Kitabı oku: «Струны души», sayfa 2
Три часа сна за кухонным столом не могли пройти без последствий. Рука, выполняющая роль подушки, по ощущениям превратилась в чужеродный объект, легкие требовали больше кислорода, а спина – справедливости.
Совершив парочку глубоких вдохов и выдохов, я оглядел размытый интерьер и попытался вспомнить, каким чудом мое бренное тело очутилось на кухне, ведь последним отчетливым воспоминанием было шествие в сторону спальни.
Я протер глаза и наткнулся на силуэт человека. Он сидел напротив меня, мягко постукивая по столу пальцем. Его взгляд был устремлен в коридор. Ощутив на себе интерес с моей стороны, человек повернулся ко мне, улыбнулся уголками губ и столкнул по столу ладонью. Я застыл.
Тысячи тонюсеньких иголок беспощадно кололи мою затекшую руку. Это мерзкое ощущение было пропитано явью, но не объясняло, почему я вижу перед собой давно почившего незнакомца.
– В-в-вы же умерли! – не узнал я свой голос.
– Рома, ты че? – такой невинный вопрос заставил меня подскочить, опрокинуть стул, судорожно дыша, пятиться назад.
«Откуда он знает мое имя? Откуда?» – билось в затравленном разуме. Натолкнувшись на сиденье стула, под обиженный звон чашек я больно приложился копчиком о край «посудного» стола.
– Рома, ты чего? Это я…Михаил.
– Ми-ми-михаил, – смертельный холод, сковывающий мои губы, погасил еле пробивающий шепот. Прозвучавшее имя напомнило о чем-то знакомом, но далеком, привычном, но нереальном.
Я судорожно выдохнул, поднял стул с пола, сел на место и уронил голову на сложенные в замок дрожащие руки. В темноте за закрытыми глазами всплывали кадры диафильма с событиями сегодняшней ночи.
– Думал уйти, не попрощавшись, но мне показалось это неправильным. Кажется, следовало поступить именно так. Я действительно сожалею о том, что натворил вчера, – Михаил замолчал и продолжил тихим голосом, – Оправдания бессмысленны. Все и так ясно, – он вздохнул, – Я пойму, если ты откажешься мне помогать, – и добавил еще тише, – Хотя в этой ситуации мне следует разобраться самому, – снова замолк, стукнул ладонью по столу и уже нормальным голосом подытожил, – Ладно, мне пора. Через 2 часа самолет. Если захочешь присоединиться, то мы обязательно встретимся, а пока прощай.
Я слушал его монолог и постепенно приходил в себя. Ни злости, ни обиды – в осадке, оставшемся после ночного инцидента, не наблюдались чувства, которые бы стали препятствием нашему совместному поиску неведомой истины. Мне не удалось объяснить себе, почему именно так, но стало ясно одно – мы не доверяем друг другу до конца. Борясь со жгучим чувством стыда из-за проявленной слабости, я поднял голову и спросил:
– Может, все-таки назначим какое-то определенное место встречи?
– Не хочешь упускать шанс? – Михаил встал из-за стола и подхватил с пола рюкзак.
– Не хочу испытывать сожаления, – я встал, чтобы проводить его до двери, – Ну так что на счет места встречи? – повторил вопрос, глядя, как он достает из кармана перчатки.
– Я назначил встречу на сегодня в 6 часов вечера возле памятника на площади Дуомо. Одного зовут Габриэль, другого – Кенджи. Ты вроде не бывал ранее в Милане, поэтому если вдруг я не успею или еще что, – Михаил сдвинул брови и ненадолго замолк, – то позвоню Амалии – она по тебе соскучилась. К тому же она с ними знакома. Так что до встречи, мой друг, – хлопнул он меня по плечу, постоял у порога, затем скрылся в лестничных пролетах.
Каждое прощание оставляет послевкусие. Закрывая за ним дверь, я вдруг ощутил себя стоящим посреди лабиринта Минотавра. Неизвестность, азарт подгоняли вперед, а разум требовал немедленного возвращения. Только я запретил себе сворачивать назад. Оставалось только одно, самое трудное – ждать, ждать подходящего случая, чтобы сделать следующий шаг.
Я пошел в зал рыться среди бумажных стопок на вершине книжного шкафа. В конце прошлого года мне вдруг взбрело в голову бросить курить. Последняя пачка Ротманс, купленная мной, так и осталась непочатой и отправилась отлеживаться наверху среди бумаг в ожидании своего звездного часа.
