Kitabı oku: «Художественная интеллигенция», sayfa 4
Проблемам роли фантазии, интуиции в процессе художественного творчества за последние годы посвящено немало трудов. Социологический скальпель, с помощью которого пытались проникнуть в тайны художественного творчества в начале XX века Ю.В. Ковалев, Я.П. Кострицкина, Е.К. Иванова, Л.Н. Данилова, А.В. Дарашевич, сделал лишь "легкие срезы" на микромалых группах студентов художественно-образовательных учреждений, художниках театра, "художниках-дилетантах".
Без намека на социологический опрос или голосование один из исследователей замечает: "Все (?) ученые и творческие работники единодушно (!) отмечают следующие особенности интуитивных процессов: первое – непосредственность, второе – отсутствие рассуждений, третье – процесс протекает как бы сам собой, без волевых усилий, четвертое – наличие чувства уверенности в правильности результатов этого процесса, пятое – разумность интуитивного процесса (в отличие от импульсивных действий), шестое – мгновенность, быстрота процесса и т. д."
Интуиция, по Бергсону, например, есть род интеллектуальной симпатии, посредством которой человек вскрывает суть вещей, незримых для ординарного сознания. Интуиция отдана в жертву интеллекту, однако в "пограничных" ситуациях она действует подобно молнии, озаряя суть человеческого "я", его судьбу и место во Вселенной. По мнению философа, с наибольшей силой интуиция как форма эстетической способности проявляется у представителей художественно одаренной части общества.
Нетрудно заметить, что признаки интуитивного мышления свойственны как целеустремленной, так и нецелеустремленной человеческой деятельности вообще.
Преувеличение роли интуиции и подсознательного почти не встречается в современной литературе о художественном творчестве. Однако это не означает, что как в художественной области, так и в иных сферах человеческой деятельности перевелись работники, всецело полагающиеся на свою интуицию, наитие, фантазию.
Называя интуицию инстинктом, Н.К. Михайловский писал: "Первоклассный художник имеет в руках своего познания все нити своих суждений, тогда как художник мелкотравчатый до такой степени руководствуется инстинктом, что даже и не подозревает, что придерживается тех ими других…" Данное утверждение можно отнести и ко всем первоклассным работникам, где бы они ни трудились. Не обуздывать свою интуицию, не слепо следовать за нею, а вскрывать в знании, постигнутом интуитивным путем, рациональное, истинное и направлять это осознанное в нужное русло – в этом состоит один из важнейших элементов творчества.
И, разумеется, специфика труда художественной интеллигенции в целом и особенно каждого индивида в отдельности зависит от способностей и одаренности ее представителей.
Л. Выготский утверждает, что искусство от науки отличается методом. Однако метод есть лишь производное от цели, задачи, которые ставят перед собою ученый или художник, любой человек. Объект труда определяет во многом характер и содержание метода, пути подхода к исследованию, колорит результатов труда. Метод диалектичен, не статичен и вне, и в процессе труда. Метод многолик и разнопланов, он может соединять в одной работе холодный расчет ученого и фантазию художника, темперамент образного поиска в науке и рассудочность художественного исследователя.
Отсутствует видимая грань между иррациональным и рациональным, художественным мышлением и мышлением научным. Цель исследователей одна – жизнь во всем ее противоречии и многообразии. Но и метод, цель, и подход к методу – не окончательные критерии. Действия исследователей, подчиненные одному методу и одной цели, могут привести к различным выводам.
Современный проповедник учения йоги Рамакришна повествует о четырех любознательных, которые задались единой целью – узнать, что есть слон. Один дотронулся ноги, другой – до хобота, третий – до туловища, четвертый – до ушей. Каждый соответственно категорически заявил, что слон – это столб, дубина, бочка, большая корзина! Начался спор, который продолжается и поныне, ибо все четверо были незрячи.
