Kitabı oku: «Смерть в музее», sayfa 3
Глава третья
В слабо освещённом узком коридорчике местной прокуратуры, как назло, было полно народу, перед выщербленной деревянной дверью кабинета следователя Владимира Разумовского толпилось человек пятнадцать. Пожилая грузная, носатая женщина, с веснушчатым лицом и красными, как у крольчихи, слезящимися глазами и беззубым ртом, хватаясь за голову, то и дело возмущалась, обращаясь неизвестно к кому:
– Подумать только, какие у нас странные порядки! За какую-то паршивую вязанку дров моего сына хотят упечь в тюрьму. А ведь он один у меня, и старался он не для себя, а для больной матери, избу нечем было топить! О, Господи, помилуй нас! А бандиты у них на свободе. Наверху там миллионы гребут, и ничего. Для одних законы писаны, для других нет!… – Эй, молодой человек, какой ты прыткий, полез без очереди! – с этими словами толстуха по-мужски так крепко ухватила Глеба за рукав, что он еле вырвался от неё.
– Извините, гражданка, я из газеты! – мягко объяснил он, по опыту зная, как магически действуют эти слова на окружающих. Она моментально отпустила его, он широко открыл дверь и шагнул в кабинет.
В небольшом тесном помещении было весьма душно, повсюду витал сизоватый от табачного дыма воздух. Разумовский сидел, сгорбившись, с задумчивым лицом перед компьютером, перед ним лежали две распечатанных пачки отечественных сигарет. Он был худ и долговяз, его мясистые губы, слегка выдававшиеся вперёд, молчал он или говорил с кем-то, почему-то всегда шевелились, и эта странная привычка, надо сказать, была у него с детства. Разумовский был старше Глеба на 10 лет, но из-за худобы выглядел моложаво. Завидя Глеба, он сразу встал и с приветливым выражением на лице с чувством пожал ему руку. Они были хорошо знакомы ещё по прежним временам, когда Глеб жил в этом городе и работал тут в газете. Разумовский всегда без лишней волокиты снабжал его нужными фактами, благодаря чему из-под пера Глеба выходили яркие очерки на криминальные темы. В последние годы, правда, связи у них прервались.
Разумовскому и без слов сейчас было ясно, зачем к нему пожаловал Глеб. Тёплым, полным сочувствия голосом он предложил старому знакомому сесть, деликатно пододвигая стул, но Глеб отказался и продолжал стоять, мучительно обдумывая, как приступить к разговору, заготовленные слова у него вдруг вылетели из головы. Следователь, опережая Глеба, стал заверять его твёрдым голосом:
– Уголовное дело мы возбудили, сейчас уже ведём расследование, но пока, Глеб… – извиняющимся тоном добавил он и развёл руками, – понимаю, как тебя сильно тревожит этот вопрос, но, увы, ничего конкретного сообщить пока не могу. Дикость какая-то, кому могла помешать девчонка! – он опустился на стул, вновь приглашая Глеба последовать его примеру, но тот опять отказался. Разумовский выключил компьютер, швырнул тлеющий окурок в стеклянную пепельницу, потянулся за другой сигаретой, подошёл к окну, затянулся, пуская голубоватое облако. Закашлявшись от избытка дыма, Глеб медленно проговорил:
– Понимаешь, Володя, всё же я хотел бы более подробно узнать от тебя об обстоятельствах гибели моей сестры. Слухов много, а толком никто ничего не знает. Расскажи, по крайней мере, что тебе известно, есть ли у тебя хоть какая-то версия? Я всё равно не успокоюсь до тех пор, пока не будет найден убийца.
