Есть в мире города большие, а есть маленькие. И люди в этих городах живут большие и маленькие. Большие люди в больших городах теряются и кажутся маленькими. Но даже самый маленький человек в самом маленьком городе кажется большим.

Вот перед нами, стоящими на автобусной станции, разлегся на все четыре стороны провинциальный городок Новоозерск. Назван он так в честь Новозера, расположенного от него к северо-западу. На юго-востоке же, напротив, находится Старозеро, но оно никому не интересно, за исключением разве что лягушек и деда Кондрата, который все равно продолжает ловить в нем рыбу, отродясь в Старозере не водившуюся.

Мы гости в Новоозерске нечастые, поэтому пройдемся только по Первомайской до Горсовета и обратно, чтобы ненароком не заблудиться, и узнаем местные новости.

Первый абориген, который попадается нам навстречу – конечно же, Сашка Панкратов. Лучший друг всех чертей и инопланетян сельской местности юга России. Потому что пьет, да, а кто не пьет, но не только поэтому, а из-за того еще, что Сашка – всем добрый друг, и до всего ему есть дело. Сейчас ему есть дело до тетушки Агафьи, что торгует на рынке картошкой. Вот по дороге он нам все и расскажет.

Рядом с тетущкой Агафьей на рынке стоит Василиса Абрамовна Юй – редкий случай! – смертельный враг Панкратова. Они даже на Межпланетном суде тяжбу затеяли, но об этом позже.

Июль месяц. Страшная жара. У лотка «Пиво-Соки-Воды» томится молоденькая продавщица. Она – новенькая в городе, поэтому ни мы, ни Сашка не знаем, как ее зовут. Предшественник же продавщицы, киоскер Михал Андреич Леший оказался зловещим гением, породителем чудовищ и главой заговора, поколебавшего устои не только Новоозерска, но и самой Москвы, отчего и скрывается он теперь за границей…

На этих словах Сашка прервался и побежал, размахивая руками, на грузовик с арбузами, который как раз заруливал на рынок. Водитель, выслушав и получив энную сумму, кивнул и уехал вместе с арбузами.

Панкратов вернулся и поведал, что полосатые пойдут на подарок ко дню рождения его соседу, грузину Гехванидзинжадзе, чье имя-отчество затерялось в недрах революции. Старик Гехван, потомственный джедай и первопроходчик недр Ленинской библиотеки – большой любитель полосатой ягоды (не путать с крыжовником)

Кстати, о последнем. Вырулив с рынка, продолжаем поход и двигаемся мимо супермаркета «Озерки», принадлежащего братьям Крыжовникам. Сии братья, оказывается, недавно вместе с мафиози Мандельштуцером подстрелили на Старозере водяного-китайца. Сашка упомянул и о своей скромной роли в этом удивительном приключении.

По дороге мимо нас с диким ревом проносится на своем Бешеном Моцыке некто Гуга Голенищев по прозвищу «Гуго Капец». Ничем особым он еще не отличился, но у юноши все впереди. Сашка подозревает, что скорость света для гугиного Моцыка – не предел.

Судя по мрачному виду Гуги, его только что оштрафовал за превышение сержант Фердинанд Габсбург. Героический Ферда на днях помогал расследовать одно сложное дело, для чего произвел контрольный вылет на дельтаплане для осмотра окрестностей.

На балконе дома номер девять по улице Миллионной машет гантелями писатель Аркадий Слононосцев, с которым у Сашки связана настолько жуткая история о призраках, что у Панкратова загривок встает дыбом, и он невольно прибавляет скорости.

Стараясь не отстать от гида, мы доходим до рыбного магазина на пустыре, за которым, по словам Сашки, недавно нашли инопланетянские круги, закупаемся для себя минералочкой, для Сашки – таранькой, и поворачиваем обратно – до Горсовета топать далековато оказалось. А дойдя до скверика, и вовсе садимся отдохнуть.

