Ты нас не видишь. Сборник

Книга издана при финансовой поддержке Министерства культуры Российской Федерации и техническом содействии Союза российских писателей

Редактор М. Вишина

© Галия Трушечкина, 2021

ISBN 978-5-0055-2117-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Об авторе

Прозаик, мультипликатор, сотрудник Тульской областной детской библиотеки. Дважды участник литературной смены форума «Таврида» (2019, 2020), участник литературного семинара «Вешние воды» (2020) и фестиваля фантастики «Поехали» (2020).

Фантастический рассказ «Пассажир» был напечатан в журнале «Юность» в 2021 году.

Предисловие

Я училась писать, как человек учится говорить. Впечатления, образы, строки прочитанных книг заполняли меня, и в один прекрасный день они меня переполнили. Я села за компьютер мамы с четкой мыслью «хочу написать роман».

Шел 2001 год, мне было девять лет, я не знала большую часть правил пунктуации и подсматривала их в книжках, я впервые пробовала печатать на клавиатуре и долго искала на ней каждую буковку. Было сложно, но слишком много было во мне невысказанного, что рвалось наружу…

Конечно же, роман я тогда не написала, но навсегда запомнила это ощущение. Как будто до этого я только молчала и слушала других, а теперь наконец-то заговорила сама.

С тех пор я пишу. Любое событие в жизни, увиденный пейзаж, интересный человек – все это рано или поздно оказывается на страницах рассказа или пытается вырасти в роман.

Конечно, я вживую не встречала оборотня и не ездила на том самом последнем трамвае, но и эти образы не рождаются из пустоты. Часто это мои давние желания и мечты находят вот такие странные воплощения.

Когда я собрала свои любимые рассказы в сборник, то с удивлением увидела, что все они нанизаны на ниточку одних и тех же идей. Теперь я вижу, что много лет, пока писались эти рассказы, меня неизменно занимала проблема бессмертия, мечты о настоящей любви, мысли о смелости и героизме.

Казалось бы, я сочиняла простые страшилки, но даже банальный призрак может выйти за рамки ужастика, если он умеет любить и готов пожертвовать собой ради чего-то важного!

Собранные вместе, эти рассказы лучше всего отражают мир, в котором я живу и в который искренне верю, – странный, порой недобрый и пугающий, но всегда волшебный и полный чудес.

Квартирант

В тот вечер, когда я встретил мертвого друга, мы с компанией гуляли по заброшенной стройке.

Здесь, говорят, года два назад были найдены тела пятерых студентов. Поэтому власти огородили блочный остов здания высоким забором и поставили будочку для вечно пьяного сторожа. Однако за булькающую возможность оставаться пьяным еще одну ночь сторож пропускал таких, как мы, желающих насладиться романтикой заброшенного здания и попугать девчонок.

В здании, исписанном граффити от подвала до крыши, в каждом углу звенели бутылки, оставшиеся с предыдущих гулянок. Их подбирали местные бездомные, которых сторож также исправно пропускал внутрь на ночлег.

Кроме гулящих студентов и бомжей, никто не заходил в это здание.

Так мы считали.

– …Костик, там человек сидит. – Глаза Марины были испуганно распахнуты, на блузке белели следы пыли. – На чердаке, в углу!

– Бомж, наверное. – Я отвернулся к темному окну, отхлебнул пива. – Это его дом, не мешай человеку отдыхать.

– А вдруг это не бомж? – Марина взяла меня за локоть, забрала бутылку и посмотрела в лицо. За страхом в ее глазах появилась привычная жесткость, и я начал злиться. – Сходи посмотри. Или мне попросить кого-нибудь еще?

– Ну что ты, зачем Мишу отвлекать! – воскликнул я. – Уйдет, вернется – а вдруг пива не хватит?!

– Не начинай. Все знают, что ты его не любишь.

– Да-а? – протянул я с издевкой. – С чего бы это?

– Так ты сходишь? – еще жестче спросила Марина.

Я кивнул.

– Только не удивляйся, если бомж мне будет милее вашей компании.

– Не удивлюсь, – обронила она, отворачиваясь и отпивая из моей бутылки.

