возразил Фигуркин. – Ибо в пятнадцати всего лишь минутах ходьбы от того пятачка, на коем мы с тобой сейчас восседаем… то есть уже не восседаем, а попросту стоим… одним словом, очень близко отсюда живет гражданин, келейно – тебе ведь знакомо значение этого термина: «келейно»? – келейно, значит, занимающийся частным сыском!

– Ты закончил? – бросил ему Роман. – Попрошу очистить мой павильон.

– Как, ты не заинтересован? – ахнул Фигуркин.

– Нет!

– Ну ты даешь, – замотал Фигуркин головой. – Я бы на твоем месте расцеловал меня сейчас за подобные сведения!

– Омерзительнее ничего не мог придумать? – скривился Роман.

– Да ты послушай! – не унимался Фигуркин. – Я дело говорю! Этот тип давно такими вещами занимается! Уже не первую пятилетку рыщет, понимаешь! И ведь отыскивает…

– Что отыскивает? – устало спросил Роман.

– Да много чего… Пропавшие какие-нибудь там вещи, да и людей тоже…

– Людей? – Выражение лица Романа наконец изменилось.

– Ну да, – подхватил Фигуркин, – я же тебе об этом и толкую… Пока милиция, извиняюсь, в носу ковыряет, наш частный сыщик берет, и всю их работу делает на загляденье…

– Частный сыщик, – хмыкнул Роман. – Что у нас, Чикаго какое-нибудь?

– В Чикаго таких тыща, – со знанием дела ответил Фигуркин. – А у нас он, может, один на всю Москву.

– Ну-ну, – хмыкнул Роман. – Так что, у тебя и телефон его есть?

– Ты шутишь? – поразился Фигуркин. – Кто же о таких вещах по телефону договаривается? Нет, брат, к нему с этим прямо на дом надо идти…

– Адрес? – почти потребовал Роман.

– Изволь, – широко улыбнулся Фигуркин. – А с тебя…

– Десятка, – резко сказал Роман. – И ни копейкой больше.

– Старик, я всегда говорил, что щедрее тебя во всем «Мосфильме» никого не сыскать, – удовлетворенно заключил Фигуркин, протягивая руку за купюрой.

* * *

В этот же вечер Роман направился по полученному от Фигуркина адресу.

Открыл ему плотный мужчина лет сорока.

– Заходите, – ничего не спрашивая, сказал он Роману, широко распахивая дверь.

Роман зашел.

Мужчина закрыл за ним дверь и приветственно протянул руку:

– Валентин.

– Роман, – сказал Воронов, отвечая на рукопожатие.

– Прошу, – Валентин пропустил гостя в единственную комнату.

Роман огляделся: голые стены, ветхая мебель, никаких, кажется, признаков культуры… Что ж, может быть, так они и живут – простые советские частные сыщики… Роман невольно усмехнулся вслух.

Валентин, прищурившись в его сторону, предложил:

– Садитесь.

Роман неохотно сел на край дивана, решив, что стул, стоявший рядом, может и не выдержать его веса.

Валентин отошел к противоположной стене и уже оттуда убежденно произнес своим звучным голосом:

– Вы ко мне по делу.

– Да, – подтвердил Роман.

– Я так и понял, – самодовольно ухмыльнулся Валентин. – Сразу раскусил, что вы не из милиции. И уж тем более не из КГБ.

– Каким это, интересно, образом вы раскусили? – недоверчиво поинтересовался Роман.

– Наблюдательность, – Валентин постучал себе по голове указательным пальцем. – В моем деле без нее никак… С вами оказалось даже легче, чем с остальными. Сразу видно своего, так сказать, парня. Внешность, опять же, располагающая…

– Внешность бывает обманчива, – заметил Роман.

– Не в вашем случае, – опять ухмыльнулся Валентин. – И потом, как вы ответили на мой вопрос?

– Как? – не понял Роман.

– Вы сказали: «Да». Оперативник непременно ответил бы: «Так точно».