Сашка тащит из одного кармана бутылку пива, из другого – записную книжку, на обложке которой корявым почерком были любовно выведены слова «Новоозерские бывальщины». Затем он на несколько минут выпадает из общественной жизни, очищая сухую рыбешку.

– Фантаст Буран попросил все-все записывать, – наконец говорит Сашка, выкидывая пустую уже бутылку в урну. – Книгу мечтает написать обо всем, что у нас творится. А я у него вроде как местного архивариуса. Зачесть вам, может?

Сашка усаживается поудобнее и раскрывает книжку на первой странице.

– Началось все со Спиридон Спиридоныча, которого…

Жизнь коротка, искусство – вечно!

Cпиридона Спиридоновича ненавидели соседи. Жил он в одной из еще сохранившихся на окраине города коммуналок. На территории означенной квартиры проживало, кроме него, крепкое мужское братство без какой-либо примеси женского населения. И вместо того, чтобы скопом, всем дружным коллективом, спиться, как все нормальные люди, Спиридон Спиридонович оказался в этой чисто мужской компании ярко выраженным изгоем.

Спиридона Спиридоновича часто обзывали. Обзывали его страшно, грубо, с ярко выраженным оттенком брезгливости. Иногда при этом в него кидали разными мелкими предметами, разбивали об его голову бутылки, проклинали страшно, но всегда, заметьте, он ухитрялся вновь возвращаться к повседневному образу жизни. Весь сыр-бор разгорелся по той простой причине, что Спиридон Спиридонович играл на баяне, подпевая. Вернее, это он так считал. Соседи его придерживались совершенно противоположного мнения. Они считали, что он поет, подыгрывая себе на баяне.

Нет, оставшаяся троица тоже частенько пела, но без баяна, и уже в таком состоянии, когда человеку, как Маяковскому, начинает нравиться музыка водосточных труб. Парадокс – даже в таких случаях душераздирающие вокализы Спиридона Спиридоновича не только не способствовали развертке и свертке души, но вызывали у слушателей, как у собачек Павлова, вполне определенные рефлексы.

– Гнать заразу! – ревел обычно Рафаил Иваныч Гариллаз, который хоть и был полуглухим (в детстве он засунул себе в ухо глаз плюшевого медвежонка, и, несмотря на усилия всех окрестных врачей, а также приезжего специалиста из Крыжопля, глаз в ухе у него так и остался), но Спиридон Спиридоныча презирал из принципа.

Еще он презирал некоего Александра Панкратова за то, что тот, хоть и любил выпить, никогда с Рафаил Иванычем за один стол не садился. Да тот и не звал, а водку, по черно-мрачным мыслям Гариллаза, жрал тайком в темном подвале, при тусклом свете керосиновой лампы.

Второй сосед, Федор Игнатьевич Гундосый, человек по натуре культурный, не чуждый мировой духовности и эстетизма, пения Спиридоныча не выносил по иной причине. Гундосый имел абсолютный слух. Поступить в филармонию ему помешало только то, что с детства у него отсутствовали некоторые важные для произношения зубы, а пальцы свои он берег. У Гундосого была своя страшная тайна: он отращивал Самые Длинные В Мире Ногти, чтобы попасть в книгу рекордов Гиннесса. Никто этой тайны не знал, потому что Федор Игнатьич и зимой, и летом ходил в одних и тех же кожаных перчатках, ссылаясь на якобы мучающий его артрит. Правда, перчатки с каждым годом приходилось покупать на размер больше, а ногти – подвязывать шелковыми нитками.

Гундосый вообще из зависти презирал всех музыкантов, а Спиридоныча сторонился еще и по той причине, что задолжал ему сорок рублей, возвернуть кои он не мог, да и не хотел. В глубинах подсознания Федор Игнатьевич страшился того, что в финальной битве Спиридоныч обломает ему его рекордные ногти, а любимую его книгу под названием «Тайны Фэн-Шуй: тысяча и один способ напиться в пустыне» попросту отберет в качестве компенсации за душевные переживания по поводу невозвращенного долга. Признавать этого Гундосый категорически не хотел, но всякий раз при виде сутулой фигуры Спиридоныча на всякий случай прятался в подворотне, совсем несолидно для своего возраста нырял в мусорные баки, а один раз даже укрылся в канализационном люке, в результате чего стал непригодным для общения на долгое печальное время. Именно тогда и образовалось крепкое мужское братство, ибо жена его завела иностранного любовника и уехала навсегда на Кипр.