Единые подступы к цели исследования (пешком), единый метод – ощущение через прикосновение к одному тому же нелетающему и неопознанному объекту ни к чему не приведут, будь в группе кто угодно – ученые или художники или те и другие в разных соотношениях. Мы бы назвали такой парадокс плюрализмом мнений слепых. Сущее бездонно в своем многообразии и постоянной видоизменяемости.
Искусство от науки отличает верховенство чувственного начала над рациональным, как бы уточнил Л.Н. Толстой.
Однако в природе вряд ли найдется художник, который своим методом избрал бы только чувственное начало, или ученый, придерживающийся абсолютно рационалистического метода. Сознательное и бессознательное, рациональное и иррациональное в труде и в жизненных ситуациях каждого человека присутствуют и активно взаимодействуют в различных пропорциях. Именно этот момент помогает рациональному сознанию восхищаться художественными произведениями, догадываться о сущности художественных образов и наоборот – художнику понимать рациональное.
Один из героев знаменитого чешского новеллиста, помогая полицейскому в расследовании происшествия на пустынной улочке, воскликнул: "О, шея лебедя! О, грудь! О, барабан! О, эти палочки!" Рациональный ум блюстителя порядка с помощью героя-поэта догадался, что речь идет числе 23011 – номере машины нарушителя.
Методы накладываются и наслаиваются друг на друга. Здесь важно не упустить удила, не забыть о задаче, о целостности и законченности производимого. Воображение ученого отличается от фантазии и воображения художника прежде всего целью приложения таланта. Так, академик Д. С. Лихачев подмечает, что работа Л.Н. Гумилева читается как роман, автор обладает воображением не только ученого, но и художника.
Многозначительное "но и" говорит как о качественном различии назначения воображения в научном и художественном творчестве, так и о том, что тема специфики труда художника неисчерпаема. Выявление особенностей труда художественной интеллигенции предполагает вычленение мышления художника из художественного мышления, присущего в той или иной мере человеку вообще.
В труде художника превалирует художественное мышление (художественный анализ, синтез и так далее), конечной и единственной целью которого является создание завершенного художественного образа или системы художественных образов. В труде других работников (ученых, изобретателей и т. д.) художественное мышление и художественный образ носят характер существенного подспорья, помогая в создании новых идей, конструкций, что нисколько не мешает некоторым из них создавать общепризнанные шедевры именно в художественном творчестве, ибо грань между художественным и рациональным неуловима.
Это первое и самое главное. Другое отличие труда художественной интеллигенции восходит к его специфическому продукту, чрезвычайно разнообразному по форме, воплощению и выражению.
И, наконец, – специфические орудия, средства, объект и субъект труда.
Но, увы, перечисленными категориями характеризуется любая социально-профессиональная группа общества. С таким же успехом можно рассуждать о том, что только художнику уготована категория случайности в начале пути, в его процессе, при переходе через улицу.
Шел в свое время товарищ Левитан по Москве, безработный, и не знал, как и зачем жить. И вдруг увидел объявление. Приглашают на прослушивание потенциальных дикторов радио.
Подобные примеры может привести любой, ибо "не проворным достается успешный бег, не храбрым – победа, не мудрым – хлеб, и не у разумных – богатство, и не искушенным – благорасположение, но время и случай для всех их".
Художественное (как и всякое творческое) начало не упустит случая, угадает свое время и "чуть-чуть" забежит вперед.
ХАРАКТЕР ТРУДА ХУДОЖЕСТВЕННОЙ ИНТЕЛЛИГЕНЦИИ Экономические проблемы труда вообще если и нашли определенное отражение в исследованиях ученых, то по отношению к труду художественной ее группы предпринимались лишь робкие попытки, встречаемые в штыки апологетически настроенными представителями ученого мира. Смелые и самобытные высказывания, любые концепции на этот счет замалчивались.
Практически во всех работах, посвященных этой теме, сделан акцент на том факте, что классовый признак есть тот основной и единственно надежный инструмент, с помощью которого выделяются в художественной интеллигенции ее социально-профессиональные подгруппы. Весьма интенсивно анализировались сложные проблемы труда умственного и физического.