Роман почувствовал жгучее желание уйти. Он с самого начала не верил, что в этом визите есть смысл. Скорее, он пришел сюда для очистки совести…

«С другой стороны, – размышлял Роман, – что я теряю? Хуже ведь не будет… Пусть даже этот недоумок займется поисками Азии, пусть займется кто угодно… Дуракам, как говорят, везет… Если он вернет мне мою дочку хоть на день раньше пресловутого 25 сентября, я уже только за это буду ему пожизненно благодарен… А требований, предъявленных ублюдком «Ковалевым», обращение к частному сыщику, как я понимаю, не нарушает… О похищении я в любом случае не пророню никому ни слова до той минуты, пока не вернется Азия…»

– Вы когда-нибудь находили пропавших людей? – спросил Роман у продолжающего самодовольно ухмыляться Валентина.

– Неоднократно, – отвечал тот.

– Так уж и неоднократно? – усомнился Роман.

– Человека найти легче, чем вещь, – невозмутимо продолжал Валентин. – Если человек пропал, он, как правило, находится.

– В скольких случаях? – спросил Роман.

– В девяти из десяти, – не задумываясь, ответил Валентин.

– А если речь идет о детях?

– С детьми еще проще. Как правило, они возвращаются сами.

– Моей дочери нет уже больше месяца…

– Она пропала без вести?

– Разумеется. Иначе зачем бы я к вам пришел?

– Расскажите мне все по порядку, – предложил Валентин, наконец подойдя ближе и с размаху плюхнувшись на тот самый стул, который показался Роману таким хлипким.

* * *

В течение часа Роман рассказал Валентину все, что мог, об исчезновении Азии. Умолчал он только о письме похитителя и его телефонном звонке. Следовательно, не было произнесено и само слово «похищение».

– Так-так, – произнес Валентин, когда Роман закончил. – Ее фотокарточки у вас с собой?

– Да, конечно. – Роман вытащил из внутреннего кармана довольно внушительную стопку фотографий.

Валентин стал перебирать их и сразу же поразился невероятной и абсолютно нездешней красоте девочки.

– Я могу пока оставить их у себя? – будто очнувшись, спросил Валентин через полминуты.

– Да, – сказал Роман.

– Судя по вашим словам, – произнес Валентин, аккуратно убирая фотокарточки в собственный карман, – вы уже сделали за меня всю работу. Опросили всех, кого можно, прочесали территорию, навели все возможные справки… Извините за вопрос, но что вы в таком случае ждете от меня?

– Разве что чуда, – честно ответил Роман.

– Понимаю, – промычал Валентин. – Что ж, дело очень интересное. С удовольствием возьмусь за него… Простите, – сыщик осекся. – Это, разумеется, неподходящее в данном случае слово – «удовольствие»…

– Сколько? – вдруг резко спросил Роман точно тем же тоном, каким недавно задавал этот вопрос Фигуркину.

– Пока что пятьдесят, – отвечал Валентин.

– А потом? – нахмурившись, поинтересовался Роман.

– Потом только по мере поступления сведений. Если я нахожу что-то существенное, нападаю на след, то попрошу у вас еще – в зависимости от ценности добытой информации… Если же я верну вам вашу дочь…

– То я заплачу сколько угодно, – закончил Роман.

– Это ни к чему, – криво улыбнулся Валентин. – Я не деру с граждан, пользуясь их горем или счастьем…

– Откровенно говоря, – промолвил Роман, – я буду очень удивлен, если вы добудете хоть какую-то ценную информацию. Может быть, только случайно вам повезет…

– Вы забываете, что у меня еще и богатый опыт, – напомнил Валентин, продолжая улыбаться. – И, насколько я понимаю, гораздо больше свободного времени, нежели у вас.

– В последнее я могу поверить, – хмыкнул Роман. – Вы, значит, не работаете?

– Вообще-то вы только что снабдили меня работой, – сказал Валентин, прищуриваясь.

– Не боитесь попасть под закон о тунеядстве?

– Я рискую гораздо большим… Формально говоря, я ведь отбираю хлеб у доблестной советской милиции…

– Да-да, – кивнул Роман. – Не беспокойтесь, я о вас никому не расскажу.

