Kitabı oku: «Роксет. Классификация безумий», sayfa 10
Сэм
Мы проводили Кордэ до ее комнаты в каком-то на редкость странном молчании. Девочка выглядела задумчивой и капельку сонной. Роксет казался спокойным, но, судя по глубоко надвинутому капюшону, это было не так. Я же подбирал слова для будущего разговора с Жнецом, но получалось как-то жалко и убого, так что я мысленно плюнул и решил говорить как смогу. В конце концов, Роксет отличается способностью понимать даже намерения… Так что слова, пусть и корявые, разберет.
Кордэ скрывается за своей шелестящей ракушками занавеской, и мы со Жнецом невольно разворачиваемся друг к другу.
– Я хочу к себе…
Роксет звучит так, будто сейчас он готов испариться, и к моим ногам свалится опустевшей тряпкой его одеяние.
– Можно… мне с тобой? – я не чувствую, что наша ссора себя исчерпала, поэтому…
– Конечно… – тень усмешки скользит в его голосе, вырывается наружу и скрывается за плавным поворотом, а мы идем по коридору вслед за ней.
– Я сегодня много наговорил…
– Расслабься, я не злопамятный, – он чуть поворачивает ко мне свою Маску, – будни Жнеца не предназначены для одушевленных. Для тебя это тяжело.
– Сильно подозреваю, что в этом был весь смысл… – невольно фыркаю в ответ.
– Нет.
От этого его короткого слова мне вдруг становится одиноко.
Комната Жнеца вспыхивает камином и несколькими факелами. Пара пестрых явно долго поживших кресел манит уютом.
– Хочу поплавать… – вдруг капризно заявляет Роксет, и вода в бассейне вздрогнув, начинает странно менять цвет. Словно что-то светящееся появляется в ней, рассыпаясь тысячами искр…
– О, спасибо… Я подожду, когда будет готово… – он касается пальцами стены.
– Мы можем поговорить? – неожиданно громко выпаливаю я, заставляя его обернуться.
– Конечно… – медленно произносит он. И в тот миг, когда я моргаю, он успевает натянуть на себя личину Лорен, в которой он был в момент нашего знакомства.
– А… Ты это зачем? – я наблюдаю за тем как грациозно девчушка-эльф устраивается в одном из кресел.
– Людям проще говорить на важные для себя темы с тем, чьи эмоции они могут видеть, а не угадывать, девушка игриво ведет хрупким плечиком.
– Спасибо, – устраиваюсь напротив нее. Комната услужливо конструирует перед нами маленький круглый столик с двумя бокалами очень темного вина, от аромата которого у меня начинает скапливаться слюна. Оно легкое, и как будто слегка густое… Вкус его медленно и сложно проступает на языке, даря терпкое чувственное тепло и сладкую свежесть одновременно.
– Ого…
– Да… – Роксет улыбается моему восхищению, тоже делая глоток и откидываясь в кресле с полуприкрытыми голубыми глазами, – только не спрашивай, из чего именно и как оно сделано. Ответ тебе очень не понравится.
– Ладно, верю, – улыбаюсь напитку и пробую его снова, – у меня к тебе другой вопрос.
Жнец кивает, глядя в потрескивающий огонь.
– Ты когда-нибудь жил среди нас в человеческом обличье?
– Нет. Мне вполне хватало времени нахождения в личине, чтобы изучить ваш быт, да и вас самих.
Его голос звучит равнодушно, и я решаю попробовать зайти немного с другой стороны.
– А ты… Ты когда-нибудь хотел быть человеком?
На этот раз Жнец молчит почти минуту.
– Нет, – его ответ похож на звук камня, который падает с большой высоты на сухую землю. И я чувствую мурашки на своих руках.