Исследования сущности производительного и непроизводительного труда любой социально-профессиональной группы, в том числе и художественной интеллигенции, – ключевой пункт в выявлении экономической роли этих социальных структур.
В литературе эти вопросы по укоренившейся традиции рассматривались как явление чисто надстроечного характера, т.е. как социальный, культурный, политический процессы без видимой связи с экономикой и производством. Между тем искусство, так же как наука и образование, переросло свои рамки и давно превратилось в источник материального обогащения государственных структур (в одних странах) и общества (в других), прямо или косвенно воздействуя на экономику и производство.
Являясь громадной силой по идеологическому и эстетическому воспитанию, искусство существовало не только за счет государственных дотаций, т.е. средств налогоплательщиков. Помимо того, что этот вид деятельности помогает разрешить во многом надуманную в условиях отсутствия свободного предпринимательства "проблему" занятости населения, искусство служит частью комплекса средств, с помощью которых организуются и контролируются свободное время и досуг, процветает одна из незаметных, но не поддающаяся никакому учету статья так называемого косвенного налогообложения.
Существенный вклад в разработку интересующих нас проблем внес Карл Маркс. Обращение к его взглядам на производительный и непроизводительный характер труда (деление, предпринятое им при анализе капиталистического производства), как нам представляется, позволит уяснить не только запутанную многогранность проблемы, но и обратиться к "принципиальным" расхождениям и закономерностям различных стадий общественного развития.
Строго следуя выбранному методу, К. Маркс анализировал предмет исследования с точки зрения и психологи восприятия, и психологии поведения. По свидетельству К. Маркса, споры о характере труда уходят в глубь веков, когда, следуя классовому подходу, придворные экономы к производительному классу относили лордов и баронетов, рыцарей, дворян, высших и низших чиновников, купцов и юристов, священников и землевладельцев, фермеров и людей свободных профессий, торговцев, ремесленников, офицеров. А к непроизводительному – матросов, рабочих мануфактур и землевладельческих рабочих, крестьян, рядовых солдат, пауперов, цыган, воров, нищих, бродяг.
Давенант, по словам К. Маркса, следующим образом поясняет табель о рангах ученейшего Кинга: "Он этим хочет сказать, что первый из двух классов народа сам себя содержит с помощью земли, искусства и прилежания и ежегодно кое-что прибавляет к национальному капиталу…"
К. Маркс высмеивал ту ситуацию, когда "как бездельники, так и их паразиты должны были найти свое место в этом лучшем из миров", что само по себе вполне психологически обосновано и понятно. Он не согласен с критиками А. Смита в том, что они рассматривают духовное производство в качестве материального производства. "По Шторху, врач производит здоровье (но он производит также и болезнь), профессора и писатели – просвещение… С таким же правом можно сказать, что болезнь производит врачей, глупость – профессоров и писателей, безвкусие – поэтов и художников… даже высшие виды духовного производства получают признание и становятся извинительными в глазах буржуа только благодаря тому, что их изображают и ложно истолковывают кик прямых производителей материального богатства.
Автор теории прибавочной стоимости продолжает: лакействующие экономисты, второразрядная братия, компиляторы, дилетанты, вульгаризаторы, составители компендиумов – всем им – государственным чиновникам, военным, виртуозам, попам, судьям, адвокатам и т.д., "труд которых отчасти не только не производителен, но по существу разрушителен", было приятно причислять себя к производительному классу, без которого немыслимо существование обществ, с целью отгородиться глухой стеной от презираемой ими домашней прислуги и скоморохов, т.е. сделать все, чтобы не "предстать просто в качестве прихлебателей, паразитов, живущих за счет подлинных производителей", "…сикофантствующие мелкие чиновники от политической экономии стали считать своей обязанностью возвеличивать и оправдывать любую сферу деятельности указанием на то, что она "связана" с производством материального богатства…".
