Kitabı oku: «Всего лишь женщина», sayfa 2
Тамара
Четверг, начавшийся со звонка, закончился тоже телефонным звонком. Но, в противовес утреннему, вечерний был немного неожиданным. Но не сам звонок: Тома часто звонила по ночам, уверенная, что я освободилась от семейных забот. Неожиданным было ее предложение, кстати, своевременное и обнадеживающее.
Тома – моя подруга, отдушина в моей полной заботами жизни. Она знала, когда у меня настает время для личной жизни и мы с ней можем обсудить по телефону самые различные темы, от высокого искусства до мексиканских или американских сериалов, типа «Санта-Барбары». Тамара, тоже приехавшая в Москву в целях удовлетворения своих амбиций, окончила престижный институт иностранных языков имени Мориса Тореза. Потом долгое время работала на курсах иностранных языков, которых по Москве было не очень много, и попасть туда и учиться, и работать было сложно, хотя стоили они по тем временам для учащихся недешево. Для нее это оказались хорошие времена, и она иногда, как бабка старая, начинала их занудно вспоминать. В те годы она успела объездить все соцстраны, увидеть многое своими глазами. Затем страна благополучно развалилась, а исторические перемены кардинально изменили ее судьбу. Курсы расформировали, старых сотрудников сократили. На смену пришла продвинутая молодежь, образованная по современным стандартам. И вот Тома в свои сорок лет, женщина с высшим образованием, со знанием нескольких языков, пополнила ряды российских безработных. Идти работать куда-нибудь в госучреждение, где платили гроши, ей не хотелось. А найти престижную работу уже не могла по возрасту. Заниматься частным репетиторством тоже не получалось. У нее была комната в коммуналке, куда приглашать учеников было не совсем удобно. А самой ходить к ним на дом она посчитала унижением. Поскольку Тамара не была обременена семьей, то перебивалась случайными подработками – те же непродолжительные частные уроки, небольшие переводы… В общем, тогда она жила свободно, и мы с ней подолгу болтали по телефону. Мы иногда и встречались. Но я видеться с подругой могла или в будни, в первой половине дня, пока дети были в школе, или в выходные, если муж не работал и оставался с детьми.
Задолго до неожиданного звонка Тамары мы с ней обсуждали нашу любимую телепередачу «Времечко», в частности материал о Святой Матроне, к могиле которой народная тропа не зарастала. Народ приходил что-нибудь попросить. Корреспонденты взяли интервью у одной дамы бальзаковского возраста, которая долго не могла найти себе достойную работу и обратилась за помощью к Святой Матроне. И вот теперь она устроилась на работу, была очень довольна и пришла поблагодарить. Актуальная тема для Томы. И она загорелась тогда и нацелилась найти адрес этого кладбища. С тех пор прошел год без малого. Я даже успела забыть про это. Да и Тома вроде тоже: она работу больше не искала, у нее появились другие планы. И вдруг звонок поздним вечером…
– Привет, мать! У тебя началось время личной жизни?
– Привет, Том! Приятно тебя слышать. Началось!
– Угадай с трех раз, какая у меня новость? – голос был довольный, как у слона. – Хорошая!
– Совратила своего Снеговодина (это ее любимый телеведущий).
– Нет, холодно.
– Встретила Эдриана Пола.
– Я же серьезно, мать!
– Тебе предложили престижную работу.
– Я об этом уже не мечтаю. Короче, не угадаешь ни за что. Я дозвонилась-таки до «Времечка» и добилась адреса Святой Матроны. Помнишь, когда мы смотрели, показывали кладбище, которое не в Москве? Так ее мощи теперь перевезли сюда! Я думаю, об этом еще немногие знают. Как ты насчет поехать завтра с утра к ней?
Для меня это прозвучало как знамение. Мне в тот момент подумалось: вот кто может мне помочь! Права моя подруга астролог, которая утверждает, что ничего случайного не бывает, все закономерно, согласно звездному расписанию.
А Томку распирало от нетерпения. Мы с ней еще долго говорили о всяких важных и приятных пустяках, настроение было хорошее, в конце разговора договорились о встрече зав трашним утром.