Когда я поднимался по изрисованной лестнице на второй этаж, то едва удержался от того, чтобы разбить о стену мобильник, которым освещал себе путь. Марина – моя девушка. И все знали, что она изменяла мне с Мишей, с которым еще совсем недавно мы были лучшими друзьями.

На чердаке было меньше граффити и бутылок, но больше пыли и какого-то тряпья. Сквозь дыры в крыше сочилась вода: недавно прошел дождь. Где-то сонно перекурлыкивались голуби, шелестела листьями тощая береза, проросшая в пыли.

Бездомного я заметил сразу: он сидел на полу в дальнем, самом темном углу. Я видел его силуэт, линию плеч и взъерошенные короткие волосы. Надо же, значит, Марина вовсе не хотела избавиться от меня. Ну, раз так, можно и поговорить с этим парнем.

– Эй, привет! – я окликнул его, сделал шаг вперед и замер. Удивленно помотал головой. В углу никого не было: я отчетливо видел клочья пыли и прорастающую сквозь них траву. Но там же точно сидел человек!

Я снова осмотрелся. Береза больше не шелестела, голуби замолчали. Пол чердака был скрипучим, я бы точно услышал, если бы здесь кто-то ходил! Но стояла тишина, только вздыхал и бормотал о чем-то недостроенный дом.

Я снова посмотрел в дальний угол. Что-то было неправильно. Я отчетливо видел, что там ничего нет. Но каждая клеточка тела говорила, что это не так. Я протер глаза.

Ничего не изменилось: я не видел, но чувствовал, что в этом самом углу сидит невысокий человек и смотрит прямо на меня.

В жизни не верил в сверхъестественное. И не боялся призраков.

Полчаса спустя я сидел на полу в том самом дальнем углу. К этому моменту ощущение чужого присутствия стало почти привычным, а закрыв глаза, я мог даже почувствовать таинственного человека буквально в полуметре. Нащупать его не удавалось, поговорить – тоже. Но я откуда-то знал, что он не опасен. Или просто убедил себя в этом.

– Костя, ты там что, заснул? – позвал с лестницы один из друзей. – Мы такси вызвали, ты с нами?

– Ага! – крикнул я в ответ. Потом сказал призраку: – Ну, ты тут не скучай.

Почудился еле заметный кивок, и я поднялся. Общаться с призраком, конечно, интересно, но мир живых никуда деваться не спешил.

В такси пиво начало отпускать, и мне стало смешно. Надо же, встретил призрака! И даже общался с ним! Такого я еще не вытворял, хорошо еще, что свидетелей не было.

Нервно хихикая, выбрался из такси и распрощался с друзьями. Марина поехала в другой машине, вместе с Мишей, конечно же. Но я даже не злился на нее. Постепенно становилось все равно.

Погрузившись в раздумья, я прошел сквозь грязный двор, в котором давешний призрак смотрелся бы еще гармоничнее: так тут было мрачно и темно. Под ногами шуршали опавшие сентябрьские листья, их цветное великолепие померкло без света.

Я поднялся на лифте на свой этаж и какое-то время боролся с входной дверью. Всегда было подозрение, что однажды она просто откажется меня впускать, и тогда начнется Великий Квест по Открытию Заевшей Двери. Но пока обошлось.

В квартире, как всегда, было тихо и пусто. Воздух до сих пор пах лекарствами, и запах этот не удавалось вытравить ни проветриванием, ни благовониями. Особенно силен он был в дальней от входа комнате, где провел последние месяцы жизни мой дедушка. Он умер год назад, пережив на десять лет сына с невесткой. Дед один растил меня, как мог, пока болезнь не начала пожирать его изнутри. Тогда уже я стал заботиться о нем. Сейчас его комната пустовала: я не мог заставить себя ее обжить.

Вторая комната тоже была почти нежилой: я ее выделил под гулянки с друзьями, которые уже почти не заходили в гости в последние месяцы.

На самом деле, я и работал, и спал, и отдыхал в одной комнате. Кухня – оплот холостяцкой жизни – была завалена едой быстрого приготовления и бутылками от пива – следами моей депрессии, наступившей после смерти деда. Я снова ощутил на себе ее цепкие лапы после измены Марины.

