Kitabı oku: «Саблезубый», sayfa 2

Дернув вверх ее одежду и обнажив часть живота, увидел небольшую сумочку-кошелек, что носят обычно на талии или бедрах. Как они там бишь называются? Да похрен. Главное, что весила эта фигнюшка что-то подозрительно много. Дернул молнию.

– Ни х*я се! – присвистнул, когда оттуда посыпались кольца, цепочки, подвески – и все явно не бижутерия. – Ай да девочка с секретом!

Собрал все на место, но саму сумочку снял с незнакомки и отложил на стол. Еще пошарил. Документов, денег, телефона, даже расчески сраной нет. Вот ведь чудно. Вспомнил про ее руку и аккуратно задрал рукав.

– Ну, бля, супер. Пролетаю я с весельем сегодня.

Запястье свалившейся на мою голову проблемы выглядело распухшим и посиневшим. Конкретный такой ушиб или даже, может, закрытый перелом.

– Шаповалов, ты мне, гаденыш, должен будешь, как земля колхозу, – пробормотал с досадой, скидывая свою дубленку и заворачивая в нее любительницу пощеголять в плаще в декабре.

Зыркнул на ее ноги.

– Ну логично, чё.

В кроссовках. Физкультурница тут у меня. Прицепив себе на пояс ее переносной мини-сейф, прихватил ствол, поднял девку и понес в машину. Провести вечер в приемном покое больницы вместо сауны со шлюхами – прям мечта, ага. Должен, ох, должен мне Колька.

Глава 4

– Куда поедешь – знать не хочу, Катька. Найдет тебя…

– Я не сдам. Не сдам, Марат. Даже не думай!

– Вот держи, – сунул он мне в ладонь что-то железное. – Ячейка хранения в универсаме на Горького. Две остановки от аэропорта. Номер восемь. Там шмотки другие и денег немного. Цацки взяла?

– Угу, – ответила, не оборачиваясь к нему, наблюдая, как Вознесенский общается у стойки регистрации на посадку с повисшей на его локте супругой.

Он, не скрываясь, пас меня, находящуюся в конце этой же очереди, а его благоверная делала вид, что не замечает. Приличия же типа соблюдены. Она с ним рядышком, благопристойное такое семейство, а подстилка-любовница, которую тащат почти как багаж в сопровождении охраны, болтается где-то сзади, где ей самое место.

– Ты только по своему паспорту сдавать их не думай. – Вообще-то, мой паспорт лежит сейчас в кармане у жирдяя Лехи, и я его в руках уже два года не держала, но поправлять Марата или останавливать не стала. Придумаю что-нибудь. – На раз вычислит тебя. И ездить старайся не на такси и тем более не суйся на самолет. Вообще не светись нигде с документами. Найди кого-нибудь, кто тебе новые слепит. Сейчас это запросто. Поняла?

– Да-да.

– Двигай из города лучше на рейсовых автобусах или на электричках. Чем больше будет пересадок, тем лучше. На вокзалах не ночуй, если что. Менты там мигом срисуют. Прячься где-нибудь. Лучше придурка какого сними и с ним… ну, сама поняла, хоть в тепле. Не май месяц. Ты красивая – проблем не будет.

– Я поняла, – ответила, сглотнув.

Семейство Вознесенских чинно двинулось, уходя из зала ожидания. Димасик напоследок зыркнул грозно. Как же мне было тяжело не показать уроду фак.

– Леха возвращается. Все, ни слова больше, и будь наготове. Как вещи досматривать начнут – вали сразу.

– Спасибо, Марат. Я в бога не верю, но всего тебе и детям твоим хорошего. Смогу если когда – отплачу.

– Брось, девочка. Нельзя с людьми, как он с тобой.