– Знаешь… Мне сложно подобрать аргументы, чтобы доказать тебе то, о чем я собираюсь говорить… – мурашки плавно перебегают мне на спину, – особенно учитывая, что ты каждый день сталкиваешься с самыми неприятными сторонами наших душ… Но мы не так плохи, как может показаться. Да, мы слабы и поддаемся своим эмоциям и желаниям… Но если бы ты попробовал пожить среди нас, просто как человек… Возможно ты бы увидел то, о чем я пытаюсь тебе сказать. Не спорю, некоторые из нас заслуживают… Но…
– Сэм… – голос Роксета звучит настолько мягко, что я от неожиданности замираю, открыв рот и забыв, что хотел сказать дальше. – Я не считаю людей плохими и непременно заслуживающими каких-то жутких пыток. Я лишь исполняю желания, открывая некий путь соблазнов. Все остальное, что с вами происходит, почти всегда вы сами делаете. Вы можете пройти по этой дороге с гордо поднятой головой и не замечая всех тех плюшек, способных вырастить зло или другую гадость в вашей душе. Те, кто чисты и по сути не нуждаются в Жнеце, так и сделают. Но тот, кому мы необходимы, не в состоянии бороться с собой. Они глотают все, что им предложишь. Спрашивая, что они готовы отдать, мы лишь уточняем для себя направление, в котором проложим этот путь разрушения. Имея конечную цель этого пути, мы сохраняем душу живой, аккуратно отсекая от нее то, что ей вредит. Люди, знающие чем они готовы пожертвовать ради исполнения желания, после встречи с Жнецом живут долго и счастливо.
– Ты хочешь сказать… – невольно вспоминаю его реакцию на мою фразу «да бери все, что хочешь, мне не жалко!» – я …
– Ты себе чуть смертный приговор не подписал, – Роксет медленно делает глоток вина. В его светлых глазах зловеще отражается огонь. – Когда нам говорят «бери все» – мы возьмем действительно все. Мы не только жизнь уничтожим. Мы еще и душу отдадим Свободным, которые трудятся на ниве перерождений. Они ее разложат на этакие атомы, перемешают с другими и вылепят новую, чтобы запустить ее в жизнь.
От представленной перспективы меня так передергивает, что я едва вино не проливаю.
– Почему… ты меня пощадил?
– Я не знаю… – он устраивается в кресле поудобнее, а меня вдруг наполняет странная нежность к этому опасному, во многом равнодушному существу, что играет чужими судьбами как в давно надоевшую, глупую игру, из которой нет никакого логического выхода, – есть в тебе что-то такое… изощренное что ли…
– Это из-за моего желания?
– Нет. Тут глубже… Будто мы на каком-то генетическом уровне похожи. Мне не хотелось делать это с тобой.
– Спасибо… – протягиваю руку и осторожно касаюсь его пальцев.
– Так странно слышать это… – он кажется не замечает моего прикосновения, – думаю я не ошибся, когда выбрал своими очередными подопечными людей.
– Очередными?
– Я начинал в других мирах, – улыбка Роксета горчит усталостью, – когда я стал Жнецом, мира людей еще не существовало. Первым моим местом работы был мир Парящих Зубастых Скал…
– Каких-каких?? – наверное у меня со стороны очень глупый вид с вытаращенными глазами.
– Зубастых. У них были пасти полные огромных зубов, и они вцеплялись друг в друга, превращаясь в пожирающую себе подобных кучу малу, внутри которых существовали, в качестве паразитов этих скал одушевленные.
– О, боги…
– Кстати, неплохое место было. Жалко мир погиб как-то очень глупо, подавившись, в конце концов, самим собой. А вторым было просто райское местечко под названием мир Пролившихся Рассветов. Что примечательно, никакого небесного светила там вообще не было. Но при этом смена дня и ночи зрительно была оформлена великолепно. Там я проработал почти семь тысяч лет.
– Когда ты называешь эти цифры мне становится не по себе… – честно признаюсь я, – судя по твоему выражению лица, тебе там нравилось. Почему ты ушел оттуда? Мир тоже погиб?
– Нет, этот мир утратил одушевленных. Он и сейчас существует. И там даже есть население… Но это уже ненадолго… Такая деградация говорит о том, что мир готовится к завершению своего пути…
– Миры тоже погибают от старости?
