Kitabı oku: «Басни дедушки Феди», sayfa 8

Музыкальная тайна

Осёл – придворное светило,

Звезда божественных искусств.

О музыке он рассуждает мило,

И задевает струны нежных чувств.

Он – председатель конкурсных жюри,

Судья вельможно строгий.

Не применёт талант он пожурить,

Коль тот не поклонился в ноги.

За жизнь не написав ни ноты,

Даёт он композиторам разнос.

Осёл – любитель отбивать охоту

И доводить людей до слёз.

Ждёт терпеливо музыкальный мир,

Когда Сам сочинять начнёт Кумир;

Когда напишет Сам произведенья,

Достойные любви и преклоненья…

Однажды как-то на банкете,

Узрев Медведя на портрете,

Хмельной Осёл Медведю погрозил:

Тот, когда Осликом он был,

Ему на ухо наступил.

* * * * *

Порою тайна личная проста,

Как заповедь распятого Христа.

Невиданный зверь

Кошатницы последнюю копейку

Расходуют на кошек и котят.

И те, не то, что канарейку, –

Поймать мышонка не хотят.

В одном подвале бывшей мастерской

Гнездились крысы много тёмных лет,

Но бомжи рухлядь выгребли долой

И зубы крысам показал незнамый свет.

Весь выводок в колодце водосточном

Угробил ливень с наступленьем холодов,

И лишь один крысёнок, как нарочно,

Остался жив средь дворовых котов.

Не испугался злобных морд крысёнок:

Слепой, он попросту не видел их…

Коты опешили, они с пелёнок

Не видывали крыс живых.

Зверь странный, раз не убегает

Перед лицом пружинистых прыжков;

Видать зубаст и силу свою знает.

А вдруг он ядовит ильжрёт котов?

Коты поймали Ариадны нить,

Решенье приняв мудрое, простое:

Невиданного зверя не дразнить,

Оставить лучше до весны в покое.

* * * * *

Мы в окруженьи нищих и бродяг

Забыли, кто наш друг, кто враг.

А может нет уже у нас врагов

И надо крыс любить, а не котов?!

Обезьяна и Крестьянин

по мотиву африканской сказки

Была на сносях Обезьяна.

Недельным голодом гонима,

Без шума лишнего, незримо

Проникла на плантацию бананов.

Не заморила толком червячка,

Как ветер вопль донёс издалека:

Крестьянин с криком к ней бежал,

В одной руке – копьё, в другой – кинжал.

Бедняге тут не до еды:

Дай, Боже, ноги – избежать беды!

Но молодой Крестьянин был быстрей, –

И вот уж он с копьём над ней!

На спину пала Обезьяна

И выпятила свой живот:

«Смотри, мол, нет нигде кармана,

Ни сумки, ни мешка, – один лишь рот!

Взяла я только то, что съела,

Чтоб поддержать в утробе малыша;

До воровских групп нет мне дела,

С собой не унесла я ни шиша!

Сюда пришла я светлым днём,

Чтоб обо мне ты плохо не сказал.

Коль порешил меня сгубить живьём,

То посмотри сначала мне в глаза!»

* * * * *

Бесспорно, без цензуры жить вольней,

Но под финансово-налоговым копьём

Со светлой головой, распухшей от идей,

Сатира чахнет с каждым днём.

Ода и Песня

Хвалебная, заслуженная Ода

Повздорила с народной Песней:

«Ты, хоровая, новой власти

неугодна:

Жечь фимиам вождям, куда

полезней!

Случайно ль нотные исчезли

магазины,

А Ода – модна?..

В честь любой скотины.

Случайно ли из песен хоровых

Всё реже слышно пенье удалых;

С эстрад летит истошный крик

Иль заунывное, как замерзал

ямщик?

Знай, на страницах большинства

газет

Есть место одам, песням – места

нет!»

«Да, Ода! Ты права: меня почти

забыли,

Покрылся песенник архивным

слоем пыли.

Меня уж не поют, как раньше до

зари:

Все думают про хлеб и сухари».

