Kitabı oku: «Человек в белом шарфе», sayfa 5
– Саш, останься пожалуйста.
Испытывая неприятные предчувствия, Александр опустился на стул. Коллеги уходили из кабинета, бросая на него полные сожаления взгляды. Все знали – единственное, почему Василий Георгиевич мог оставить сотрудника после совещания – чтобы его пропесочить.
Так было и в этот раз.
– Ты что такое творишь? – рыкнул руководитель, едва лишь за последним из сотрудников захлопнулась дверь.
– Вы о чем? – ни на что, впрочем, особо не рассчитывая, Саша широко раскрыл честные глаза.
– Не строй из себя дурака! Дело Матвеевой. Что с ним?
– Расследую, Василий Георгиевич.
– Расследует он! А какие сроки у тебя для расследования – знаешь?
– Знаю, Василий Георгиевич.
– Знает он! Сколько продляться можно?! На тебя в суде при продлении меры пресечения как на дурака не смотрят, нет?! А зря! В Москву на продление ехать захотел?! Ну, что молчишь, отвечай!
– Не будет Москвы, Василий Георгиевич…
– Не будет… Ты вот что скажи – ты что тянешь? Дело ведь очевидное! Есть свидетели, экспертиза… все вылизано как у кота яйца! А ты через день в изоляторе. Я спрашиваю у Трофимова: «Где Абрамов?», а он мне: «Матвееву допрашивает». Сколько можно, Саш?! Чего такого ты от нее добиться хочешь, чего раньше не слышал?!
– Я ясности в деле хочу, Василий Георгиевич, – Александру надоело, наконец, терпеть. – И честности! Чтоб все правильно было.
– Правильно ему! – Панов вскочил, оперся на стол обеими кулачищами– каждый величиной с футбольный мяч, и взревел. – Ясности ему! Честности ему! Ты, сука, следователь или мать Тереза?!
Абрамов сидел потупившись. Он понимал правоту своего начальства, понимал, что по–хорошему, в деле не осталось ничего непонятного, и будь обвиняемым кто–то другой, давно бы уже дело рассматривалось в суде… Но Таня…
– В общем так, – выпустивший пар начальник вновь уселся за стол, поправил воротник. – Что хочешь делай, но у тебя неделя. Чтобы в следующий понедельник дело лежало у прокурора. Иначе разговаривать с тобой будем по–другому. Ясно?!
Саша кивнул.
– Ну так пошел работать!
Абрамов молча поднялся и вышел из кабинета.
У него оставалось пять дней…
На чем я остановилась в прошлый раз?
А, помню. На том как я сказала ему о своих чувствах… и на том, что он ответил.
Знаешь, это терзало меня. Рвало меня на кусочки. Я истекала кровью, а он этого словно не видел.
Иногда мне казалось – еще ничего не кончено. Я ведь любила его, понимаешь, а когда любишь, кажется, что просто не может случиться такого – чтобы вы, да не были предназначены друг другу.
Я могла быть спокойной, не видя его. И даже видя – тоже могла. Но одно смс, один его взгляд…
Да что там рассказывать.
Наступил переломный момент. Понимаешь, это… чувство… оно накатывало на меня волнами, волнами боли.
Однажды вечером, когда родители уехали на дачу, я написала ему: «Привет. Как ты?». Он ответил: «Хорошо. Ты как?». И меня прорвало. Понимаешь, накануне мы бродили по городу и проходили около его дома. И он сказал – прямо так, откровенно, что пригласил бы меня, но не будет. И получив его сообщение…
Это было как цунами. Оно завертело, закрутило меня, швырнуло в самое сердце шторма, и я не могла уже из него выбраться.
«Плохо, – написала я. – Мне плохо без тебя. Я не знаю, Стас, что со мною происходит, но меня влечет к тебе».
Через минуту я получила ответ: «Мы друзья. Между нами больше ничего быть не может».
Я разозлилась. Да, я в самом деле злилась на него, и мои пальцы, словно независимо от меня, набрали сообщение: «Если мы друзья, то и веди себя как друг. То, как ты со мною обращаешься, очень мало похоже на дружбу. Ты то поощряешь меня, то отталкиваешь».