– Что ж, не сомневаюсь в этом и вполне тебя понимаю, – отвечал Разумовский, меряя быстрыми шагами комнату.– Твоя сестра, насколько мне известно, по прежней работе, имею в виду редакцию, была такая же задиристая, как и ты…
– Совершенно верно, – живо отозвался Глеб, – Лариса терпеть не могла любой несправедливости и не давала пощады всяким проходимцам. Хотя… – на лице у него проскользнула печальная улыбка, – сейчас всё это уже немодно и ненужно никому. Многие из нашей журналистской братии, отбросив все принципы, как лишний хлам, теперь пристраиваются поближе к толстым кошелькам и поют им аллилуйю. Такое время…
– При чём здесь время, – с досадой воскликнул Разумовский, – всё зависит от человека, ты же не такой! – Он остановился, прищурил правый глаз, смешно причмокнул нижней пухлой губой. – Возможно, твоя сестрёнка перешла кое-кому дорогу, собственно, я эту версию не отбрасываю, буду досконально всё проверять.
«Вопрос в том, когда будешь-то», – хотел ехидно заметить Глеб, но промолчал, прислушиваясь к шуму на улице. Сквозь распахнутое окно доносились хриплые голоса строителей, рядом с прокуратурой возводилось роскошное здание коммерческого банка. Стирая со лба крупные капли пота и чувствуя тяжесть и напряжение во всём теле, Глеб дрогнувшим голосом, как ни тягостно было говорить об этом, поинтересовался, не понимая пока, зачем это ему нужно:
– Вы определили, когда именно наступила смерть? Ну в котором часу?
Внезапно разговор их прервал резкий телефонный звонок, Разумовский встрепенулся, по выражению его лица было ясно, что он обрадовался этой нечаянной паузе.
Затем, возвращаясь к заданному вопросу, он неохотно сказал:
– Экспертиза установила, что смерть наступила в четыре часа утра, ещё до рассвета, по всей вероятности, сильный удар ножом неизвестным был нанесён в шею сзади, очевидно, жертва его не ожидала, так как никаких следов, свидетельствующих о сопротивлении, не обнаружено. И вот что любопытно, – понизив голос и глядя куда-то в сторону, продолжал он, – тот, кто убил её, очевидно, проник в музей совершенно свободно. В пользу этой версии свидетельствует тот факт, что никаких следов взлома на входной двери не замечено. О чём это говорит? Что убийца был или её хорошим знакомым, и она его сама запустила, либо он каким-то образом раньше оказался в помещении, когда оно ещё не было закрыто.
Посуди сам, посторонний человек не мог среди ночи ворваться в музей, не взломав дверь, да и Лариса кому попало вряд ли бы открыла.
– А вдруг дверь не была заперта, или убийца имел запасные ключи? – в замешательстве пробормотал Глеб, у которого в этот момент в голове вихрем закружились вопросы, на которые он мучительно искал и не находил ответа.
Почему Лариса оказалась в музее в столь позднее время? Какая срочная работа могла её задержать?
Как бы угадывая его мысли, Разумовский подошёл к нему и, с участием глядя прямо в глаза, тихо проговорил:
– Я и сам удивляюсь, зачем она согласилась ночью одна остаться в музее… предположим, некто имел свободный доступ в музей, вполне возможно, что он из круга музейных работников, или приходится кому-то родственником. Если допустить, что преступник был здесь не раз, то он мог спокойно оценить обстановку и незаметно подобрать ключ. Дело это, прямо скажу, запутанное, впрочем, бывали и посложнее дела, и ничего, распутывали.
«Можно подумать, – усмехнулся про себя его собеседник, – скорее, закрывали, а не распутывали!» А вслух Глеб спросил:
– Ты уже встречался с работниками музея?
– А как же, – поспешно ответил Разумовский и с важностью подчеркнул:
– Я всегда всё делаю по свежим следам. – Он подошёл к столу, порылся в своих папках, достал одну и принялся её листать. – Я поговорил с каждым, намерен повторить это ещё. У них в тот вечер, как выяснилось, была шумная вечеринка, отмечали юбилей музея, допоздна засиделись. А поскольку сторож приболел, то Ларису попросили побыть там до утра, она ведь жила далековато от музея. Думаю, что она вряд ли могла оставить дверь открытой.