Сбылась народа раболепная мечта:

Духовным миром правит нищета…

Петух-пенсионер

У Петуха нет ни кола, и ни двора,

Но он хохлится, петушится.

Ему бы образумиться пора,

Но лысый бес живёт в столице.

Трёт шею пенсия бедняге, как хомут:

Ждут получения её хохлатки молодые,

Звонят и день, и ночь, гулянки ждут.

Их не смущают петухи седые.

И лишь влюблённая Цесарочка одна

Бессребряна в плену интима:

Горячих, страстных чувств полна,

Страдает, ревностью гонима:

– Когда дождуся твоей ласки?

Мне Селезень шепнул, ты ходишь к Утке.

Она умеет строить глазки,

От мысли, что ты с ней, мне жутко.

Любимый! Я тебе по-прежнему верна

И без тебя не в силах жить.

Оставь её! Зачем тебе она?

Стирать портки и борщ варить?!

Но бес в ребро! Петух за пару дней

Всю пенсию с малявкой прогуляет,

Затем, как бомж, до пенсии своей

На мусорках бутылки собирает.

* * * * *

Ся басенка для одуванчиков седых:

Влюбляйтесь, милые, но чур не в

молодых!

Пиит-полиглот

Воскреснем ли когда от чужевластья мод?

Чтоб умный бодрый наш народ

Хотя по языку нас не считал за немцев.

А.С. Грибоедов

Не зависть мучает, а злость:

Сегодня рифмоплётов развелось,

Как подзаборных, слепеньких котят,

И все быть знаменитыми хотят.

Быть выше всех!

Стать недоступным норовит

Мечтающий о вечности пиит.

Но, поднимаясь, как на грех,

Он отрывается от всех.

Заумных образов плетёт он кружева,

Так, что невольно закружится голова.

Он счастлив, если говорит народ:

«Какой талантище!

К тому же – полиглот!»

В стремленьи оторваться от людей

Сонм поэтесс роится без дрожжей,

Мудрёно пишут все, –

сам черт не разберёт:

Что ни строка, то ребус иль кроссворд…

* * * * *

Поэта бронзой славит пьедестал.

Пиши, но так, чтобы на нём лежал

Букет живых цветов,

А не словарь заморских слов.

Президент и Нищий

Говорят, что раньше бондарей премировали по средним

показателям, как-то: за перевыполнение плана

по крепким пробкам при явном недовыполнении плана

по быстро рассыхающимся бочкам…

Однажды Президент, чтоб лучше знать народ,

Переодевшись, без охраны и без своры,

Как бомж небритый, через чёрный ход,

Тайком от ближних вышел в город.

Глава державы Нищего заметил,

С ним поздоровался и вежливо спросил:

– Тебе, кто помешал на этом свете

Трудиться так, чтоб ты достойно жил?

– Не пьяница я, не какой-то сброд:

Всю жизнь, как раб, пахал я, кореш!

Но Президент, чтоб кол ему в живот,

Назначил пенсию – котёнка не прокормишь.

При старой власти быть бы тут беде,

Бедняге не сносить бы головы.

Но новый Президент, на то и Президент,

Расхохотался, не боясь молвы:

– Ты, братец, на язык похвально дюж!

Жаль, в арифметике не больно-то силён

И зря про пенсию городишь чушь:

Она в год в среднем чуть не миллион…

На это Нищий возразил в ответ:

– Не вижу логики в твоём обмане.

На хрен мне звон златых монет

В чужом, а не в моём кармане?!

Сердобольный Уж

Так испокон в народе повелось –

Делиться с ближним радостью и горем.

В чужие уши стрессы, боль и злость

Мы сбрасываем часто в разговоре.

Долбит, как капля, мрамор и гранит,

Мозги и психику одно и то же:

То лес горит, то Слон убит…

От новостей дерёт мороз по коже.

Хоть хныкать детям не к лицу

Перед беспомощным, родным тем более,

Все жаловались старому отцу,

Ужа грузили на ночь своей болью.

Уж сердобольный с горя закурил,

Что сострадание губительно не ведал,

Чуть было руки на себя не наложил,

Да тут нелёгкая вдруг принесла соседа.