Я даже не поняла, что там нашлось в спортивной сумке Лехи. Просто милицейская псина вдруг села около нее и стала облаивать. Началась суета, Леху заставили поднять руки, а заодно и Марата – они ведь были оба в одинаковой ЧОПовской форме. И вот тут я и сквозанула. Сперва неторопливо, типа я тут вообще мимо проходила, отступила на несколько шагов. Потом пошла быстрее. И ближе к выходу уже побежала сломя голову. Так быстро, как только позволяли бл*дские туфли, которые мне велено носить. Димасику нравятся каблуки. С каким же наслаждением я зашвырнула дорогущую обувь в мусорку в туалете универмага. Платье и даже это шлюшье белье туда же. Натянула костюм спортивный прямо на голое тело, чувствуя себя едва ли не счастливой. Обула кроссовки, вытащила из сумки, которую Марат оставил мне, дешевую серую болоньевую куртку. Я такие последний раз носила, еще когда в приюте жила. Кайф!

Первым делом пробралась к своему тайнику в парке возле коттеджа, который Вознесенский купил в качестве моей тюрьмы. Уже давно, когда присмотр был за мной не такой тотальный, я спрятала там стыренный у своего захватчика ствол. Конечно, он понял, что это я. И трындюлей мне досталось тогда, и допрос был с пристрастием. Но хрен он чего добился, ведь всерьез вредить мне не мог. Как поломанную иметь потом? Он же, пидорюга, эстет. Закончилось все обыском всего дома и участка и усилением контроля. Ни шагу больше без надзирателей. Я очень надеялась, что весь тот целлофан, в который я сто раз обернула оружие, сохранил его от порчи. В любом случае даже помахать стволом перед чьей-нибудь охреневшей мордой – уже гарантия определенной безопасности. На вид все казалось нормально. Никто меня не заметил, и город я смогла покинуть без проблем.

Но дальше все пошло не так удачно. Через сутки, когда умудрилась уснуть в очередной электричке, сумку с деньгами и куртку у меня сперли. Жрать нечего, ехать дальше только зайцем или автостопом. И еще не факт, что брат, который обо мне и знать не знает, захочет помогать. Может, вообще пошлет. Мать же от него отказалась, так с чего ему испытывать родственные чувства? Но мне и не надо особых чувств. Пристроиться хоть на первое время помог бы, побрякушки сбыть. Навязываться не собираюсь. Я и узнала-то о нем случайно и совсем недавно из материнской слезливой исповеди в больнице. Где она валялась, изображая страдалицу, избиваемую за мои косяки. А на деле – просто работала щедро оплачиваемыми кандалами для меня, цепью, на которую меня посадил Вознесенский, лживо угрожая ее жизни. Нет, я не сомневаюсь, что он запросто может причинить ей вред. Вот только, успокоившись после того, как узнала правду об их взаимовыгодных отношениях, я задалась несколькими вопросами. Например, что мешало матери скрыться куда-нибудь за эти два года? Уехать и развязать мне руки. Ее-то никто не пас. И зачем бы Дмитрию ее убивать, если без нее нет ни единого рычага давления на меня. Нет, может, ей и попадет, но ничего действительно страшного. Моя совесть тут чиста. Надеюсь, никому и в голову не придет искать меня на другом конце страны, у брата. Мать и сама не вспомнит, что мне о нем проболталась. Никто не был в курсе, что я обшарила всю ее засранную квартиру, прежде чем нашла документы старые на антресолях. И фото. Она, в те времена еще красавица, мужик незнакомый, здоровый такой, и пацан лет трех. Тогда было модно такие вот портреты семейные делать. Брательник, выходило, старше меня на двенадцать лет. И фамилия у него его отца. Пришлось поискать. Спасибо интернету.

– Сука, и занесло же тебя, родственник, жить в такой холодрыге.

Выезжала из плюс десяти, приехала спустя пять голодных дней, бессонных ночей в морозище. По дороге пришлось отбиться от двух попыток изнасилования, одного ограбления, сбегать от наряда ментов, сменять сережки с сапфирами на плащ и полбуханки серого хлеба у доброго бомжа дяди Семы. Куртку теплую он ни за что отдавать не захотел. Самому нужна, «а побрякушки твои – тьфу, барахло, еще не факт, что хоть водки на них купить можно». Взяла, что давал. С золотом же не пойдешь в магазин, не брякнешь на прилавок, тыкая в нужное. С этим *баным ломом и куска хлеба себе, как выяснилось, не купишь. Спасибо цыганам за такую «доверчивость» народа. Все подозревают попытку на*бать и гонят, как псину шелудивую. Правда, разок предложил один прыщавый дегенерат отсосать ему за мусорными баками в обмен на гамбургер. Но я только в рожу ему плюнула.