– Собственно, она могла и забыть, – возразил Глеб, – как все творческие люди, Лариса была в некоторой степени рассеянным человеком, уж я это хорошо знаю. – На миг Глебу сделалось дурно, когда он представил себе такую картину. Поздняя ночь, хрупкая фигурка сестры за столом. Она и не подозревает, что её подстерегает смерть. И вот сзади кто-то подкрадывается и с силой наносит коварный удар. А, может, и не так всё было. Он вдруг почувствовал, как ему резко не хватает воздуха, – такое с ним бывало не раз, особенно после этого страшного события, – он с силой рванул ворот рубашки, схватил со стола графин с водой и прямо из горлышка сделал несколько глотков.
Разумовский стоял в стороне, наблюдая за ним, он понимающе и сочувственно кивал головой. В это время из молчавшего приёмника, висевшего на стене, напротив окна, неожиданно прорвалась популярная песенка в исполнении одной знаменитой престарелой эстрадной певицы, которая давно уже потеряла голос, и теперь её пение было похоже на карканье вороны.
Разумовский, видимо, куда-то спешил и не скрывал этого, что было заметно по его нервным жестам. Он то и дело нетерпеливо посматривал на часы, поминутно подходил к столу, садился, ёрзал на стуле, барабанил пальцами по столу, оставляя следы на пыльной поверхности, снова вставал и снова ходил.
– Ты уж крепись, брат, – утешал он Глеба, дружески хлопая его по плечу, – что делать, если реальность, увы, такова, что жизнь наша не стоит и копейки. Ты извини меня, в моём распоряжении ещё минут десять, не более того, сейчас у шефа будет совещание. Да мы с тобой ещё не раз встретимся, если б ты сам не пришёл, я бы непременно тебя всё равно нашёл. Знаю, что вы с сестрой дружили. Кстати, мне хотелось бы уточнить некоторые щекотливые детали. – Он слегка замялся, встретившись с удивленным взглядом Глеба, глаза у него забегали.
– Видишь ли, – после минутного замешательства продолжал он, – мне надо уточнить тот факт, с кем твоя сестра находилась в интимных отношениях. Имею в виду лиц противоположного пола, по крайней мере, с кем она находилась в связи в последнее время? Возможно, она с тобой делилась личными секретами.
Глеб был буквально ошарашен. Лариса была в интимной связи? Какую ерунду он несёт! Этого не может быть! Он настороженно смотрел на Разумовского, машинально сжимая в руках папку и готовясь дать ему хороший отпор.
– Ты на что это намекаешь? – глухо произнёс он, кидая почти враждебный взгляд на Разумовского.
– Неужели ты не понимаешь! Дело в том, что Лариса имела половую связь с мужчиной, и этот факт установлен экспертизой. В её организме…
– Можешь не продолжать, – хриплым голосом перебил его Глеб, изменяясь в лице. – Если это так… хотя мне кажется, что допущена ошибка, я очень хорошо знаю свою сестру, но всё-таки, какое это имеет отношение к делу?
– Но разве тебе не известно, что, если дело касается убийства, такую важную деталь ни в коем случае нельзя отбрасывать. Установлено, что срок беременности у Ларисы был небольшой, около трёх месяцев. Вот мне и хотелось бы узнать, кто у неё был близкий человек, может, она собиралась выйти замуж за кого-то, – Разумовский быстрым движением захлопнул папку, докурил сигарету и, оглядываясь на Глеба, направился к выходу, однако посетитель оставался на прежнем месте. Недоумение и растерянность выражало в эту минуту его лицо. Он не верил своим ушам, ведь он никогда и мысли не мог допустить о том, чтобы Лариса когда-нибудь могла так легкомысленно поступить. Ситуация была слишком банальна, потому-то она никак не вязалась с сестрой, с её образом жизни.
По его мнению, Лариса по своему скромному поведению принадлежала к редкому в наше время типу тургеневских женщин. Глеб, видимо, не придавал значения тому, что и тургеневские героини при всей их скромности и романтичности состояли из плоти и крови, а потому нет-нет, да и допускали роковые ошибки в личной жизни.
Глядя, что Разумовский с решительным видом намерен покинуть кабинет, Глеб остановил его:
– Погоди, Володя, я не сказал о главном. Дело в том, что я намерен провести собственное расследование.