Заварил себе чаю, взял книгу и зачем-то пошел в гостиную. Постоял, созерцая унылые коричневые шторы и старый телевизор, который я никак не мог выкинуть. Вдоль стены стоял пыльный продавленный диван. Я передумал на него садиться и решил вернуться к себе.

Но зачем-то повернул ручку и заглянул в комнату деда.

– Твою мать! – я резко захлопнул дверь и отскочил, глядя на ее белую поверхность с ужасом. Потом замотал головой и прошептал:

– Нет, ну быть же не может…

С минуту мерил шагами комнату и пытался собраться с мыслями. Происходящее казалось то ли сном, то ли белой горячкой. Но я же не настолько пьян!

Посередине пустой комнаты на полу сидел мой знакомый призрак.

Я дождался рассвета. Почему-то казалось, что так будет безопаснее. Сейчас, на окончательно трезвую голову, призрак уже не виделся закадычным другом. Вспоминались все просмотренные фильмы ужасов, в которых попытки выгнать призрака из дома заканчивались не лучшим образом. Но что делать?

Я робко постучался в дверь, потом опомнился. Это же мой дом! Открыл.

Он сидел на том же месте. Его по-прежнему не было видно, но разум отчетливо знал, что этот призрачный парень сидит в позе лотоса и что одет он в рубашку и джинсы.

– Э-э, привет, – нерешительно сказал я. Странное чувство испытываешь, затевая разговор с пустым местом…

Призрак поднял невидимую голову, посмотрел на меня и кивнул. Я продолжил смелее:

– Я, конечно, польщен, что ты пришел в гости. Правда, я тебя не приглашал. Я вообще не был уверен, что ты существуешь!

В воздухе повисла призрачная улыбка. Как у Чеширского кота.

Я невольно улыбнулся в ответ и присел рядом.

– Тебе, наверное, не нравилось там, на стройке? Лично я не хотел бы там жить.

Призрак беспомощно повел плечами, потом обхватил себя руками. Мне стало его жалко. В конце концов, я же ничего не теряю!

– Знаешь, – тихо говорю, – у меня тут две комнаты нежилые. И я сюда почти не хожу. Так что можешь остаться, если ты не какой-нибудь демон или полтергейст.

Я почувствовал на себе удивленный взгляд.

– В смысле, – я замялся, – если ты устроишься в гостиной, я не буду возражать. Мне здесь немного одиноко, а с живыми людьми как-то не ладится. Останешься?

Призрак закивал, а я почувствовал гордость. Ведь наверняка он собирался тут остаться даже против моей воли. А теперь он как бы приглашен, и можно даже ставить условия!

– В общем. – Я поднялся и стал отряхиваться от пыли. – С тебя тишина и покой. Работе не мешать, ночами не вздыхать, гостей не пугать. Вещи не прятать! Я бы с тебя еще и половину квартплаты потребовал, но чего нет, того нет…

С того утра в моей гостиной поселился невидимый квартирант.

Он был дружелюбен и незаметен, а в каком-то смысле и полезен. В доме стали реже теряться вещи, прекратила заедать дверь и подгорать еда. Сосед-подросток тише слушал музыку, а когда соседи сверху устроили потоп, то вода обошла мою квартиру стороной.

Дух лекарств бесследно исчез, сменившись слабым запахом старого дома: сырости, плесени и штукатурки. Но мне всегда нравились эти запахи.

Почти сразу стало стыдно перед новым знакомым за бардак в доме. Я выкинул весь мусор и старый телевизор, вымыл полы и поменял шторы в гостиной на бамбуковые занавески. Призраку нравилось их перебирать с негромким шуршанием, и я всегда знал, что в доме я не один.

Иногда вещи все же пропадали: квартиранту очень приглянулся брелок-бубенчик на моих ключах, и вскоре я его лишился. Зато иногда слышал, как он катается из угла в угол в гостиной. Однажды это заметили гости и потом долго убеждали вынести им кошку, что играет в другой комнате.

Еще стали пропадать книги. Они исчезали на пару дней, а потом появлялись на том же месте с загнутыми уголками страниц. Я стал покупать новые книги и, прочитав, оставлял их в гостиной. Уходя из дома, включал музыку, чтобы квартиранту не было скучно.

Я пытался украшать гостиную цветами, но они вяли от присутствия призрака. Обошелся картинами.

