Kitabı oku: «Дождь», sayfa 8
– Нет, нет, нет, – бормотал Анатолий Афанасьевич, отрицательно мотая головой.
– А-а-а, вы просто себя пытаетесь убедить, что невозможно что-либо изменить? – догадалась Аля. Тогда была понятно его реакция на Алино поведение и ее слова, – Вы что-то хотите поменять в своей жизни, но боитесь? Попробуйте! – но Анатолий Афанасьевич сразу захлопнулся, как раковина. «А может уже поздно», – подумала Аля, вспоминая вросший в землю домик.
– Мы можем дать вам время подумать, – как-то инертно, как выдают дежурные фразы, произнес он.
– Спасибо, не стоит.
– Я подпишу заявление об увольнении, но имейте ввиду, что, если передумаете, мы вас будем ждать.
– Хорошо! И по поводу передачи дел, после отпуска я могу выйти на необходимое время, только желательно за это время найти мне замену.
– Вам замену трудно будет найти.
– Понимаю, – Алька улыбнулась, – но все же.
– Хорошо, – вяло отреагировал Анатолий Афанасьевич.
– Тогда до встречи!
– До встречи.
Она зашла в свой кабинет, села за стол, посидела несколько минут, потом очнувшись, пооткрывала ящики, в них, как всегда, был идеальный порядок, как и на самом столе. Аля собрала свои личные вещи в сумочку и мысленно попрощалась с местом, где она провела несколько лет жизни. Она еще вернется, но это уже будет не ее стол и не ее кабинет.
Аля вышла, охрана также почтительно с ней попрощалась. «Да, все-таки чего-то мне будет не хватать – статуса, положения. Готова ли я этим расстаться? Ведь к этому статусу прилагается и вся атрибутика, к которой я привыкла: салоны красоты, фитнес-клубы. Это все не только для поддержания внешнего вида, это мне приносило удовольствие. Спокойно ли я с этим расстанусь, если не смогу на это заработать?»
Рука сама потянулась к мобильному телефону и набрала Галкин номер:
– Привет!
– Привет, – ответила Галка.
– А я уволилась! – на том конце воцарилась тишина.
– Даже не знаю, как реагировать. Ты сама?
– Сама-сама!
– И ты рада?
– Да!!!
– Тогда поздравляю.
– Спасибо!
Но все же, такие решения не принимаются под влиянием эмоций, нужна прежде всего холодная голова и трезвый расчет.
– Да, да! Я долго думала: вчера всю ночь, – на что Галка просто хмыкнула. – Я столько об этом мечтала, как положу ему заявление на стол, в красках представляла, как я буду радоваться, а на деле – внутри пустота! Я ничего не чувствую!
– Мозг еще не осознал, как осознает, так сразу и прочувствуешь, – по голосу Аля поняла, что Галка улыбается.
Они попрощались. Аля обнаружила, что в процессе разговора вышла на улицу, совершенно не обращая внимания на жару. Она глубоко вздохнула, и почувствовала что-то новое, это было оно – то ощущение, о котором говорила Галка! Как будто расправились крылья за спиной. Ощущение свободы защекотало в носу и заставило учащенно биться сердце. Жалеть о своем решении уже не хотелось.
Она вернулась на парковку и завела машину, когда зазвонил мобильный телефон. Это была мать.
– Да? – если ей никогда не говорят «привет» или «здравствуй» – это ведь не значит, что и она должна постоянно это говорить.
– Это я! – как всегда сказала ее мать.
– А я знаю! У меня в телефоне, если ты не в курсе, есть определитель номера, и если «здравствуй» тебе что-то мешает говорить, то и в твоем «это я» тоже нет никакого смысла, – в Альку словно бес вселился. Последовало некое замешательство, но ее мать была не из числа людей, которых так легко сбить с толку.
– Ты где?
– В районе офиса.
– Когда ты освободишься?
– А я теперь свободна как ветер в поле. Я уволилась!
– Что значит «уволилась»? – металлические нотки в голосе матери сохранялись, но появилось что-то еще. – Ты нашла другую работу?