И я, продрогшая (еще бы, два часа просидеть в одной ночной рубашке!), залезла в постель к теплому и мирно спящему мужу и, не без удовольствия согреваясь о живую грелку во весь рост и от надежды на лучшее, провалилась в бессознательное, то есть погрузилась в сладостный сон. «Сон – это жизнь, жизнь – это сон». Помоги мне, Матронушка…
Чудеса, да и только
В те времена каждое утро в нашей семье начиналось одинаково. Я вставала по будильнику и после утреннего омовения готовила завтрак для всего семейства. Когда завтрак был почти готов, будила деток. Пробуждение детей – это особая история в нашей семье. Сначала я бужу сына, потому что он у нас, как папа, жаворонок – с вечера легко засыпает, утром легко встает. Затем мы с ним бежим в ванную на контрастное обливание. Затем, насухо обтерев его, сажаю одеваться и иду будить дочь – нашу принцессу Будур. С ней, конечно, сложнее. Она, как и я – сова, засыпает плохо и просыпается тяжело. С поцелуями, уговорами, с признаниями и клятвами в вечной любви к ней, наконец-то, удается ее разбудить. После контрастного душа, она бодрая – душ весь сон снимает как рукой. Пока мы с дочкой принимаем душ, сын будит отца. После дружного завтрака они шумно и долго собираются под моим чутким руководством – как бы кому чего не забыть! – с прощальными поцелуями уходят. Я, проводив их, обычно заваливалась спать дальше, но сегодня особый день. Мне впервые за свои неполные тридцать предстоит идти в храм. Меня Тома проинструктировала насчет одежды: юбка, платок… Собираясь, я волновалась. Может, потому что все внове.
Не могу описать чувства, которые испытала в храме. К своему стыду могу сказать, что я человек религиозно не грамотный: не знаю ни одной молитвы, религиозных обрядов и праздников. Я – жертва атеистической политики, царившей в стране все мое детство, отрочество и юность. Воспитана в духе марксизма-ленинизма.
В храме, как мы и предполагали, народу было немного. Служитель, молодой парень, увидев нас, почему-то спросил, не к Матроне ли мы идем. Получив утвердительный ответ, он нас направил к ее мощам. Там стояла небольшая очередь, к которой мы присоединились, предварительно купив свечки. Стоя у Матроны, я мысленно произнесла монолог о помощи. Меня в этот момент переполняла уверенность, что все будет хорошо, исчезло вдруг беспокойство по поводу предстоящего увольнения…
Наступил понедельник. И я приехала в отдел кадров. Инспектор отдела, женщина предпенсионного возраста, которая в свое время меня оформляла на работу, показала мне письмо о сокращении моей должности и заявила:
– Очень сожалею, но придется подписать. – И она протянула мне бумагу с описанием условий, согласно которым я могу быть уволена.
Я вздохнула:
– Неужели не найдется никакой работы для меня, Зинаида Петровна?
Ее имя-отчество я запомнила специально: еще Карнеги утверждал: «На любом языке имя человека – самый сладостный и важный для него звук».
Ей, конечно, приятно было услышать свое имя от такой незначительной особы, как я, но, тем не менее, она пожимала плечами, показывая, что помочь ничем мне не может. И в это время вошла другая женщина, как потом выяснилось, начальник отдела кадров Она только что вернулась с экстренного совещания у руководства, где было принято решение открыть вакансии швейцаров. И она мне предложила:
– Не хотите ли поработать швейцаром в общежитии?
И я, ошеломленная такой неожиданностью, ответила:
– Конечно, хочу. А что это такое и где надо работать?
И начальница мне в подробностях объяснила, что швейцар – это официальное название должности, а по сути – это вахтер в общежитии.
И кто сказал, что чудес на свете не бывает? Просто счастливое стечение обстоятельств, что-то там у них в общежитии случилось и срочно потребовались швейцары. Да, жизнь состоит из таких вот случайностей. Конечно, жизнь преподносит счастливые случайности, равно как и несчастливые. Но мне везло, у меня в жизни счастливых было больше.
«…Мама, мама, это я дежурю, я дежурный по апрелю»…
…Неприступен и важен,
Стоит он на страже
Боевым кораблем.
Ничего он не знает
И меня пропускает
Лишь в погоне за длинным рублем.
Андрей Макаревич
Общежитие, в котором я работала, было своего рода уникальным обиталищем для народа. В моем представлении (есть ведь собственный жизненный опыт!) общежитие – временное пристанище для студентов, где все условия жизни общие. И когда меня направили в общежитие на работу швейцаром (слово-то какое буржуйское!), я была немного в шоке.