– Ну что вспомним старое? – спросил кота, распахивая дверь из спальни на балкончик, и попал в центр маленького снежного вихря. Курить перехотелось. Я отложил пачку сигарет на покрывшийся каплями подоконник и принялся наблюдать за мягким гипнотическим танцем белых пушинок.
Тусклый свет фонарей посреди раннего снежного ноябрьского утра, редкие сияющие окна – все это заставило меня вспомнить далекое прошлое: старую куцую елку с блестящими разноцветными игрушками, добрые советские новогодние поздравительные открытки, предвкушение волшебства и праздника, потерянное в последующие годы.
Они заставили меня вспомнить уютные зимние вечера, когда маленький я просил взрослых выключить в зале свет и включить подмигивающие теплым чуть оранжевым светом елочные фонарики. Следы краски по краям лампочек говорили о том, что их пытались сделать разноцветными, но цвету предпочли яркое сияние огоньков. Мне вспомнились замечательные дни, когда мы с бабушкой оставались одни, и она читала вслух разные сказки. Продрогший, повзрослевший я потянулся за промокшей пачкой и закурил. Мне почему-то захотелось сию минуту поглядеть на картины, посвященные празднованию Рождества. Я докурил сигарету и закрыл дверь.
В зале я завис над книгой о русских художниках, недочитанной Михаилом, потом продолжил читать «Наедине с осенью» Паустовского. Взглянув на дату написания рассказа, я вспомнил о крайнем сроке сдачи статьи, тут же отложил книгу и пошел собирать «пазл» из добытых материалов.
Густое с горьковатым вкусом ностальгии и хрустом первого снега утро томно сменилось флегматичным днем. Темнота за окном плавно перешла к мягкому голубоватому свету. В доме царила блаженная тишина. Она набросила на мои плечи вдохновение, заставила склониться над клавиатурой и сплетать букву за буквой в целостные весомые слова. И вот, ура! Крошечная точка завершила объемный текст, и файл отправился на электронный ящик редактора.
Кухонные часы показывали два часа – время варить картошку. Содрав шкурки с целой кастрюли овощей, я вдруг осознал, что сегодня ем один. Тишина утратила свою невесомость: я неожиданно для себя почувствовал необходимость с кем-нибудь поговорить.
Покончив с обедом, я потянулся к смартфону. Среди поступающих бесконечным потоком гневных писем редактора чуть было не потерялось послание от Михаила. Письмо пришло час назад, я открыл его и принялся читать:
«У меня проблемы.
Место: Roberto Cacciapaglia – Times.
Найди Амалию. На месте ждет Roberto Cacciapaglia – Double vision».
Я трижды перечитал содержимое, только два предложения имели для меня хоть какой-то смысл. Пришла пора действовать.
Я оставил грузиться запрос «Роберто Каччапалья» и отправился собираться. Каково же было мое разочарование, когда, вернувшись готовым, обнаружил всего лишь досье на композитора из Милана.
Родился 28 декабря 1953 года в Милане; окончил Миланскую консерваторию имени Верди; в своих произведениях использует не только живые инструменты, но и электронную музыку. В его биографии не было ничего сверхъестественного за исключением того, что он олицетворял собой человека, обгоняющего время, и родился он как раз в том городе, в котором мы должны были встретиться с Михаилом. Я решил перейти к прослушиванию упомянутых композиций.
Первой на очереди была «Times». Я нашел ее, нажал на кнопку воспроизведения и… Никогда еще не чувствовал себя таким слабым и скованным. Сильная, смелая мелодия не ставила рамок слушателю, она их разрывала, расширяла горизонт, заставляла по-новому взглянуть на мир и на себя. Однако мелодия с названием «Времена» отнюдь не ассоциировалась с местом встречи.
Второе произведение с названием Double Vision было из того же альбома что и Times. Оно отличалось большим спокойствием, но не уступало в силе. Обе композиции явно на что-то указывали, но у меня не имелось толковых идей.
– Quodo tempus? – растормошил я кота, решив довериться его чутью. Пушистый проводник тихо мяукнул, повернул голову, прижав уши к стулу, спрятался за лапками и продолжил спать, – Почему я не купил билет как все нормальные люди? – стукнул я по столу.
Хотя встречу, назначенную в духе: «Иди туда, не зная куда. Встреться с тем, не зная с кем», – не спасли бы даже вовремя приобретенные билеты, но я решил предпринять все возможное, что было в моих силах.