Чтоб не ославить род свой и семью,

В отчаяньи от психо-перегруза

Мудро Уж начал злить Змею

И додразнился до желанного укуса.

Никто не упрекнул державу и семью:

Простого проще – обвинить змею.

Собака и кости

Собака грызёт кости не потому,

что ей мясо надоело

Крещенский злой холод не остудил

Соседских собак гневом дышащий пыл.

Сцепились два пса, клочья шерсти летят,

Пойди разберись, кто тут чёрт, а кто брат…

Из будки Щенок мокрый высунул нос.

Покрылся льдом нос, обонянья не стало,

Пропал нюх собачий на мясо и сало.

С тех пор примечает мудрёный народ:

Щенок, став Собакой, лишь кости грызёт.

Живя средь людей, не в лесу,

Себе заруби на носу:

Чтоб жизнь не собачьей была,

Не суй нос в чужие дела!

Царь и Нищий

Единственный наследник старого Царя

Тонул на лодке с повреждённым днищем.

Но, беспримерным бескорыстием горя,

Царевича спас чудом Нищий.

Взял Царь бродягу под опеку,

Велел помыть, побрить, постричь калеку.

Жил Нищий при дворе, как дома,

И трапезы делил с Царем в хоромах.

«Причудился мне нынче Божий Глас, –

Признался Нищему смущённый Царь-отец, –

За то, что жизнь ты сына спас,

Тебе построю золотой дворец!»

Взмолился Нищий на коленях пред Царём

И стал о землю бить челом:

«О! Добродетель всех времён,

Прими от вечного раба поклон!

Не одари веленьем строгим!

Чем возводить дворец под небо,

Издай указ всем сирым и убогим

Подушно дать по корке хлеба!»

Возводим памятники идолам-царям,

Земной рай строим новым богачам.

Жаль, некому из самодержавцев наших дней

Дорогу проложить к сердцам простых людей.

Цепной Пес и Волк

Цепного Пса наведал Серый Волк,

Которого тот чуть не разорвал.

– Что дать тебе, чтоб ты умолк

И людям спать ночами не мешал?

Хоть мы с тобой почти родня,

Ты за работу получаешь грош,

А я без мяса не живу ни дня, –

Мне больно видеть, как ты кость грызешь.

Спокойно спит Хозяин твой,

Тебя оставив на ночь на цепи,

Средь волчьих вожаков он «Свой»,

Ты убедишься в этом, – потерпи!

Пора из прошлого извлечь урок,

Чтоб цепь достойной жизни не мешала.

Я ночью Поросёнка уволок,

В знак мировой принёс мясца и сала.

Пёс возмущённый с яростью Быка

Рванулся вздыбленный, что было сил.

Ошейник лопнул от собачьего рывка,

С цепи сорвался Пёс и Волка задушил.

О! Лицедеи вероломной стаи,

Гонители правдивой прессы «дерзкой»,

Не сделать вам её – продажной, мерзкой:

Она златою лихорадкой не страдает.

Никольникову Фёдору Фёдоровичу

Старший Брат

Пролог.

Года безудержно бегут

От первозданного истока,

Так реки берега грызут

Струёй бурлящего потока.

Так в этот мир вошёл поэт,

Как астероид в мир галактик –

Душою он найдёт сюжет,

Отточит рифму, как фанатик.

Сегодня новый бенефис

Поэта, баснописца века,

Смотрю я вновь из-за кулис

И верю в гений человека.

Он острослов, как одессит,

Как офицер – правдив и точен,

Никто, как он, не юморит

И его юмор свеж и сочен.

Глаза агатами горят,

А его басни, как заноза,

Достать поглубже норовят

Всю фальшь, не требуя наркоза.

Любите Родину, как он

И Украину и Россию –

Кто делит нас, тот так смешон

И тратит понапрасну силы.

Так пожелаем же ему

И вдохновенья, и удачи,

И плюс к таланту и уму,

Здоровья на сто лет в придачу!

Эпилог.

Никольников, как старший брат,

Есть у него чему учиться!

Пусть, что угодно говорят –

Он, как поэт, не повторится!

Виктор Попов