– Да… И это печально. Помнишь Зал Переходов с бесконечным количеством дверей, в котором мы появились, когда я перенес нас сюда впервые? Дверь в этот мир уже почти никому не открывается. Наступит день, когда она больше не откроется, значит мир умер. И через какое-то время дверь пропадет. А потом на ее месте появится новая. Вход в твой мир появился как раз на месте Парящих Зубастых Скал, кстати говоря.
– Не знаю, что на это сказать…
– Ничего, – он снова отворачивается к огню, забавно морща нос, – это было двести лет назад. Но я помню, как сейчас, как мы впервые вошли в него.
– Постой-постой… двести??? Но человечеству около двухсот тысяч лет!
– Ты забыл, что здесь времени нет. Есть только события, которые должны накопиться в нужном количестве, чтобы произошел этакий переворот на новый отсчет и сутки бы обновились.
– Можно я не буду пытаться вычислить сколько тебе лет по человеческим меркам? – голос звучит жалобно, и Роксет тихо смеется.
– Не заморачивайся, вам, подросткам, лучше таких вещей не знать. Ваш мир еще безобразно молод и наивен. И поэтому считается довольно трудным для работы, но мне он нравится, – Жнец ставит пустой бокал на стол и потягивается, странно выгибая шею, – в такие юные миры пускают только самых сильных Жнецов ну или очень опытных… Так что мне повезло. Сильным я никогда не считался, да и не был. Но вот опыт… Да… Тут мне равных нет… К счастью для остальных…
– А почему мой мир труден? – невольно подаюсь вперед. Внезапные откровения Роксета делают его уязвимым в моих глазах, но в тоже время мне интересно его слушать.
– М-м-м… У вас очень узкий спектр чувств и эмоций, которые вы можете ощущать. Это не потому, что вы тупые и неразвитые. Просто ваша эволюция еще только началась. Пройдет еще сто тысяч лет, и то, что вы сейчас называете радостью, вы сможете разложить еще на тридцать разных понятий, каждое из которых будет обозначать свой вид радости, совершенно не похожий на другой. И так будет с каждым чувством и эмоцией, что вы сейчас способны ощущать. Но признаться честно, вы мне нравитесь и такими. Как сказал бы Сайлот, забавненькие. Вы еще верите, что одной из самых мощных ваших двигающих сил является любовь.
– Ну как ученый, я не очень в это верю. Хотя силу ее отрицать не стану.
– В вашей реальности пока так и есть, – отмахивается Роксет, поднимаясь на ноги и направляясь к бассейну, наполненному искрящейся водой. Такое ощущение, что там плавает живой свет, – но на самом деле это не так. Больше скажу, вы еще все понятия не имеете, что такое любовь…
– И что это такое? – наблюдаю, как он стряхивает с себя одежду, оставляя свою личину абсолютно голой, но при этом ничего не ощущаю. Словно облик вполне себе красивой девушки стал обычным слитным купальным костюмом.
– На человеческом языке я это не объясню… Нет у вас пока таких слов… Да и действий тоже… Но поверь мне, любви, что обитала в мире Пролившихся Рассветов, я бы на месте одушевленных опасался, как смеси яда с напалмом. В конечном счете, если брать очень грубый расчет, именно из-за этого там одушевленных и не осталось… – Роксет садится на край бассейна и опускает ноги в жидкий свет, – о, как же хорошо… Не хочешь тоже поплавать, кстати? Для человека это безвредно. Эта жидкость даже личину не смывает. И в этой воде ты сможешь дышать без акваланга. Вернее, под водой.
Чувство самосохранения мое откровенно кривится и противится, но руки уже взялись за пуговицы на рубашке… Где я еще, в конце концов, такое попробую?
Сайлот
Переместиться в человеческий мир и оказаться посреди уставшего от собственного шума и беготни вокзала – забавненько. С непривычки у меня мерзнет верхняя часть лица, особенно когда я поднимаю голову на висящий над аркой станции циферблат. Странно, что я это сделал, ведь даже не могу понять, какое время он показывает. Все мои мысли и эмоции сосредоточились на хрупких пальчиках Кью, что осторожно держится за мой рукав. Она стоит близко, и я чувствую ее теплое медленное дыхание на своей груди.