– Я и не беспокоюсь. Вы забыли: я определяю людей с первых минут. В вас я не сомневаюсь: кому не надо, вы обо мне не скажете. А каким-нибудь вашим хорошим знакомым в случае надобности отчего бы и не рассказать? Мои клиенты – надежные люди, и их хорошие знакомые – как правило, такие же…

Роман хотел было обмолвиться, что о практике Валентина узнал от человека, которого трудно назвать надежным, однако промолчал.

– Что ж, вот ваш аванс, – сказал он, кладя подле себя на диван пятидесятирублевую купюру.

После этого Роман вышел, не попрощавшись. Ничего больше не произнес и Валентин.

Как только за гостем захлопнулась дверь, хозяин извлек из кармана пачку фотографий и принялся пристально их рассматривать.

* * *

Со дня исчезновения дочери Роман ни разу не был у своей любовницы Маргариты – неудачливой актрисы, не служащей ни в каком театре, лишь изредка снимающейся в крошечных киноэпизодах.

Но после визита к Валентину Роман отчего-то отправился именно к Маргарите. Ноги словно сами понесли его туда.

– О, какие люди! – с порога улыбнулась ему Маргарита. Впрочем, довольно кисло. – Ну проходи, раз пришел.

Она повернулась спиной и не спеша пошла в свою комнату. Пояс от старого халата волочился за ней по полу, как хвост.

Роман с неприязнью проследил за движением этого хвоста, но все-таки закрыл за собой дверь и стал раздеваться.

Маргарита жила в коммуналке. С Романом они встречались только здесь. Вероятно, у нее были и другие любовники, но при Романе актриса об этом благоразумно помалкивала.

Роман прошел по коридору до Маргаритиной двери в одних носках. Обычно любовница сразу предлагала ему тапки, но сегодня она, как видно, решила напустить на себя обиженность.

«Что ж, тем хуже для нее», – безразлично решил Роман.

Он вошел в комнату и привычным жестом запер дверь на защелку.

– Ну здравствуй, – холодно произнес он, глядя на Маргариту, небрежно развалившуюся на тахте с «Огоньком» в руках.

– Здравствуй-здравствуй, – ответила женщина, не отвлекаясь от журнала.

Роман сел на стул и тяжело вздохнул.

Маргарита подняла на него глаза:

– Что, замотался? Или как там у Чехова говорят: «Среда заела»?

Роман вперил в нее тяжелый взгляд:

– Ты ведь наверняка все знаешь.

– Да, слышала, – беззаботно отвечала Маргарита. – Так она еще не нашлась?

Роман встал и взялся за защелку. Но не успел он ее отпереть, как Маргарита пулей соскочила в тахты и обвила его сзади обеими руками:

– Милый, ну прости, прости меня… Но пойми меня тоже: ты пропал больше, чем на месяц! Ни звонка, ничего… Ну что тебе стоило хоть разочек позвонить, а?

– Не до того мне было, – глухо молвил Роман.

– Понимаю, понимаю! Ну да ладно, я тебе рада… Я не могу притворяться… Ты сейчас пришел, и я решила… что скажу тебе все, что думаю… Но теперь гляжу на тебя, а ты такой несчастный, опустошенный… И я поняла, что не права… Ты ведь ее любишь больше жизни, не так ли? Я про твою дочку…

– Да, так, – столь же глухим голосом отвечал Роман.

– И это правильно. – Маргарита прижалась щекой к его спине. – Это правильно, мой милый… Ты настоящий человек и настоящий мужчина… Поэтому я тебя так люблю… Если бы ты еще любил свою жену, я бы этого не выдержала! Я бы давно с тобой порвала! Но раз ты так сильно любишь дочку, я даже не могу к этому ревновать… Это ведь было бы глупо, не правда ли?.. И поверь мне, я очень ценю, что ты все-таки заглянул ко мне, даже в такой ситуации! Значит, и для меня в твоем сердце есть хоть небольшой уголок?..