Наладилась работа – во многом от того, что дома стало очень хорошо работаться. Не раз бывало, что я отрывался от компьютера за полночь, сделав за раз недельную норму.

Стали случаться девушки, ничего серьезного, но все же приятно. Марина с той ночи на стройке исчезла из моей жизни, и я об этом совсем не жалел.

Прошел год, как у меня поселился призрак. Я возвращался домой, когда меня вдруг окликнули. Обернулся и увидел Марину.

Честно скажу, не сразу ее узнал. Она перекрасила волосы в яркий блонд, стала вульгарно одеваться, начала курить: пусть сейчас у нее не было сигареты, но я все равно поморщился от запаха табака. Она осунулась, на лице замерло испуганное выражение.

Это была совсем не та Марина, при встрече с которой я боялся упасть на колени. Эту Марину хотелось пожалеть.

– Привет! – сказал я и улыбнулся как можно дружелюбнее. – Рад тебя видеть.

– Я тоже, – Марина осторожно улыбнулась в ответ. Ее пальцы теребили воротник кофты, и я увидел обручальное кольцо.

– Ты вышла замуж? Здорово! – И я действительно был за нее рад. – И кто этот счастливчик? Миша?

– Миша, – ответила она, как-то сжавшись. – Давай не будем об этом. Ты-то как?

– Чудесно! Лучше, чем когда-либо.

– Я рада, что у тебя все хорошо, – сказала Марина и посмотрела на меня непривычно робко. – Костик, я тут подумала. Раз уж мы встретились, ты не хочешь со мной прогуляться? Как в старые времена?

Я посмотрел на нее удивленно. Во мне всколыхнулась уже забытая злость. Ты встречалась с Мишей, пока я оправлялся от смерти деда! Ты выставила меня на посмешище перед общими друзьями, ты бросила меня ради нынешнего мужа! И теперь хочешь со мной «прогуляться»?

…А почему бы и нет? Я ведь могу снова встречаться с тобой за спиной Миши, поступив с ним так же, как он поступил со мной. Увести тебя из семьи и бросить. Чем не месть?

Я улыбнулся глупым мыслям и покачал головой:

– Извини, Марина. У меня на сегодня другие планы.

Она опустила голову.

– Да, понимаю. Что же, тогда пока?

– Пока.

И мы разошлись.

Она пошла прочь, а я еще долго гулял по парку, шурша желтыми листьями и подставляя лицо лучам заходящего солнца. Я чувствовал, что от любого дуновения теплого ветра могу просто взлететь, как кленовый лист, и часами кувыркаться над крышами города.

Я наконец-то чувствовал себя свободным.

Когда солнце зашло и теплый ветер стал холодным и пронизывающим, я поднял воротник пальто и пошел домой, брызги из-под колес проезжающих машин обдавали меня. Хотелось рассказать призраку про Марину, девушку, которая увидела его до меня. Девушку, которую я наконец-то отпустил.

Двор моего дома был мрачен, листья вновь шуршали при каждом шаге. Какой-то прохожий шел поперек двора, скрипя резиновыми сапогами. Мы пересеклись под единственным горящим фонарем: я – с мечтательной улыбкой на губах, он – в надвинутом капюшоне, руки в карманах.

Мне показалось, что он поскользнулся на листьях и схватился за меня, я даже попытался его поддержать. Но потом что-то ужалило в бок сквозь тонкое пальто, и я почувствовал, что падаю. И пока я опрокидывался на спину, прохожий все бил и бил меня ножом в грудь, и я видел, что его куртка и руки все в крови.

Я корчился в грязи и листьях, а прохожий стянул с головы капюшон. Это был Миша. По его щекам текли слезы, но глаза горели мрачно и зло.

– Она изменяла мне все время, – хрипло сказал он. – Все время изменяла.

Но причем тут я? – хотел спросить я, но не мог. Мое пальто промокало, и я не знал, кровь его мочит или начинающийся дождь.

Миша наклонился, глядя безумными глазами:

– Я всегда это знал. Я знал, что ты не сдашься, даже если я женюсь на ней! Это не в твоем характере. Но сегодня я вас видел вместе. Где же ты назначил встречу? В вашем любимом кафе? – Он запрокинул голову и разрыдался коротко и страшно. Потом прорычал: – Жаль, я этого уже не узнаю. Ни от тебя, ни от нее. Вы оба уже трупы.

