«Дневник писателя» kitabının incelemeleri, sayfa 2

Дабы в полной мере оценить "Дневник писателя" следует, во-первых, взяться за его изучение после знакомства с большей частью литературного наследия Фёдора Михайловича, во-вторых, желательно прочесть "Лекции по русской литературе" В. Набокова, где тот всячески доказывает наличие психических заболеваний и общие меланхоличность, истеричность, себялюбие и упадничество автора "Преступления и наказания", ибо проститутки не могут быть святы, а мысль о тварях и правах свидетельствует о параноидальном синдроме.

Действительно, "Дневник писателя" - это интимный разговор с Фёдором Михайловичем, происходящий даже не в вагоне, "когда больше нечего пить", а на перроне, при том оба смотрят на часы, ждут свои составы, а равнодушный голос объявляет о задержке поезда, всякий раз продлевая её на 15 минут. Некто (по такому пути и пошёл Владимир Набоков) может узреть в соседе по креслу в зале ожидания нервного больного, который так боится не успеть на свой курорт с лечебными водами, которые прописывает всем и вся, а желательно разом русскому народу. Некто - политического оппонента, философа, провидца, подкованного оппозиционера и даже просто добрейшего отца семейства, несколько затурканного и пугливого в виду постоянного безденежья и болезней.

Собственно, основных тем немного, и в каждой автор играет роль адвоката и прокурора:

1. "Особый путь" России и европеизм. Когда погружаешься в обличительные статьи, направленные против либералов, европеистов и прочих благожелателей, кажется, что ФМ крутит пластинку за "триединство по-русски" - самодержавие, православие, народность. Однако уже через пару заметок он льстиво нахваливает немцев, делает книксен англичанам и в целом отмечает европейские устои как ориентир для растерянных, запуганных русских. Если вчитаться, никакого противоречия в этой припадочной любви нет. Фёдор Михайлович ратует за европейский путь целиком в русском духе - "устроить счастье на всей земле". Если революция, то для всех стран, если эволюция, то организовать и возглавить. Позаимствовать отдельные качества немцев, англичан и французов, дообъяснить им то в матушке России, что те недопоняли, доказать, что не надо скрести русских, ибо нет под ними татар, и, наконец, устроить мировое счастье, приведя Европу к нравственному идеалу.

2. Проблема отцов и детей, мамашек и папашек. Фёдор Михайлович, как всякий мнительный больной, сетует на крикливость, агрессивность, невоспитанность нового поколения, раздражается на пробегающих мимо детей, поучает чужих поучат, но на всяком уже не нравственном, но реальном суде становится защитником "униженных и оскорбленных". Потому можно отметить две основных проблемы его статей. Во-первых, это будущность России и в лице её детей, потому писатель ездит по детским домам, рассказывает матерям, какому языку и как, тех лучше обучать, отпускает бесхитростные замечания, находит множество тайных пороков и тут же мимоходом отпускает грехи. Во-вторых, это проблемы судейства и загадочности души русского адвоката. Любимым занятием писателя было все же отпускание грехов, ибо лучше помиловать преступившего закон людской, нежели замахнуться на закон божий. Так, он защищает женщин, попытавшихся убить своих детей, женщин, попытавшихся убить жен своих любовников и в целом, старается всячески облегчить женскую судьбу. Если же поставить вопрос о воспитании с точки зрения отца и ребенка, то здесь Фёдор Михайлович полностью на стороне слабого и обездоленного, страдающего от воспитания горе-родителя.

3. Ещё одной темой статей Ф, Достоевского является литературная жизнь России. Здесь писатель предстает в качестве адвоката писателей, защищая тех от нападок критиков, пророча тем будущность в пантеоне с "солнцем нашей поэзии", порой рассказывая личные разговоры с собратьями по перу и всякие мелкие конфузы.

Если же говорить в целом,то, думается, на ЖЖ статьи Фёдора Михайловича имели бы крайне высокие рейтинги, а иностранной прессой цитировались бы всегда купированно и не о том. Фёдор Михайлович, словно малохольный святой, защищает права и достоинства в эпоху тотального хамства.

Вот за что я люблю Достоевского, так это за его стремление проникнуть в сущность идей и явлений, в сущность человеческой психологии. За его глубочайшее знание жизни, которое даёт ему право рассуждать о ней и давать свою оценку тем вещам, о которых он рассуждает. За искренность. Замечу, что Достоевский-публицист не менее интересен, чем Достоевский-писатель: в романах его обращение к читателю несколько отвлечённое, опосредованное — такова уж роль автора, и говорит он через своих персонажей; в качестве публициста диалог с читателем у него получается более живым. И скажу ещё, что писать короткие отзывы на его книги не получается. О Достоевском надо именно рассуждать, его надо обсуждать, о нём надо спорить (главное, чтобы спор не дошёл до топоров и медных пестиков). Да и книжка сама по себе вовсе не тонкая.

«Дневник писателя» — это выражение страстного желания его автора общаться со своими читателями напрямую, высказывать свои мысли от собственного лица, вместо того, чтобы вплетать их в сюжет и характеры персонажей своих романов. Он очень часто задаёт самому себе вопросы от лица воображаемых читателей и критиков и отвечает на них, или же отвечает на полученные письма. Он эмоционален, сатиричен, признаёт свою некомпетентность в специальных темах (и тем самым подкупает читателя своей откровенностью), понимает и соглашается с тем, что высказываемые им мнения могут быть приняты далеко не всем читающим русским обществом.

Его занимают самые острые проблемы жизни тогдашнего общества — нравственность, вера и атеизм, крестьянство, молодёжь, революционеры, суд — то есть очень широкий круг вопросов. Его волнуют противоречия, раздирающие русское общество и душу русского человека — противоречие между христианским милосердием и жестокостью, между европейскостью и варварством.