За аркой грохочет ржавой тележкой работник станции так, что ее дрожь я ощущаю всем телом. Мне становится не по себе. Мне хочется отцепить Кью от себя, такую испуганную, не понимающую, что ее доверчивость и поиск защиты во мне заставляют меня ощущать свое привычное безумие как нечто грязное, угрожающее ей… Но…
– Меня зовут Сайлот… – сдержать нервный хмык не получается.
– Хорошо… – она поднимает лицо. Светлая, почти перламутровая кожа ее и голубые глаза напоминают мне береговую линию мира Спящих Демонов.
Что не говори, а этот мир был поистине райским местом для добычи элементов лабиринтов для душ… При всей своей эстетической красоте, обратная сторона которой являлась потрясающим вместилищем изощренности и коварства, артефакты там находились просто отменные.
Мимо нас пробегает шумная толпа ругающихся туристов, видимо опаздывающих на автобус до центра города, про отбытие которого объявляют по громкой связи. И я ловлю себя на том, что невольно шиплю в их сторону, скаля зубы… Я словно погружаюсь в один из своих собственных устаревших лабиринтов, что исчерпал свои ловушки и теперь просто осыпается нам на головы. От этого хочется прижать к себе Кью и уволочь ее куда подальше, чтобы не зацепило обломком отживших иллюзорных стен и низкого потолка, от которого начинаешь задыхаться.
У Кью на секунду перехватывает дыхание… Но отстраняться она пока не спешит…
На глаза попадается небольшое кафе. Отгороженные искусственными изгородями столики выглядят неплохо.
– Давай присядем?
– Да… – ее голос звучит неуверенно, но она бодро семенит за мой, словно опасаясь потеряться.
Мы находим самый дальний пустой столик и устраиваемся на стульях с плохо привязанными к сиденью подушками. Официант нас пока не замечает, и это к лучшему. Пару раз Роксет из своих путешествий по человеческому миру притаскивал мне местные деньги в качестве сувениров. И в общем-то у меня скопилось долларов пятьсот разным номиналом. Но я понятия не имею, много это или мало. Так что…
Вижу, как Кью натягивает на ладони рукава пестренького полосатого свитера.
– Замерзла?
– Нет… – отрицательно ведет головой, отчего ее светлые кудри качаются из стороны в сторону, – просто… тут неуютно… и…
– Да это точно… – тянусь к ней, чтобы обнять, но она невольно отодвигается, продолжая теребить пальцами рукава. Это обидно. Внутри все вздрагивает и ежится, как будто ток пустили. Я ждал ее тридцать лет… А она…
– Извини, – звучу неискренне. Издевкой злой… Она косится на меня и ничего не отвечает. Лишь стена отчуждения становится более осязаемой… И от этого хочется вцепиться в нее с какой-то утробной яростью. Вонзить в нее скрюченные пальцы… Прижать к себе, присвоить… Она моя… Моя… МОЯ!!! Буквы выжигаются на крови бессловесным рыком. Мне страшно. Неужели так нужное мне от нее узнавание и признание так и не проснется в ней. И она останется навсегда слегка отстраненной, вежливо позволяющей мне проявлять заботу, которую посчитает необходимой.
– Не надо так… – вдруг мягко произносит она, и на меня словно ведро воды выливается.
Она ничего не помнит из того, что было раньше… Она утратила все, придя ко мне… Шла сквозь Свет и Тьму на мои поминальные вопли, и теперь…
– Я тебя пугаю, да? – заглядываю ей в глаза. Там нет обиды. Лишь настороженность.
– Немного… – она вздыхает, будто собирается с мыслями, и принимается сбивчиво тараторить, – нет, это не потому что ты что-то не так делаешь! Я знаю, что ты не причинишь мне зла. Я просто тебя не знаю. Вселенная сказала, что я вернулась из небытия, чтобы быть с тобой, но…
– Хочешь знать правду? О том, что тогда произошло? – стараюсь, чтобы голос звучал ровно.