Видя, как удивленно вытянулось лицо у Разумовского, и из рук его чуть не выпала папка, Глеб, стоя к нему в пол- оборота, с горечью добавил:
– Ну как я могу остаться в стороне, если погиб родной мне человек. Я просто обязан найти убийцу, а там уж дело суда, хотя я с великим удовольствием самолично раскроил бы негодяю череп.
– Стоп, стоп! – предостерегающе воскликнул Разумовский и недовольно поморщился. Он сразу забыл, что его ждут срочные дела, живо вернулся к столу и, опираясь руками, укоризненно заметил:
– Вот это уж лишнее, по-моему. Ты что же, в самом деле, не доверяешь нам! Наломаешь дров, а нам отвечать! Хотя я прекрасно понимаю твой порыв, и будь на твоём месте, может, тоже так поступил. Но ради Бога выкинь эти мысли из головы и во всём положись на профессионалов.
– Да ты не беспокойся, – перебил его Глеб, – я вам мешать не буду, наоборот, вдруг окажусь чем-нибудь полезен. Пойми, я не могу долго ждать результатов.
– Глеб Васильевич, – уже официально и сухо обратился к нему Разумовский, – всё же мне не хотелось бы никакой самодеятельности, я не допущу, чтобы журналист, даже опытный, извините, путался под ногами.
Он ещё минут пять убеждал Глеба расстаться со своим планом и терпеливо ожидать результатов следствия, но Глеб упрямо стоял на своём и, переходя на другой тон, вежливо и сухо заключил:
– Никакие уговоры, Владимир Алексеевич, не помогут. Я лучше расстанусь с работой, но пробуду здесь столько, сколько мне будет нужно для дела.
– Но, по крайней мере, ты должен регулярно поддерживать со мной связь, сообщать обо всём, чем будешь располагать, а главное, никаких рискованных действий, и если вдруг выйдешь на преступника, не спугни его, а сразу мне дай знать. – В голосе у Разумовского звучали уже тёплые нотки. Закончив наставления, он повернулся к Глебу спиной и стал закрывать окно. Он был настолько худощав, что даже сквозь плотный свитер у него проступали острые лопатки.
– Да, – небрежно бросил, уже уходя, он, – я сразу тебе не сказал… дело в том, что в ту ночь, когда убили твою сестру, в музее произошло ограбление. Утащили ценную коллекцию старинных монет.
Дело принимало совсем другой оборот. Любому здравомыслящему человеку, наверное, было бы ясно: если в одно и то же время произошло убийство и ограбление, либо наоборот, ограбление, а потом убийство, то вполне вероятно, что убийца и тот, кто покусился на музейные ценности, одно и то же лицо. В таком случае, подумал Глеб, причина убийства Ларисы весьма банальна, и беременность тут ни при чём, она просто оказалась свидетелем грабежа, и бандит просто-напросто убрал её с дороги. Однако он тут же спохватился: нельзя делать поспешных выводов. Досконально изучив немало криминальных дел, он прекрасно понимал, что нередко бывают совершенно неожиданные повороты, даже вопреки всякой логике.
Торопливо выйдя из душного помещения, он с радостью глотнул свежего воздуха. На улице было солнечно и тепло. В небольшом уютном чистом скверике, что был через дорогу, его терпеливо дожидались друзья. Они сидели на скамейке и о чём-то оживленно переговаривались, посматривая по сторонам. С цветочных клумб тянуло ароматными запахами, отовсюду раздавался птичий гомон. Услышав за спиной знакомые шаги, Адель обернулась и с сияющим лицом кинулась навстречу Глебу. На немой вопрос девушки он махнул рукой и коротко бросил:
– Потом, потом всё расскажу! – Затем он предложил друзьям пойти в ресторан и чего-нибудь перекусить.
Несмотря на то, что время было обеденное, в ресторане «Лебедь», куда они зашли, полностью были заняты лишь три столика, остальные пустовали. В ожидании официанта Глеб скупо изложил суть разговора в прокуратуре, утаивая о том, что сестра была в положении.