В «Дневнике» несколько центральных тем. Одна из них — это взгляды Достоевского на судьбу русского народа. Ф. М. далёк от того, чтобы идеализировать русский народ и превозносить его над всеми прочими; он просто пытается доказать, что русские имеют право на самостоятельность в развитии, на независимость от чужих идей, на собственную историю, на заявление о себе и своём мнении среди других народов. И экономическое отставание — это ещё не повод говорить об отставании культурном. Он одновременно и апологет, и суровый критик русского народа; он пишет и о его достоинствах (любовь к человечеству, стремление к духовному единению, способность не ненавидеть и не презирать другие народы только потому, что они отличаются от русского), и о его недостатках (склонность к хвастливому вранью, пьянство, нередкое в интеллигентной среде отсутствие национального самоуважения).

Я не хочу мыслить и жить иначе, как с верой, что все наши девяносто миллионов русских (или там сколько их тогда народится) будут все, когда-нибудь, образованны, очеловечены и счастливы. Я знаю и верую твердо, что всеобщее просвещение никому у нас повредить не может. Верую даже, что царство мысли и света способно водвориться у нас, в нашей России, еще скорее, может быть, чем где бы то ни было, ибо у нас и теперь никто не захочет стать за идею о необходимости озверения одной части людей для благосостояния другой части, изображающей собою цивилизацию, как это везде во всей Европе.

Повторяю: судите русский народ не по тем мерзостям, которые он так часто делает, а по тем великим и святым вещам, по которым он и в самой мерзости своей постоянно воздыхает. А ведь не все же и в народе — мерзавцы, есть прямо святые, да ещё какие: сами светят и всем нам путь освещают!

И именно те случаи, когда проявляются эти великие и святые идеалы, привлекают внимание Достоевского. Например, это рассказанная им история Фомы Данилова, которая современному читателю наверняка напомнит историю Евгения Родионова. Ещё одна характерная черта психологии русского человека, по мнению Достоевского — это склонность к страданию (это заметка «Влас» и несколько других). Эта мысль прослеживается у него и в «Братьях Карамазовых», и в «Преступлении и наказании». Не соглашусь. Да, у нас довольно много людей, в которых эта склонность присутствует. Это страдание жертвенное и, как правило, оно направлено во благо другого человека: «пусть я страдаю, зато вот ему хорошо, значит, я страдаю не зря». Его даже можно вывести как преемственное от страданий Христа, которыми Он искупил грехи человечества. И, как правило, человек страдающий и приниженный у нас имеет больше шансов на доброе отношение окружающих (мы жалостливы), чем человек успешный и гордый. Но это не значит, что все русские люди таковы. Я видел людей целеустремлённых, у которых совершенно другие ценности в жизни, людей действия, склонных принимать решения, а не размышлять. Возможно, замечания Достоевского верны для людей XIX века или же для простого народа этого века, но их нельзя переносить на весь русский народ вообще. Возможно и то, что эти его мысли — это часть того влияния, которое оказали на его мышление годы каторги и ссылки.

Пара слов о позиции Достоевского в споре славянофилов и западников: по его собственной классификации, он славянофил, в основе убеждений которого лежит идея о будущем духовном единстве не только славян, но и народов всего мира («Признания славянофила»). Именно в этом контексте он рассуждает об исторической миссии России в судьбе Европы: русский народ, по его мнению, скажет своё слово — слово гуманизма, терпения к ближнему и прощения. Это и есть идея соборности. Продолжает эту тему он в предисловии к своей речи о Пушкине в последнем и единственном за 1880 год номере «Дневника». Именно тут мы узнаём (неожиданно для кого-то, правда?), что для Достоевского конфликт между западниками и славянофилами — это не поле для идейной или политической борьбы, а ещё одно трагическое следствие раскола между русским обществом и народом и внутри самого общества, произошедшего в результате реформ Петра. И его первый шаг в дискуссии начисто обезоруживает его, казалось бы, противников — так, что они сами подходят к нему и пожимают ему руку. Он признаёт правоту западников; он заявляет, что их стремление к сближению с Европой — это выражение искреннего желания русского народа. В этом — весь Достоевский. Признав общую правоту и полезность действий оппонента, он снимает противоречие, так, что здравомыслящему оппоненту остаётся только признать в ответ, что и он, Достоевский (и представляемые им в тот момент славянофилы), прав, и всё непонимание между ними — всего лишь результат досадного недоразумения. И умнейшие из них так и делают. Остаются ещё, правда, горлопаны, собственных убеждений фактически не имеющие, которые хотят лишь раскритиковать всё, до чего дотянется их язык, и вечно протестовать, неважно, против чего именно.

Осознавая разрыв общества (и себя вместе с ним) и народа, Достоевский настаивает на необходимости их воссоединения. Он пытается найти точки соприкосновения народа и общества:

…наше общество сходно с народом, тоже ценящим свою веру и свой идеал выше всего мирского и текущего, и в этом даже его главный пункт соединения с народом.

По его мнению, ради этого воссоединения именно общество должно признать народную истину, а не наоборот. В то же время он не отрицает и того, что общество, интеллигенция, за века раскола накопили интеллектуальный багаж, который воссоединённому русскому народу будет полезен.

Очень любопытна мысль (не самого Достоевского, а одного из его не названных по имени собеседников) о полезности и необходимости войны. Война, по его мнению — это дело рыцарское, которое пробуждает в человечестве лучшие качества — храбрость, благородство, готовность пожертвовать собой ради общего дела и уважение к достойному противнику. Долговременный мир, наоборот, разлагает общество и приводит его к деградации, к преобладанию в нём эгоистичных и собственнических инстинктов, тщеславия и жажды обогащения, и поэтому он вреден. Что касается войны, то оспорить это утверждение применительно к XIX веку я не смог. А вот для нашего времени это не так. В эпоху тотальных войн на уничтожение и выживание рыцарству места уже нет; остаётся только ненависть и желание рвать глотки врагам, защищая свой собственный народ. Разве могли мы во время Великой Отечественной войны испытывать к немцам что-то, кроме ненависти? Жалость к пленным и побеждённым — возможно (мы ведь вообще народ жалостливый), но уважение к противнику, который убивает детей и женщин, заживо сжигает крестьян и целенаправленно морит голодом целый город — нет. Не будет никакого рыцарства и в Третьей мировой, если она произойдёт — возможность с помощью одного нажатия кнопки уничтожать ракетами города и сотни тысяч людей развитию благородных чувств и качеств никак не способствует. Утверждение же о вредности долговременного мира, пожалуй, верно. Обществу, которое не сталкивается с вызовами, не приходится изобретать ответы на них; а со временем оно теряет способность делать это. Да и Мальтус отчасти прав. Можно вспомнить и то, что патриотическая пропаганда, то есть пропаганда лучших гражданских качеств, в любой стране процентов на девяносто построена на войне — на памяти о последней прошедшей и на ожидании будущей.