– Не настолько голодная, значит, – процедил он, утеревшись.

Короче, к тому моменту, как добралась, у меня силы были на исходе и я даже холод перестала ощущать. Уже только в пустынный офис зайти, в тепло, было само по себе кайфом. Похрен, почему никого нет и не заперто. Я так устала, оголодала, что решила: если что, просто найду какой-нибудь уголок и посплю. Хоть на полу. Но не на морозе.

Громила, выступивший на меня из темноты, взбесил моментально. Что он не мой брат, я поняла сразу. На том фото мальчишка был такой же чернявый, как и я, а этот бугай здоровый – блондин. Зенки наглючие, такие еще поискать. Шарил ими по мне, все равно что лапищам своими уже щупал. Аж ознобом по коже пробрало, и невольно сразу оскалиться захотелось. Или сбежать сломя голову. Потому что предчувствие от его взгляда появилось какое-то… обреченности, что ли. Будто все, попала, бежала и отбегалась. Как в той сказке про Колобка: от деда ушла, а к лису в пасть прямиком закатилась. Хотя какой из него лис, скорее уж тигр саблезубый. Я еле на ногах стояла, а он скалился, откровенно стебался надо мной. Решил, что шалава дурная я, которая от Николая залетела и пришла что-то требовать? Отвернулся, демонстрируя, что я никто, место пустое. Мои нервы не выдержали. Захотелось увидеть его рожу хамскую, страхом перекошенную. Со стволом у башки как ты выделываться будешь, а?

Дура я. Надо было свою интуицию слушать и валить оттуда. Это первое, что пришло в голову, когда очнулась в незнакомой машине. Запеленутая во что-то меховое и пропахшее чужим телом. Тут же поняла, что сумки с побрякушками на поясе нет. Пистолета, само собой, тоже.

– Дергаться только не начинай, мы на дороге, – сказал молниеносно скрутивший меня белобрысый амбал, стоило только шевельнуться.

– Где моя сумка? – Горло хрипело, пересохшее до невозможности.

– Эта та, что с блестяшками? У меня. Как объяснишь, откуда у тебя столько, отдам.

Ну да, держи карман, объяснять я тебе стану.

– Куда везешь? К ментам?

Судорожно начала соображать, будет ли шанс вырваться, когда дверь разблокирует.

– Надо к ментам? – ухмыльнулся он, зыркнув на меня коротко.

Сдержав желание огрызнуться, процедила:

– Не надо.

Он свернул и быстро припарковался.

– Так, давай без закидонов. Мы сейчас зайдем в больницу, тебя осмотрят. И ты будешь вести себя тихо.

– Или что? Сдашь?

– Или рискуешь проблемы со здоровьем заиметь нешуточные, бестолочь. Руки можешь лишиться.

– А ты типа доктор у нас?

– Я типа тот, кто готов с тобой возиться в ущерб своим планам. Зацени.

– Я бы больше заценила, если бы ты мне просто сказал, как найти Шаповалова.

– Никак. Я тебе сразу сказал, что сейчас никак.

– Ну раз так, то открой дверь, отдай мое, и я пошла.

– А вот тут ты хрен угадала, дорогуша. Явилась в офис девка, одетая в засявканный плащ, как бомжиха, при этом под этим верхним дерьмом все прилично и пахнет парфюмом, что стоит кучу бабок, со стволом и цацками на целое состояние. Ногти обломанные, но с остатками такого маникюра, что не каждая себе позволить может. – Надо же, какой наблюдательный гад. – Требует Шаповалова. Нет, теперь я, пока не разберусь, что за фигня происходит, хрен с тебя слезу.