И я почувствовал, как нож перерезает мне горло.

…Миша уже ушел, шатаясь, но я все еще лежал, глядя в небо. Капли дождя падали мне на лицо, на раскрытые глаза, замирали на волосках бровей и выбившейся из-под шапки челке.

Потом мне надоело лежать.

Я встал, сжимая в ладони откуда-то взявшуюся старую монетку.

Дошел до дома. Капли дождя больше не падали на меня, отклоняясь в стороны.

Поднялся на лифте. Лифт заполнился запахом палой листвы и стали.

Подошел к квартире, безнадежно похлопал по карманам – ключи остались валяться в листве во дворе – и постучал. Через несколько секунд дверь открылась.

Там стоял мой квартирант – и наконец-то я мог видеть его глазами. Да, действительно: белая рубашка, рваные джинсы. Короткие взъерошенные волосы.

– Именно так я тебя и представлял, – я широко улыбнулся. – Ну, почти!

– Именно что почти, – ответила она. – Заходи, я так долго ждала тебя.

Хозяйка моего очага

Мои хозяева приехали на черной блестящей машине. Лобовые стекла отражали свет заходящего солнца мне в глаза, пришлось спуститься с крыши и нырнуть под крыльцо. Все это проделал меньше чем за секунду: я всегда был очень быстрым.

Новые жильцы! Ура!

Я был хранителем этого дома вот уже сорок лет. Высокая женщина с кусачим взглядом успела угаснуть и ужаться до старушки, любившей кричать на соседских мальчишек, когда они залезали в яблоневый сад за домом.

Она, прежде обожавшая ходить по участку в закрытом купальнике и соломенной шляпе, согнулась и вооружилась массивной клюкой. Другие старушки волокут ноги, наваливаясь на несчастную клюку всем весом, жалобно кряхтя при каждом шаге. Но старая хозяйка дома опиралась на трость скупо и резко, гоняла ею особенно зарвавшихся мальчишек и не снимала каблуков до последнего дня жизни.

Я очень любил ее. Это благодаря ей я стал почти материальным. Почти живым.

В последний год она даже начала меня видеть, хотя я старался прятаться в тенях и цветочных горшках. Но однажды я задумался и столкнулся с хозяйкой в прихожей. От неожиданности я выронил стакан с водой, за которым и вышел на кухню. Надо же было забыть об осторожности и слишком громко включить воду! И вот, меня услышали…

Меня видят!

Старушка осмотрела меня сквозь половинчатые стекла очков – успела же надеть, вылезая из кровати! – и, усмехнувшись, сказала:

– Не бойся, мохнатик. Не обижу. Можешь не прятаться.

Я испуганно подпрыгнул и, превратившись в смутную тень, метнулся за плинтус. Хозяйка вздрогнула, засмеялась и вернулась в спальню, оставив меня в замешательстве. Почему она не испугалась домового? Почему?

С того дня я стал прятаться еще тщательнее. Но старушка все равно повадилась разговаривать со мной, называла Мохнатиком. Она успела хорошо меня разглядеть в ту ночь: невысокого, в полтора метра, человечка, покрытого густой черной шерстью. И неудивительно, что она относилась ко мне как к внуку – ведь мое лицо было совсем юным. Его бледная кожа сильно выделялась на фоне черной шерсти.

Наверное, таким же бледным я был, когда умер – совсем неподалеку отсюда, задушенный неизвестным человеком по дороге из школы. Я не помню, кто меня убил – иначе нашел бы его. Но, увы, кроме запаха перегара и жестких рук, я не запомнил ничего.

Мне было тогда пятнадцать.

Я скитался по полям несколько лет. Ловил полевок и питался ими, иногда находил птичьи гнезда. Люди меня не видели, а если видели, то пугались. Я не знаю, как я тогда выглядел. Помню лишь толстые колючие стебли там, где должно было быть тело, ноги, руки. И глаза, вспыхнувшие алым у темного силуэта, что я увидел в глади озера неподалеку. Больше я не приближался к воде: боялся снова увидеть свое отражение.