«Дневник писателя» подтверждает особый интерес Достоевского к теме детства, который заметен, например, в «Братьях Карамазовых». Здесь можно обратить внимание на посещение им детского исправительного дома («Колония малолетних преступников»), историю сбежавшей из дома девочки («Анекдот из детской жизни») и, в особенности — на выбор им судебных процессов, которые он разбирает на страницах своего журнала: дети фигурируют во многих из них, прямо (дела Кронеберга, Джунковских) или косвенно (дело Корниловой). Почему его так волнует детский вопрос? Я вижу две связанных друг с другом причины — это тревога Достоевского о дальнейшей судьбе русского народа и опять-таки христианская нравственность, лежащая в основе его мировоззрения. Как русского философа, Достоевского заботит, что унесут в будущее современные ему дети и какое общество они построят, опираясь на свои детские воспоминания. Это подтверждают, например, его рассуждения о воспитании детей отцами псевдолиберальных убеждений, которые заключаются лишь в атеизме и отказе от национальных традиций («Жажда слухов и того, что «скрывают»). Естественно, Достоевского волнует, чему вообще доброму, светлому и хорошему такие отцы могут научить своих детей; как правило, они могут передать им только цинизм, невежество и отсутствие нравственных ориентиров. Как христианский мыслитель же он считает, что человек должен быть добрым, честным и искренним. Естественно, именно такими нужно воспитывать детей. А насколько это реально возможно при расцвете пьянства, обмана и жестокости, жадности и жажды обогащения, пусть за счёт других? Какими станут дети, порождённые таким обществом?

Совершенно не правы те, кто считает философию Достоевского пессимистичной. На самом деле, она глубоко жизнеутверждающая; чтобы убедиться в этом, достаточно посмотреть то, что он пишет о самоубийствах. Особенное внимание он при этом уделяет молодёжи. Молодые люди, ещё не узнавшие жизнь во всей её полноте и красоте, испытывающие жажду веры и потребность в идеях, в которые можно поверить, а сталкивающиеся только с цинизмом и безразличием, самоустранением старших от многих проблем — это действительно группа риска. Если мы прибавим сюда переживания от первых попыток любви, зачастую неудачных, то получим по-настоящему убойный коктейль в психике молодых людей. Не всех, разумеется. Кого-то ведь и вправду устраивает жизнь животного — вкусно есть и мягко спать. В этой связи интересен случай самоубийства Елизаветы Герцен, молодой дочери А. И. Герцена, который Достоевский анализирует в одном из номеров «Дневника». Я не буду сейчас говорить о фактических ошибках, которые писатель допустил при разговоре о нём — сейчас важно не это. Герцен, видный публицист и мыслитель, идеи которого, казалось бы, проповедуют общественное счастье, не сумел толком воспитать собственную дочь? Не сумел привить ей любовь к жизни, любовь к своим близким (я намеренно не буду сейчас говорить о религии) — элементарные механизмы обеспечения собственной безопасности от разрушительных явлений в психике? Мне это напомнило случай самоубийства дочери Маркса вместе с мужем, Полем Лафаргом. Лафарги покончили с собой, посчитав, что с приходом старости они стали бесполезной обузой для коммунистического движения. И Ленин, что интересно, их решение поддержал и одобрил. Но одно дело — старики. А Елизавете Герцен было семнадцать лет. Получается, что отец и воспитатель из философа Герцена был крайне плохой.

Думается, Достоевского проблема суицида волнует в первую очередь как мыслителя, опирающегося опять-таки на христианские ценности и идею о бессмертии человеческой души. В то же время, его утверждение жизни основывается на восхищении перед красотой мира и благодарности Богу за то, что он сотворил этот мир для нас таким; социальных причин самоубийств и способов борьбы с ними он не касается.

Немного неожиданным для меня стало внимание Достоевского к вопросу защиты животных от жестокого обращения, который он тоже рассматривает с позиций нравственного воспитания человека. Жестокость в отношении животных Ф. М. прямо выводит из притеснений людей со стороны вышестоящих: получив побои от начальника, мужик, который не может ему ответить, будет бить свою лошадь, чтобы выместить бессильную злобу. А потом жену — потому что она тоже не может ответить. Жестокость к людям, которая распространяется по цепной реакции дальше и дальше — это первая причина. И вторая причина — это скотская, звериная, тупая и варварская сущность некоторых людей, которым в голову и мысль не придёт о том, что своими действиями они заставляют кого-то страдать — телёнка или малолетнего ребёнка.

Большое внимание Ф. М. уделяет развитию судебной системы пореформенной России. Наблюдать, как он размышляет о судах и выставляет напоказ их противоречащие здравому смыслу особенности — одно удовольствие.

Вот человек совершил преступление, а законов и не знает; он готов сознаться, но является адвокат и доказывает ему, что он не только прав, но и свят.

Что бы стал делать у нас невинный без адвоката?

…мерещится нелепейший парадокс, что адвокат и никогда не может действовать по совести, не может не играть своей совестью, если б даже и хотел не играть, что это уже такой обреченный на бессовестность человек, и что <…> такое грустное положение дела как бы даже узаконено кем-то и чем-то, так что считается уже вовсе не уклонением, а, напротив, даже самым нормальным порядком.

Мотивы принятия решения присяжными и нравственная ответственность адвокатов волнуют его самым глубочайшим образом. И в итоге у него оказывается, что адвокат — это профессиональный лжец, изворотливый, мастерски владеющий своими чувствами и зачастую наживающийся на чужом несчастье. И здесь он сознательно уходит от ответа на проблему (сославшись на то, что сам не силён в юриспруденции), предоставляя искать этот ответ читателю.