И вот я, воображая себя в роли швейцара (стою за громадной стеклянной дверью и важно открываю ее всем), приезжаю в общежитие. Это был с виду обыкновенный, ничем не отличающийся от многих, девятиэтажный панельный дом с одним входом. Проходя через обшарпанные железные двери, я попала в большой вестибюль – очень неуютный, темный, грязный; стены, давно забывшие руки маляров, были местами без краски, оголенные из-за обвалившейся штукатурки. И вообще, создавалось впечатление, что дом нежилой, бесхозный и запущенный, как здания во время войны, покинутые эвакуированными жильцами. Но, тем не менее, это было в преддверии нового миллениума – накануне нового века, и дом этот жил полной жизнью.
Как выяснилось позже, этот дом с коридорной системой типа гостиницы построили в свое время для спортсменов всемирной Олимпиады 1980 года. Затем он по наследству достался лимитчикам, приезжавшим тогда из разных концов нашей необъятной страны в Москву в поисках правды жизни. Эта правда значила одно – лишь бы зацепиться в Белокаменной, для начала – даже в такой общаге, а в дальнейшем осмотреться, освоиться и сделать карьеру. Кое-кто стремился выгодно устроить личную жизнь с москвичами ради прописки и жилья.
И все мечтали испытать судьбу, как в лотерее, и непременно выиграть. (Полюбить – так королеву, проиграть – так миллион). И многим, похоже, удавалось претворить мечты в жизнь, потому что, когда я попала в общежитие, дому уже стукнуло двадцать лет и из лимитчиков старожилами остались считанные люди.
В самом начале заселения дома приезжими, как и полагалось в общежитиях, конечно, у входной двери наладили своего рода контрольно-пропускной пункт, почему-то называемый вахтой. Обычно на такую работу нанимались пенсионеры – в основном это были исполнительные, любопытные, вездесущие и очень бдительные одинокие бабульки, которых, как правило, дома никто не ждал. Для них настоящей жизнью становилась работа, где они были полностью востребованы и реализовывались как полноценные представители общества. Народ через этих бабулек проходил, как через сито. По правилам общежития посторонних полагалось пускать до определенного времени, предварительно записав все данные удостоверяющего личность документа. Эти бабульки знали все про всех – кто к кому ходит, зачем и даже чем люди занимаются во время посещений. Со временем жители общежития взрослели, молодежных тусовок (извините за сленг) становилось все меньше и меньше, жильцы обзаводились семьями, рожали детей и необходимость в строгом контроле посетителей и порядка в общежитии отпадала, и эти вахты за ненадобностью просто-напросто исчезали. Сейчас вход в общежитие был свободным.
Здесь жил разношерстный народ. Помимо старожилов, большая часть населения были беженцами из Баку, оставившими родной город после заварушек 90-х годов прошлого столетия. Еще тут селились командировочные – в основном мужчины из ближних периферийных городов и поселков. Из-за инфляции и безработицы на местах они приезжали в столицу, дабы заработать хоть какие-то деньги, по московским меркам небольшие, а вот на периферии этого хватало, чтобы поднять семью и вырастить детей.
Но за последнее время общежитие заполонили наркоманы. Они устроили тут наркоманский притон. Кроме того, командировочные – вдали от семьи, от детей, и то ли от тоски, то ли от скуки, (после рабочего дня делать нечего), то ли от безысходности, нередко устраивали затяжные пьянки-гулянки с дебошами и прочими выкрутасами. Последствия не заставили себя долго ждать, и во время очередной пьяной тусовки был убит человек. Администрация общежития срочно приняла меры и моментально восстановила вахты. И первооткрывателем этой вахты была я.
Помню свое первое дежурство. Меня посадили в маленькую, узкую, длинную комнатушку со стеклянной лицевой стеной, чтобы я могла беспрепятственно лицезреть всех входящих и выходящих. В этой маленькой комнатушке с одним окном стояли стол, стул и кровать, плюс кусочек цивилизации, то бишь телефон. И весь интерьер. Убийственно скромно. И если бы в тот момент мне сказали, что я в этой комнатушке проживу целую настоящую жизнь, полную счастливыми и несчастливыми, очень значимыми для моей судьбы событиями, я бы не поверила ни за что!
