Kitabı oku: «Восьмерки судьбы», sayfa 2

Обнаружив первого, второго и даже 15 сентября среди однокурсников Славика Пирогова, сначала сидящего за последней партой, но с каждым днем приближающегося сзади все ближе и ближе к своему затылку, Соня решила переговорить с ним, как товарищ с товарищем, серьезно и открыто.

– Слава, я вас не люблю, – твердо констатировала Соня, когда парень пришел в назначенный день в назначенное место, уверенный, что идет на свидание.

– Но мы даже ни разу… не разговаривали, – расстроенно выпалил бывший кулинар. – Любовь иногда приходит позже, во время душевных откровений.

– Вот именно, Слава! – теряя терпение объясняла Восьмеркина. – Вы полюбили не меня, а все вот это – оболочку, – красивыми руками она указала на свои восьмерки и пожалела, видя, как парень застыл и следит за оболочкой. – А настоящее чувство – это любить суть. Суть, вам понятно? – она указала на центр груди, Славик не дышал.

– Но чтоб полюбить суть, надо до нее добраться.., – белыми губами защищал свою любовь парень.

– Может быть, но мне до вашей сути, даже начиная с оболочки, не хочется двигаться, – Соня опечалилась, понимая, что со своим философским подходом завела всех в тупик. – Проще говоря, вы мне не нравитесь, Слава. Но, возможно, вы замечательный друг и товарищ, и…

– Мы можем дружить? – уже порозовевшими губами молвил будущий архитектор с лицом повара.

Соня поняла, что так просто от товарища по парте сзади не отделаться…

– Конечно, мы можем дружить.

И ни разу не пожалела, сказав эти слова. Слава оказался потрясающим другом, и несмотря на то, что не сразу понял суть того разговора, а только через несколько лет очень тесной дружбы, которая сначала сводилась к преследованию Восьмеркиной по пятам, перестал реагировать на Сонины восьмерки, потому что полюбил суть Риммы Геннадьевны раз и навсегда.

На третьем курсе они расписались, и это была самая яркая свадьба, запомнившаяся банкетом, которому могли позавидовать даже олимпийские боги. Ибо семья Славика Пирогова, потомственные ярославские купцы, совместно с татарскими родственниками Батрудиновыми, видевшими еще золотые шатры Чингисхана, устроили соревнование в свадебных яствах и подарках молодоженам.

Видя размах предстоящего мероприятия, ректорат попросил семью Пироговых-Батрудиновых позволить объединить свадьбы еще трех пар, у которых не было родственников с возами еды. На свадьбе присутствовал практически весь университет, а также пол-Ярославля и весь аул из сибирских широт.

В то время не считали, кто свой, кто чужой, хорошо помня одно из главных правил морального кодекса строителя коммунизма, совпадающего с уставом трех мушкетеров из далекой Франции: коллективизм и товарищеская взаимопомощь, каждый за всех и все за одного.

Гуляли, как и положено, субботу и воскресенье, но так, что помнили потом 20 лет. Особенно запомнили свадьбу многочисленные братья со стороны Батрудиновых, переругавшиеся через десять минут после знакомства со свидетельницей невесты Соней Восьмеркиной на тему, кто будет ее будущим мужем.

Родственник Слава пытался объяснить горячим головам, что суть Сони – это истинная женская ипостась, по этой причине ее и звали меж собой высоким словом Скво. Женщина-богиня, женщина-друг, женщина-воин, женщина-мать, женщина-коммунист, женщина-строитель и архитектор. Чтоб полюбить такую суть, самому надо иметь такую суть.

С аула не совсем расслышали первое слово «Скво» да и другие сопутствующие слова тоже, и к концу субботы разыгралась настоящая драма, в которую втянулась ярославская ветвь.

Беду отвел ректор архитектурного университета, в молодости дзюдоист, Табацкий Виталий Вениаминович, одним хуком усадивший сибирских кунаков на одну скамью и купеческих женихов на другую.

– Восьмеркина, из-за тебя чуть не разгорелся межнациональный конфликт на почве нетерпимости, – в шутку бросил ректор, у которого руки могли соединить пару горячих голов в хорошую межнациональную дружбу.

Соня, схватив сумочку, со слезами на глазах хотела ретироваться, но тут-то и пришли на помощь лучшие друзья – Римма Геннадьевна и Славик. Каждый в таких выражениях объяснился с родственниками, что уже к полуночи моральный кодекс строителя коммунизма выполнялся и перевыполнялся, особенно по статье межнационального единства. Больше всего переживал за совершенный нетоварищеский поступок двоюродный брат Риммы Геннадьевны Ренат.

– Скво, ты прости, – говорил по-простому Ренат, от нервозности у него потели руки, которыми он хотел зажать по-товарищески Соню в знак примирения. – У нас красивая женщина – тоже товарищ, но все-таки в первую очередь женщина.

Соня кивнула и вместо рукопожатия подошла и сама по-дружески обняла Рената. Прижавшись к верхним восьмеркам и втянув носом аромат истинной скво, брат Риммы Геннадьевны обещал быть самым лучшим товарищем всех времен и народов.

– Приезжай к нам в коллектив! Мы тебе такого товарища отыщем! Днем с огнем такого не найдешь нигде! Вот с такой сутью! – показал кулак с большим пальцем вверх Ренат, чем рассмешил Соню до слез.

Зато свадьба кулак Рената запомнила хорошо и помнила его еще долго, потому что повод для драки все равно нашелся. Но это уже совсем другая история.

Этот случай поставил жирную точку, а заодно и крест в притязаниях на руку Восьмеркиной многих будущих архитекторов, поваров и строителей коммунизма провинциального городка. Зато со вздохом облегчения приняли эту новость десятки свободных девчонок, в тот же год выскочивших замуж за потерявших надежду на суть Вечной Скво парней.

– Вечная, – уже с другой интонацией провожали восьмерки Сони отныне окольцованные ухажеры, ведомые под крепкие руки жен.

И к пятому курсу Соня осознала, что быть Вечной – это проклятие.

Ведь практически все будущие архитекторы уже обзавелись парой или даже семьей. И только особые уникумы отдавали свои время и свободу науке. Ей же собиралась отдаться и Соня, у которой не осталось более свободных поклонников, а значит, и шансов на любовь. Заводить же отношения с женатыми считалось ниже достоинства человека-строителя светлого будущего.

– Уеду на Байкал, – говорила Соня друзьям, которые после выпускного собирались идти работать в местное бюро, трудящееся на благо города и окрестностей, где им давно были зарезервированы места. Соне же была невыносима мысль жить и оставаться со своей одинокой сутью в стенах родного и любимого города.