Оправдывая свое паразитическое существование, буржуа и их слуги не могли не оправдывать паразитической сути труда своих лакеев "под видом материального производства".
Кроме того, К. Маркс предостерегал от вульгаризации вопроса, связанного с изучением производительного и непроизводительного труда, между которыми не существует четких границ, подчеркивая: "Всякая услуга производительна для ее продавца – это лжеприсяга, подделка документов, убийство. Занятия сикофантов, доносчиков, прихлебателей, паразитов, льстецов…", так как за это исполнителям платят.
Подводя итог психологическим сетованиям, К. Маркс инвективно заключает: "Превознесение прислужничества, лакейства, восхваление сборщиков налогов, napазитов проходит красной нитью через писание всех псов".
Итак, говоря недавним перестроечным языком, проблема симбиоза "человеческого фактора" и производительного характера того или иного труда выглядит даже несколько легковесно.
Вторая особенность вопроса более сложна и заключается в непростой взаимообусловленности характера труда и его вещного выражения.
К. Маркс усматривает в трудах А. Смита "постоянное смешение двух определений того, что мы называем производительным трудом". Он говорит о верном толковании этого вопроса и ложном, называя его вторым смыслом, когда А. Смит относит к производительному всякий труд, в результате которого изготавливается товар, а к непроизводительному – труд, не производящий "никакого товара".
Ссылаясь на слова Росси об уважительном отношении не только к тем, кто проводит "свою жизнь в изготовлении коленкора или сапог", но и к какому бы то ни было труду призывавшего к тому, что "уважение не должно быть исключительной привилегией работников физического т руда", К. Маркс возражает: "Кто создает книгу, картину, музыкальное произведение, статую, тот у него (у А. Смита – Авт.) "производительный работник" во втором смысле, хотя ни импровизатор, ни декламатор, ни виртуоз и т.д. являются таковыми для Смита. А "услуги", поскольку прямо входят в производство, А. Смит рассматривает как материализованные в продукте, будь то труд работника физического труда или же директора, приказчика, инженера и даже ученого, если он является изобретателем, работником мастерской, работающим в ее стенах или вне их".
Иронизируя над мнением экономистов по вопросам производительного труда, он замечает, что они кичатся "как проявлением особой мудрости своим ответом, гласящим, что всякий труд, производящий вообще что-либо, имеющий что-либо своим результатом, тем самым есть уже производительный труд".
К. Маркс приходит к выводу о том, что "вещественный характер того или иного труда, а следовательно, и его продукта, сам по себе не имеет ничего общего с этими различиями между производительным и непроизводительным трудом".
Не вещный характер производства делает его критерием производительного труда, а конкретный определенный уровень экономического развития, где вообще вся сфера производства немыслима без его вещного характера. "Различия между производительными видами труда и непроизводительными имеют решающее значение… для производства материального богатства, и притом для определенной формы этого производства, для капиталистического способа производства. В духовном производстве в качестве производительного выступает другой вид труда". К. Маркс ясно и недвусмысленно говорит о производительном характере труда в среде духовного производства, составной частью которого является художественное начало. Это положение весьма важно в доказательстве наличия как производительного, так и непроизводительного труда художественной интеллигенции и ее социально-профессиональных подгрупп.
Вообще, по глубоко обоснованному мнению К. Маркса, "один и тот же вид труда может быть как производительным, так и непроизводительным".
Его особое внимание привлек тот аспект проблемы, который обнаруживает взаимозависимость отнесения характера труда к производительному и непроизводительному исходя из социального положения людей. Рассматриваемое сочинение К. Маркса наполнено примерами взаимообусловленности объективного характера труда и его субъективного восприятия. Так, он подчеркивал, что актер или клоун обменивают свой труд на капитал, если работают по найму у капиталиста (антрепренера), а частный портной, который чинит этому капиталисту брюки, обменивает свой труд на доход, "по отношению к публике актер выступает… как художник, но для своего предпринимателя он – производительный рабочий".