До церберских бабулек мне было далеко, как до пика Тянь-Шаня. Чтобы достичь уровня профессионализма тех совковских бабулек на вахте, мне пришлось бы пройти не одну разведшколу и не один десяток лет трудиться по специальности. И то я очень сомневаюсь в своих успехах, потому что по психотипу я – полная противоположность этим развед-бабулькам. Я, вообще, человек, стремящийся во всем к лояльности, к автономии личности (как нас учат умные люди, «каждая личность должна быть автономна»), и превыше всех ценностей ставлю человеческую свободу. И я отлично понимала, что занимаю чужое место, и остро чувствовала боль безысходности. Но что делать! Как говорят мои любимые французы: «Се ля ви!» – такова жизнь. Какие психические метаморфозы происходили в моей бренной душе, было известно мне одной. Но в этом была жизненно важная необходимость.
Весь первый день я, не знающая вообще никого, как посторонний наблюдатель сидела, только смотрела и пыталась понять, кто же истинный житель общежития, а кто – посторонний. Хотя требовалось, соответственно должности, стоять у дверей, как идиот, и спрашивать у каждого, проживает ли он здесь или нет. К вечеру после ухода коменданта общежития потихонечку стала собираться в холле напротив вахты очень разнообразная молодежь. Ничего страшного, как мне казалось, пока не происходило. Народ толпился сам по себе, а я, вся в напряжении и ожидании чего-то ужасного, одиноко сидела и беспомощно смотрела вокруг. Обстановку разряжали только звонки мужа, который беспокоился за меня и частыми звонками подбадривал, обещая, что подъедет ко мне, как только освободится на работе. Он в тот день был единственной группой поддержки для меня.
Как и обещал, муж подъехал после работы и сходу определил, что эта собравшаяся толпа – наркоманы.
А они жили своей жизнью. И нас в упор не видели. Толпа состояла из множества кучек, некоторые отделялись и выходили на улицу, затем возвращались, некоторые поднимались по лестнице и вскоре спускались. Никто особенно не шумел, все разговаривали вполголоса, стоял такой общий гул. Жильцы, не имеющие к ним отношения, проходили мимо довольно равнодушно. Я свою миссию в этой ситуации представляла весьма туманно. Чтобы разогнать эту толпу, требовалась целая дивизия вооруженных солдат. Что может сделать с такой толпой вахтер в лице одной-единственной женщины, даже с группой поддержки в лице родного мужа?!
А он после тяжелого рабочего дня, усталый, голодный, без необходимых водных процедур, посидел немного в ожидании нападения на родную жену со стороны криминального элемента, потом, не дождавшись сидя, решил подождать лежа – прилег и тут же заснул, даже захрапел. Отличная группа поддержки! Прямо-таки «Альфа», никак не меньше. Через час я мужа разбудила и отправила домой, горячо заверив его, что в случае покушения на мою честь обязательно ему позвоню. Но желающих покуситься на мою честь в тот день, к счастью, не оказалось.
В двенадцатом часу ночи раздался звонок. Это была другая группа поддержки, заочная, вернее, телефонная, моя подруга Тома.
– Привет, мать! Я позвонила тебе домой, а мне сказали, что ты на работе. Поздравляю! Ну, как тебе там?
– Привет! Вот сижу… Пока не знаю, как мне. Тут полно наркоманов в холле, а я закрылась у себя в каморке. И тут еще полно чеченцев.
– Да?! – восхитилась Тамара. – А что они там делают, живут? Чеченцы – это же классный народ! Я их обожаю. – И дальше она произнесла длиннейшую тираду в пользу своего любимого народа и завершила монолог фамилией своего любимого политика, представителя этой национальности.
– Они на него совсем не похожи, – мрачно сказала я. – Даже не подумаешь, что одной национальности. И вообще, ты сравнила! Он же благородных кровей, из княжеской элиты. А это жалкие наркоманы, и я их, честно говоря, боюсь.
– У тебя предвзятое отношение к ним. Еще обзови их лицами кавказской национальности! Ты что, мать, заделалась националисткой? – вознегодовала Тамара.
– Нет, конечно, – вздохнула я. – Я против них ничего не имею. Оставим их в покое. Расскажи лучше, как твои дела. Как твои документы?