– Тебе и залезть на меня не светит, – огрызнулась, чисто импульсивно сжав бедра плотнее. Потому как сказала – и на миг привиделся он, здоровенный, голый, со вздувшимися мускулами на теле, которое сто пудов не похоже будет на то единственное голое мужское тело, что мне случалось видеть в реале. Рыхлое, бледное, дрябловатое, с изрядным пузом и этими противными многочисленными темными родинками повсюду. Херня какая прет в башку, я аж головой тряхнула.

– Спорное утверждение, – гоготнул наглый тип.

– Тебе-то что за дело до всего этого?

– Колька – наш с Яром совладелец. Если он влез во что-то незаконное, то это напрямую прилетит и по нашим задницам.

– Дай мне уйти, и ничего такого не случится.

– Так, выходим и ведем себя прилично, поняла? – кивнул он на освещенное крыльцо больницы, будто и не услышав меня.

Поняла, что теперь у меня так-то есть твоя теплая дубленка. А в кармане, между прочим, нащупала увесистое такое портмоне.

Глава 5

– Боев, на два слова тебя. – Что-то мне тон Ромки Насонова, моего давнего приятеля, врача в краевой больнице, сильно не понравился.

Как и то, что он, злобно зыркнув на меня, не оборачиваясь, попер вперед по коридору, явно предлагая следовать за ним.

– Что такое? – насторожился я. Неужто все сильно плохо у этой свалившейся на меня проблемы с секретом.

– Значит так, – непривычно строго начал Насонов. – Я все, конечно, понимаю, молча и ребят ваших штопаю, и тех, кого они случайно помнут. Но это, – он ткнул дрожащей рукой в сторону смотровой, – перебор! Я слышал и до этого, что ты с женщинами не сильно-то любезничаешь, но одно – наорать, а другое – руки распускать!

– Ты сдурел? – офигел я.

– Это ты сдурел, если думаешь, что покрывать такое буду. Избил, запугал, черт-те что с ней делал вообще! Считаешь, привез подлатать, и все нормально?

– Ромка, не знаю, что ты там слышал, но я ни одну женщину никогда пальцем не тронул и начинать так-то не собираюсь. Ни пугать, ни бить и ничего… что ты там еще напридумывал, – под конец с трудом на крик не сорвался. Я в курсе тех сплетен, что обо мне ходят, и доказывать, что не верблюд и не требую от шкуры ничего сверх того, за что она соглашается взять плату добровольно, не намерен. А с другими я так-то дел давненько не имею. Просто… ну, бл*дь, за*бало это все! – Не подарок я, да, но не чмо же позорное – с бабами силой справляться.

– То есть это все не ты?

– Что «все»? – Отчего в брюхе и под ложечкой так погано потянуло?

– Да уж и с чего начать, не знаю. Обезвоживание, все признаки физического и нервного истощения. Переохлаждение, гематомы, трещины в ребрах, сильный ушиб предплечья. И это она еще наотрез отказалась от гинекологического осмотра, который черт знает, что еще выявил бы. И как сказал, что о таком мне следует ментам сообщить, так она чуть с кушетки не слетела с перепугу. И лет ей сколько? Хоть совершеннолетняя?

– Без понятия, – пробормотал, размышляя над тем, что выводы Ромки подтверждают мои наблюдения.

Девчонка в реальной такой жопе, напугана жестко. По всему выходит, что никакая не бродяжка, еще недавно жила во вполне себе комфортных условиях и достатке. Ну и что с ней приключилось? И как это связано с Шаповаловым? Что за гемор прибило к нам опять? И снова в лице смазливой ссыкухи. Мало нам было погремушки Камнева. Чё, карма у нас такая, что ли?

– Надо, чтобы ее и этот… бабский доктор глянул, – проворчал, хмурясь своим думкам. От мысли, какую жесть этот осмотр может выявить, мутить начинало.

На самом деле, что бы там про меня ни трезвонили, но самой тяжкой частью, еще при работе в ментовке, была эта херь с насилием над бабами. Всегда считал законодательство в этом вопросе особенно ущербным. Почему нельзя взять и размотать кишки уроду, пойманному на непотребстве, что он творил над женщинами и детьми? Вот здесь всякие варварские обычаи были мне прямо по сердцу.