Третий сосед, пожилой грузин Гехванидзинжадзе (имени и отчества его мы не упоминаем из чисто человеческих соображений) вообще ничего и никогда не говорил, а на экзерсисах Спиридоныча обычно спал, мелодично подхрапывая в такт музыке. Хотя он и был грузином, но грузином исключительным – у него, в отличие от Гундосого, абсолютно не было не только слуха, но и голоса, вследствие чего в музыке он разбирался, как свинья в апельсинах. Зато питал тайную страсть к арбузам. Все об этой его тайной страсти знали, и Гехвану (так его любовно звали соседи) очень повезло, что он родился летом. На день рождения ему дарили исключительно арбузы, чем приводили седоусого старикашку в состояние до слез трогательной радости. Позже эта радость сменялась раздражением, потому что Гехван после употребления полосатиков занимал туалетную комнату всерьез и надолго, причиняя понятные неудобства соседям по коммуналке.

Соседям Спиридона снизу, сверху и с боков тоже приходилось несладко, но, как говаривал классик, человек – не блоха, ко всему привыкнуть может. К тому же после одиннадцати Спиридоныч, как законопослушный гражданин, песен не пел и музон не лабал, так что придраться было не к чему. Так и терпели.

Однако среди всех окружающих несчастного певца людей был один слушатель, которому Спиридоныч был невероятно благодарен. Слушатель этот приходил по средам ровно в полседьмого вечера и сидел рядом с вдохновенно распевающим Спиридоном, склонив голову и внимательно слушая. Иногда он закрывал глаза и, казалось, наслаждался кошачьими звуками, вырывающимися из глотки вокалиста. Это подстегивало, и Спиридон вдохновенно брал новую ноту, еще пронзительнее предыдущей. Так что обычно среда была у Спиридоныча праздничным днем. Самое интересное, откуда взялся таинственный фанат и каким образом он попадал в комнату Спиридона, оставалось загадкой. Соседи вокалиста в ответ на подробные расспросы последнего крутили пальцем у виска, присвистывали и выразительно цокали языком.

Однажды, как уже понятно, в среду, Спиридон решил-таки выяснить, кем же является таинственный поклонник его скромного таланта. Он вновь попробовал поспрашивать у соседей, но у тех находились только одни слова, которыми они хотели поделиться с местным соловьем: «Надеемся, сегодня вы нас избавите от ваших обычных фиоритур?» (эту мысль, выраженную в наиболее пристойной форме, высказал Гундосый, так как остальные высказали свои соображения куда менее цензурно).

Спиридоныч сплюнул, отработанным движением закинул на плечо ремень музыкального инструмента и заиграл свою коронку – «А где мне взять такую песню?». Слушатели хором посоветовали – где, и оскорбленно разошлись по комнатам.

Ровно в полседьмого явился поклонник. Он, как обычно, закрывал глаза и бледнел при звуках знакомого голоса, но бледнел как-то уж очень интенсивно, и глаза открывать не спешил. Спиридон играл все самое душещипательное, что только знал, и пел так, что надрывалось сердце (судя по стонам из соседних комнат, не у одного Спиридоныча). Завершив концерт особо заковыристым пассажем, Спиридон в изнеможении отвалился на спинку стула. Минут десять он сам, его баян и слушатель пребывали в блаженном молчании. Затем поклонник с трудом открыл глаза и торжественно сказал:

– Спиридон! Ты – величайший музыкант на Земле!

– Ну уж, – скромно ответил Спиридон.

– Никакое не «ну уж», не спорь. Я объездил много планет, и на Земле побывал не один раз, поэтому со всей ответственностью заявляю – ты значим. Даже больше скажу – ты велик.