За раздумьями и поиском рейса в Милан, назначенного хотя бы на завтра, я не заметил, как кот перебрался на стол. Не выдержав отсутствия внимания к своей персоне, он развалился прямо передо мной на руки, ставшие частью клавиатуры. Я освободил одну, потер глаза и вздохнул на часы: полчаса времени пролетели впустую.
– Нам бы сейчас связаться с Габриэллой, – пробормотал себе под нос и, уповая на собственное везение, вызвал абонента, но потерпел фиаско.
Нужно было переодеться. Я встал из-за стола и пошел в спальню, в коридоре споткнулся о кота.
– Quodo tempus? – уже скорее в шутку спросил у товарища, пляшущего у входной двери. Он принялся царапать дверь. Подумав, я вернулся на кухню за рюкзаком; достал свои тяжеленные ботинки; потерял пять минут за размышлением, что лучше надеть пальто или куртку; выбрал последнее и покинул дом.
Глава 3
Кот бежал по спрессованному серо-коричневому снегу с редкими проступающими темными пятнами асфальта, иногда отбегал в пушистые сугробы, пропуская новых гудящих «прессовщиков» снега, а потом возвращался на проторенный стальными гигантами путь и брезгливо отряхивал лапки. Я пробовал взять его на руки, запрятать за пазуху, в рюкзак, но упрямец принялся извиваться ужом и чуть не порвал мне куртку.
У самой точки перехода с неба снова посыпались колющиеся холодом хрупкие белые перья. Медленно кружась, они словно бинт ложились ровным слоем на испорченный бурый снег, они укрывали нежной периной спящие деревья и словно мушки досаждали пешеходам и водителям. Почему-то на ум пришла сказка братьев Гримм про Госпожу Метелицу. Я позволил себе ребячество: высунул язык и принялся ловить особо крупные хлопья.
Именно так, с высунутым языком я застал момент перехода. Испод серого слоя пустоши проступила миланская улица с темными стенами красивых старых домов и ярко-желтым трамвайчиком. Он казался ребенком, которого родители отпустили погулять с бабушкой и дедушкой, и теперь он бегал между стариками. Те ласково смотрели на него и наслаждались свежим воздухом за разговорами с другими.
Кот рванул в раскрывающиеся двери, под ноги нескольких человек, пожелавшими стать пассажирами этого чудного средства передвижения. Я рванул за котом и успел заскочить последним. Стук закрывающихся дверей за спиной отрезал путь назад. Он плавно перетек в глухой стук железных колес, с которым забилось в унисон мое неспокойное сердце и звучали мелодии Роберто Каччапальи из Ten directions..
Я не знал где мы, где наша остановка, поэтому неотрывно смотрел вниз, наблюдал за реакцией кота, ерзающего у моих ног. Не знаю, сколько нам пришлось проехать, но неожиданно маленький гид подскочил и вылетел в открытые двери. Я сунул кондуктору в руку какую-то скомканную бумажку и сопровождаемый криками побежал за ним.
Мы обогнули трамвайчик, и перед взором во всей красе предстал величественный Миланский собор. Я спотыкнулся и остановился. От вида сырого потемневшего камня, обращенного в кружево, перехватило дыхание.
То, что возвышалось здесь передо мной в этот снежный осенний вечер никоим образом не походило на творение рук человека. Удивительная сила и власть таилась в этих хрупких башенках и ювелирных узорах над верхними окнами и внутри них. Очнувшись от оцепенения, я огляделся вокруг и увидел, что стою за оградой возле входа в метро. Кота нигде не было, зато наткнулся на гневный взгляд карих глаз испод светло-розовой шапки.
– Я тут, значит, мерзну, а ты туриста изображаешь, – пробухтело создание в безразмерной черной куртке с маленьким рюкзачком, по нос укутанное в такой же светло-розовый шарф.
– Эм, добрый вечер, – осторожно поприветствовал я, чем вызвал гневное недоумение.
– Добрый вечер? Добрый вечер!? Ты издеваешься надо мной! Если сейчас же не перелезешь через ограду и не спустишься в метро, можешь разворачиваться и возвращаться обратно! Михаилу скажу, что ты не пришел, – создание закончило гневную тираду взмахом рук и начало спускаться вниз. Я опешил, но оглядевшись вокруг, все-таки последовал указаниям и поспешил вслед за ней.