– И как ты себе это представляешь? Силой ее на кресло заволакивать? И скотчем к нему прикручивать? Я не могу ее ни к чему принуждать.

– Одни недостатки и прорехи у отечественной медицины.

– Роман Владиславович! – выскочила на нас из-за угла в коридоре молоденькая медсестричка. Новенькая. Маленькая такая блондиночка, я ее еще в регистратуре срисовал. Срисовал, примерился, заценил, что сильно чистенькая и невинненькая она – не мой тип. Так, глазами поиметь можно, но и все на этом. – Там эта пациентка убегает. Я хотела ее остановить, но она меня толкнула сильно и к служебному побежала.

– Дубленку забрала? – уточнил, понимая, что тупанул.

– Взя…

– Так, Ромыч, магарыч с меня, – бросил я, срываясь с места. – Никому не звони. Никому! Должен буду.

Вот и какого лешего я бегу, спросил сам себя на ходу. Какого-какого, там денег у меня неплохо так, но хер бы с ними, права и документы на травмат. Еще что-то. Поэтому и бегу. Сверкающую пятками в идиотских кроссовках спринтершу заметил впереди, мелькнувшую под фонарем. Эх, давно я за девками не бегал. Со школы. И то на физкультуре. Погоня прям освежает, аж кровь заиграла. Никуда не деться от того, что все мы в своей первобытной сути самцы-охотники, которым надо преследовать и побеждать. Без этого мы гребаные приунывшие полуимпотенты в поисках чего-то эдакого, что доведет тебя до полной эрекции. Все есть и доступно, но, сука, что делать с этой перманентной оскоминой? Ладно-ладно, на потенцию мне жаловаться грех. Физически.

Догнал свою загадочную воровку, она метнулась в сторону и сама себя обдурила, нырнув куда попало. Очутилась в тупике, в темном, глухом углу больничной парковки. Дальше только стена кирпичная, дорогу обратную я перекрыл. Что тут пробежала-то, а дышит тяжко, с посвистом. Глаза вон и щеки запали, волосы растрепаны. Насонов же сказал, что обезвоживание и истощение, еще и дубленка моя весит будь здоров. Как бы не бахнулась в обморок снова, дура заполошная.

– Спортсменка, да? – ухмыльнулся, пока не подступая ближе. В ответ тишина, зыркает вправо-влево, прикидывает, где больше шансов прорваться. А без шансов, хитрая ты засранка.

– Как куртейка? Не жмет?

Все так же молча стянула и кинула в меня. Я сделал вид, что отвлекся поймать, а вместо этого позволил упасть на землю и перехватил поперек талии ее, рванувшую мимо.

А девка-то – огонь. Свирепая, как питбуль. Извивалась, рычала глухо, лягала меня по голеням, целилась пятками садануть по пальцам ног. Глупая, что мне это через носки зимних ботинок. Брыкалась, как одержимая, себя ни капли не жалея, норовя затылком врезать по носу и губам. И все молча, аж страшновато, ей-богу, от такого остервенения. Так-то разом бы скрутил, но помнил, что Ромыч сказал про трещины в ребрах, и не зажимал особо. Выдохнется, а я потерплю.

– Кончай, чокнутая! – пропыхтел, оттеснив к стене, и распластал по ней. Не наваливался, но держал крепко.

И, сука, опять приключилась странная херня. У меня встал на нее так резко, что аж в паху свело до судорог. Даже сунь руку мне кто в штаны и надрачивать начни, и то такого эффекта не было бы. Скрыть в этой возне сей прискорбный факт не вариант. Ну а с другой стороны, живая баба, все при ней: сиськи, задница – трется об меня так душевно, а я что? Я мужик, и работает у меня все исправно. Так что взял и забил морочиться от нее стояк скрывать. Наоборот, вжался между ягодиц, еще и одной рукой грудь облапал как бы невзначай. Ух, ты, а кто-то у нас тут без лифчика, что ли, шастает? Не сдержался и нырнул наглой конечностью под задравшуюся олимпийку. Так и есть.

– Лапу убери! – процедила строптивая беглянка, замирая, как мгновенно замороженная, и клацнула зубами. – Холодная, п*здец.