Через некоторое время к ним неторопливо подошёл приземистый, коренастый официант, со сверкающей лысиной и пухлыми бабьими руками. Певуче-сладким голосом он спросил, чего господа желают. Когда на стол была подана по всем признакам вчерашняя еда, Денис важно проговорил:
– Тут, Глеб, и думать нечего, тот, кто ограбил музей, тот и убил твою сестру, – и он принялся лениво жевать пахнущие дымом свиные котлеты.
– Не знаю, не знаю, старик, ничего утверждать я пока не берусь, в первую очередь мне надо встретиться с работниками музея, возможно, следствие что-то упустило из виду. Собственно, я прямо сейчас туда и пойду, зачем откладывать в долгий ящик. – Он торопливо вытер салфеткой замаслившиеся губы, расплатился за всех и уже на улице напутственно сказал друзьям, чтобы они его дожидались дома, а сам размашистым шагом пошёл по направлению к музею.
Молодой человек быстро пересёк довольно грязную мостовую, по которой двигался поток машин, свернул направо и вскоре выбрался на пустынную широкую улицу, остановился посередине и стал припоминать, куда идти дальше.
В голове у него прокрутилась мысль: с завтрашнего дня у него должен быть жёсткий чёткий распорядок. В семь часов подъём, короткий завтрак, и до самого вечера скрупулёзный сбор информации, имеющей хоть какое-то отношение к убийству. Старинный музей находился на окраине города, Глеб буквально взмок весь, добираясь туда причудливыми закоулками. Он вытащил из кармана брюк не первой свежести носовой платок, тщательно вытер с лица пот, смешанный с пылью, и внимательно осмотрелся вокруг, чувствуя какую-то внутреннюю дрожь. Когда-то он здесь несколько раз бывал, но многое теперь совсем забылось.
Музей располагался в старом двухэтажном здании, сделанном из красновато- бурого кирпича; в силу своей своеобразной архитектуры помещение представляло собой некую историческую ценность, о чём свидетельствовала скромная металлическая табличка у входа. Ему сразу бросилась в глаза массивная дубовая дверь с гладкой блестящей ручкой. Никаких абсолютно следов от повреждений, значит, их и не было. Во рту у него вдруг стало сухо, и он понял, что сильно волнуется, он толком не знал, как будет проводить расследование, захотят ли с ним вообще говорить те, кого он будет расспрашивать? Из документов с собой у него были лишь паспорт, да редакционное удостоверение.
Но он быстро взял себя в руки и с силой надавил на тяжёлую дверь. И сразу очутился в полутёмном сыром мрачноватом вестибюле, остро пахнущем крысами. Заложив руки за спину, Глеб медленно шагал по залу, где царила тишина, нарушаемая гулким звуком его шагов, да сопением жирного серого кота, который, свернувшись калачиком, преспокойно спал в углу на коврике.
Глава четвёртая
Глеб весьма удивился, почему к нему никто не вышел и не поинтересовался, зачем он, собственно, сюда явился, ведь, кроме него, никого из посетителей не было. Он заметил, что музейные окна, а вернее, низкие крошечные оконца, сквозь которые едва процеживался дневной свет, были в решётках, так что взрослому человеку внутрь с улицы не так просто пробраться. С того времени, когда он здесь был в последний раз, в музее почти ничего не изменилось. Та же полуподвальная отвратительная сырость, мерзкий гнилой запах, тот же жуткий полумрак.
Он оглянулся направо, где была дверь, ведущая в небольшую комнатушку – здесь, он прекрасно знал, было рабочее место его сестры. Спустя некоторое время наконец-то показалась одна живая душа. Молодая остроносая девица, в красном вязаном свитере и голубых узорчатых джинсах, привлечённая звуком его шагов, с любопытством выглянула из той самой комнаты, где раньше сидела Лариса.
Ему стало как-то не по себе: не успели похоронить сестру, как уже сразу кого-то приняли. Вот люди!
– Вы к кому? – писклявым детским голоском спросила девица, глядя на него выпуклыми бесцветными глазами.