Незнакомец подморгнул Спиридону третьим глазом, на миг открывшимся у него под подбородком, весело потрепетал рудиментами жабр, и продолжил:

– На нашей планете, название которой ничего тебе не скажет…

– Почему это? – удивился Спиридон. – Я, знаете ли, астроном-любитель.

– Ну хорошо, – кротко склонил голову слушатель и взбудоражил нежные уши Спиридона булькающей какофонией, долженствующей означать, видимо, название его родной планеты.

– Похоже на звуки, которые издают нечиненые канализационные трубы, – вежливо заметил Спиридон. – Но вы правы. Я действительно никогда не слышал о такой планете.

– Так я могу продолжать? – полюбопытствовал незнакомец, и, получив разрешение, кивнул. – На нашей планете испокон веков существует закон о неприкосновенности жизни. Человек не может умереть, пока сам он того не захочет. А никто не хочет – жить у нас интересно!

– Интереснее, чем у нас? – ревниво спросил Спиридон.

– Конечно! – с энтузиазмом воскликнул пришелец. – Каждый день после работы мы клупаем, а после этого даже остается еще немного времени на зондаж!!!

– На какой еще зондаж? – насторожился Спиридон, у которого были сложные отношения с медициной.

– Это такая игра с пирцами и хрумсами, – пояснил пришелец. – Развивает ложноножки и укрепляет бруз.

И он показал на живот, где, по рассуждению Спиридона, и находился искомый бруз.

– А как проводят время у вас? – жадно поинтересовался слушатель. Спиридоныч хотел было рассказать про баню по воскресеньям и взятие снежного городка на празднике проводов зимы, но постеснялся, справедливо решив, что незнакомец сочтет эти забавы не слишком забавными.

– Да ничем особенным мы не занимаемся, – вздохнув, наконец ответил он. – У нас на первом месте – работа.

– Ясно, – глубокомысленно заявил пришелец. – Вы еще не пришли к системе разумного отдыха. Это вас ожидает в отдаленном, но светлом будущем.

– Что же произошло с вашим народом? – вернул беседу в прежнюю колею Спиридоныч.

– А вот что, – незнакомец возвел глаза к потолку. – Наша цивилизация оказалась на грани катастрофы. Планета переполнена, пирцев, а тем более хрумсов, уже на всех не хватает, а переселиться мы пока никуда не можем. Идут работы по освоению планет-доноров, но это – долгая бодяга. Или, говоря по-твоему, по-музыкальному – волынка… Ты мне веришь?

Спиридон взял несколько аккордов песни «Когда усталая подлодка…", но ничего не ответил.

– Так вот, – сказал инопланетянин, – Меня и моих товарищей направили на поиски способа быстрого решения проблемы. И я…

Голос его задрожал, он сглотнул, но взял себя в руки и молвил:

– И я нашел этот способ. Я боялся ошибиться, проверял несколько дней подряд – это были наши Среды, ты знаешь, в другие дни я не мог прийти – занимался поисками на иных планетах. Но сегодня я отбросил все страхи и сомненья: решение наших проблем – это ты, Спиридон. Как ты думаешь, сколько мне лет?

– Сто двадцать два!!! – послышался крик Гариллаза с кухни, где соседи уже приняли ежевечернюю дозу. Гундосый и Гехван ответили дружным хохотом. Спиридон же только пожал плечами и улыбнувшись, вновь растянул мехи.

– Не сто двадцать два, – обидчиво сказал пришелец. – А двести двадцать три! Мои прямые потомки уже переполнили небольшой поселок городского типа. Я же, даже понимая суть проблемы и искренне желая помочь родной планете, честно говоря, не собирался умирать. До тех пор, пока не услышал твоей игры и пения! О-о, как у меня чешутся руки пойти и повеситься прямо сейчас! Но нельзя. Я должен немедленно вернуться домой и доложить. В награду оставляю тебе чемодан денег. Прощай, Спиридон, мы с тобой не увидимся больше. Помни: ты – спаситель нашей планеты!!!