Но однажды, задремав в траве у обочины, я проснулся от шума мотора и увидел, как у заброшенного дома остановилась по тогдашним меркам хорошая машина. Из нее вышла высокая красивая женщина, за ней выпрыгнули две овчарки, чуявшие мое присутствие и поэтому взволнованно порыкивающие.

Женщина осмотрела полуразвалившееся здание и довольно кивнула.

Месяц спустя дом снесли и построили заново. Новый дом, как и хозяйка, был с характером. Сначала, когда я попытался в него забраться, он скрипел каждой половицей, будил овчарок, противно пах клеем и свежей штукатуркой. Мне не нравились эти запахи – после ароматов моих полей и трав.

Но меня тянуло сюда, как только может тянуть того, кто был лишен дома вот уже два года. И здание признало меня: овчарки перестали рычать, приняв в стаю, хозяйка больше не мучилась кошмарами, когда я был рядом. Однажды я несмело подошел к зеркалу и с удивлением обнаружил, что покрылся мехом. К нему не приставала пыль, он сливался с темнотой. Я стал домовым, неслышимым и незаметным – до той ночи, когда старушка встретилась со мной взглядом в прихожей.

Но даже после этого я продолжил делать то, что считал своей обязанностью, заселившись сюда без приглашения. Я шептал заклинания над увядающими растениями в доме и в саду. Наделял воду из-под крана целебными свойствами. Убеждал холодильник и кладовку продлить срок годности во-от этого творожка, ну пожалуйста, хозяйке завтра нужно им позавтракать!

И это я держал старушку за сухую руку в последние мгновения ее жизни. Ее сын и внук были далеко – да и редко они сюда приезжали. Первый был занят бизнесом, присылал матери лишь деньги. А внук жил своей жизнью – по слухам, он недавно сыграл свадьбу.

Хозяйка плакала, когда узнала, что ее не пригласили. А потом достала из бара бутылку дорогого рома и сказала: «Конечно, Мохнатик! Зачем им какая-то старая дура?! А мы с тобой отпразднуем все равно. Ты же выпьешь со мной?»

И ночью я действительно тихонько вылакал пахнущий жженым сахаром ром из своего блюдца. Хозяйка всегда мне что-нибудь оставляла: то молоко, то сок. Теперь вот – ром.

А через неделю она умерла, одна, в своей кровати. Ей было восемьдесят пять, ее пятая овчарка ушла из жизни за год до хозяйки.

Умирая, старушка смотрела на меня и улыбалась.

– Какой красивый мальчик… – тихо сказала она надтреснутым, как скорлупа ореха, голосом. – Жаль, что мертвый. Мохнатик… – Хозяйка часто задышала, собирая остатки сил, чтобы сказать нечто важное. – Свой дом… я завещаю… тебе.

И она закрыла глаза. Если бы не поток теплого воздуха, метнувшийся мимо меня куда-то в окно, я бы и не заметил, что в этот миг ее жизнь закончилась. Старушка как будто заснула.

Я коснулся губами ее пальцев. Они были сморщенными и холодными, кожа – как ветхая тряпочка, но ногти выкрашены в ярко-алый цвет.

Такой я ее и запомнил.

…А уже через несколько месяцев дом стал собственностью внука старой хозяйки. И он заселился сюда вместе с женой.

Из машины вышел высокий, крепко сбитый мужчина с короткой стрижкой. Его угловатое лицо чем-то напоминало мою старушку в молодости – но в нем не было того благородства и жажды жизни.

Нужно ли говорить, что новый хозяин мне сразу не понравился? На его счастье, я откуда-то знал, что домовые не могут причинить вред владельцу дома.

Иначе сразу бы уронил на него кирпич.

Он обошел машину и открыл дверь жене. И когда она опустила ноги в белых туфлях на мою землю…

Я почувствовал, что чьи-то руки снова смыкаются у меня на шее. И этот захват не разорвать, каким бы материальным и живым ты ни был.

Девушка была прекрасна.

И да, я влюбился.

Влюбился в человека.

 
                                                         * * *
 

Аня, ее звали Аня.