Вообще, особенность мировоззрения Достоевского — это то, что любые темы, в том числе социальные противоречия, он анализирует в первую очередь через призму нравственных установок. Это ещё одно проявление христианской основы его философии. В принципе, иногда это можно рассматривать как уход от проблемы, а не её решение: вместо того, чтобы предлагать пути решения проблемы, он начинает рассуждать, как грешны люди, эту проблему породившие; для устранения же противоречий, по его мнению, достаточно взаимного прощения и искренней доброты друг к другу. А вот мысль об общем падении нравственности, разврате, распространении в народе жажды богатства не производит впечатления глубоко продуманной. О чём-то похожем писали ещё древнеримские историки, пытаясь объяснить кризис своего общества. Здесь заметен пессимизм Достоевского, который иногда прорывается сквозь его глубокую веру в человека.

Есть и более мелкие темы, о которых мне тоже хочется сказать несколько слов. Очень любопытно читать, как Достоевский мастерски унижает литературных критиков, акцентируя внимание на их невежестве, поверхностности их знаний, которые попросту надёрганы у других авторов (апрельский номер 1876 года). Людей, которые говорят на смеси французского с нижегородским («Русский или французский язык»), уже нет — они исчезли тогда же, когда исчезло породившее их старое общество. Однако склонность к неуклюжему позёрству процветает и сейчас. И проблема засилья иностранных слов в речи наших людей по-прежнему актуальна. Причём большинство из тех, кто активно, по поводу и без, разбавляет свою речь иностранными словами, и английского-то толком не знают, и делают это исключительно из-за желания выделиться. И об этом (о желании всех и каждого обособиться от остальных) Достоевский, кстати, тоже говорит («Обособление», март 1876 года). Очень и очень часто автор «Дневника» говорит о русских женщинах. Он полагает, что духовно-нравственное развитие России в будущем (по отношению к XIX веку) во многом будет определяться именно женщинами. Если мы вспомним о тех усилиях, которые русские женщины XX века вложили в развитие страны, в победу над Германией, в восстановление хозяйства после войны, в воспитание детей, оставшихся без отцов — нам останется только согласиться с автором. Что касается Достоевского, то иногда его заявления о женщинах сложно назвать даже восхищением — это уже какое-то преклонение. Думается, что здесь сказалось семейное счастье со второй женой.

Как-то слишком много я написал. Зато действительно полностью выразил свои впечатления, да и книга ведь немаленькая. Что можно сказать в заключение? В «Дневнике писателя» Достоевский предстаёт человеком неожиданностей для тех, кто не слишком хорошо знаком с его творчеством и судит о нём по расхожим стереотипам. Говорят — консерватор, почвенник, православный ретроград, дружил с Победоносцевым, пишет про убийства, роется в грязных кишках человеческих душ. А в «Дневнике» Ф. М. призывает к доброте и гуманности, протестует против телесных наказаний для детей, против издевательств над животными, отстаивает право женщин на образование. С идеями Достоевского можно не соглашаться, с ним можно спорить; но огульно критиковать его могут лишь те, кто его и не читал вовсе. Во многом, именно в «Дневнике» нам открывается подлинное лицо Достоевского — лицо искреннего гуманиста и человеколюбца.

Долгое время я искал повода прочитать "дневник". И когда увидел на озоне это издание... Это был сигнал. Двухтомник. Комментарий на 500 страниц. Причем не объясняющий что здесь подразумевалось и что за событие описывалось (хотя и такое было), а представляющий небольшие биографические вставки и подходящие цитаты современников писателя, цитаты из писем самого автора... Вообще это лучший комментарий, что я когда-либо видел. Неспроста в описании говорилось, что это научное издание.

Может сюда добавлено ещё что-то, помимо тех текстов, которые известны как "Дневник писателя", ведь другие издание содержат от 500 до 700 страниц, здесь же около 1100 страниц без комментария. Возможно, в обычное издание не входят статьи, написанные для журнала "Гражданин", а также художественные произведения, опубликованные на страницах "Дневника писателя" ("Кроткая", "Сон смешного человека", "Мальчик у Христа на елке" и др., которые я с удовольствием перечитал).

Когда во вступительной статье я прочитал о том, что Дневник Писателя можно считать прообразом будущего интернета. Меня это, мягко говоря, позабавило. Ну да, можно в чём угодно увидеть, что угодно. Проще всего было бы увидеть прообраз ЖЖ(но все-таки люди веками до этого писали свои дневники, пусть и не публично), но мне сразу же в голову пришёл образ тогдашних газетных срачей между журналистами. И тут в статье "Ряженный" я встречаю ответ Достоевского на критическую статью "священника", который является обычным газетным "троллем". Ответ был крайне остроумен, а в конце в полунамеке называется истинный автор статьи - Лесков. Всё-таки срач в газетных кругах того времени был гораздо изящней. Ведь пусть и писали их бездарности, зато красиво. А тут ещё и представляется увидеть и Достоевского разворачивающего свой писательский талант на этом поприще. Забавно. Хотя конечно глупо видеть в этом прообраз интернета (хоть в бесконечных “кровавых” спорах и являет собой одна составляющая черта его ипостаси). Здесь, как и в интернете, находит свое отражения одна из популярнейших черт человека - это устраивание срача. Хлебом не корми, а дай другого человека назвать мудаком, из-за того, что его взгляды расходятся с твоими. Ведь твои-то взгляды самые верные, честные и истинные. А если человек противоречит "истинным" взглядом, то не дурак ли он случаем? Ведь себя-то дураком как-то и неприлично называть.

Не помню, в какой именно момент я полюбил Федора Михайловича, но любовь моя распространялась не только на его книги, но и на его фигуру, как мне кажется отчасти мученическую, в его взгляды, которые я все же не разделяю полностью, и в его образ мыслей и чувств. Он мне всегда представлялся действительно хорошим человеком, страстнейшим идеалистом и в то же время скромным и почтительным. Да ещё к тому же и рационалистом. Разумным человеком. Становится крайне противно, когда его мешают со всяким полтикообразным бредом, с идеями человеческой нетерпимости.