Маргарита проскользнула между дверью и Романом и вопросительно заглянула в его глаза. Но она не увидела там того, чего хотела. Роман смотрел отстраненно и безразлично – как будто сквозь нее.

– Сам не знаю, зачем я зашел, – равнодушно сказал он.

Лицо Маргариты невольно приняло злое выражение. Первым ее побуждением было громко фыркнуть, а может, даже ударить Романа. И затем прокричать ему: «Ну и убирайся! И не приходи больше! Видеть тебя не могу! И не хочу, понял? Чтобы ноги твоей больше здесь не было!»

Но все-таки Маргарита сдержалась. «Чего я этим добьюсь? – немедленно подумала она. – Он действительно может уйти навсегда, ему это ничего не стоит. Ведь это я его люблю, а он меня – нет. Я это прекрасно понимаю… Нет, если он и бросит меня, то пускай по своей воле. Я не собираюсь ему в этом помогать…»

– Ну что ты, милый, что ты? – ласково заговорила она, обнимая его и слегка подталкивая в сторону тахты. – Давай присядем… вот так… Давай ты меня наконец поцелуешь, а?.. Рома, милый мой…

Роман припал ко рту Маргариты холодными, неподвижными губами, в то время как она уже развязывала его галстук.

А когда ее подвижные длинные пальцы проникли ему под рубашку, Роман ощутил сильный прилив возбуждения, так давно им не испытываемого…

4
Валентин

Итак, я сижу на своем любимом гамбсовском стуле и перебираю фотокарточки.

На них очень красивая девочка. Ей двенадцать. Она пропала. Ее нет уже больше месяца. И хотя о самом ее существовании я узнал лишь час назад, я уже чувствую, что это будет самое волнующее дело из всех, за которые я брался.

Тем прискорбнее, если этой девочки уже нет в живых. А такой вариант, к сожалению, не просто нельзя исключать, он даже весьма вероятен. Все дело в том, что девочка, повторяю, невероятно, неправдоподобно красива. И если она бесследно исчезла, убийство на сексуальной почве – едва ли не самое верное предположение…

Разумеется, я ничего не сказал об этих догадках ее отцу. Он и без того неприятный тип. Кинорежиссер. Я уже имел с ними дело. Гнусная порода. Хуже только киноактеры…

Но я взялся за это дело в последнюю очередь ради отца девочки и его паршивых денег. Меня покорила и тронула именно она – Азия. Признаться, если бы папаша-режиссер отказался иметь со мной дело, я все равно отправился бы ее искать… Затрудняюсь даже сказать, что происходит. Я словно бы с первого взгляда влюбился в эту девчушку. Втрескался по фотографии, как какой-нибудь слюнявый школьник…

Да, ее зовут Азия… Странное имя. Странная внешность. Чувствую, она и во всех остальных отношениях очень странная – эта Азия. Кажется, она, как принято говорить, слишком хороша для этого мира…

Неудивительно, что ее отец без ума от нее. Он рассказал мне о собственных поисках. Я просто диву давался. Папаша сделал едва ли не все возможное – тщательно прошерстил все маршруты, которыми передвигалась его дочка, переворошил всю жизнь, которой она жила…

А жила она как будто бы обычно. Школа, дом, подруги. До мальчиков дело вроде бы еще не дошло, по крайней мере, папаша в этом уверен.

Что еще? Кино, библиотека, бассейн. Негусто.

И ни одного свидетеля, который дал бы следопыту-режиссеру хоть малейшую зацепку.

Не раскопала ничего и милиция, впрочем, от этих охламонов, как водится, не приходится ждать подвигов.

Спрашивается: что тут могу поделать я?

Мой ответ: пока и сам не знаю.

Только я печенкой чую – история экстраординарная. И подходить к ней надо соответствующим образом.

Если это маньяк-извращенец, любитель маленьких девочек, то он, как минимум, не идиот. А уже одно это стоит признать экстраординарным…

Ладно, допустим, гипотетический маньяк по чистой случайности остался незамеченным, когда делал свое грязное дело. Но уж труп-то несчастной жертвы как-нибудь всплыл бы за целый месяц…

Если трупа нет, это внушает определенную надежду, что Азия жива.