– Я, собственно, к заведующей, – хмуро буркнул он. Эту девицу с неприятной внешностью он тотчас же невзлюбил. – А, – равнодушно протянула та и широко зевнула, прикрывая рот узкой ладонью со сверкающими ноготками, – так она там, наверху!
По крутой скрипучей лестнице Глеб в сопровождении затхлого воздуха поднялся наверх. На лестничной площадке он чуть не перевернул огромный цветочный горшок со старым фикусом. У кабинета заведующей он немного постоял, переводя дыхание, затем решительно повернул на себя железную дверь. За столом сидела высокая худая женщина средних лет. Она неохотно оторвалась от кипы бумаг и в ответ на громкое приветствие лишь слегка надменно качнула головой. Друг друга они видели впервые.
Заведующую музеем, наверное, можно было бы назвать красивой. У неё была прямая фигура, серые выразительные глаза, правильной формы нос, густая копна русых волос, стрельчатые брови, однако всё дело портили две весьма существенные детали, сразу бросающиеся в глаза. Во-первых, над верхней губой у неё заметно пробивалась тёмная растительность, делающая её похожей на даму с усами, во-вторых, внизу на подбородке прилепилась нелепая мясистая бородавка.
Таисия Петровна Комардина до работы в музее была заведующей отделом культуры городской администрации. На этом месте она прославилась энергичностью и напористостью в организации всевозможных культурных мероприятий, тем не менее, под нажимом сверху ей однажды пришлось нехотя уступить уютное насиженное место родной сестре мэра города.
С первых же дней пребывания в должности заведующей музеем Таисия Петровна проявила бурную деятельность, связанную с косметическим ремонтом здания, однако из-за хронической нехватки финансов все её усилия вскоре были практически сведены к нулю, не считая покраски окон и отопительных батарей.
Глеб сухо представился заведующей, при слове « журналист» у неё немного вытянулись губы, а из рук выпала шариковая ручка. Убрав с покатого лба прядь волос, Таисия Петровна голосом, полным скорби, воскликнула:
– О, Господи! Неужели вас не предупредили, что сейчас нам не до прессы. У нас недавно такое случилось, что мы до сих пор пребываем в шоке. Такой ужас, такой ужас! Прямо на рабочем месте убили нашу молодую сотрудницу, музей ограблен, исчезла ценная коллекция монет.
– Интересно, а почему вы допустили, чтобы ваша сотрудница ночью здесь работала? – Глеб хотел держаться хладнокровно, но дрожащий голос его выдал, он в упор смотрел на заведующую.
– Она не работала, просто у нас было такое стечение обстоятельств, – холодно ответила та, осматривая его с головы до ног колючим взглядом. Затем она слегка привстала и, отчеканивая каждое слово, надменно спросила:
– Собственно, почему я должна перед вами отчитываться, молодой человек?
Глеб назвал свою фамилию и сухо объяснил, кем он приходится погибшей.
– Вот оно что! – нехотя выдавила из себя заведующая, строя на своём лице что-то наподобие улыбки, – то-то я вижу, что вы мне кого-то напоминаете. А вы удивительно похожи с ней, вы не близнецы, случайно? Ну и какова цель вашего визита?
– Я буду проводить собственное расследование! – твёрдо заявил Глеб и, так и не дождавшись приглашения, опустился на придвинутый к себе стул. – Для начала хотел бы узнать, что происходило в музее в тот день; я должен, во-первых, познакомиться с членами вашего коллектива и надеюсь, что вы как руководитель поможете мне в этом.
Он помолчал, переводя свой взгляд на стены, аккуратно оклеенные обоями с ярким рисунком. В центре комнаты висела квадратная хрустальная люстра, на окнах были оранжевые шторы, на полу – огромный ковёр такого же цвета. И хотя в кабинете заведующей были такие же низкие оконца, как на первом этаже, всё же света здесь было гораздо больше, наверное, оттого, что окна выходили на юг, а не на север. Таисия Петровна с постным лицом смотрела не на журналиста, а куда-то поверх него и держала паузу, затем, поджав ярко накрашенные губы, проговорила:
– А что, интересно, конкретно от нас требуется? – и затем уже сквозь зубы она процедила:
– Не думаю, что мы можем быть вам чем-то полезными, и, надо полагать, вы в курсе, к нам уже приходил следователь и всех понемножку пытал. Не понимаю, сколько же ещё можно нас дёргать!