Сейчас очень модно подписывать Достоевского под свои идеи нетерпимости и ненависти. Достоевского даже называют националистом. Самое популярное обвинение - это конечно ненависть к евреям. Это пока оставим. А обратимся к вопросу национального самосознания и русскости. Сейчас очень модно быть РУССКИМ. Такое чувство, что очень большая часть молодежи неожиданно пришла к очень удивительному выводу: "Я же РУССКИЙ!" И сердце наполнилось гордостию и величием. Да, это Я. Некоторые ребята идут дальше и почитают, что "русским" может быть не каждый русский. Что это право даётся лишь избранным. Которые, по их мнению. "правильно" живут, "правильно" выглядят. Причем же тут Достоевский задумается пытливый читатель.

Иногда добавляется обязательный тезис - "быть православным". Ведь Достоевский видел спасению России (да и Европы) именно в православии. "Кто не православный, тот не русский" - вспоминает кто-то цитату из "Бесов". И люди на этом основании отказывают другим людям в праве на национальное чувство. Прикрываясь тем, что так считал Достоевский - националист и истинно русский человек. Ну да прямо сейчас представляю, как он говорил Белинскому, что он отказывает ему вправе быть русским или кому-нибудь подобному. "Русский" - это уже своеобразная субкультура, а не нация. Причем разбитая на противоборствующие группировки и одна другой отказывает в ”праве быть русским". И эти люди с гордостию почитают Достоевского как пропагандиста идей нетерпимости? Такое чувство, что я с ними читаю разные книги и произведения. Его творчество проникнуто состраданием, жалостью, любовью, как минимум уважением к человеческому существу. Истинно христианскими чувствами. Для кого-то видимо истинно христианским являются - злость и гордыня.

Cтоп-стоп. А как же антисемитизм? Он уж, по крайней мере, ненавидел евреев. Помнится Федор Михайлович писал о том, что одной из особенностей русского народа является то, что он не умеет как следует ненавидеть. Не может этого делать продолжительное время и быстро прощает, и забывает. Это так отступление.

Я давно слышал об этой черте его мировоззрения. Она как минимум занимательна. Ведь он пишет о том, что жидам только дай власть они тут же наполнят Русь развратом и ужасом, и безбожием. Давно читая одно художественное произведение автора (забыл какое) я наткнулся на один момент. Где говорится, что такой-то герой побывал там-то где имел знакомства с различными жидами, жидками, жиденушками и даже евреями. Тут-то мне подумалось, что Федор Михайлович отделяет понятия жидок и еврей. Тут мне подумалось, что он испытывает отвращение к тому, каким родом деятельности занимаются евреи. Ростовщичество, кредиторство. А если припомнить некоторые подробности жизни писателя, то можно и вполне понять его не самое лучшее отношению к людям сих профессий.

Всего удивительнее мне то: как это и откуда я попал в ненавистники еврея как народа, как нации? Как эксплуататора и за некоторое пороки мне осуждать еврея отчасти дозволяется самими же этими господами, но - но лишь на словах: на деле трудно найти что-нибудь раздражительнее и щепетильнее образованного еврея и обидчивее его, как еврея. Но опять-таки: когда и чем заявил я ненависть к еврею как к народу? Так как в сердце моем этой ненависти не было никогда

Однако есть неприятие к "жидовской идеи", которую Федор Михайлович видит в безудержной тяге к обогащению и в стремлении к власти любыми путями. Через подчинение человека в зависимость хитростью, через денежную кабалу и распространение разврата и безбожия. Да только дело в том, что эту самую идею может исповедовать не только "жид". На то она и идея. Опять же он говорит, что евреи очень обособленны от других наций в силу своего "иудейства" и что на всех смотрят свысока... Но я не вижу в этом никакой ненависти и нетерпимости. Конечно, и этого кому-то хватит, чтобы записать Федора Михайловича в антисемиты, особенно для самого антисемита или же для еврея. Мне же этого кажется недостаточным и, зная фигуру и идею Достоевского, у меня уж точно не повернется язык приписывать его в ряды этих почтенных господ.

Но это все отступления. Чем же наполнен “Дневник писателя”? Достоевский пишет о своих воспоминаниях, о своих взглядах, об интереснейших судебных процессах, о внутренних событиях страны и о Восточном вопросе. Как бы это ни было печально для меня, но со временем Восточный вопрос начинает вытеснять все остальное из Дневника Писателя. Конечно, это вполне понятно. Ведь к мучениям единоверцев турками Федор Михайлович не мог не относится никак иначе, как с горячим сочувствием и участием. Ведь здесь был выход для его панславистских идей. К тому же восточный вопрос в результате приводит к русско-турецкой войне. А что может быть более злободневным и актуальным для того времени. Меня же это стало несколько тяготить. Слишком много Восточного вопроса. Хотя он был более чем интересен на первых порах, но когда Федор Михайлович стал уделять ему всё больше и больше места в журнале, то в итоге ему был посвящен почти весь выпуск Дневника. К тому же Достоевский стал повторяться. И это был лишь единственный негативный момент от этой работы. Федор Михайлович уж здесь-то смог развернуться полностью. Коснуться всех аспектов своих убеждений. И это был настоящий подарок почитателю его творчества. Об оторванности “господ” от народа, о том, что в русском народе и коренится истинный путь и великая мудрость, о том, что господам нужно преклонится перед бывшими крепостными, о страшной тяге к сладострастию и страданию… Федор Михайлович такие надежды возлагал на русский народ, так верил в него, что ненароком закрадывается вопрос, чтобы он подумал прожив ещё лет 30 с небольшим… О том, что народ не стал ждать пока “господа” спустятся до их ступени, они решили сами взойти на ступень выше, а высший свет истребить или выселить. Своеобразное решение вопроса разрыва между людьми. А ведь и Достоевский говорит о том, что в народе легко может поселиться идея “отрицания” и коммунизма, а все из-за извечного поиска правды, так присущего русскому человеку.