Но если она сейчас живет, то в каких условиях? Быть может, ее теперешняя жизнь хуже всякой смерти… И при таком раскладе ей опять же осталось совсем недолго.

Если теоретический маньяк держит ее в плену, то он умен. А если при этом Азия – абсолютно случайная и спонтанная его жертва, то поиски этого маньяка уподобляются ловле рыбы одними зубами… Но уж коли эта рыбка попадется мне в пасть, я самолично откушу ей голову…

Хотя, по совести говоря, шанс на успех есть у меня лишь в том случае, если Азия была неслучайной жертвой.

Папаша обмолвился, что кто-то из съемочной группы может что-то знать… Откуда он это взял, ума не приложу. Тут папаша явно темнит…

А если он темнит в таком важном деле, то не замешан ли он сам? Этого тоже нельзя исключать. Да, он без ума от дочери, но как-то уж слишком без ума. Не он ли сам виновник?

Зачем ему тогда обращаться ко мне? Возможно, надеется, что хотя бы я выведу его на чистую воду. И тем избавлю от мук совести, которые его гложут… Все эти «художники» – они же такие. Ожившие персонажи Достоевского…

Впрочем, чутье подсказывает мне, что вариант с папашей куда маловероятнее, чем с умным маньяком.

Но версию про причастность съемочной группы я, пожалуй, проверю. Даже, наверное, именно с нее и начну.

* * *

Прошла всего лишь пара дней с того момента, как я узнал о существовании Азии, но в направлении ее поиска мною сделано уже немало. Точнее – не сделано, а узнано. И все благодаря Мише – осветителю из группы Воронова.

Я с ним сдружился, с этим Мишей. Славный парень. Мы почти сразу стали друг для друга Мишей и Валей.

Признаться, до этого я относился к осветителям, как к быдлу. Но Миша в одиночку опровергает любые презрительные мнения о своей профессии. Он умен, воспитан, даже по-своему интеллигентен. А главное, он чертовски наблюдателен.

– Тебе бы сыщиком стать, – сказал я ему уже через час после знакомства.

– Зачем? – пожал он плечами. – Я кино люблю.

– В режиссеры метишь? – спросил я в шутку.

– Почему бы и нет… – серьезно ответил он.

– А как тебе ваш Воронов?

– Посредственность, – поморщился Миша. – Экранизирует только классику. А что может быть легче? Найди хороших актеров, надень на них костюмы из прошлого века – и дело в шляпе. Короче, халтурщик наш Воронов…

До этого Миша подробно рассказал мне обо всех членах съемочной группы. Особенно подробно – о Юрии Никулине…

Выслушав осветителя, я пришел к выводу, что если кто в этой группе и причастен к пропаже Азии, то это ее папаша. Больше просто некому. Или же надо искать виновного в другом месте…

Но прежде я решил окончательно разувериться (или наоборот) в виновности Воронова.

– Ты когда-нибудь видел его дочку? – спросил я у Миши.

– Было дело, – хмыкнул тот.

– И какие впечатления?

– Какие могут быть впечатления? – посмотрел он на меня. – Девчонка как девчонка.

– Отец ее, кажется, сильно любит?..

– Может, и любит. Но его работе, как видишь, это не мешает.

– То есть совершенно не мешает?

– Разве что он стал еще бóльшим халтурщиком, – отвечал Миша.

– А это только твое мнение? – уточнил я. – Или кто-то еще так говорит?

– Все так говорят… Раньше еще, может, и думали, что этому Воронову есть что сказать, но теперь уж точно – баста. Халтурщик – он и есть халтурщик…

– Что же такие известные актеры снимаются у халтурщика? – усомнился я.

– А им что? Им деньги платят…

– Хм… Ну а что еще говорят про Воронова?

– Недоумевают, – сказал Миша. – Не понимают, зачем он вообще снимает этот чертов «Нос»… Вот ты, Валя, читал этот «Нос»?

– Когда-то… Уже не помню.