Тома у нас решила эмигрировать в Аргентину. Разрешение она уже получила, вот теперь почти год собирала документы на оформление визы.
– Не буду вдаваться в подробности, но тут у меня такая загвоздка… Ты там сядь получше. Мне нужна одна незначительная бумажонка от участкового инспектора милиции. Мало того, что он такой у нас неуловимый Джо, я его неделю ловила. Сегодня наконец я его застала. И ты представляешь? Этот нахал мне недвусмысленно предложил сделать справку за постель! Я от возмущения чуть в обморок не хлопнулась. Завтра пойду к начальнику отделения, пожалуюсь. Мне так паршиво, ты просто представить себе не можешь. Как я устала собирать документы! Замучилась от всего этого. Скорее бы уж все закончилось!
– Во-первых, успокойся, прими за комплимент выходку милиционера. Он хоть и милиционер, но все же мужчина! Во-вторых, что-то мне не нравится это твое «скорее бы». Так не терпится уехать?
– Да дело не в этом! – воскликнула Тома. – Ехать, знаешь, страшно, неизвестность тоже пугает. Но, с другой стороны, наконец-то хочется определиться. Мне ведь надо еще съездить к матери в Казахстан, попрощаться. Когда я ее еще увижу…
– Давай не будем о грустном. Расскажи лучше, как с твоим дела?
– Ма-ать, не спрашивай… – простонала Тамара. – Как я без него буду жить там, не представляю! Я его никогда не забуду. А ему все равно, уезжаю я или нет. Мы с ним наконец-то развелись.
Речь шла про томиного, как она его называет, «бойфренда». Они познакомились года три назад. Он иностранец, афганец. Жениться на ней официально, как он говорил, по-русски, не захотел, они по его настоянию обвенчались в мечети, по мусульманским обычаям. Но на этом все формальности в их отношениях закончились. Он жил у себя, снимал квартиру, она оставалась у себя. И встречались они как любовники, когда получится. Афганец моложе Тамары лет на пятнадцать. Тома все надеялась, что они когда-нибудь поженятся, но, видимо, ей этого не дождаться, как она сама считает. И вот, когда она решила уехать из страны навсегда, он стал настаивать на расторжении брака опять в мечети, что это грех – венчанным жить отдельно… В общем, нес всякую чепуху. Восток – дело тонкое, нам не понять.
– Да ладно, хватит прибедняться! – отрезала я. – Найдешь себе там какого-нибудь Пьедро. С твоими-то успехами у мужиков!
Она действительно имела большой успех у мужчин. У нее много было любовников. Даже одновременно несколько. Скорпион по гороскопу, она славилась пылкой и страстной любовницей. Мужчинам такие нравятся.
У нас есть еще одна подруга, Таня, еще со студенческих, даже с абитуриентских времен. Мы познакомились, когда в свое время поступали в МГУ. Но мы с Томой не поступили, впоследствии выбрав другие вузы. А Таня сначала училась на мехмате, затем перевелась на экономический факультет и успешно его закончила.
И у нашей Тани есть анекдот, которым она нас постоянно подкалывает.
Приходит женщина к сексопатологу и говорит:
– Доктор, хочу.
На что доктор отвечает:
– Ну, выходите замуж.
– Я уже замужем.
– Заведите любовника.
– Есть.
– Приобщите к этому делу соседа.
– Уже.
Доктор начинает терять терпение:
– Ну, не знаю, гуляйте направо, налево.
– Да это давно!
Доктор тут выходит из себя и, повышая голос, возмущается:
– Странная вы женщина!
И пациентка охотно подхватывает:
– Вот-вот, доктор! Напишите мне справку, что я странная женщина, а то меня все оскорбляют нехорошим словом.
Согласно этому анекдоту Татьяна нас обзывает странными женщинами. А мы не сердимся. На диагноз не обижаются. А Татьяна у нас астролог, ей видней.
В ту ночь и, вообще, многие последующие мои смены мы с Томой по телефону общались почти до утра. Пока она не уехала в свою Аргентину. Оттуда она мне звонила только один раз, в самом начале. Говорила, что хорошо устроилась, что изучает язык, чтобы найти работу. Встречается опять с каким-то иностранцем, то бишь не аргентинцем и не русским. И потом пропала. Татьяна говорит, или ей очень хорошо, что она про нас забыла, или очень… Будем надеяться, что все у нее хорошо.