“Дневник” без сомнений дает огромную пищу для размышления, в особенности для почитателей таланта Федора Михайловича. Не может не радовать, что Достоевский выкраивал время для написания и издания этого журнала, как бы печально не становилось от того, что последний номер ДП датирован январем 1881 года.

P.S.

Я получил сотни писем изо всех концов России и научился многому, чего прежде не знал… Во всех этих письмах если и хвалят меня, то всего более за искренность и прямоту. Значит, этого-то всего более и недостает у нас в литературе, коли сразу и вдруг так горячо меня поняли. Значит, искренности и прямоты всего более жаждут и всего менее находят.

Если бы Фёдор Михайлович был нашим современником и вёл свой блог где-нибудь в ЖЖ или Фейсбуке, то его страница бесспорно была бы в ТОРе, ибо мысли, высказанные писателем, не только актуальны для сегодняшней России, но и написаны таким великолепным слогом, что некоторые страницы я перечитывал, получая несравненное удовольствие. Примером актуальности размышлений могут послужить несколько цитат, которые я и привожу:

Действительно, либерализм наш обратился в последнее время повсеместно — или в ремесло, или в дурную привычку. То есть сама по себе это была бы вовсе не дурная привычка, но у нас все это как-то так устроилось. И даже странно: либерализм наш, казалось бы, принадлежит к разряду успокоенных либерализмов; успокоенных и успокоившихся, что, по-моему, очень уж скверно, ибо квиетизм всего бы меньше, кажется, мог ладить с либерализмом. И что же, несмотря на такой покой, повсеместно являются несомненные признаки, что в обществе нашем мало-помалу совершенно исчезает понимание о том, что либерально, а что вовсе нет, и в этом смысле начинают сильно сбиваться; есть примеры даже чрезвычайных случаев сбивчивости. Короче, либералы наши, вместо того чтоб стать свободнее, связали себя либерализмом как веревками...

Ещё цитаты...

Переведите повесть «Рудин» Тургенева на какой хотите европейский язык — и даже ее не поймут. Главная суть дела останется совсем даже неподозреваемою. «Записки же охотника» точно так же не поймут, как и Пушкина, как и Гоголя. Так что всем нашим крупным талантам, мне кажется, суждено надолго, может быть, остаться для Европы совсем неизвестными; и даже так, что чем крупнее и своеобразнее талант, тем он будет и неузнаваемее. Между тем мы на русском языке понимаем Диккенса, я уверен, почти так же, как и англичане, даже, может быть, со всеми оттенками; даже, может быть, любим его не меньше его соотечественников. А, однако, как типичен, своеобразен и национален Диккенс! Что же из этого заключить? Есть ли такое понимание чужих национальностей особый дар русских пред европейцами? Дар особенный, может быть, и есть, и если есть этот дар (равно как и дар говорить на чужих языках, действительно сильнейший, чем у всех европейцев), то дар этот чрезвычайно значителен и сулит много в будущем, на многое русских предназначает, хотя и не знаю: вполне ли это хороший дар, или есть тут что-нибудь и дурное…

И чего же мы достигли? Результатов странных: главное, все на нас в Европе смотрят с насмешкой, а на лучших и бесспорно умных русских в Европе смотрят с высокомерным снисхождением. Не спасала их от этого высокомерного снисхождения даже и самая эмиграция из России, то есть уже политическая эмиграция и полнейшее от России отречение. Не хотели европейцы нас почесть за своих ни за что, ни за какие жертвы и ни в каком случае: grattez, дескать, le russe et vous verrez le tartare,[Поскребите русского, и вы увидите татарина (франц.)] и так и доселе. Мы у них в пословицу вошли. И чем больше мы им в угоду презирали нашу национальность, тем более они презирали нас самих. Мы виляли пред ними, мы подобострастно исповедовали им наши «европейские» взгляды и убеждения, а они свысока нас не слушали и обыкновенно прибавляли с учтивой усмешкой, как бы желая поскорее отвязаться, что мы это всё у них «не так поняли». Они именно удивлялись тому, как это мы, будучи такими татарами (les tartares), никак не можем стать русскими; мы же никогда не могли растолковать им, что мы хотим быть не русскими, а общечеловеками. Правда, в последнее время они что-то даже поняли. Они поняли, что мы чего-то хотим, чего-то им страшного и опасного; поняли, что нас много, восемьдесят миллионов, что мы знаем и понимаем все европейские идеи, а что они наших русских идей не знают, а если и узнают, то не поймут; что мы говорим на всех языках, а что они говорят лишь на одних своих, — ну и многое еще они стали смекать и подозревать. Кончилось тем, что они прямо обозвали нас врагами и будущими сокрушителями европейской цивилизации. Вот как они поняли нашу страстную цель стать общечеловеками!

Конечно, многие куски и кусочки из Дневника были читаны и не один раз. Давно любимы "Мальчик у Христа на елке", "Сон смешного человека", речь о Пушкине. Но только сейчас прочитала дневник целиком. Опять окунулась в этот родной уже строй мыслей, особенный стиль изложения. Читаешь и понимаешь, что этому человеку можно верить, что именно он может сказать часто неожиданную, временами парадоксальную, но всегда правду. И, судя по некоторым замечаниям самого Дневника, так же относились к нему многие современники. Интересно читать живые, непосредственные воспоминания о людях того времени - Некрасове, Белинском, Герцене. Интересно узнать о том или ином историческом событии как бы изнутри: ты-то уже знаешь, "чем кончится", - как будто проехаться на машине времени. Интересно читать о сегодняшних, да-да, именно сегодняшних, проблемах: многое изменилось из того, что человека окружает, но человек все тот же и проблемы те же. Это и пугает, и утешает одновременно. А еще поражает безоглядная любовь Достоевского к России, вера в русского человека. Сейчас ведь патриотизм не в моде, говорить о любви к родине как-то и неловко даже - можно еще сказать о природе, о языке, но и то тихонько и с оглядкой. Но и об этом Достоевский говорит в своем дневнике - с горькой усмешкой и с верой в то, что все еще будет хорошо.