– Нет, не нашла! Надоело мне работать в этой конторе, надоело вообще работать бухгалтером. Чем займусь еще не решила. Времени теперь навалом, буду думать. Помню, как в детстве мечтала стать парикмахером и стригла кукол. Вот думаю, может быть пойти поучиться? – Аля поймала в зеркале свое отражение и улыбнулась.
– Это шутка? – металл усилился.
– Отнюдь! Я только что уволилась. Слушай, я в подземной стоянке, плохо сигнал ловит, может потом как-нибудь продолжим общение? – чувствовалось, как нарастало напряжение от разговора с матерью, хотелось быстрее его закончить.
Мать положила трубку.
– И тебе пока, мама, – усмехнулась Алька и поехала домой.
Предстоял разговор с дочерью. Она только сейчас, размышляя, поняла, что единственный человек, чье мнение и поддержка ей важны – это ее дочь! Нет, еще отец, но тот всегда на ее стороны, как и Галка, которая даже не согласная с ее решением, все равно будет ее поддерживать, а вот дочь – с дочерью было много вопросов.
Ей было девятнадцать лет, когда родилась Кристина. Беременность протекала идеально для молодого организма и не особо беспокоила, был некий дискомфорт и ограничения из-за растущего живота, от чего-то приходилось отказываться и в чем-то себя ограничивать, но беременность шла как бы сама по себе, а Аля, ее жизнь, жизнь молодой девушки, жены и студентки – сами по себе, поэтому мысли о будущем материнстве не особо ее беспокоили.
Когда дочь родилась, там в роддоме акушерка высоко подняла ее и спросила у Али почти также, как рассказывала Галка:
– Кто тут у нас?
– Девочка! Ой, а почему она такая синенькая?
– Нормальная! Все они такие.
– А что это такое белое на ней? Как сметана.
– Это смазка, тоже нормально.
– Какая у нее странная голова, – заметила Аля, когда дочь уложили рядом на пеленальный столик.
– Да, нормальный ребенок! – раздраженно сказала старая акушерка, – Все они такие! Младенца что ли первый раз видите?
– Первый.
– Ну да, конечно, – бросив на нее взгляд, сказала педиатр, – сама еще ребенок.
Что это за радость материнства, которая накрывает тебя сразу, как только ты увидишь своего ребенка, и которая была обещана в книжке, прочитанной Алькой в перерывах между лекциями, было непонятно. И ребенок был вовсе не таким, как рисовало ее воображение, образ которому помогла дооформить реклама одноразовых подгузников по телевизору: славный розовощекий бутуз, счастливо улыбающийся и весело махающий ручонками.
Кристина совсем не подходила под эти идеалы: непропорционально большая голова, совсем не было видно шеи, малюсенькие ручки и ножки, прилепленные к круглому, как мячик, животу, кожа синюшного оттенка, глаза-щелочки с опухшими веками, которые были постоянно закрыты, так как ребенок либо спал, либо кричал. И улыбаться она совсем не улыбалась, и «мама» не говорила.
В роддоме приносили запеленатую дочь каждые три часа. Аля безрезультатно пыталась дать ей грудь, но ребенок постоянно спал и растормошить ее было нереально. Аля просто лежала и смотрела на дочь, аккуратненько пальцем трогала лобик, водила по ушку, перебирала пальчики на ручках – в ней было все удивительно и ново. Минут через сорок ребенка забирали и через три часа приносили вновь.
На третий день пребывания в роддоме, проснувшись утром, она почувствовала дикую боль в груди: та стала просто огромной. Во время родов ей сделали надрез промежности, его зашили и посоветовали поменьше есть, чтобы не было стула. Аля как прилежная ученица восприняла эти слова буквально и ничего не ела, а налегала на бульоны, соки и компоты. Поэтому ничего удивительно не было в том, что на третий день, когда пришло молоко, ее грудь аккуратного второго размера увеличилась до шестого и стала буквально каменной, а малышка если и брала грудь, то высасывала капли.