На нее было белое платье, белые туфли, жемчужные бусы. Все это придавало ей какой-то очень взрослый и серьезный вид – совсем как у старой хозяйки. Но та выглядела властно, ее красота была резкой и холодной. Только в старости она стала отогреваться – и лед, окружавший ее, растаял вместе с внешней оболочкой. То, что осталось, – ветхое, слабое, теплое – было моей настоящей старой хозяйкой.

Став собой, старушка смогла меня видеть. Смогла полюбить.

Никогда не забуду ее.

И Аня… Она не была похожа на старую хозяйку. Совсем.

Дорогая одежда и украшения смотрелись на ней странно – ей больше пошел бы туман и одеяние из весенней травы. Ее кожа словно светилась изнутри.

У нее были прекрасные глаза: зеленые, искристые, как шампанское, которое старая хозяйка иногда рассеянно оставляла открытым на столе. Я его попробовал однажды: оно забавно шипело и по цвету было как рассвет над полями, где я когда-то жил.

Вкус шампанского, шелест утренних трав, прохлада росы… Глядя на жену нового хозяина, я словно наяву ощутил все это.

Нет! Я дернулся, забиваясь дальше под крыльцо, спотыкаясь об обглоданные говяжьи кости, – под этим крыльцом хозяйские овчарки прятали ценные по их собачьим меркам вещи. Отдышался, втягивая запах мокрых досок и овчарочьей шерсти.

Выглянул снова, надеясь, что мне померещилось. Что я все же смогу относиться к ней как к хозяйке, а не… так.

Домовой не может любить человека.

Только как хозяина. Как ту старушку. Домовой не может желать смерти владельцу дома – а ведь он на нее холодно и горделиво, как на ценную вещь! Свою вещь!

Нет…

На глазах выступили слезы. Я свернулся калачиком под крыльцом, беспомощно уткнувшись в сгиб локтя, где самая нежная шерсть. Одно ухо я повернул в сторону новых хозяев, невольно вслушиваясь в их разговор.

– Тебе нравится дом? – голос Аниного мужа был грубым, хоть он и старался говорить помягче. Неужели он тоже ее любит?

– Да, очень нравится, – о боже, ее голос звучал, как капли дождя по листьям подорожника. Того, что кладут на ссадины. Ох… – Но мне так жалко твою бабушку. Ты ее даже на свадьбу не пригласил…

– Уверен, она даже не расстроилась.

«Лжец!» – чуть не крикнул я, вспомнив, как старушка плакала. Во рту появился вкус рома с ноткой злой горечи. Как он мог так говорить…

– Не говори так, – Аня согласилась с моими мыслями, ее голос стал жестче: капли дождя бились о крапиву, сгибали упругие стебли. – Это плохо. В любом случае, дом хороший. Зайдем внутрь?

Зазвенели ключи. Хозяин боролся с дверью. Подул холодный ветер, и Аня зябко поежилась. Я метнулся из будки в оконную щель, повернул ручку – не упрямься, дом, это твои новые хозяева. И не беспокойся, что домовой плачет. Они в этом не виноваты.

Только я.

Зашли. Она улыбнулась, осматривая прихожую. Надо было мне убраться, тут пыльно. И на зеркало стыдно смотреть. Аня вынула шпильки из волос, медовые локоны с облегчением рассыпались по плечам. Скинула белые туфли, изящными взмахами ног отправляя их в разные углы.

– Зачем? – спросил ее муж. – Хочешь простыть? Хорошее будет новоселье, с аспирином и чаем.

– Пол теплый, – беспечно улыбнулась она. – Разуйся тоже!

– Нет, спасибо, – ответил он. И правильно. Я бы не стал греть ему пол так, как ей: спрятавшись под половицами, убеждая их потеплеть и втянуть занозы, чтобы не поранить нежную кожу.

Что же со мной такое…

Они обошли дом, Аня обрадовалась камину. Я его тоже любил, особенно зимой, когда дрова сухо потрескивают и шепчут огненные сказки.

«Ты будешь разжигать камин? Только не всматривайся в тень в дальнем углу, там буду я. Тебе нравятся цветы? Мне кажется, они ожили, стоило тебе к ним прикоснуться. Значит, не зря все это время я заботился о них? Их тут никто не поливал, только я носил воду из самого пруда. Я еще не знал, для кого стараюсь. Теперь знаю».