– А ты перечитай, – посоветовал Миша. – Галиматья редкостная…

– Будто бы? Все-таки Гоголь…

– Значит, Гоголь не в себе был, когда этот «Нос» писал… У него же у самого шнобель будь здоров был… Портрет небось видал?

– Видал… Так ты говоришь: все в группе считают, что Воронов взялся за галиматью?

– Вот именно, – подтвердил Миша. – И это, заметь, профессионалы! А что скажет обычный зритель? Короче, есть мнение, что Роме на этом конец.

– То есть как конец? – не понял я.

– Да так! Сошлют его на какое-нибудь телевидение. Или в затрапезный театр засунут. Все к этому идет. К тому, что Рома из-за этого «Носа» сам с носом останется…

– Это ты, Миша, остроумно сказал, – похвалил я, однако сам даже не улыбнулся.

* * *

Итак, Миша заставил меня еще внимательнее, нежели прежде, присмотреться к папаше Воронову.

Однако с самим папашей я не искал больше встреч.

Вместо этого я отправился прямиком к его жене, то есть к матери исчезнувшей Азии.

Мне изначально показалось странным, что Воронов решительно ничего не рассказал мне о своей жене и ее отношениях с дочерью.

– Ее можно в расчет не принимать, – только и отмахнулся он. Причем раздраженно при этом поморщился.

Из этого я в итоге сделал вывод, что именно мать Азии и нужно принять во внимание в первую очередь.

Как сообщил мне все тот же Миша, Элла Воронова когда-то была большой кинозвездой. Но после рождения ребенка она с головой ушла в материнство, и с тех пор о ней ничего не слышно.

– Можно подумать, что Рома держит ее взаперти, – хихикнул Миша.

И я решил как можно скорее убедиться в несправедливости или, чем черт не шутит, справедливости этой шутки.

* * *

В середине следующего буднего дня я позвонил в квартиру Воронова. Я точно знал (опять-таки спасибо Мише), что у папаши сегодня полный съемочный день, а значит, в течение нескольких часов я могу не беспокоиться о его возвращении домой.

Едва я нажал на кнопку звонка, как мне почти тотчас же открыли. Можно было подумать, что меня ждали…

На пороге стояла чертовски привлекательная женщина бальзаковского возраста. Пожалуй, она только немного уступала своей дочери. Элле немного недоставало того магнетизма, который излучала Азия со своих фотокарточек…

Именно в этот момент я подумал: «Может быть, Азия – всего лишь феноменально фотогеничная девочка?»

Но я не успел додумать эту мысль, поскольку Элла хмуро спросила меня:

– Вы что, язык проглотили?

– Что-что? – не понял было я. Конечно, я слегка замешкался с тем, чтобы представиться и объяснить суть своего визита, но наткнуться на грубость со стороны женщины через пять секунд, после того как впервые увидел ее, такое в моей практике еще не случалось.

– Ага, – заключила Элла. – Стало быть, язык вы не проглотили. Так в чем же дело?

– Тысяча извинений, – пробормотал я. – Просто я был так поражен вашей красотой, что…

– …что до сих пор не можете сообщить мне ничего внятного! – раздраженно закончила Элла. Кажется, я начал понимать, почему у нее не ладится с мужем.

– Я по поводу вашей дочери, – немедленно перешел я на деловой тон.

– Сразу бы так и сказали. – Голос Эллы помягчел. – Проходите.

Я прошел за хозяйкой в ближайшую комнату.

– Садитесь, – Элла показала на диван.

– Спасибо.

– Курите? – спросила она, закуривая.

– Спасибо, не сейчас…

– Вы из милиции?

– Не совсем.

– То есть как это?

– Я частный детектив, – смущенно ответил я. Всегда непросто это произносить. В советской действительности такое самоопределение звучит дико, если не потешно.

Элла сразу нахмурилась:

– Чувствую за этим неугомонную руку своего муженька.

– Что вы имеете в виду? – не понял я.

– Только он мог раздобыть в Москве частного детектива, да еще и направить его ко мне.