М-да, Памела Андерсон нервно курит в сторонке, – отпустила реплику Галка, но, увидев, как расстроилась Алька, спросила, – тебе разве не говорили, что надо меньше жидкости пить, пока лактация не установится? – Аля отрицательно покачала головой.
Врач только пожала плечами: «Сцеживайся!»
– У тебя грудь не раздоена! – авторитетно заявила детская медсестра, в очередной раз принеся ребенка. – Вот если бы ребенок брал грудь, было бы в разы лучше сцеживаться. Теперь ты налегай!
И Алька налегала. Все последующие дни в роддоме она только и делала, что постоянно сцеживала грудь, а так как сидеть ей было нельзя, то позы приходилось принимать весьма экзотические: лежа на кровати и опираясь на локти, но очень быстро начинали ныть руки; стоя на коленях перед кроватью и стоя в душе. Если бы только ее усилия увенчались успехом! Она нещадно теребила грудь, массировала, мяла соски, но молоко не сцеживалось. Галка, не имевшая подобных проблем, с сомнением поглядывала на тщетные Алькины попытки и на обходе не выдержала и сообщила врачу, что соседка совсем измучилась со своей грудью.
Врач-гинеколог необъятных размеров, удивленно взглянула на Альку:
Проблемы? Не сцеживается? – даже разнесенная до шестого размера Алькина грудь утонула в ее ручище. Врач захватила сначала грудь, потом пальцы скользнули по ореоле и нажали на сосок. Сразу же брызнул фонтан: струй десять разлетелись в разные стороны, одна из которых попала врачу в верхний карман халата, еще одна – Альке в лоб, та удивленно вздрогнула.
– А вы говорите не сцеживается! Все сцеживается!
Когда врач покинула палату, Алька с удвоенной силой принялась повторять ее движения, но результат был все такой же плачевный: вместо фонтана брызг – скудные капельки. Она так и продолжала мучиться, стоя на коленях перед кроватью, либо лежа и приподнимаясь на локтях. Галка же либо спала, либо валялась с книжкой, либо ходила, прогуливаясь, по роддому, не имея особых проблем. Но все же незавидная доля соседки не могла ее оставить равнодушной. Сначала она пыталась найти в роддоме молокоотсос, которого в отделении не оказалось, а потом привела акушерку, которая расцедила Альке грудь. Алька все недоумевала, она делала ровно также, почему у нее не выходило, а у акушерки получалось?
Когда в очередной раз принесли детей, Галка поинтересовалась у медсестры, почему Алина дочь совершенно не берет грудь. Она же должна быть голодной! Их докармливают?
– Ну, если кричит, то докармливают, – спокойно пожала плечами медсестра.
Тогда Галка предложила Альке уговорить медсестру оставить дочь хотя бы на полдня в палате, чтобы та проголодалась и взяла грудь.
– Не положено! – заявила медсестра.
– Ну, если действительно не положено, – неуверенно сказала Алька.
– Хм, – усомнилась Галка и молча протянула медсестре купюру.
Большую часть времени Кристина спала, смешно морща носик и чмокая во сне губешками. Потом она, действительно, принялась за грудь, пытаясь захватить сосок, мусолила и сосала его, никак не присасываясь полностью.
Раскрыв книгу на странице, которая расписывала правильный захват груди во время кормления, Алька с Галкой в две пары рук пытались затолкать сосок ребенку в рот. Полдня они бились, устали все: и Аля с Галкой, и ребенок, и Алькины соски. Кристина в итоге проголодалась и взяла правильно, но в результате всех этих действий соски потрескались, к ним было больно прикасаться, не то, что кормить.
– Мазать зеленкой! – отрезала врачиха.
– Больно же! Как кормить-то? – возразила Галка. – Зеленка же сушит, а сосок потрескался, будет еще хуже!
– А ты кто, адвокат?
– Адвокат! Даже диплом есть, на прошлой неделе получила!
– Ну, вот что, адвокат! Тогда проследи, чтобы твоя подопечная мазала зеленкой, чтобы не было никакой инфекции.