Что? А где «Скотина, как ты посмел?!»

– Еще бегать станешь? – Бля, ну не убиралась рука. Никак. Вот где сила воли пригодилась… бы. Если бы она у меня была. Так что моя ладонь осталась на месте. Почти. Легкие круги по торчащему соску не в счет. Цвет. Я хочу знать их цвет. И почему хоть мельком не глянул, пока в отключке валялась.

– Нет. Я договориться хочу.

Надо же, хоть бы дрогнула, чем-то выдала реакцию на мои безобразия. Что, к тому, что мужики сиськи теребят, разрешения не спрашивая, привыкла небось? Все же шлюха? Из дорогих. Не потасканная. Молодая просто. Или элита, которым не надо через себя толпу пропускать, чтобы на жизнь заработать.

Ага, и я наивный чукотский отрок и поверил в переговоры.

– Вот и договаривайся. Я тебя очень внимательно слушаю.

Я ожидал, что орать начнет, чтобы кончал лапать, и снова драться. Но нет. Она как будто и замечать перестала, где шарит моя конечность. Мне от этой реакции даже как-то некомфортно стало. Повода же типа удерживать ту, что не брыкается, нет, но и желания отпускать нет. Дилемма, однако.

– У тебя стоит на меня, – констатировала очевидное она на удивление невозмутимо. – Я с тобой пересплю, а ты меня сведешь с Шаповаловым.

Зараза, снова здорово. Упертая ты какая!

– Не подходит. Даже если у тебя золотая или поперек, я друзей на п*зду не меняю. По тебе же видно, что ты проблема ходячая.

– Ну так отпусти меня просто, чего прицепился-то?

– Я уже сказал, почему не отпущу. Давай так: ты никуда не бежишь, мы едем ко мне, моем тебя, кормим, ты мне все рассказываешь, а потом посмотрим, стоит ли с тобой спать.

– Ну да, посмотрим, – фыркнула она презрительно и толкнулась задницей к моему упертому члену, что и не думал падать. – Но пофиг, согласна и на это. За одним исключением. Ни черта я тебе не расскажу.

– А смысл в сделке тогда? Думаешь, у меня проблемы с тем, чтобы кому-то вставить?

– Мне на это плевать. Бери, что есть, или нет.

– Не в твоем положении дерзить, деточка. Козыри-то все у меня. – Я хоть и ощутил себя редкостной скотиной, но при этом с наслаждением стиснул упругую плоть. И снова хоть бы шелохнулась. – У меня твое золотишко, твой ствол…

– Дарю.

– Надо же, какая ты щедрая. Но мне чужого не нужно. Только информацию. Я должен знать, что моему другу не светят неприятности. К тому же напоминаю: у тебя нет нормальной одежды и обуви, нет денег, зуб даю, нет места для ночлега, и ты дико голодная и уставшая. Что ты теряешь, если поедешь со мной? Перспективу превратиться к утру в сосульку? Чего тебе бояться? Переспать ты со мной сама уже согласилась, грабить я тебя не собираюсь, иначе просто дал бы свалить и оставил все себе.

– Всегда остается вероятность, что ты сдашь меня.

Чего же ты так боишься? Вломила ментам кого-то, о ком стоило бы помолчать? Убила? Обокрала до хрена крутого перца, и в лучшем случае светит, что бОшку бедовую отвернут? А ведь личико как у ангелочка. Вот только реакции и повадки все совсем не ангельские.

– А если пообещаю не сдать?

– Я тебя не знаю, чтобы верить.

– Зато ты прекрасно понимаешь, что еще пять минут постоим – и ты до костей промерзнешь. Так что, договоримся? Для начала согласен просто на имя. Скажи, как тебя зовут, и получишь ночлег, горячую ванну и еду.

Она сопела секунд десять.

– Оксана… Федорова.

Брехня-я-я. Но да хер с ним, типа я купился. Не замерзать же самому, и ее не замораживать.

– Вот видишь, не так уж это и сложно. – Ага, ты меня обдурила. – Пошли, мороз крепчает.

А с ним крепчает и степень моего долбо*бизма, похоже. Во что я лезу?