– Меня к вам никто не направлял, – покачал я головой.

– Значит, это ваша собственная инициатива? – прищурилась Элла.

– Вот именно.

– И в чем ее смысл?

Я вздохнул и начал объяснять:

– Ваш муж обратился ко мне…

– Так все-таки обратился? – перебила Элла, и глаза ее вспыхнули недобрым огнем.

– Да, иначе зачем бы я стал заниматься этим делом… Но прийти к вам – это действительно полностью моя инициатива.

– Так я повторю свой вопрос: в чем ее смысл? – Женщина уже стала раздражаться.

– Вы – мать Азии, – спокойно пояснил я. – С кем мне говорить, если не с вами?

– Да, вы правы, – снова смягчилась Элла. – Ну а мой муж… он не знает, что вы здесь?

– Вообще-то я всегда действую по своему усмотрению, – заметил я.

– Понимаю, – кивнула Элла, – но Воронов не запрещал вам со мной встречаться?

– Я не обязан следовать чьим-то запрещениям… Даже если бы что-то такое и было… Однако нет – с подобной просьбой ваш муж не обращался. И о том, что я здесь, он тоже не знает, поскольку я перед ним не отчитываюсь.

– Что ж, меня это устраивает, – слегка улыбнулась Элла. – И в то же время я не знаю, чем могу вам помочь. О нашей дочери я могу сказать ровно то же, что и Воронов.

– У вас с мужем, кажется, не очень хорошие отношения, – небрежно произнес я.

Элла приподняла брови:

– С чего вы взяли?

– Хотя бы с того, что вы называете его по фамилии.

– Это ни о чем не говорит, – поморщилась женщина. – Но скрывать не стану: наши отношения… их, можно сказать, давно не существует. То есть каких бы то ни было отношений.

– Из этого я могу заключить, – сделал я вывод, – что дочь вы воспитываете порознь. А потому…

– Азия не нуждается в воспитании, – перебила Элла. – Ей уже давно не пять. Ей двенадцать. Она во всем совершенно взрослый человек.

– Уверен, редкий родитель сказал бы о своем двенадцатилетнем ребенке то же самое, – хмыкнул я.

– Но я и впрямь редкий родитель, – невозмутимо сказала Элла. – А Азия – редкий ребенок.

– Вундеркинд? – уточнил я.

– Не говорите пошлостей, – вновь поморщилась Элла.

– Ну хорошо, а ваш муж? Он тоже редкий родитель?

– Нет, он самый обычный.

– Значит…

– Азия – в меня, – не дала мне договорить Элла.

– Но вы хотя бы согласны, что отец ее обожает?

– Да, обожает, – не стала спорить женщина. – Он и меня когда-то обожал. Потом, видимо, переключился на дочь. Но все это отцовское обожание, думаю, продлится самое большее до того времени, пока Азия не выйдет замуж… Ну вы же знаете, как это бывает.

– Не очень, – сознался я. – У меня нет дочери…

– Азия – моя дочь, – продолжала тем временем настаивать Элла, хотя я и не подвергал ее слова сомнению. – И потому я спокойна за нее куда больше, чем Воронов.

– Даже сейчас? – не поверил я.

– Даже сейчас, – спокойно подтвердила Элла. – Я не сомневаюсь, что с Азией все в порядке.

– Откуда такая уверенность? – все еще не понимал я.

– В ней течет моя кровь. – Элла с гордостью показала пальцем на себя. – Японская.

– И о чем это говорит?

– О том, что Азия справится с любой ситуацией.

– По-вашему, все японцы такие?

– Моя мать была такая, – сказала Элла. – Я – такая. И Азия – тоже.

Мы помолчали.

– Не хочу вас тревожить, – наконец осторожно сказал я, – но все-таки… Какой бы способной ни была ваша дочь, ей пока только двенадцать лет. Возможно, духовно она необычайно сильная… Вы, как я понимаю, имели в виду именно это… Но все же физически Азия – ребенок. То есть заведомо слабое существо, как все в ее возрасте. Даже мальчики. А ведь она еще и девочка…