Галка и тут не осталась в стороне, вскоре был добыт флакончик с чудо-бальзамом, от которого заживали трещины в сосках. Результат был не сразу, но Алька смогла хотя бы без боли кормить ребенка. Наконец-то Аля с Кристиной могли в полной мере насладиться грудным вскармливаем.
На пятый день Галку выписали. Девушки обменялись напутствиями и телефонами и расстались.
Через день выписали и Алю. Кристина уже лучше брала грудь, наконец начала набирать вес, соски заживали, в перерывах Аля продолжала сцеживаться, и жизнь уже не была в таких мрачных тонах, как это казалось раньше.
Когда в выписной комнате медсестра переодевала ребенка в домашнюю одежду и развернула ее целиком, Аля застыла с брюками в руках.
– Подождите, подождите! Дайте посмотреть, пожалуйста!
– Вы что, никогда ее не видели? – смеясь, удивилась медсестра.
– Не видела. Мне же ее уже запеленатую приносили, – Кристина болтала всеми конечностями в таком хаотичном порядке, что казалось они совершенно никак не связаны друг с другом: большое пузико и маленькие, похожие на запятые, ручки и ножки.
– Какая она! – удивляясь, повторила Кристина, осторожно перебирая пальчики на ножке, – Такие крохотные бусинки.
Медсестра хмыкнула:
– Столько у вас еще возможностей будет! Еще вдоволь наглядитесь!
Далее последовала обычная выписная суета из роддома: новоявленному папе вручили красиво запакованный кулек с ребенком, Але – цветы, медсестре – коробку конфет. В роддом приехал и Алин папа, он отвез Алю с дочерью и мужем домой к свекрови. У мамы, как всегда, были «дела».
А дальше началась обычная жизнь, но она тоже как-то не вписывалась в идиллическую картину счастливой семейной жизни. Первую ночь дома ребенок кричал с момента появления дома и до восьми часов утра. Это была и первая ночь, проведенная вместе с ребенком. Кристина начинала кричать через пять минут после того, как Аля укладывала ее в кроватку. Аля брала ее на руки и снова укачивала, а потом укладывала в кроватку, и так бесконечное число раз. Часа в два ночи муж не выдержал и с подушкой и одеялом перебрался в гостиную комнату, мол, не могу я в таком шуме спать. Сначала Аля ничего не понимала, ведь как-то ребенок должен спать! Потом она с каждым укладыванием в кровать и начинающейся возней через пять минут начинала злиться все больше и больше, а когда уже глубокой ночью усталость дала о себе знать, она схватила кричащего ребенка и стала трясти так, словно хотела душу из ребенка вытряхнуть. Малышка сначала замолчала, судорожно хватая воздух ртом, а потом разразилась еще большим криком, а Аля прижала маленький комочек к себе, уткнулась в мягкую пушистую макушку и заплакала вместе с ней: ей стало безумно жаль и бедного ребенка, и себя. В довершении всего, ей нельзя было сидеть месяц после родов, и всю ночь она проходила с Кристиной на руках, даже не пытаясь прилечь. Когда уже совсем не было сил, она опускалась на колени и так сидела с ребенком на руках.
Уже начало светать, а она все ходила по комнате, как зомби, усталая, ошарашенная, не понимающая, что происходит. Она вспомнила, как читала в своей книжке жалобу одной мамы, мол, ребенок кричал несколько часов не переставая, я была доведена до такой степени, что была готова выбросить его в окно. Алька тогда еще подумала, что какая-то больная женщина, разве можно такое даже в мыслях допускать, а сейчас она усмехнулась. Нет, она бы ребенка не выкинула, она была готова сама выпрыгнуть в окно.
В восемь часов утра заглянул муж, чмокнул Алю в щеку, пожелал доброго утра и убежал на работу. «Он что, издевается? – обалдела она. – Какое «доброе»?»