Пока хозяйка осматривала дом и ласково касалась листьев, ее муж достал телефон и стал обсуждать какие-то свои дела. Я насторожился, прошмыгнул в ближайший цветочный горшок и затаился. Ну и кем же ты работаешь?

Из короткого разговора я мало что понял. Ясно было, что хозяин – начальник и что сейчас у него какие-то проблемы. Положив трубку, он невесело улыбнулся Ане:

– Все в порядке? Ты хочешь тут жить?

– Да, – сказала она, опускаясь на нижнюю ступеньку лестницы, ведущей на второй этаж. Сцепила тонкие руки с ненавистным мне обручальным кольцом на пальце, посмотрела на мужа немного грустно.

Я как наяву услышал, как шипит издалека кошка, не так давно пробежавшая между ними. Что же случилось?

Хозяин подошел ближе, сел рядом на корточки. Протянул руку и коснулся нежной щеки Ани.

– Теперь ты меня простишь?

Хм. За что?

– Наверное, – ответила она, глядя с какой-то беспомощностью в глазах. – А ты сможешь себя контролировать?

Я изнывал так, что цветочный горшок шевелил листьями, как ушами. Пришлось сделать несколько глубоких вдохов и затаиться. Листья замерли, и хозяин, уже прислушивающийся к таинственному шуршанию, вновь повернулся к Ане.

– Конечно, я никогда больше не причиню тебе вреда.

Вреда? Цветочный горшок чуть не подпрыгнул. Я спрятался за плинтус, боясь, что горшок не переживет моих терзаний и треснет. Несчастный фикус не заслужил этого…

Хозяин дома продолжил, опустив голову и с трудом, почти с болью выдавливая из себя слова:

– Я никогда не прощу себе, что так сорвался. Клянусь, я больше не буду пить. Это был последний раз, – Пока я переваривал услышанное, он протянул обе руки и бережно взял лицо Ани в ладони. Как бутон хрупкого цветка. – Пожалуйста, прости меня.

– Ты же понимаешь, что дело не только в алкоголе? – печально сказала Аня. – В твоей работе, твоих разговорах… Иногда это сильнее тебя, и даже я ничем не могу помочь!

– Я смогу сдержаться, – он криво улыбнулся. – Пока ты рядом, мне все под силу.

– Я знаю, – прошептала она. В искристых глазах Ани я видел прощение для человека, сделавшего ей больно. А я был готов кинуть в него цветочным горшком.

Но она простила, так что мог сделать я? Как мог его осуждать?

Надо терпеть. Я еще не стал частью их семьи, еще ничего не знал о них. Кроме того, что я, домовой, полюбил Аню.

Но было ли этого достаточно?

 
                                                         * * *
 

Уже два месяца новые хозяева жили в моем доме.

Аня была прелестна. Она осветила все вокруг, оживила цветы и яблони в саду. В доме повеяло весной – впервые за долгие годы, когда старая хозяйка заполняла все запахами благородного увядания и прелых листьев.

Аня в одиночку разжигала камин и гордилась успехом, не замечая, что я сижу рядом и шепчу заклинания. Здоровые молодые люди меня не видят – и я могу находиться совсем близко, настолько, что чувствую запах хозяйки. Она пахла кувшинками. Так странно.

Она сама была как кувшинка, только сияющий огонек на поверхности воды, а все остальное скрывалось в глубине, где тина, рыбы и русалки. Вечерами, сидя у камина на ковре, она читала книги о водных растениях. Мне этого не понять, я уже давно ничего не читал: глаза привыкли к темноте, боялись света лампы и мелких букв. Ее муж тоже не читал, по крайней мере, дома.

А бывал он тут нечасто, работал. У него все чаще случались проблемы. Раз за разом телефон звонил, хозяин уходил в сад, а я неслышно следовал за ним и слушал, как он кричал на кого-то, не стесняясь в выражениях. Я заподозрил, что он занимается чем-то не совсем законным, – но не стал выяснять подробностей.

Побоялся.

Ведь там, в саду, по телефону разговаривал не тот человек, что подвязывал молодую яблоню вместе с Аней, и не тот, что со смешным воплем прищемил себе пальцы, пока чинил дверь в подвал.