– Ну, хорошо, хорошо, – переменила она сразу тон, заметив, как посуровело у него лицо, – от вас, корреспондентов, ей Богу, так просто не отвяжешься, ладно, сейчас соберу коллектив, правда, людей у нас раз, два и обчёлся. Кстати, уборщицу и сторожа звать?
– Обязательно, они мне тоже нужны.
– Видите ли, сторож у нас приболел, и сейчас он находится дома, пожалуй, его не стоит беспокоить, – нервно улыбаясь, добавила она и проворно встала.
– А тогда он был на работе?
– Тогда ваша сестра потому и осталась вместо него, – сказала она, и её высокая сухопарая фигура скрылась в дверях. Глеб же был в недоумении. Почему именно Ларису оставили в ту ночь за сторожа? Эта мысль не давала молодому человеку покоя. Он прекрасно знал, что сестра жутко боялась темноты и всегда старалась избегать подобных ситуаций.
Глеб дал себе слово непременно встретиться со сторожем, так как от его зоркого глаза не укрылось то, что заведующая при упоминании о нём как-то неестественно задёргалась, словно в нервном тике.
Через пятнадцать минут, гордо неся голову, вошла заведующая и, не удостоив его взглядом, прошествовала к столу, а ещё минут через десять все сотрудники музея, кроме сторожа, были в сборе. Шушукаясь между собой, они расселись вокруг стола, то и дело кидая на гостя настороженные взгляды. Среди приглашённых, – а их было четверо, – Глеб заметил остроносую девицу, занявшую место Ларисы. Заведующая поочерёдно представила ему собравшихся. Черноглазая смазливая девушка, с тёмными пышными волосами, которой на вид можно было дать лет 17—18, в отличие от всех доброжелательно и даже несколько лукаво ему улыбалась. Звали её Катей Тимофеевой. Остроносая девица – Наталья Кремова, сидела с насупленным лицом и о чём-то всё время шепталась с сидящим рядом с ней молодым сутуловатым, с насмешливым взглядом, мужчиной. Последнего Таисия Петровна представила как человека со стороны и сначала даже не сочла нужным назвать его имени.
– Он у нас на пол- ставки работает, – небрежно объяснила она, – но знаете ли, человек очень ценный, большой знаток истории нашего края. Когда у нас большой наплыв посетителей, он выполняет функции экскурсовода.
О пожилой женщине, с огрубевшими узловатыми руками, которая почему-то сидела с испуганным лицом и, вся сжавшись, как мышка, заведующая отозвалась коротко и небрежно:
– Полина Михайловна – наша уборщица, – и при этих словах звучно высморкалась, затем выжидательно посмотрела на Глеба.
Тот не заставил себя долго ждать.
– Мне хотелось бы, во-первых, – окрепшим голосом и уверенно начал он, – чтобы вы в деталях, не утаивая ничего, рассказали, как прошёл тот день, когда погибла моя сестра, а ваша работница. Давайте по очереди и по существу высказываться. – Он обвёл всех изучающим взглядом и остановился на том, кого мысленно окрестил « человеком на пол-ставки».
– Вот вы, молодой человек, извините, не знаю, как вас зовут…
– Анатолий Дробышев, – тая усмешку, произнёс молодой человек и слегка привстал, наклонив темноволосую голову. Голос у него был низкий, но приятный. На светлой рубашке у него, оттенявшей крепкую загорелую шею, красовалась массивная золотая цепь. Глеб неприязненно смотрел на него. « Какого чёрта этот тип окопался в музее среди баб. Здоровенный детина, ему пахать бы где, что он может здесь заработать? Жалкие гроши», – размышлял он. Ему мучительно захотелось курить, однако он сдерживал себя. Он поставил себе задачу, хорошо это или плохо, – столкнуть всех лицом к лицу, затем поговорить с каждым наедине, чтобы узнать, кто и чем дышит.