После его ухода пришла свекровь и предложила взять Кристину на пару часиков. Никогда еще Аля не была ей так благодарна, как в эти минуты! Она быстро побежала в туалет и ванную и застыла, уставившись на свое отражение в зеркале: взлохмаченные волосы и бледное лицо с большими кругами под глазами.
Аля легла спать, но она даже не могла нормально заснуть, сон был поверхностным и тревожным, ее не покидало ощущение, что поспать ей разрешено буквально минутку и сейчас ей опять вручат кричащего ребенка. Через три часа ее разбудила свекровь, надо было кормить Кристину. Потом свекровь посмотрела на Альку и после кормления опять забрала ребенка.
В последующие ночи ситуация улучшилось, но все равно Кристина спала по два-три часа, потом опять кормление, укачивание, сон на пару часов и так без конца. Жизнь превратилось в сплошной калейдоскоп, состоящий из прогулок, кормлений, укачиваний, купаний. Счастливый новоявленный папа сразу же самоустранился, мол, «я даже не знаю, с какого бока к ней подойти», «она такая маленькая, я боюсь ее даже на руки взять, вдруг что-нибудь сломаю», «ты мать, у тебя должны быть материнские инстинкты, у тебя все получится!» Поэтому, вспоминая про обещанную радость материнства, Аля думала о том, что ее просто жестоко обманули. Есть ли она на самом деле или существует только в фильмах и книжках, как и счастливая семейная жизнь, когда «жили они долго и счастливо…» – тогда на этот вопрос Аля ответить не могла.
Иногда в гости приходили какие-то родственники, друзья, знакомые поздравить с рождением ребенка, вручить подарки, попить традиционный чай с тортиком. Во время чаепития шли неспешные разговоры о детях:
– Ой, мой первую неделю после роддома так кричал! – как-то сказала одна гостья.
«Значит, надо продержаться неделю», – подумала Аля.
– А мой нормально спал после роддома, но вот потом как начались колики и почти два месяца криков!
«Значит, два месяца…»
– Да два месяца это просто сказка, скажу я вам! Мой полгода спать не давал. Как штык в три часа ночи, а потом в шесть просыпался, чтобы кормили.
– Ну, это нормально, это ж не крики бесконечные. Ты счастья своего не понимала. Вон, у меня соседский как кричал по ночам, так и продолжает, а ему вроде год скоро.
«Боже, я не выдержу! Я раньше свихнусь!»
Сначала планировалось, что Аля продолжит учебу в институте, а в это время с ребенком будет сидеть свекровь. Но делать задания, домашнюю работу и не спать по ночам у нее не получалось, поэтому пришлось взять академический отпуск. Запертая в четырех стенах, вырванная из своей привычной активной жизни, один на один с ребенком, с бесконечной круговертью одних и тех же дел – а когда тебе всего девятнадцать, и ты к этому совсем не готов – это воспринималось почти как конец жизни, а тут еще муж, жизнь которого в отличие от ее не особо изменилась: Алька с завистью смотрела ему вслед, когда он уходил утром на работу. Он не против был общаться с ребенком вечером и делить домашнюю работу, но как только дочь заходилась криком, он сразу вручал ее Але, мол, только у тебя на руках она замолкает, у меня не получается. С домашней работой была такая же «помощь» с его стороны:
– Ну ее, эту посуду, оставь! Надо лечь спать, коли ребенок спит, а посуду потом помоем.
– Вот, если бы с посудой потом муж разбирался! Нет, утром он убегал на работу, а Алька, измученная очередной бессонной ночью, смотрела на гору посуды в раковине и еле-еле сдерживала слезы.
Помогла изменить ситуацию болезнь Кристины. Как говорится не было счастья, да несчастье помогло. Кристине было месяцев девять, когда она заболела. Дочь куксилась, плакала и не успокаивалась даже на руках, потом у нее начался кашель, который ближе к вечеру усилился. Кашель был какой-то странный, похожий на лай. Аля вызвала врача. Приехал пожилой старичок и беспардонно наехал на Альку:
– Мамаша, ну чем вы думаете? Вы хотите потерять ребенка? У нее ложный круп, такой маленькой нужно совсем ничего! – на непонимающий взгляд Али он пояснил. – Стеноз гортани.