– Не сейчас. Раз я вернулась… Значит была причина… – она несмело улыбается мне, – и вряд ли она в том, чтобы выяснять отношения или мстить…
Молчим. На моем языке – тысячи фраз… И все они о том, что она сейчас не хочет слушать. И я не знаю, что мне делать со всем тем, что нарастает во мне, как снежный ком. Если раньше я мог легко спустить пар с помощью Роксета, то теперь…
Как-то пару лет назад, рассматривая мой очередной лабиринт Жнец сказал мне, что я топчусь на месте. Вроде все изобретения мои совершенно разные, но в тоже время… Слишком много деталей, и главная картина происходящего как будто смазывается. Он говорил, что узко направленное безумство, сконцентрированное на чем-то, позволит мне, с одной стороны, познать новые глубины, а с другой – открыть себе выход на поверхность нормальности. Ведь когда пугает все одновременно, отличить сон от яви становится нереально…
Окружающая нас действительность действительно пугает. У нас по-хорошему нет ничего, кроме друг друга и моей сумки с элементами для лабиринтов, которые явно можно будет под что-то здесь приспособить. Но я пока даже близко не представляю под что именно…
Внутренние голоса орут все громче, разрывая меня изнутри своими желаниями и призывами, и я лишь делаю вдох.
– Знаешь… Я – псих… – с трудом произношу это, и какофония внутри пристыженно сбавляет тон, вслушиваясь в мою волю.
Кью молчит почти минуту, а потом, придвинувшись поближе, ныряет мне под руку, прижимаясь лицом к моей груди.
– Хорошо… – она улыбается моему изумлению, – в смысле хорошо, что ты знаешь кто ты и чего от самого себя можешь ожидать… примерно…
– Да… Очень приблизительно… – неуверенно киваю ей, – в некоторых случаях… Вернее, почти во всех… Но не точно…
Она тихо смеется, переплетая наши пальцы.
– Счастливчик… – фыркает она, разглядывая наши руки, – я вот даже близко не представляю на что способна… И чего от себя ожидать…
Прикрикиваю на поднявшийся в очередной раз внутренний шум, посвященный тому, какой она была раньше. Глядя на доверчиво жмущуюся ко мне девчонку, я вдруг понимаю, что Арзы больше нет. И впервые это не вызывает той нестерпимой оглушающей боли, что изъела мое сознание до огромных дыр. Есть только Кью, ее продолжение… Получившееся в результате бесконечной нашей с Арзой борьбы за право быть вместе… И пусть я пока этот Пустоцвет еще не знаю, я верю в то, что она ослепительно прекрасна.
– Знаешь, мой знакомый Жнец как-то сказал, что изучать свои возможности в одиночку – довольно скучное и непродуктивное занятие. Ты не возражаешь против компании?
– Буду рада…
И на краткий миг, когда она произносит эти слова, в моей голове наступает столь долгожданная немыслимо сладостная тишина…
Вид сверху. Комната Роксета
Жнец медленно раскачивается в своем гамаке, гладя в ночное небо. Развалившийся у камина Сэм греет ноги, лениво прикрыв глаза. В его пальцах поблескивает разноцветный камушек, вспыхивающий странными переливами на каждой новой грани.
– Роксет…
– М-м-м?
– Ты ведь не спишь?
– Нет, конечно… – Жнец отвечает медленно, будто через силу.
– Скажи… Ведь, когда ты принял облик Лорен, со мной говорил не ты? Это ведь говорил ее образ?
Роксет чуть поворачивает к человеку свою Маску. И в ее положении относительно головы Жнеца чудится улыбка.
– Молодец…
– А почему тот парень, что хотел стать твоим подопечным, пожелал тебе прекрасных снов?
– Потому что после исполнения договора с тобой, я на несколько лет уйду в Сад Снов. Богиня, что живет в нем, умеет погружать Жнецов в сон и возвращать нам изначальный облик, – Роксет поудобнее устраивает голову на ладони, снова отворачиваясь к балкону.
– То есть получается, ты все вспомнишь?