Точно так же на конкретном примере К. Маркс доказывает, что писатель в капиталистическом обществе "является производительным работником не потому, что он производит идеи, а потому, что он обогащает книгопродавца, издающего его сочинения", т.е. писатель "производителен постольку, поскольку является наемным работником какого-нибудь капиталиста".
И, развивая эту мысль, продолжает: "Например, Мильтон, написавший "Потерянный рай" и получивший за него 5 ф. ст., был непроизводительным работником, напротив, писатель, работающий для своего книготорговца на фабричный манер, является производительным работником. Мильтон создавал "Потерянный рай" с той же необходимостью, с какой шелковичный червь производит шелк. Это было действенное проявление его натуры. Потом он продал свое произведение за 5 ф. ст. А лейпцигский литератор-пролетарий, фабрикующий по указке своего издателя те или иные книги (например, руководства по политической экономии), является производительным работником, так как его производство с самого начала подчинено капиталу и совершается только для увеличения стоимости этого капитала. Певица, продающая свое пение на свой страх и риск, – непроизводительный работник. Но та же самая певица, приглашенная антрепренером, который, чтобы загребать деньги, заставляет ее петь, – производительный работник, ибо она производит капитал".
Здесь отражена некая отчужденность труда работника в государстве, которому неведомы и страдания, и великие порывы, и прекрасные поэмы, для которого талант и одаренность необходимы, поскольку они служат официальной идее, а в результате итогов такого труда рождается необходимая прибыль для пополнения чиновничьей казны. Подобным образом обстоят дела и в сфере, далекой от художественного производства.
К. Маркс замечает, что "повара и официанты в ресторане являются производительными работниками, поскольку их труд превращается в капитал для владельца ресторана. Эти же лица являются непроизводительными работниками в качестве домашней прислуги, поскольку … я … трачу на них свой доход". К. Маркс настойчиво проводит четкую линию между объективным содержанием труда и субъективным характером его восприятия и толкования. Он говорит о классовой природе полемики по поводу производительного и непроизводительного характера труда в современном ему обществе, резко дифференцирует мнение личности, действующей на свой страх и риск и обреченной заниматься непроизводительным трудом, и субъективную точку зрения капиталиста-нанимателя, которого художественные ценности интересуют постольку, поскольку увеличивают его капитал. Если выдающееся произведение не производит прибыли, предприниматель вряд ли будет церемониться с творением и его создателем.
У К. Маркса немало высказываний о характере труда художественной интеллигенции, однако он подчеркивал, что производительный и непроизводительный труд в сфере производства художественных ценностей, так же, как и в сфере производительной, "различаются всегда со стороны владельца денег, капиталиста, не со стороны работника, и отсюда нелепости…".
Покончив с некоторыми нелепостями, остановимся еще на одной стороне проблемы, связанной с содержанием труда.
В своем произведении К. Маркс утверждает, что отличительной чертой производительного труда является его совершенно безразличное отношение к содержанию труда. Это положение актуально при анализе любой деятельности, в том числе и при исследовании труда художественной интеллигенции.
Проблема производительного и непроизводительного труда не так проста. Ни вещный труд, ни позиции различных по социальному положению людей, ни содержание труда, ни его классово-психологическая окраска, ни результат труда, ни его опредмеченные или неопредмеченные формы не могут выступать в качестве надежных, т.е. объективных критериев отнесения того или иного вида труда к труду производительному.
В современных исследованиях в роли критериев выступают качество, объем, интенсивность и даже степень общественной значимости труда. С подобным успехом можно выделять другие пробные камни, такие, например, как физический рост исполнителя, цвет его волос. Необходим всеобъемлющий отличительный признак, который бы удостоверял объективную истинность отнесения труда к производительному или непроизводительному.
Такая универсальная мера, достаточно жесткая, есть. Это прибавочная стоимость, истинный смысл которой уловил А. Смит. В результате труда, производящего такую стоимость, государство, капиталист, государственный капитализм, капиталистическое государство или любой работодатель присваивают эту прибавочную стоимость полностью или частично.