Для облегчения дыхания и снятия приступов кашля врач посоветовал минут по двадцать сидеть с ребенком в ванной комнате над горячим щелочным паром, для чего надо было бросить в воду соду. Кристина сначала плакала и махала ручками и ножками, потом зашлась глубоким лающим кашлем, но по мере нахождения в ванной дыхание у нее становилось чище, она успокоилась и заснула. Аля была так напугана словами врача, что не решилась выйти из ванной через заявленные двадцать минут и опустилась тут же на пол. Она сидела и смотрела на спящее лицо дочери: тоненькие венки просвечивались на почти прозрачных веках, а она их раньше даже не замечала. Влажные взъерошенные волосики, носик кнопочкой, маленькие пальчики, которыми Кристина ухватила ворот Алиной футболки. Аля потихоньку разжала их, а потом сидела и перебирала каждый пальчик с крохотным ноготком и просила прощение за раздражение и злость, которые вызывали крики дочери.
Капля воды упала на лоб, Аля очнулась. Сразу заныло все тело. Оказалось, что уже была глубокая ночь, а она заснула с Кристиной на руках тут же на полу в ванной комнате. Аля вышла и положила ребенка в кроватку. Она смотрела на спящего ребенка, дыхание стало ровным, хотя чуть-чуть еще были слышны хрипы. Аля все никак не могла забыть слова врача, ей казалось, что она сейчас заснет, и случится что-то страшное. Она взяла Кристину и положила ее рядом с собой в свою кровать. Муж уже давно обосновался в гостиной, поэтому тесно им не было. Хоть сон Алин и был тревожен, и просыпалась она несколько раз, чтобы проверить дочь, но впервые Кристина спала пять часов подряд.
На следующий день Кристина вела себя как ни в чем не бывало, но к вечеру опять стал появляться лающий кашель. Аля снова вызвала скорую. Приехал молодой фельдшер и безапелляционно заявил, что только в больницу.
– Ну, в больницу, так больницу, – растерянно поддержал Алексей.
– Но вчера мы снимали приступы в ванной, – вставила Аля.
– Девушка! С этим не шутят! Лучше под присмотр врачей в больницу!
Впрочем, в самой больнице эту идею не особо поддержали. Как старичок из первой скорой врач в больнице сказал, что в данной ситуации необходимы щелочные ингаляции, а это как раз то, что Алька делала в своей ванной. Но коли они очутились в больнице, то надо лечиться и обследоваться. Во время осмотра у Али спросили, знает ли она, что у ребенка повышенное внутричерепное давление. Для Али это было открытием, да, ребенок очень капризен и плаксив, плохо спит по ночам, но это списывалось то на колики, то на газики, выписывались какие-то препараты, а потом Аля уже перестала жаловаться врачу. В больнице Кристину дополнительно осмотрел невропатолог, сделали дополнительные исследования и назначили курс лечения.
После больницы ситуация наладилась, то ли это было связано с лечением, то ли с тем, что Аля переложила ребенка к себе на кровать, предварительно задвинув ее в угол, а с другой стороны кровати поставив детскую кроватку так, что оставалась только одна сторона кровати, которую она баррикадировала подушками. Кристина стала лучше спать, Аля начала высыпаться, и сама стала спокойнее. Когда Аля входила в комнату, Кристина ее замечала и радостно ползла к ней на четвереньках. Если Кристина падала и набивала очередную шишку, то быстрее всего она успокаивалась на руках у мамы. Малышка выделяла и любила ее, свою маму, всем своим маленьким сердечком, любила даже тогда, когда мама так злилась и была до такой степени раздражена на ребенка, что не хотела вспоминать о том, как она любила свою дочь. Аля словно очнулась от сна и пыталась компенсировать и наверстать упущенное: она не спускала ребенка с рук, обнимала, тискала и постоянно целовала ручки, ножки, животик и сладкую складку на шейке, и без конца просила прощение за то, что она была такой злюкой, за свои нехорошие мысли, за счастье общения, которое они потеряли за это время. А улыбка! У ее дочери самая трогательная улыбка на свете, а Алька и не замечала, наверное, просто потому, что сама редко улыбалась Кристине.