Неизвестный слушатель растворился в воздухе, оставив, как и обещал, чемодан с деньгами. Как ни странно, рубли были наши, российские, с водяными знаками, да еще и с разными номерами, то есть, не фальшивые! Представляя себе характер Спиридона, вы выскажете предположение, что за эти деньги он превратил соседей в своих благодарных поклонников до конца жизни?

Вовсе нет. Деньги он никак не тратил, спрятав чемодан до поры до времени на антресолях. Между тем в благодарных поклонниках недостатка он тоже не испытывал – к нему повадились каждый вечер ходить новые слушатели, лицом – один в один с первым.

– Тот хоть раз в неделю приходил, – ворчал Гундосый, с ненавистью поглядывая в коридор, где стояла очередь одинаковых почитателей. Впрочем, вели они себя тихо, и ругать их было не за что. Гехван, правда, обвинил одного из таких в краже калош, но на следующий день обнаружил в обувнице десять пар – новеньких и с бантиками, чему так удивился, что ушел в свою конурку и не выходил три дня. Даже в уборную. Питаясь при этом арбузами. Чудеса!

В конце концов, паломничество достигло таких размеров, что однажды Спиридон исчез вместе с парой десятков слушателей и баяном. Как оказалось, исчез он навсегда.

Гехван, как раз ковылявший тем вечером из уборной, уверял всех и каждого, что видел, как один из непрошеных генацвалей пытался целовать Спиридону руки, бормотал: «Маэстро, вы – гений! У меня и яд припасен. Умоляю, поедемте к нам! У нас вам будет почет и уважение! Что хотите! Конную статую из золота и иридия хотите? С баяном наперевес!», на что Спиридон ответил что-то… Не по-нашему… А! Вита, говорит, бревис, арс – лонга! Черт его знает, матерщина какая-нибудь. После чего все – пу! – и исчезли. Мамой клянусь!

Над Гехваном посмеялись и посоветовали перейти с арбузов на моченые яблоки. Однако Спиридон и вправду пропал, из всех вещей захватив с собой только баян. Несколько недель ждали – может, вернется? Заявление в милицию давали о пропаже. Сломав казенную печать, вещи соседа потихоньку растащили по комнатам, пусть докажут потом, что чужое…

Запнулись на чемодане. Нашли его все втроем – Гариллаз, Гундосый и Гехван, когда полезли на антресоли в поисках чего бы пропить. Открыли крышку. При виде денег старику Гехвану стало плохо, и он упал со стремянки. Потом ему стало хорошо – где-то на второй сотне тысяч рублей.

Р.S. Если гулять всем городом – даже чемодана денег будет мало.

P.P.S. Вороватая троица какое-то время вместе лечилась от белой горячки, зато теперь бодра, весела и ждет, кого подселят в комнату Спиридона.

P.P.P.S. Желательно, конечно, чтобы новый сосед умел играть на каком-либо музыкальном инструменте. Если же он еще и петь сможет, то счастью его новых соседей не будет предела…

Аптека «Розовый слон»

Александр Панкратов был человеком творческим и ни от кого не зависимым. Поэтому много пил. Пил не для того, чтобы получить открытый доступ к глубинам своего сознания, и уж точно не ради того, чтобы в подпитии создать что-то поистине гениальное и получить за это премию. Нет. Он пил ради самой водки. Ради испытания ощущения, когда горькая жидкость, обжигая своими едкими парами нёбо и горло, проникает вовнутрь Александра, плавно оседает на стенках его желудка и вызывает массу приятных ощущений, заканчивающихся, правда, всегда одинаково: Сашка Панкратов напивался до полусмерти и жутко маялся головой.