Весь вопрос заключается, как мы увидим, не в шаманских заклинаниях о порочности и бесчеловечности прибавочной стоимости, возникающей по неумолимым экономическим законам, не подвластным социальным потрясениям и катастрофам, а в том, кто распределяет конечный продукт, кто является хозяином результатов своего труда – сам исполнитель – работник или великая множественность паразитирующих посредников.
Приведем лишь некоторые из многочисленных фактографических высказываний К. Маркса на этот счет: "…производительна лишь та рабочая сила, применение которой дает большую стоимость, чем та, которую имеет она сама". "Производительный труд может быть поэтому определен как такой труд, который прямо обменивается на деньги как на капитал…"
Анализируя экономические воззрения физиократов, К. Маркс замечает, что они нащупали фундаментальное положение о том, что "производителен только такой труд, который создает прибавочную стоимость, т.е. только такой труд, в продукте которого содержится стоимость, превышающая сумму стоимостей, потребленных во время производства этого продукта". "С капиталистической точки зрения производителен только тот труд, который создает прибавочную стоимость".
Однако непроизводительный труд может быть очень прибыльным. В конечном счете "цель капиталистического производства – прибавочная стоимость, а не продукт", – заключает в пылу полемики автор рассматриваемого сочинения, что противоречит как его собственным утверждениям о капиталисте как управляющем и руководителе, так и реальной действительности: ни прибавочная стоимость, с одной стороны, ни товар, ни услуги, ни деятельность, с другой, не могут существовать независимо, если речь заходит о производительном характере труда как свершившемся факте. В противном случае непонятно изобилие так называемых товаров первой и далеко не первой необходимости на капиталистическом рынке.
Конечно, доход получать можно из чего угодно, как доказал опыт римского императора, но это не значит, что в конкурентной борьбе капиталист, фетишизируя прибавочную стоимость, забыл об уровне покупательского спроса на изготовляемый товар.
Из всего сказанного становится совершенно понятна характеристика непроизводительного труда, приведенная бегло К. Марксом: "Это – такой труд, который обменивается не на капитал, а непосредственно на доход, т.е. на заработную плату или прибыль…".
Памятуя о том, что К. Маркс приводит такую характеристику труда, "которая проистекает не из его содержания или его результата, а из его определенной общественной формы", зададимся вопросом: какой же труд господствовал в "новом" обществе почти с начала XX века? В этом нам помогут, как ни парадоксально, выводы К. Маркса, по-своему вскрывшего главные моменты рассматриваемой проблемы.
Выбрав из огромного научного инструментария в качестве основного метод классового анализа и синтеза, основоположник марксизма еще раз указал на классовый характер подхода к разрешению сложного вопроса, установил связанную и с классовой позицией психологическую платформу трактовки "политэкономами" XVII – XIX веков этой проблемы. Опираясь на опыт предшественников, раскрыл с указанных позиций диалектическую взаимосвязь производительного и непроизводительного труда; в аспекте своего метода уточнил положение об абстрагированном характере деления труда на труд производительный и труд непроизводительный вне зависимости от содержания труда, трактовал суть производительного труда как труда, обмениваемого на капитал.
Резюмируя положения К. Маркса о характере производительного и непроизводительного труда, можно сделать вывод о том, что труд, обогащающий правящие классы (группы), с их точки зрения есть труд производительный, а труд, не создающий для них прибавочной стоимости, является непроизводительным.
Отчего идет такая упорная дискуссия о производительном характере того или иного вида труда? Почему исследователи проявляют к этой проблеме повышенный интерес?
По нашему мнению, на этот далеко не риторический вопрос К. Маркс в свое время дал довольно-таки исчерпывающий, четкий и лаконичный ответ, характеризуя производительных работников как ту категорию, которая, во-первых, "доставляет средства для оплаты непроизводительных работников, а во-вторых, доставляет продукты, потребляемые теми, кто не выполняет никакого труда".