Через год после рождения Кристины Аля восстановилась в институте и продолжила учебу, а Кристине на полдня нашли няню. Годом раньше она так мечтала вырваться из домашней рутины, и вот она опять в гуще студенческой жизни, но при этом Аля не чувствовала, что она на своем месте. Она так скучала по дому и по Кристине, что однокурсники с их разговорами, приколами и рассказами об очередной тусовке казались ей какими-то пустыми и детскими. Она с удивлением смотрела на себя со стороны и с улыбкой замечала, какой домашней клушей она становилась… и странное дело: ее это совершенно не печалило. Полдня она проводила в институте, с интересом занималась, успевала даже соскучиться по Кристине, а после занятий сразу же бежала домой. Ей все больше нравилось бывать дома, общаться с ребенком, делать домашнюю работу, а по ночам, когда Кристина засыпала, Аля пробиралась на кухню, убирала и мыла посуду и садилась за уроки. Жизнь стала настолько насыщенной, не всегда удавалось высыпаться, но Аля была счастлива: у нее все получалось!
Когда Кристине было два года, а Алька заканчивала третий курс, Алексей вдруг объявил, что женитьба и ребенок были ошибкой, что семья связала его по рукам и ногам, и выход один – расстаться. Да, он понимал, какая это ответственность, вырастить и воспитать ребенка. Он и не отказывается от этого, он собирается обеспечить финансовое содержание, все как положено. Дочь уже подросла, она может спокойно направиться в детский сад, а Аля также спокойно доучиться, так как он собирается поддерживать и ее до окончания учебы. Да, он очень сожалеет. Да, это висит тяжким бременем на его душе, но еще большим бременем висит осознание своей никчемности, осознание того, что он не нашел себя, свой смысл жизни и сейчас сидит сложа руки, а не бросается на его поиски.
Сказать, что Алька была удивлена таким поворотом событий – это ничего не сказать! Да, каждый выбирает свой путь, и когда Алексей предложил пожениться, а потом родить ребенка, разве это был не его выбор? То есть сначала он выбрал одну дорогу, потом пришел к выводу, что он ошибся, что в семью он уже наигрался, взял развернулся и пошел в другом направлении? Вот так просто!? До этих событий Аля была уверена, что любит мужа. Он был первым во многом: первым мужчиной, мужем, отцом ее ребенка. Он для нее стал почти идолом, а коли он так просто ошибается с выбором пути, как простой смертный, выходит, что никакой он не идол и не бог, а обычный заблудившийся и потерявшийся человек. Это ее больше всего удивляло, и даже боли от разлуки не было, было удивление тому, как люди могут ошибаться! Какими несуществующими качествами наделила мужа. А еще было больно за Кристину, вот так взял и вычеркнул ребенка из своей жизни, потому что Алексей сразу отправился путешествовать и исчез из их жизни, а у Альки никак не укладывалось в голове: «Ну, ладно, я оказалась не той женой: с появлением ребенка, возросшими домашними делами и учебой внимания мужу совсем не стало, но как можно предать такое маленькое и беззащитное существо, как можно уехать от него на другой конец света, забыть вот эту счастливую мордашку и протянутые к нему ручонки с радостным криком «папа!». Хотя, может, дело было в том, что тогда ее торкнуло в сырой ванне, и она поняла, как сильно любит ребенка, а Алексея миновала сия доля, и он побежал на край земли искать нечто, которое бы торкнуло его. Он просто несчастный и бедный человек! И жалея его, Аля не пускала в свое сердце ненависть к бывшему мужу. Нет, ненависти не было, было какое-то безразличие, спокойствие и недоумение.
А еще прострация. После ухода Алексея Алька продолжала выполнять набор необходимых действий, продолжала ухаживать за ребенком, но безразличие к мужу, вылились в такое же безразличие к жизни.