К слову сказать, головная боль была его единственной проблемой, поскольку приходила всегда не вовремя, била по мозгам и (в отличие от тещи) ее нельзя было запереть в ванной. Иногда в нескольких, особо мучительных периодах своей жизни, Панкратов даже подумывал о том, чтобы бросить пить, но его воспаленный мозг упорно подавлял это желание, поскольку слово «водка» и слово «морг» представляли для Александра хоть и не одно и тоже, но бросить первое означало неминуемое посещение второго.

Поэтому Сашка пил. Иногда с друзьями, иногда сам, запершись в тесной комнатушке и произнося красивые тосты в стихах самому себе. Причем в одиночестве тосты получались у него втрое лучше, чем при друзьях. Наверное, потому, что при друзьях тосты произносить не удавалось: водка выпивалась мгновенно и с завидной постоянностью.

Однако мы заговорились. Описание жизни Александра Панкратова подробно излагается в Краткой Летописи Города Новоозерска с шестой по девятую строчку страницы тридцать третьего тома, а мы же с вами возьмем отдельно взятый эпизод из его нелегкой и полной будничных проблем жизни.

В тот день Александр напился рано. Виной тому была бутылка водки, которая чудесным образом обнаружилась под диваном. Залезши за диван в поисках своей шапки, Сашка был поражен и обрадован неожиданной находке и тотчас, не отходя от места, решил отметить столь радостное событие. Бутылка была выпита быстро и молча прямо из горла и без передышки.

Стоит ли говорить, что уже к обеду Панкратов почувствовал себя плохо. Его било похмелье. Боль накатывала с затылка, прогуливалась по коре головного мозга, капала на глаза и вообще вела себя грубо. Александра прошиб холодный пот, он лежал на диване и нервно стучал кончиками пальцев по граненому стакану. Даже захоти Сашка остановиться, его пальцы все равно бы продолжали стучать, поскольку с дрожью в суставах Панкратов поделать ничего не мог.

И вот, когда боль достигла своего пика, упав куда-то в область живота, Панкратов решил действовать. Он весело разбил свою свинью-копилку, в которой как раз набралось около пятнадцати рублей на аспирин, и рысью ринулся на улицу искать аптеку.

Аптека нашлась быстро. За ближайшим углом. Небольшой магазинчик из белого кирпича с уютной лесенкой и дубовыми дверьми притягивал своей простотой и ненавязчивостью. На крыше магазинчика красовалась вывеска: «Розовый слон». Взбежав по ступенькам, Панкратов распахнул дверь и окунулся в запахи. Это было блаженство! Пахло медицинским спиртом и старой слабостью Сашки – батончиком «Гематоген». Застыв на секунду на пороге, Александр решительно направился к прилавку.

– Мне, пожалуйста, две пачки аспирина! – произнес он, с нежностью разглядывая небольшого розового слоника, стоящего на полке сбоку.

– Аспирина не продаем, уважаемый, – ответили ему.

– Как это так? Всегда был, а теперь вот нету? – изумился Панкратов, и соизволил наконец посмотреть на продавца.

Наверное, его очень сильно мучило похмелье. Ведь такого быть просто не могло. Такого не существовало!!!

Перед Сашкой стоял розовый слон его, сашкиных, размеров и улыбался. Или скалился. Или просто водил языком по откинутой верхней губе и чистил зубы. В любом случае вид у слона был странным и необычным.

– А у нас, уважаемый, никогда аспирина и не было, – сказал розовый слон, лениво протирая кончиком хобота стеклянную поверхность прилавка. На стекле оставались едва заметные розоватые разводы.

Панкратов шумно втянул носом проспиртованный воздух и неожиданно даже для самого себя нагло спросил:

– А почему?

– Аспирином мы не торгуем, – безмятежно ответил слон, – Мы слониками торгуем. Розовыми!

– То есть как? – не понял Сашка, у которого в голове уже брезжили картинки из фильмов ужасов про зверей-психопатов. «Скоро должен появиться и зеленый лев, – почему-то подумал он, – они всегда появляются в самом конце».

– Мы продаем сувениры на память всем, кто желает. Пятнадцать рублей штука! Плюшевый розовый слон – радость в вашем доме! Ясно?