Закончила читать "Дневник писателя" Федора Михайловича. Восторг, особенно после воспоминаний Маркиза де Кюстина ("Николаевская Россия"), в которых тот низводит православие и русский народ до уровня таких невольно угнетенных скотов. Достоевский же нежно, восторженно описывает трепетную душу русского человека, которая жертвенна, благородна, добра и космополитична.

Очень понравились детальные изложения открытых судебных процессов с участием присяжных. Достоевский слишком хорошо умеет понять душу; и мне вдруг захотелось оказаться на месте защитника и говорить, говорить, говорить! Защищать, оправдывать, отстаивать невинную женщину, которая выбросила свою падчерицу из окна! (звучит ужасно!)

Прочитала два рассказа, которые тоже входят в "Дневник": "Мальчик у Христа на ёлке" и "Сон смешного человека". Про второй рассказ говорить очень легко, т.к. главный герой суть я сама. А про мальчика, который разглядывал веселые хороводы "красивых девочек и мальчиков", целуя свои оледенелые "пальчики" (ужас, ужас!), который потом устал, заснул в какой-то корзине и умер, говорить про него страшно. Хотя после "Шинели" Гоголя и "Бедных людей", "Идиота" того же Достоевского...

Еще заинтересовало письмо самоубийцы (Приговор), который тот написал специально для Федора Михайловича. Ровно к таким же мыслям я обращаюсь, когда размышляю о жизни, её смысле. К счастью, во мне нет столько силы воли и самоуважения чтобы делом, т.е. самоубийством, подтвердить самодельную теорию. В столе у меня не револьвер, но Библия! И как это хорошо! Хотя помню, что мой любимый герой "Бесов" - псих и самоубийца.

К прозе Достоевского невозможно относится равнодушно, кто-то абсолютно безума от нее и считают мерилом всей русской литературы, другие наоборот ругают, за снобизм и нравоучения, но равнодушным она оставить не может никого. Так как Достоевский это не только талант, но самое главное гений, хотя он скромно причислял себя к первым, история расставила все на свои места. «Что такое талант? Талант есть, во-первых, преполезная вещь. Литературный талант, например, есть способность сказать или выразить хорошо там, где бездарность скажет и выразит дурно» (С.62). Вспоминая Довлатова, повторим вслед за ним: «Гений – бессмертный вариант простого человека». Так давайте рассмотрим «Дневник писателя» в качестве гениального предсказания будущего, которые сделал простой смертный человек, несомненно, имевший свои недостатки и слабые стороны, вкусовые пристрастия, прожил трудную, во многом трагическую жизнь (о чем всем нам прекрасно известно), абсолютно обычный человек, который обессмертил себя и свои гениальные произведения. Читая «Дневник писателя», невольно ловишь себя на мысли, что возможно перед тобой трактат какого-то предсказателя, мистификатора, который указывал на возможность революции начала XX века, свержении царя, обстановке в современной Европе сегодня и многое другое, причем практически с календарной точностью, понятным языком, одним словом без путанных катрен Нострадамуса. Но нет, перед нами книга великого Русского писателя, философа (так как по моему глубокому уверению именно Достоевский первый интуитивно создал религиозный экзистенциализм, а не Серен Обью Кьеркегор, которые, кстати, оба родились в начале XIX века, просто изобличил свой экзистенциализм Достоевский посредством литературы и в литературе. Или Габриель Марсель гениальный религиозный французский экзистенциалист…но что-то я увлекся, здесь о литературе, а не о философии). Психолога, который гениально умел изучать людей, он раскрывал их мысли, нравы и возможности, задолго до того, как они сами понимали себя. Именно в результате гениальной психологичности Достоевского, он смог раскрыть и понять, возможные пути развития мира и Росси, сквозь века. А теперь необходимо внести немного конкретики, ведь мы все таки о книге… «Нас замечательно не любит Европа и никогда не любила; никогда не считала она нас за своих, за европейцев, а всегда лишь за досадных пришельцев. Вот потому-то она очень любит утешать себя иногда мыслию, что Россия будто бы «пока бессильна»» (С.92). Но русский человек всегда трепетал перед западом, начиная с Петра, массовой модой на Европейский туалет, изучение Французского и.т.д. А чем это сменилось сейчас, ну конечно Европеизацию заменила Американизация мира, любовь к фаст фуду, джинсам, айфонам, тяга к развлечениям и многое другое, лишь подтверждают данную тенденцию. «Россия окажется сильнее всех в Европе. Произойдет это от того, что в Европе уничтожаться все великие державы, и по весьма простой причине: они все будут обессилены и подточены неудовлетворенными демократическими стремлениями огромной части своих низших подданных, своих пролетариев и нищих» (С.94). С непревзойденной точностью гениальный писатель предвидит разложение Европейского общества, которое мы наблюдаем сегодня, в следствии излишних свобод, которые требуют массы, что выливается в создание ЛГБТ сообществ, в замене традиционной семьи родителем один и родителем два, пагубной страстью к наркотикам, исчезновению Европейской религии, как таковой. Мерилом отношений выступает лишь бесконечное потребление и переваривание в угоду завтрашнего дня, все становится одноразовым, как предметы, так и человек… Так как «Богатство, грубость наслаждений порождают лень, а лень порождает рабов. Чтобы удержать рабов в рабском сознании, надо отнять от них свободную волю и возможность просвещения» (С.98). Многое хочется написать, но по моему краткий отзыв превращается, в какое-то отдельное произведение, по этому буду заканчивать. Напоследок лишь хочется процитировать Достоевского «Знаете ли, что весьма многие люди больны именно своим здоровьем, то есть непомерной уверенностью в своей нормальности, и тем самым заражены страшным самомнением, бессовестным самолюбованием, доходящим иной раз чуть ли не до убеждения в своей непогрешимости» (С.401). Ну и как после таких глубоких мыслей отказать себе в удовольствии читать великого гения литературы…

Главы из дневника Достоевского. Вот сколько времени прошло, а то, о чем он пишет актуально и по сей день... Ничего не изменилось...