Не знаю, чего я ждала. Знаешь, он был такой человек – часто, отправив ему сообщение в утвердительной форме, можно было не ждать ответа. Вроде как ответ и не предполагался. Поэтому я дописала: «Что мне делать?».
Он прислал: «Не знаю. Я так больше не буду».
Я написала: «Я люблю тебя, по–моему».
Что бы ты ответил на такое сообщение?
Он написал: «Ясно».
И мне успокоиться бы… но знаешь, после всего, что я уже сделала, было поздно отступать. Я думала: что же, в конце– концов, мы с ним можем больше никогда не увидеться. Я могу бросить живопись или поменять студию. Я могу оставить этот позор позади.
Понимаешь, я любила Андрея, и эта любовь была чистой. К моему же чувству к Стасу примешивалось сильное половое влечение. Он это знал…
Ты не читал Ирвинга? Зря. Это хороший писатель, я думаю – один из лучших ныне живущих. У него есть роман под названием «Отель Нью–Гемпшир». Он много о чем, но в том числе – об инцесте.
Нет, никакой грязи, я имею в виду лишь любовь. Любовь недозволенную, неправильную, но такую сильную, что в определённый момент с нею нужно что–то делать, иначе как жить дальше? Герои этого романа – юноша, от лица которого ведется повествование, и его сестра – они оба понимают это. И, чтобы недозволенное чувство больше не вставало между ними, они проводят вместе ночь. Всего одну, но это ночь, полная секса настолько, что спустя часы, проведенные вместе, его уже слишком много, так много, что приходится заставлять себя им заниматься.
Понимаешь? Выбивать клин клином.
Метод «Отеля Нью–Гемпшир» не работает. Рано или поздно люди приходят в себя даже после самых бешенных ночей, и им хочется еще. Но я, как утопающий, готова была хвататься за соломинку.
«Один раз, – написала я. – И будем просто друзьями».
Вот скажи мне, на что я надеялась? Ведь не верила же я, в самом деле, что он ответит – ну да, конечно, какие проблемы, вот прям сейчас и приезжай.
Ну разумеется, он написал: «Нет, извини. Я себе этого не прощу».
Сложно описать мои чувства в данный момент. Мне казалось – все, больше я не смогу взглянуть ему глаза. Не смогу спокойно видеть его, без стыда.
Смогла. При новой встрече он ни словом не обмолвился о нашей переписке.
И это, на самом деле, было кошмарнее всего. Знаешь, иногда случаются вещи, после которых уже нельзя общаться как раньше. А он словно вычеркивал их из биографии, делал несуществующими. Будто бы ничего не значили ни мои слезы, ни мои, унижающие меня, просьбы.
И я купилась. Я тоже сделала вид, что ничего не было. Но на следующие выходные, когда родители снова уехали на дачу, попросила его приехать. Он отказал. Я умоляла. Он снова отказал.
Я кажусь тебе идиоткой?
Абрамов отрицательно покачал головой. А потом спросил – тихо, оставляя ей простор для выбора – услышать или не услышать вопрос:
– Ты ненавидела его?
Таня покачала головой.
– Нет. Несмотря ни на что, я любила его. Это чудовище, делавшее мне больно.
С тяжелым сердцем он вышел из изолятора. Закинул портфель в машину, включил зажигание. Но, вместо того, чтобы ехать в отдел, набрал номер Насти.
– Алло? – ответила она после второго гудка.
– Как ты?
– Случилось что–то? – в ее голосе послышалось беспокойство.
– Нет, ничего. Просто звоню… чтобы услышать твой голос.
Она, через полгорода от него, вздохнула с облегчением:
– Уффф… А я уж испугалась – звонишь посреди рабочего дня…
Они проговорили минут десять. Повесив трубку Абрамов включил радио. «Наше радио» – то, которое он слушал с десяти лет и до сих пор.
И услышал:
И где–то хлопнет дверь,
И дрогнут провода.
Привет. Мы будем счастливы теперь.
И навсегда.
Теперь остается главная, самая тяжелая часть. Я не знаю, смогу ли рассказать ее подробно, с деталями – как делала до этого, или получится скомкано, непонятно… Я не знаю, я попробую. Если что, ты прости меня, я очень волнуюсь.
Их было двое в моей жизни: один – нежный, ласковый, любящий и мертвый; второй – самовлюбленный, эгоистичный, не желающий снизойти до меня даже на одну ночь, но живой. Я любила обоих.