– Нет. Я буду спать. Просто спать и видеть хорошие сны… Вернее, я на это надеюсь. Когда я ложился спать триста лет назад, меня несколько лет мучали кошмары… И в позапрошлый раз тоже… И до этого…
– А тебе вообще когда-нибудь снились хорошие сны? – Сэм привстает со своего кресла и выворачивает голову в сторону Жнеца.
– Хороший вопрос… Я не помню. Наверное, снились… Но либо они не задержались в моей памяти, либо я на редкость талантливый пессимист и во всем вижу только плохое… – он медленно раскачивается всей ступней.
– А что тебе обычно снится?
Роксет усмехается и молчит почти минуту.
– Мне снятся души, которые все время спрашивают, за что я с ними так жестоко? И дают мне возможность прожить каждый их день, что очищал их… – он говорит это с какой-то странной светлой усталостью, – можно подумать я и так этого не делаю каждый раз, работая с ними. Заключая контракт, я обязуюсь беречь душу во время ее чистки. У меня нет самоцели угробить человека. Многие отделываются мелкими неприятностями на работе или расставанием с тем, кого, как им кажется, они любили. Но вы склонны любой чих воспринимать, как трагедию… И с радостью демонстрируете мне во снах весь спектр по большей части вымышленных страданий. Впрочем, не мне судить. Возможно, вам действительно очень больно…
Они молчат, наблюдая за потрескивающим огнем.
– Можно личный вопрос?
– Попробуй, – Жнец произносит это с долей любопытства, но без особого энтузиазма.
– А ты мужчина или женщина? – разноцветный камушек замирает в его пальцах. – Просто я вижу, как легко ты меняешь личины… И в каждой ты смотришься органично, но все же…
Жнец молчит долго. Огонь уютно потрескивает в очаге, прогрызая в деревяшках ребристые полоски алого жара.
– Я не помню… – звучит как шелест или отчаянное вспыхивание особо высокого языка пламени, – иногда мне кажется, что меня без Маски никогда не было… У меня даже имени своего не осталось… Только прозвище… И порой я не понимаю, почему все еще здесь… Какой в этом смысл…
– Хочешь я тебя обниму? – Сэм поднимается с кресла и подходит к гамаку, в котором качается Роксет.
– Зачем?
– Станет легче… – человек неуклюже взмахивает руками. В его черных глазах живет участие.
– Не думаю, что это хорошая идея, – Жнец подпускает в голос доброты, – тебе стоит отдохнуть. Завтра будешь выбирать судьбу мальчишке, пока я займусь записью музыки для него. И поверь мне, моральные силы тебе очень даже пригодятся. Если ты, конечно, не решил остаться здесь навечно.
– Нет, навечно мне не подходит, – Сэм отворачивается к своей кровати, – но не потому, что я не хочу тут остаться или участвовать в том, что, по моему мнению, просто кошмар и садизм. Договор есть договор, и я должен исполнить свою часть. И потом, мне кажется, я стал смотреть на вещи намного шире, чем обычно. И многое меня постепенно перестает пугать. Ты ведь этого хотел, когда заключал со мной сделку?
– Нет… – Жнец отрицательно качает головой, – но ты умный парень, Сэм. И ты все поймешь, когда сделаешь осознанный выбор.
– Почему ты доверяешь мне такие вещи? Ведь я могу сделать еще хуже, чем было…
– Если так получится, это будет на твоей совести, а не на моей. И то я бы советовал тебе ее послать куда подальше. Будешь мучиться из-за каждого одушевленного, которого чистишь, быстро съедешь с катушек. Тут принцип на самом деле довольно простой. Да, впрочем, тебе такие подробности и не нужны… Запомни главное. Каждое действие наслаивается на другие, создавая общую картину некой гармонии. Если даже где-то промахнешься, кто-то другой ее обязательно выправит. Может не на этом слое, а через пять-шесть… Но конец света при таком раскладе устроить практически невозможно…
– Звучит оптимистично… – невольно зевает Сэм.
– Спи…
– А ты чем займешься в это время?
– Буду слушать знаки Вселенной. А потом не знаю… – Роксет отворачивается от человека к окну, – эта ночь на самом деле на исходе…
И Сэм послушно укутывается полосатым желто-красным пледом и закрывает глаза.