Естественно, никто из живущих не желал и не стремился казаться нахлебником и слышать упреки в собственной паразитарности, ибо на уровне так называемого обыденного сознания труд непроизводительный носит отпечаток чего-то второстепенного, не обязательного, второсортного. Мы опускаем здесь крамольную мысль о правомерности такого категорического суждения, приведенного в вышеназванной цитате, ибо в жизни труд производительный и труд непроизводительный сложно диалектично и динамично взаимосвязаны, дополняют друг друга и взаимообогащают. Они неразрывны.
Подробнейшее обращение к высказываниям именно К. Маркса о производительном и непроизводительном труде помогает уяснить характер труда той художественной интеллигенции, которая сознательно и сверху формировалась под влиянием своеобразно воспринятой "пролетарской" идеологии, а государство "нового" типа, проповедовавшее свои официальные догматы, формально опиралось на диалектику, на классовый подход во всех сферах жизнедеятельности "масс".
"Чтобы исследовать связь между духовным… и материальным производством, – писал К. Маркс, – прежде всего необходимо рассматривать само это материальное производство не как всеобщую категорию, а в определенной исторической форме. Так, например, капиталистическому способу производства соответствует другой вид духовного производства, чем средневековому способу производства".
Какой же вид духовного производства пришел на смену капиталистическому, какой качественно иной вид производительного труда выступает в духовном производстве и период тотального огосударствления средств производства и производственных отношений?
Здесь необходимо отступление. Огромный промышленный и энергетический потенциал России совершил гигантский качественный скачок в конце XIX —начале XX века, приблизив переход страны в ряды ведущих мировых держав. Честолюбие, тщеславие и жажда российских революционеров войти в историю сделали ставку на огромное количество разоряющегося, безземельного и малоземельного, в большинстве своем неграмотного крестьянства, готового на любой бунт и видящего своего "классового" врага в каждом образованном человеке. Масса рабочих, в основном непрофессиональных, пополнялась в первую очередь из этих крестьян. Прослойка интеллигенции, едва начавшая формироваться во второй половине XVIII века, была в количественном отношении сравнительно мала.
Всем им обещали земной рай. Естественно, когда государственная машина в феврале 1917 года развалилась, то наступили хаос и паралич, которыми блестяще воспользовалась партия профессиональных революционеров.
В преддверии эпохального события их лидер, итожа программу насильственного рывка человечества к Добру и Счастью и скромно повествуя о подавлении и уничтожении эксплуататорских классов, остановился и на характеристике "первой фазы" грядущего.
В будущем обществе, прорицательно замечал он, все "граждане превращаются в служащих по найму у государства, каковым являются вооруженные рабочие, все граждане становятся служащими и рабочими одного всенародного, государственного "синдиката". Все дело в том, чтобы они работали поровну, правильно соблюдая меру работы, и получали поровну".
Может быть, социалистический синдикат – это одно, а государство вооруженных рабочих нечто иное? Нет, В.И. Ленин твердо связывает эти понятия, утверждая, что стремится "превратить всех граждан в работников и служащих одного крупного "синдиката", именно: всего государства", и необходимо "полное подчинение всей работы всего этого синдиката государству", что и было пунктуально осуществлено последователями нового учения. Зачем нужна такая чудовищная централизация и насилие? Для систематического и постоянного контроля за мерой распределения продуктов, для чего достаточно знать четыре действия арифметики и выдавать соответствующие расписки. Контроль за мерой потребления и распределения станет универсальным, всеобщим, всенародным, "тогда от него нельзя будет уклониться", "некуда будет деться".
Что же касается "господ интеллигентиков", сохранивших капиталистические замашки, то "научно-образованные инженеры, агрономы и пр. (?! – Авт.) заработают еще лучше под штыками все тех же вооруженных рабочих". Здесь нет ни тени иронии. Когда речь идет о захвате власти, все средства хороши. Тому доказательством многострадальная история человеческого рода.