И тут ей очень помогла Галка.
На момент их знакомства в роддоме у Альки было все благополучно: была семья и муж. Со свекровью сложились хорошие отношения, а это было немаловажно, так как молодая семья проживала с ней в ее квартире. Стабильно было и финансовое положение, что позволило Але спокойно сидеть дома, а потом пойти доучиваться. Галка же жила одна с ребенком в съемной двушке. Она вышла на работу через месяц после родов, с ребенком была няня. Галка много работала, а в выходные и по ночам, когда хватало сил, занималась – брала работу домой, читала новые законы, изучала практику, чтобы еще больше набираться опыта. Аля с Галкой после роддома продолжали общаться, созванивались, изредка куда-то выбирались с детьми, так как жили рядом, но близких дружеских отношений у них не сложилось из-за вечной Галкиной занятости и некоторым неудобством Али перед знакомой за то, что у нее в жизни все благополучно.
После расставания с мужем жить в квартире свекрови было неудобно, хоть та и предлагала остаться и смотреть за ребенком. К матери Алька тоже не хотела возвращаться, да и навряд ли та горела желанием видеть в своей квартире со всеми этими зваными ужинами и великосветскими разговорами разведенную дочь с ребенком на руках. Алька пребывала в прострации и не до конца понимала, что ей вообще дальше делать и где жить. Было лето, она закончила третий курс в институте, надо было дальше продолжать учиться, но Алексей пропал, а вместе с ним и обещания по содержанию семьи. Вернее, он не совсем пропал, он передавал приветы через свою мать, сообщал, что у него все хорошо, сейчас он где-то в Индии, работает на черт-знает какой плантации, чего-то там выращивает, до этого он работал на ферме и вроде бы не отказывается платить деньги, как только заработает, так сразу пришлет, как только обретет себя, так сразу вернется… Только когда вот это настанет? И что ей, Альке, делать сейчас? Ведь надо как-то жить, а для этого необходимо найти хотя бы временную работу. А еще и свободного места в детском саду не нашлось, на няню денег не было, значит учиться дальше тоже было невозможно, придется брать академический отпуск в институте.
Как-то в очередной воскресный день, когда Галка с Алей гуляли с девчонками на детской площадке, выслушав Алькины думы, Галка предложила ей переехать к ней. У нее в одной комнате жила няня, но той срочно пришлось возвращаться домой на родину. Галка предложила Альке эту комнату, питание и деньги на мелкие расходы, Аля же будет смотреть за девчонками, выполнять домашнюю работу и готовить еду. Аля подумала и согласилась, вариантов у нее все равно было не много: либо остаться со свекровью, либо возвращаться к матери, самой же снимать жилье и содержать себя и дочь при отсутствии образования и работы ей было не по силам. Сначала было непросто, все перевернулось с ног на голову: учебы не было, привычного круга общения – однокурсников, а также и домашнего общения – свекрови и мужа тоже не стало, не было и ее любимой комнаты в квартире свекрови, к которой она уже успела привыкнуть, надо было заново обживаться в съемной Галкиной комнате, заново адаптироваться под новые условия. Но именно эта резкая смена обстановки и привычного уклада вывели Альку из состояния прострации. Непросто было взять двух маленьких девчонок и пойти с ними в магазин за продуктами. Вот они там отрывались от души! Поэтому за продуктами Алька стала ходить по ночам в круглосуточный супермаркет, когда Галя возвращалась с работы, а девочки уже давно спали. Еще была у девчонок одна забава: вытащить из шкафа всю одежду и соревноваться у кого выше куча в то время, как Алька варила щи, с которыми у нее была отдельная песня: Алька не умела готовить. Дома у матери была домработница, а в доме мужа готовила свекровь. Даже простые щи не сразу получились. «Не боги горшки обжигали», – сказала Галка и вручила Альке кулинарную книгу. В выходные они готовили вместе: Галка была шеф-поваром, Алька училась, а девчонки либо помогали, либо сидели рядом за столом и рисовали.