О "Дневнике писателя" я ничего не знала до тех пор, пока случайно не встретила его на полке книжного магазина. Какая удача! Стоит ли пояснять, что подстегнуло меня приобрести эту книгу? Пожалуй, остановлюсь на этом подробнее. Вообще с Достоевским, точнее говоря с его творчеством, я, в отличие от прочих людей, познакомилась уже обучаясь в университете. Его книга нашла меня совершенно случайно, и сделала она это точно вовремя. Я в полной мере насладилась "Униженными и оскорбленными", и дальше началась Достоевскомания (если, конечно, можно так выразиться). Я влюбилась в этого Писателя бесповоротно и всё подумывала: как было бы здорово жить в его эпоху, иметь возможность познакомиться с писателем лично, отыскивать свежеизданные книги, о которых еще никто не скажет заблаговременно, что Раскольников убьёт старуху-процентщицу, например ... И вот мне попадается "Дневник писателя"! Разумеется я схватила книгу нераздумывая. Книга эта впоследствии меня нисколько не разочаровала. Как минимум это невозможно по той причине, что писал ее великий мастер своего дела! Но не буду ходить вокруг да около. Поясню, что ждать от нее и почему, может быть, стоит ее читать. "Дневник писателя" - это, как понятно из названия, сборник воспоминаний и размышлений Фёдора Михайловича. Большее впечатление на меня произвели именно воспоминания, поскольку Достоевский, неспроста, славится своим художественным талантом. Он, точно художник, ясно обрисовал картину, сделал ее до такой степени реалистичной, что читатель словно в машине времени отправляется в прошлое и имеет потрясающую возможность понаблюдать за писателем как бы со стороны. Это, к слову, поразило меня до глубины души. В "Дневнике писателя" Достоевский рассказывает о разнообразных своих знакомствах как с "простыми" людьми, так и с коллегами "по цеху"; вспоминает как о жизни каторжной, так и об особенно торжественном моменте своей жизни, когда по написании "Бедных людей" был признан писателем; делится своими наблюдениями за историями людей, окружавших его. Как было указано выше, "Дневник писателя" также насыщен размышлениями Достоевского. Без своих глубоких психологических умозаключений он бы не был собой. Он ясно видел потайной смысл как происходящего в России, так и в мире. Писатель анализирует и разъясняет многое, недоступное прямому человеческому взору, в том числе: отношения России с Европой (хотя скорее наоборот), яркие судебные процессы того времени и, даже, некоторые из памятников мировой литературы, признанные на много веков величайшим творением. Единственная сложность при прочтении может возникнуть по причине недостаточного знания политической ситуации второй половины 19 века. Но какое-то представление читателю безусловно дается. Также, взявшись за "Дневник писателя", нужно помнить, что это - не современный художественный роман. Тут глубокие мысли (впрочем, как и всё Достоевское), которые, на мой взгляд, следовало бы растянуть во времени - лучше усвоишь психологическую "нить". Между тем, очень многое можно вынести из прочтения столь необычной книги. Всего не упомнить, да и есть ли смысл, ведь фамилия автора - уже своего рода гарантия неизмеримо высокого качества. Скажу напоследок лишь то, что столь гениальные мысли Федора Михайловича, обличенные, слава Богу, в слова, до сих пор остаются актуальными для русского человека, его семьи, государства, да и всего мира заодно. Какое же это счастье, что великий мастер пера удостоил нас с вами такой чести - читать "Дневник писателя"! И какое же это счастье, что, изучая поистине невероятную книгу, мы имеем уникальную возможность познакомиться с Федором Михайловичем Достоевским "лично"!

Кто истинный друг человечества, у кого хоть раз билось сердце по страданиям народа, тот поймёт и извинит всю непроходимую наносную грязь, в которую погружён народ наш, и сумеет отыскать в этой грязи бриллианты.

ФМ меня добил всё-таки тем неоспоримым фактом, что все мы внутри одинаково белые и пушистые, а разные, разные мы только из-за того, что многие из нас свою пушистость по-разному и в разной степени маскируют и изживают, потому что путаются в этой непростой жизни и не то принимают за ориентир. И поначалу, пока ты эту свою пушистость не прячешь, тебя осудят. Ты добр? Пффф, да ты чай не дурак ли? Потом ты её спрячешь настолько, что наделаешь глупостей - и тебя опять осудят. Тебе приклеят ярлык, что ты "неисправимо дурной человек" и собственно ты - прыщ на теле человечества и избавиться от тебя - благое дело. Но нет, Фёдор Михайлович не из таких. Он, не смотря на риск быть непонятым и оплёванным, будет копать. И докопается до истоков. До причины. Почему человек стал дурным? И стал ли он дурным лишь оттого, что совершил бесспорно дурной поступок? Человек совершил преступление, значит он дурной, - скажут люди. потому что человек этот зверь и мразь - а мы все такие хорошие, сидим значит и судим. ведь судить так приятно. так приятно видеть, что кто-то хуже тебя. но так ли это? А вот Фёдор Михайлович так не считает. Вот я читаю про зверства, которые делали реальные люди и думаю, как-то странно Д. про это пишет, так странно, так странно... а потом понимаю, что странно: он их не осуждает. мало того, он их оправдывает. он пытается понять, почему они себя так вели, что побудило их к такому нечеловеческому поведению, находит причину и - прощает. даёт им второй шанс. Ещё очень интересный момент - речи о Пушкине. Послушать размышления гениального Достоевского о творчестве (и особенно о "Евгении Онегине") гениального Пушкина - о, я просто купалась в пище для ума. Вообще интересных моментов здесь немало. Не книга - сплошное удовольствие. Но не такое удовольствие как расслабиться и как семечки пощелкать, а со скрипом мозговых извилин. Какая всё-таки прелестная форма - дневник. Что ещё поможет нам лучше узнать любимого писателя, как не дневник. Спасибо, Фёдор Михайлович, мне было очень приятно с тобой поговорить, тебя послушать. Лучшего собеседника во всём мире не сыскать. Ну, пока я слезу не пустила, заканчиваем.