– Вы что – инопланетяне? – спросил Панкратов с опаской.

– Почему инопланетяне? Слоны мы, – ответил розовый слон, – игрушками торгуем, понимаешь?

– Ага, тогда вы из другого измерения! Я о них книжки читал всякие, фантастические!

Слон смерил Александра презрительным взглядом и фыркнул. С кончика хобота закапала на стекло мутноватая жидкость, отдаленно напоминающая шампунь для волос.

– Вы продаете слонов, внутри которых заложены детонаторы! Как только жители Земли их раскупят, все плюшевые слоны взорвутся, и тогда нам каюк! – Панкратов даже вспотел от такого смелого предположения.

– Да нет. Обычные игрушки, – пожал плечами розовый слон.

– Ага! Я понял! Ваши коварные розовые слоны умеют разговаривать и гипнозом убивать людей! Или подчинять их своей воле! – Сашка распалялся все больше.

Розовый слон лениво чистил спичкой клыки.

– Или они набиты современной инопланетной электроникой, которая перепрограммирует всю нашу аппаратуру, и тогда Земле уж точно крышка!

– Опилками они набиты, – проворчал розовый слон. – Ты покупать будешь или нет? Наши розовые слоны – самый лучший подарок! Они не опасны и покрыты полезным для воздуха слоем мази из мяты!

– Чтобы всех потравить! – догадался Панкратов.

– Чтоб приятный запах был, – слон поморщился, – не то, что от тебя!

– А что я? – Сашка насторожился. – Плохо пахну, что ли?

– Честно? Очень, – сказал слон, – словно ты с утра выпил целую бутылку водки!

– Не было такого, – слабо запротестовал Александр, – и вообще, вы, захватчики поганые, не лезьте в наши земные дела! А то сейчас милицию вызову, они вашим плюшевым слонам все хобота поотрывают!

– Брюх! – устало крикнул куда-то за стенку розовый слон. – Брюх, иди сюда, тут еще один клиент чокнутый пришел! Что-то их в нашу лавчонку притягивает просто!

За спиной слона отворилась невидимая до этого дверь, и появился зеленый лев с повязкой на голове.

– Что, мужик, проблемы? – доброжелательно поинтересовался лев, – слоны розовые не нравятся? У тебя аллергия на опилки, может?

– Да я… за аспирином зашел… вообще-то… в аптеку… – пробормотал Александр, чувствуя, что не только теряет останки самообладания, но и намеревается сползти по стене на пол. Зеленый лев внушал ему беспричинный страх и детскую робость. Наверное, из-за слишком больших зубов и свирепого взгляда последнего.

– Я же говорил, – сказал розовый слон, – надо было ставить наш магазин подальше от аптеки, а то к нам одни алкаши заходят!

– Я не алкоголик, – возразил Панкратов, – и, вообще, дайте мне одного вашего слона! Я покупаю.

Оба продавца сразу оживились. Лев сделал шаг назад, а розовый слон мгновенно протянул Панкратову плюшевую игрушку:

– Пятнадцать рублей с вас! – улыбаясь, произнес продавец с хоботом.

Сашка протянул деньги, схватил плюшевого слона и скрылся столь быстро, что лев не успел даже с ним попрощаться.

Пришел Александр домой весь в поту и тотчас завалился на койку, переваривая услышанное и увиденное. Лежал он так два дня, а потом нужда заставила его все-таки жить дальше, и вскоре Панкратов пришел к выводу, что все это – плод его бурной и творческой фантазии. Даже пробовал написать об этом книгу, но дальше пролога дело не заходило, и вскоре эти грандиозные планы покинули его голову навсегда.

Но в аптеку «Розовый слон» он больше никогда не ходил – мало ли что. И даже гематогеном не соблазнялся.

Его же собственный плюшевый розовый слон и вправду оказался набит опилками. И никаких микрочипов в нем не было. Да и людей он не гипнотизировал.

…А по крышам он лазал только по ночам, когда Сашка спал и ничего этого не видел.