К одному я ездила на могилу. Со вторым ходила в китайские рестораны. И, понимаешь, не чувствовала в этом никакого внутреннего противоречия.
Приближалась годовщина Андреевой смерти. Третья. Не помню, как пережила первые две – мне было так плохо, так больно. И этой, очередной, я боялась, страшно боялась.
Он был единственным, кому я могла довериться, с кем я могла быть в этот день с моей болью. Просто быть рядом, не говоря ни о чем. Нам были не нужны слова…
Я позвонила в середине дня и, к моему великому удивлению, он не отказался встретиться. Возможно, он услышал что–то в моих словах: «Ты нужен мне». Попросил только пару часов, чтобы закончить дела.
Я не понимала, хороший он или плохой, издевается надо мной или ненамеренно жесток в своей искренности, но в тот день это не имело значения. Он шел мне навстречу, и я была счастлива.
Какие мы странные все–таки, люди.
Мы встретились в центре, в кальян–баре недалеко от его дома. Он сразу заказал вишневый кальян и два коктейля– для себя и для меня. И ни о чем не спрашивал.
Я не помню, о чем мы болтали. Возможно, о его работе, где у него все было хорошо и где его ждало повышение. А может быть, о чем–то другом… У меня шумело в голове, я смотрела на его профиль, разрез глаз, и наслаждалась каждым мгновением, проведенным рядом с ним, каждым мгновением, отвлекавшим меня от мыслей о смерти Андрея.
Последовала вторая пара коктейлей. И третья.
Мы пошли гулять. Вечер был теплый. Мы шли вдоль канала Грибоедова. Я взяла Стаса под руку, и он не возражал.
– Я не хочу, чтобы этот вечер кончался, – сказала я.
– Пойдем ко мне, – буднично предложил он.
Нет, это было вовсе не то, что ты подумал, и мы оба это понимали. Он – когда делал предложение, я – когда его принимала. Это было просто «пойдем ко мне», и все.
Верь мне, я достаточно общалась с этим человеком, чтобы не заблуждаться на этот счет.
Мы купили бутылку вина и поднялись в его квартиру.
– У меня не убрано, – предупредил он, и в этом в очередной раз проявилось его ханжество. Я никогда раньше не видела, чтобы мужчины проявляли такую чистоплотность. Нигде – ни пылинки. Все на своих местах.
Мы сидели на диване и смотрели фильм. «Континум». Я прислонилась к нему плечом, и он не возражал. А во мне плескалось три коктейля, и уже через полчаса я лежала у него на коленях, гладя его ладонь.
У него были такие маленькие руки, такие чуткие, длиннопалые…
В какой–то момент он погладил меня по волосам, я повернулась к нему…
– Тебе лучше уйти, – сказал он.
Сначала я подумала, что ослышалась, но он повторил:
– Тебе лучше уйти.
– Почему? – спросила я недоуменно.
Но я знала ответ! Это был момент его душевной слабости, это был момент, когда он был готов дать мне то, чего я хотела! Ну, или почти то… Я знала точно – его потянуло ко мне, он пожелал меня, но не хотел удовлетворять это желание.
Он увидел, что я его поняла. Ему не нужно было произносить ни слова – за него все сказало его тело. Его бастионы падали.
Я должна была успеть этим воспользоваться.
Я вскочила с дивана и, почти прокричав:
– Ты меня вынуждаешь! – стянула через голову платье.
Я гордилась своей фигурой. Я помнила прекрасно, как любовался ею Андрей, как восторгался моей талией, моими ногами.
Я не видела этого восторга в глазах Стаса… Слушай, я была для него словно одушевленным куском мяса, но он шагнул ко мне…
Поднял мое платье с пола, протянул и сказал:
– Тань, нам есть о чем поговорить.
Все. Что еще мне было нужно, чтобы закончить этот непонятный полу–роман? Можно ли было унизиться больше?
Я не думала об этом. Натянула платье и пошла следом за ним на кухню. Он взялся готовить чай – он волновался, руки у него дрожали, и я видела, что он по большому счету тоже человек, человек, который может испытывать эмоции. У него не выходило открыть свежую упаковку, и он взял нож – слишком большой для маленькой упаковки, полоснул им, чай посыпался на пол.