– Амалия? Тебя и не узнать без твоей розовой куртки, – нагнал ее возле кассы покупающую билеты.
– Нет, вы поглядите на него! Он все-таки издевается, – она опять взмахнула руками и смела одним движением два билета с подоконника кассы, – Холод! Снег! Я целый час жду его возле памятника, а он, видите ли, архитектуру стоит, изучает и еще издевается.
– Вообще-то я только подошел, и не знал, куда точно идти, – попробовал оправдаться я, – Ты получила от Михаила сообщение?
– Если не знал, куда точно идти то на черта приперся к Дуомо? – надвинулась на меня обвинительница.
– Потому, что Михаил изначально назначил встречу там, а потом прислал странное сообщение, в котором место обозначалось мелодией композитора.
– Мелодией композитора, хорошо, – миролюбиво согласилась Амалия, освободив рот от шарфа, – Но что непонятного в «Moscow river»?
– Нет.
– Что нет? – резко остановилась и развернулась ко мне собеседница.
– Нет, – повторил я отрицание, – Это была композиция Times, – я посмотрел в ее широко распахнувшиеся глаза, – Ты знаешь, что она могла бы значить?
– Ты уверен в этом?
– Да, – я, было, полез за телефоном, но вспомнил о нашем местонахождении, – Тебе, значит, прислал он «Moscow river». А оно что значит? – снова заглянул ей в лицо.
– Значит, что мы должны были встретиться на станции метро Moscova, – уже задумчиво пробормотала Амалия, заходя в вагон подъехавшего поезда, и села спиной к окну.
– Если место встречи было иным, почему ты пришла к собору? – спросил я, всё также, наблюдая за задумчивым выражением ее лица.
– Сама не знаю. Очнулась уже в метро, – стушевалась Амалия и мило сморщила нос.
– Times, значит, тоже означает какое-то место, – озвучил я свои размышления.
– Да, – тихо согласилась она, – И, кажется, я его знаю.
– И куда нам держать путь-дорогу?
– К башне с часами. Кастелло Сфорцеско. А тебе что пришло в голову?
– Увы, ничего. Я не знаком с Миланом, поэтому рад, что мы встретились, – улыбнулся я, – – А в твоем сообщении упоминалась композиция Double vision? – вспомнил я еще одно музыкальное произведение, использованное в сообщении в качестве шифра.
– Кстати, да-а-а, – протянула она, ткнув пальцем перед собой, – Нас же ждут еще два человека.
– Михаил сказал, что ты с ними знакома. Чего нам ждать? – выразил свою тревогу в одном вопросе.
– Габриэль – знакомый Габриэллы. Тебе сказали – он священник? – я покачал головой, и Амалия погрузилась в воспоминания, – Они познакомились на работе. Он приходил к нам домой, долго молчал. Я втянула его в спор, доконала, как потом сказала Габриэлла, затем мы сели пить кофе и помирились. С того времени иногда общаемся. Он очень интересный человек, хороший, добрый, серьезный, играет на гитаре, пьет сладкий кофе. С Кенджи он нас познакомил. Кенджи – атеист с налетом буддиста, – дала она неоднозначную характеристику и усмехнулась, – Он, наверное, единственный человек к которому Габриэль прислушивается после Бога, – сделала акцент бровями на два последних слова, – Кенджи – физик. В последнее время мы стали общаться чаще обычного, – завершила она свой рассказ.
Небольшой отрезок пути мы проехали молча. Я остановил играющего на фоне Роберто Каччапалья и размышлял над причиной сбора нашей небольшой компании, гадал, в какую неприятность влип Михаил. Амалия в это время сидела, обняв себя левой рукой за талию, и похлопывала правым указательным пальцем по кончику носа. Когда рукам становилось холодно, она прятала их в длинных объемных рукавах своей темной мягкой куртки, легко скрывающих по кончик тонкие чуть загорелые пальцы с красными острыми ногтями.
Недосып, умеренный гул и легкое покачивание вагона постепенно замедляли ход мыслей, покрывали свинцом веки, голову. Меня растормошила Амалия. Она глубоко вздохнула, приставила кончики пальцев друг к другу, и, глядя на них, произнесла:
– Помнишь, когда ты разгадал загадку Да Винчи, мы побежали с тобой в парк, и там столкнулись с Михаилом? Я тогда сказала, что мы затеяли те фальшивые убийства потому, что по ночам перемещались в Лувр, и нам это надоело, а Михаил сказал, что это был сон.