– А вы что же, подозреваете, что кто-то из нас убил вашу сестру? – Голос у Дробышева звучал насмешливо, он скривил губы, закинул ногу на ногу и потёр у себя за ухом, затем стал сосредоточенно рассматривать свои аккуратно подстриженные и подпиленные ногти. Только сейчас Глеб с отвращением заметил, что у него в белке левого глаза, как в желе, плавал кровяной сгусток, создавалось впечатление, что глаз у него был огненный.
– Успокойтесь, пожалуйста, я не собираюсь пока никого и ни в чём обвинять, просто не имею на это права! – сердито отрезал Глеб, глядя на Дробышева из-под нависших бровей. – Сейчас, повторяю, мне нужна картина того дня от начала до конца.
– Анатолий, не лезь в бутылку, говори по существу, – вмешалась заведующая, на щеках у которой, видимо, от волнения, или от злости горел румянец. – Она повернулась в сторону Глеба и вежливо предупредила:
– Да, забыла вам сказать, в моём распоряжении только час, срочно вызывают в администрацию.
– Ну, хорошо, с меня, так с меня давайте начнём, – бодрым голосом проговорил Дробышев и картинно откинулся на спинку стула.
– Вообще человек я здесь как бы посторонний, бываю далеко не каждый день, а по необходимости, Таисия Петровна не даст соврать.
– Извините, а вы кто по образованию? – спросил Глеб, вскидывая голову.
– Историк, работаю в школе, но поскольку там мало платят, то вынужден где можно подрабатывать. Так вот, – продолжал он, кашлянув и обменявшись многозначительным взглядом со своей соседкой, продолжал:
– 26 июля мы отмечали 15-летие музея, вернее, музею на самом деле лет сто, наверное, но после реконструкции мы отмечали его как бы второе рождение. В семь часов вечера все собрались, людей было немного, настроение у всех, если я не ошибаюсь, было отличное, в этот день каждый из нас получил премию, аж по 200 рублей.
– Где конкретно проходило застолье и кто там присутствовал? – расспрашивал Глеб.
– Да какое застолье, – раздражённым голосом воскликнул Анатолий и театральным жестом пригладил жёсткие волосы. – Пили чай с тортом, вот и всё. А кто именно был? Таисия Петровна, Катюша, Наталья, ну и, конечно, Лариса, ещё Полина Михайловна была, был ещё сторож, но он раньше всех ушёл, сам я покинул общество вторым, где-то часов в десять, так что о дальнейшем вопросы не ко мне.
– Да, да, – подтвердила Таисия Петровна, жестикулируя, – Анатолий действительно ушёл сразу после сторожа, а мы, женщины, ещё остались, но пробыли недолго.
– Но позвольте, каким же образом оказалась в вашей компании вот эта девушка? – Глеб ткнул пальцем в Наталью, отчего остроносая девица несколько смутилась и опустила голову. – Она ведь у вас, насколько мне известно, на то время не работала.
– Господи, и всё то вам известно. Да не работала, ну и что тут такого, она всё равно из нашего круга, потому что часто захаживала к нам, помогала, – веско заявила, пожимая плечами, Таисия Петровна. А Наталья при этом густо покраснела и усердно заработала пилочкой для ногтей. От зоркого взгляда Глеба не ускользнуло то, что Катя Тимофеева, показавшаяся ему самой симпатичной в этой компании, чему-то усмехнулась, и темноволосая головка её слегка качнулась. После Анатолия Глеб ещё раз внимательно выслушал заведующую, но она своим скрипучим голосом ничего нового не добавила к тому, что он услышал от неё в первый раз.
Очередь дошла до Кати. Она, как школьница, встала и бойко без запинки, с вызовом глядя на коллег, начала рассказывать, делая акцент на то, что у них в тот день было вовсе не чаепитие, а самая настоящая вечеринка, с обильной закуской и водкой.
– Закуску мы принесли каждый из дома, – пояснила она, глядя с теплотой на Глеба и не обращая внимания на то, что Таисия Петровна громко постукивает костяшками пальцев по столу и многозначительно покашливает в её сторону.
